Читать книгу Прикосновение. Книга первая. Я хочу тебе сказать… - - Страница 9

Когда мы вернулись в Горняк, на станции нас встречала бабушка Нюра.

Мы устроились со своими чемоданами на кузове грузовика, и меня буквально распирало от восторга, что стою рядом с отцом и ветер мощной струей бьет прямо в лицо. Пугали только рытвины на дороге, от которых нас подбрасывало вверх, и мы еще крепче цеплялись за борт машины.

Поначалу мы жили у бабушки Нюры, однако вскоре переехали на Северный поселок, где шло строительство новых домов.

Мама устроилась работать техничкой в интернат, который построили за время нашего проживания на Украине. Валя училась и жила в этом новеньком здании интерната, а я ей завидовала. Но она почему-то была недовольна и уговаривала бабушку забрать ее домой.

Приходя к маме на работу, я с удовольствием бродила по огромным классам, выглядывая из их больших окон на улицу. Особенно нравился красный уголок, где постоянно что-то происходило или оформлялось. С восхищением смотрела на это разнообразие красок, кисточек и карандашей. И если что-нибудь доставалось в подарок, то садилась и малевала, все равно что.

Вскоре мама уволилась оттуда, так как купили дом на другом конце нашего городка, на улице Алтайская. Дом принадлежал маминой дальней родственнице, о которой ходили жуткие слухи, будто она ведьма и могла превращаться в черную кошку. Мама сама лично рассказывала, как ночью повстречалась с этой кошкой, но пнула ее, и та исчезла.

Слушая эти ужасные небылицы, я цепенела от ужаса, искренне веря в эту жуть. Слава богу, что не довелось увидеть эту ведьму. Когда мы переехали в ее дом, она давно уже не жила в нем и, более того, вообще уехала из нашего города.

Дом был небольшим, всего одна комната и кухня, но с огромными сенцами. Возле дома был большой огород, который стараниями мамы процветал.

Вообще, мама, конечно же, у нас трудяга, но псих, и не дай бог попасться ей под руку в этот момент. Может огреть чем попадя. А потом плачет, сожалея о содеянном. Жалеет.

Вскоре в нашем новом доме произошел ужасный скандал, оставивший после себя тяжелое чувство горечи, обиды и слез моего внутреннего птенчика.

Мы с мамой уже спали, отец почему-то долго не приходил с работы. Проснулась от громкого стука в дверь:

– Мам, стучит кто-то? – но увидев, что мама не спит, а молча лежит и слушает, в испуге замолкла. Но, не выдержав громыхания за дверью, повторила:

– Мам, ты что, а вдруг это папка стучит?!

– Он и стучит, но пусть идет туда, где был! – с непреклонной уверенностью в своей правоте ответила мама.

Заплакала, предчувствуя очередной скандал. Мать встала и, накинув халат, пошла отпирать дверь.

Разбуженный птенец внутри выжидающе затих, предчувствуя, что сейчас произойдет нечто ужасное, ведь отец поди сердит, что так долго не открывали.

Предчувствия не обманули, в сенцах раздались громкие крики брани. Затем мама, заскочив в кухню, пробежала мимо двери комнаты, где на кровати с шевелившимися от ужаса на голове волосами затаилась я, и в порыве необузданной ярости, схватив с печи чайник, она запустила его в дверь, где как раз появился отец.

Успев увернуться от летящего прям на него горячего чайника, он с проклятиями кинулся на маму. Та, как всегда, с дурацким бесстрашием приняла бой, вцепившись в густую шевелюру отца.

Позабыв о страхе, я металась между ними, пытаясь остановить драку, при этом на ходу натягивая на себя первое попавшее платьице.

Мама упорно не сдавалась и в состоянии праведного гнева не уступала папке в силе.

Наконец выдохшись, тяжело дыша, они отступили друг от друга.

Вдруг отец кинулся в комнату и зачем-то полез на шкаф, мама, подумав, что он хочет его повалить, тут же вцепилась зубами в его палец.

Пронзительно вскрикнув от боли, он ударом кулака оттолкнул мать, упал сам и, падая, повлек за собою огромный коричневый чемодан со стеклянными елочными игрушками. Озверев от боли в руке, он стал крушить все что попало в поле его зрения.

Тут уж испугалась сама мама. Подхватив меня на руки, она выскочила на улицу.

Дверь в сенцах успела захлопнуться, как тут же по ней что-то ударилось вслед за нами, при этом музыкально всхлипнув, рассыпалось.

Прошептала:

– Мое пианино.

Мама, еще крепче прижав меня к себе, заявила:

– Все, бежим в милицию. Он совсем озверел.

– Конечно пошли, – тут же согласилась я.

В милиции мы долго кого-то ждали, потом, посидев и успокоившись, мама передумала, и мы пошли обратно. Всю дорогу уговаривала маму не идти домой, а лучше к бабушке Нюре.

Но мама, погладив по голове, успокоила:

– Не бойся, доченька, все будет хорошо.

– А ты не будешь больше на него кричать?!

– Не буду.

И мы молча продолжили свой путь по темным неосвещенным улицам, пока, наконец, не выбрались на свою, где светились желтые фонари на высоких столбах.

Но перед нашей калиткой мой птенчик внутри снова забился в страхе, когда в темноте дверного проема появился отец с огромным чемоданом из-под игрушек. Он пытался замкнуть висячий замок, но перевязанный палец мешал.

В ужасе замерла: что будет?!

Но мама решительно подошла и, плечом бесстрашно оттолкнув отца, сбросила замок.

Затем, подхватив огромный чемодан, коротко бросила:

– Пошли! – вошла в коридор, включила свет и, открыв дверь на кухню, повернулась к нам: – Ну что вы там стоите?! Давайте заходите, не бойтесь!

Папка взял меня за руку и повел за собой в дом.

Опасливо двинулась за ним, но, споткнувшись о разбитое вдребезги игрушечное пианино, отпустила руку отца. Присев на корточки возле любимой игрушки, горько расплакалась. Папка виновато погладил по голове:

– Не плачь, Алла, я тебе новое, еще лучше куплю. Пошли.

В доме мама уже наводила порядок, сметая веником разбитые елочные игрушки.

Затем, уложив меня спать, они еще долго выясняли отношения, деля между собой вещи. Мама даже захотела разрезать пополам их красивый портрет, но папка отобрал ножницы. Постепенно они угомонились, и все в доме затихло. Но я еще долго успокаивала жалобно плачущего внутри птенчика, который заходился слезами от горькой обиды на непонятных взрослых, на их равнодушие и отсутствие любви.

После этого скандала отец еще долго ходил с перевязанным пальцем, который никак не хотел заживать, оказалось, человеческий укус сильно гноится.

Как выяснилось потом, маме сказали, что у папки появилась другая женщина, поэтому он поздно пришел домой. А чайник она бросила от боли, оказывается, когда открыла дверь в сенцах, то папка ее пнул.

Но я еще долго жила с ощущением маминой вины.

Своим тогда еще детским умишком я почему-то думала, что маме не надо было так долго не открывать, тем более разбираться с пьяным. При всей моей безграничной любви к маме я по-взрослому осознавала ее главную ошибку. Умная, добрая и все знающая мама не умела быть сдержанной и терпеливой.

Ну, потерпела бы до утра, успокоилась, папка проспался, разбирайся сколько хочешь.

Внутри росло осуждение, и мама, словно чувствуя это, пыталась оправдаться, рассказывая мне, ребенку, все эти взрослые подробности.

Почему вся наша семья отличалась слишком повышенной импульсивностью и горячностью?!

Бабушка Нюра, сама такая же, осуждала маму:

– Вся в отца, Андрия. Тот еще аспид был, кулаками махать горазд. Бывало, лошадей пойдет распрягать, так если сразу не получалось, ну давай уши коням грызть, – и с горечью заканчивала: – Бешаный был, а в порыве ревности как даст по уху, аж звон идет. Ну да царствие ему небесное, отмучилась, слава богу.

С ужасом слушала, представляя, как дед грызет уши лошадям. Неужели так можно?!

Но новые события отвлекли от горьких переживаний.

Изменения произошли в Валиной жизни. Наконец-то она избавилась от интерната и закончила свой первый класс уже в нормальной школе.

Наступало лето, и, помимо огорода, у нас появилась злющая собака по кличке «Узнай». Она бегала на цепи по длинной проволоке, а мы с Валей дразнили Узная.

Однажды он сорвался с цепи, и мы в ужасе махом очутились на высоком заборе, с которого нас потом снял вовремя пришедший с работы отец.

Приключений у нас в этот период почему-то оказалась очень и очень много.

Как-то вечером возвращаясь с отцом от бабушки, попали в аварию. Ехали на велосипеде, я сидела перед папкой на раме. Мамы с нами не было, она ждала дома.

Неожиданно из переулка навстречу выскочил мотоцикл с люлькой. Папка резко повернул в сторону, а те, видать, тоже растерялись и свернули в нашу же сторону, отец успел скинуть меня с велика, и я приземлилась возле самой ограды, в кровь разбив свои коленки.

А мотоцикл врезался в отца, люлька проехалась возле самой его головы. Не останавливаясь, мотоцикл помчался дальше.

Подняв велосипед и вытирая кровь и грязь, побрели домой. Папка хотел ехать на велике снова, но я наотрез отказалась. Пошли пешком, ведя рядом велосипед. Этот непреодолимый страх у меня до сих пор, по-видимому, из-за него так и не научилась ездить на велике, не в пример Вале, частенько катавшейся на нем.

В начале лета Валя взяла меня с собой в поход. Они всем классом после окончания школы должны были непременно сходить куда-нибудь в поход. И вот, набрав с собой еды и воды, мы пошли в парк имени Горького, который располагался на самом конце нашего городка. Далее за парком виднелся террикон шахты. До сих пор помнится гордое ощущение того, что иду в поход со школьниками, Валиными одноклассниками.

Этот парк я уже посещала с родителями. Этакие длиннющие зеленые аллеи деревьев.

Теперь же он производил совсем другое впечатление, казался огромным, загадочным, ну, совершенно незнакомым. Наверно, оттого, что листочки на деревьях были еще такие нежно-зеленые, маленькие, и сквозь них хорошо просвечивалось ярко-голубое небо.

Мы разбрелись по аллеям, с любопытством заглядывая в самые отдаленные, недоступные места. От влажной земли шел запах прошлогодних листьев, чем-то напоминающий бабушкин огород ранней весной, на котором я с удовольствием играла, греясь на солнышке, ощущая ласковые лучики на своей щеке.

После похода меня прям распирало от восторга! Всех замучила, постоянно твердя о том, как было здорово и интересно в этом походе.

Но вовсю разбушевавшиеся дни окончательно наступившего лета заставили забыть о нем, тем более появились новые друзья, с которыми я носилась по улицам, играя в мяч, особенно в штандер. Почему-то состояние ужаса, когда мяч летел вниз, так будоражило и веселило.

Иногда вместе с нами играла Валя.

Но пришел конец этому бурному и свободному лету, нужно было готовиться в школу.

Примерка школьной формы, фартуков, почему-то два: белый и черный, выбор портфеля. Все осталось позади, а у меня вдруг заболел глаз, словно в него попал песок. Мама повела к глазному врачу, который так странно назывался окулист.

Я ужасная трусиха и очень боюсь врачей. Но маме надоели мои жалобы, и вот уже сижу в кожаном кресле, стуча от страха зубами.

А приветливая женщина в белом халате говорит:

– Не бойся, я только посмотрю твой глазик этим увеличительным стеклышком – и все! Ты расслабься и смотри вот сюда, – и показала на стекло в черном футляре.

Послушно посмотрела.

Затем врач что-то шепотом сказала маме, и та прижала мою голову к себе, при этом успокаивая и говоря, что ничего страшного, все будет хорошо.

Врач пинцетом вытащила из глаза нечто и засмеялась:

– Вот и все, а ты боялась. В твоем глазике, в самом зрачке, была заноза, но теперь ее нет, и все будет в порядке.

Затем она объяснила маме, как нужно промывать глаз, а потом заключила:

– Возможно, останется бельмо на глазу.

Мама сразу же запаниковала и потащила меня к какой-то знакомой бабке, которая начала что-то шептать, а потом посыпала в глаз белый порошок. Затем сказала о какой-то луне, благоприятной для лечения, и поэтому эту неделю нужно приходить к ней каждый день, и она будет заговаривать и снова сыпать этот порошок. Должно помочь.

Что самое интересное – действительно, помогло, никакого бельма, но далеко вижу плохо.