Читать книгу Небо ждёт. Притча о будущем - - Страница 12

Мы вошли в лес и, аккуратно передвигаясь, добрались до внедорожника. Я осмотрел всё внутри и снаружи. За наше отсутствие вроде ничего не случилось. Мы погрузили еду и костюмы в багажник. Компот я опять поставил рядом и уселся за руль. Посмотрел в зеркальце заднего вида… и мне померещилась Настя… Как-то не хватало её. Или просто совесть ещё мучила, несмотря на то, что она меня простила.

Я нашёл в навигаторе посёлок Трёхгорка и проложил маршрут. До места – порядка пятидесяти километров, с нашей скоростью это сорок минут пути. Мы поехали. Вернулись к перекрёстку дорог и дальше свернули опять на восток.

– Андрей, – через некоторое время обратился ко мне Питирим. – Я совсем ничего не знаю о тебе. Как ты вообще живёшь? Расскажи!

Это было так неожиданно, что я немного растерялся. Я не знал, что о себе говорить.

– Ты что-то конкретное хотел узнать? – попытался вывернуться я.

Питирим покачал головой.

– Да нет, ничего конкретного. Просто ты меня спас и столько помогаешь… Ты оставил свои дела ради этого. У тебя же есть свои заботы и попечения. Вот я и хотел узнать, как ты живёшь?

Я тяжело вздохнул и грустно посмотрел на него.

– Эх, Питирим, – сказал я, – хороший же ты, всё-таки, человек, что обо мне так хорошо думаешь! Нет у меня забот и попечений. Я же всерьёз воспринял истину, которую мне внушали с детства: цель жизни – это счастье, а счастье – это беззаботная жизнь. И я к ней всё время и стремился. Всё же, вот, сделал для этого! Учился хорошо, чтобы потом найти необременительную работу. С девушкой складывались отношения… Как только я понял, что слишком всё серьёзно, – расстался с ней. Даже домашних питомцев не завёл, чтобы не обременить себя ни в коем случае. Тут питона предлагали: он ест один раз в месяц, в остальное время спит, – отказался. Сдался он мне! Вокруг меня много хороших знакомых, но… на День рождения никто не пришёл ко мне. Раньше я не придал бы этому значения, но теперь я – другой, и понимаю: насколько мне никто не нужен, настолько и я сам не нужен никому… Даже своим родителям. Они улетели на Марс ещё в моей ранней юности и слали мне оттуда приветы.

Я утёр лицо рукой – глаза защипали слёзы. Питирим молчал, и я тогда снова заговорил:

– Ты спрашиваешь, как я живу? Я тебе подробно расскажу. В восемь утра звонит будильник. Я встаю и бегу в парк на пробежку. Потом завтракаю. Сажусь в магнекар и левитирую на работу. На работе до обеда я осуществляю мониторинг оверхитинга сплит-системы перкуссионного реагирования, потом – обед, во время которого у меня лёгкая интрижка с коллегой. После обеда я продолжаю осуществлять мониторинг оверхитинга сплит-системы перкуссионного реагирования. В конце рабочего дня сажусь в магнекар и левитирую домой. Дома ужинаю, отдыхаю обычно в виртуале. Иногда в виртуале я не один, а с ребятами. Иногда иду в спортзал или в бассейн за нагрузкой.

Питирим молча слушал. Я покосился на него и спросил:

– Тебе, наверное, тошно всё это слушать?

Питирим ласково посмотрел на меня и сказал:

– Нет, не тошно. Больно.

Я промолчал, но он молчал тоже. Тогда я осторожно спросил:

– А как живёшь ты?

Питирим посмотрел на меня так, как будто бы спрашивал, точно ли я хочу об этом знать? Я ответил на это уверенным взглядом, и он начал говорить.

– Я родился в семье священника, вырос в братской среде. Моя мать была хорошо образована и дала мне блестящее образование. Я рос в большой любви: в любви братьев и сестёр, в родительской любви. Мы жили небольшой общиной в этом посёлке, в Луговом. Мой отец как раз и был одним из священников этой общины. Когда скончался братский епископ, который ещё помнил времена гонений, то община избрала нового епископа – брата моего отца. Я, вдохновлённый жизнью отца и дяди, также решил принять священство, и община меня поддержала, дядя рукоположил. Но когда пришли новые времена, гонения возобновились. Мой отец и дядя были сосланы в исправительный монастырь и, что бы мы ни делали, их не удалось спасти. Отец был уже немолод, его сердце не вынесло мук истязаний. Не выдержав боли утраты, тяжело заболела моя мать. Ей и мне, как семье священника, снизили социальный рейтинг до нуля, лишив нас возможности работать и зарабатывать, получать хоть какую-то медицинскую помощь. Но община нас не оставила, взяла на содержание. У нас в братстве были и есть замечательные врачи, они лечили мою мать. Так как наше братство осталось без епископа, нам предложили присоединиться к архиепископии «Истинной церкви». Братство отказалось и, как это было раньше, приняло решение выбрать епископа из братских священников. Из нескольких кандидатур выбрали меня, не посмотрев на мой возраст. Я, конечно, был слишком молод для этого, но сыграло роль, во-первых, что мои отец и дядя были из рода новомучеников прошлого века и сами приняли мученическую смерть; во-вторых, стало ясно, что скоро следом за моим дядей будут сосланы даже те епископы, которые не являлись братскими, но всеми силами поддерживали братство, а по древнему обычаю необходимо, чтобы рукополагающих епископов было не менее трёх, для свидетельства, что избрание достойно. Поэтому моё поставление в епископы оказалось довольно спешным, тайным, но своевременным: не прошло и месяца, как все епископы были сосланы. Меня действительно зовут Пётр. При рукоположении я выбрал имя исповедника веры, Владыки Питирима. Так я в двадцать восемь лет и стал епископом.

Я подумал: вот, мне сейчас 25 лет, а я себя и представить не могу на месте Питирима.

Он же продолжал:

– Конечно, когда про моё рукоположение узнали, это разозлило архиепископию «Истинной церкви». Меня заставили прийти в церковный суд, где призвали к так называемому «покаянию»: я должен был отречься от «ереси братской жизни и раскола», затем бы меня приняли в сущем сане епископа в «Истинную церковь», и… Если бы я сделал это, то предал бы и отца, и общину, и всех тех, кто молился за нас, кто пострадал за нас, кто всей своей жизнью свидетельствовал, что наша община – это община Христова. Я предал бы тех благовестников, исповедников веры и пророков, кто проливал свою кровь в начале прошлого века, и присоединился бы к потомкам тех, кто эту кровь пролил. И конечно же, я предал бы Бога, имя которого стало попираемо на Земле, слово о котором перестало звучать в храмах. Если бы я принял это, тогда и мне пришлось бы замолчать. А я не мог. И я отказался. Тогда мне нарекли имя: «Противоречащий», моё исповедание веры признали еретическим, мою общину и всех, кто вступился за меня, – еретиками, опасной сектой. И начались расправы. Многих братьев и сестёр заставили уехать, всех священников вслед за епископами сослали в монастыри. Однажды ночью к нам в дом ворвались вооружённые люди, искали меня, но меня в доме не было, и они зверски расправились с моей матерью. Она скончалась от ножевых ран.

Его голос немного дрогнул. Я мельком взглянул на Питирима, но в его глазах не было слёз. Он продолжал свой рассказ:

– Убийц так и не нашли, хотя все понимали, кто они или хотя бы… откуда они. Я был вынужден скрываться, ведь я оставался единственным, кто мог рукоположить других священников, а после массовых чисток уже не стало ни одной общины, где оставались священнослужители. Ситуация была критической, но верующие молились, и в каждой общине взращивались братья, которые готовили себя к священству. Теперь вот я и езжу от общины к общине, поставляю священников, венчаю браки, крещу людей, исцеляю больных. Я обошёл почти все. Мы с тобой держим путь в самую дальнюю общину, где есть братья, которые приуготовили себя к священству. Быть священником в такое время – это подвиг, но братья идут на это, понимая, что, если об этом станет известно, это не ограничится лишь наказанием в виде снижения социального рейтинга. Это закончится ссылкой в монастырь и, скорее всего, смертью. К сожалению, одного из братских священников, отца Николая, отправили в Козеозёрский монастырь, а храм передали священнику «Истинной церкви». Судьба отца Николая теперь неизвестна, я молюсь, чтобы Господь сохранил ему жизнь. Сегодня ночью я рукоположил несколько священников из братьев общины Лугового… Вот, вкратце, и всё, что можно сказать о моей жизни.

Во время его рассказа я испытал настоящий шок. Когда он закончил, я произнёс:

– Питирим, мы точно с тобой живём в одно время и на одной планете?

Он как-то очень грустно усмехнулся.

– Сегодня очень многое достойно недоумения. В книге «Апокалипсис» сказано, что в последние времена главной идеологией станет безопасность. Действительно, всё сейчас делается во имя неё: бесконечные атаки террористов, как фактор сегодняшнего времени, и, как меры антитеррора, – контроль за каждым человеком, рейтинг социальной лояльности. Ориентация на беззаботную жизнь, где нет обязательств ни перед кем, тотальная атомизация общества – это меры безопасности. Если люди собираются ради чего-то, имеют твёрдые убеждения, это пугает правителей. От таких непонятно чего ожидать. В этом смысле именно христианство становится главным антагонистом такого общества, так как мы имеем обетование Христа, который сказал: «Где двое или трое соберутся во Имя Моё, там Я среди вас». И самым ярким таким собиранием во Имя Христа являются как раз общины. Несколько общин собираются в братство, а это и есть – церковь Христа. «Новая Истинная церковь» исполняет лишь запросы сегодняшнего времени и сторонится собраний. Люди приходят в храмы, но им не благословляется общаться друг с другом. Недавно ввели договоры, по которым верующие добровольно прикрепляются к конкретному храму и получают скидки на обрядовые услуги. В храмах установили системы идентификации личности, и, если приходит незарегистрированный в данном храме человек, то снижается его социальный рейтинг. Цель «безопасности» почти достигнута: люди в обществе не контактны и живут в виртуальных пространствах; люди в церкви разбросаны по приходам; более или менее успешно проводятся антитеррористические операции, и как-то удаётся сдерживать террористов. И вроде бы тишь да гладь… если бы не общины и братства, в которых живут исцеления и живое Слово, которое пробуждает от виртуального сна людей.

– Что же делать?! – в отчаянии вскричал я. – Вас же всех так перебьют!!

Питирим улыбнулся:

– Нет. Всех не перебьют. Через священное писание нам было сказано: «Создам Церковь мою, и врата ада не одолеют её». Нас защитит сам Господь. Он – наша безопасность. Ты спрашиваешь: «Что делать»? Я отвечу: надо любить врагов наших и молиться о них также, как сам Христос любил врагов и молился о них.

Я поперхнулся.

– Любить врагов?! Это же безумие!! Как можно любить убивающих тебя?!

– Андрей, – с силой сказал Питирим, – злом нельзя победить зло, это приведёт к лишь к умножению зла. Добром тоже нельзя победить зло, это приведёт лишь к ограничению зла. Но только в любви вся сила Бога, и только любовь побеждает зло. Сам Бог даёт нам силы любить врагов и своей любовью спасать их из плена зла, под управлением которого они действуют.

Я, поражённый услышанным, помолчал. Потом смог сформулировать вопрос:

– Сдаётся мне, в этом случае христианство – самая великая сила противодействия злу на Земле?

– Верно, – радостно сказал Питирим. – Потому что Господь любит каждого человека и ненавидит зло, человеком творимое. И мы также призваны не смешивать зло с человеком, но разделять: зло – ненавидеть, а человека в рабстве у зла – любить и спасать этой любовью.

– Как ты спас Настеньку… – прошептал я.

– Верно, Андрей!

Питирим откинулся на сидении, запрокинул голову и с закрытыми глазами издал вздох:

– О, Андрей, если бы ты знал, как я хочу встретить того самого человека, который напал на меня в парке! Я всё время держу в памяти ту минуту, когда в его глазах угас холод, и они потеплели… хотя бы на миг… Андрей, он – живой, его окончательно ещё не убило зло! И, хотя в следующий миг он поступил жестоко, я храню в сердце его образ таким, каким запомнил в тот малый миг взаимной открытости, и молюсь о нём. Я полюбил проблеск света на его прекрасном лице и молю Бога о возможности встречи. Мне очень нужно встретиться с ним, чтобы поговорить. Он в большой беде!

Я вспомнил ожоги на теле Питирима и содрогнулся.

– По-моему, в большой беде – ты. Прости меня, но я не могу принять то, о чём ты мне говоришь.

– Это нормально, Андрей. Такая сила любви – не человеческая, это Христос во мне так любит его. Без Него я бессилен победить зло. Без Него я – ничто!

– Вот и я – ничто, – согласился я. – Но я знаю, что хочу большего.

– Он даст это тебе! – с силой сказал Питирим.

– Да будет так! – воскликнул я.

Я погрузился в молчание. Мне было о чём подумать. На сердце были одни лишь слёзы: я оплакивал свою пустую никчёмную жизнь.

Впереди чуть более густой синевой на фоне неба из дымки проявлялись горы. По мере того, как мы к ним приближались, горы приобретали всё более чёткие очертания. Дорога привела нас к деревне Трёхгорка, которая приютилась у подножия горы. Не въезжая в деревню, мы покинули внедорожник и, стараясь держаться подальше от крайних домов, пошли искать дорогу. Между деревней и горой протекала быстрая, неглубокая река, через которую был проложен деревянный, шаткий мост. Далее от моста дорога поднималась вверх, где она раздваивалась: одна уходила круто вверх, другая, более пологая, петляла, направляясь на север. Я сверился с навигатором. Похоже, нужной дорогой была как раз та, которая круто шла вверх. Питирим со мной согласился. Мы вернулись к внедорожнику.

– Полагаю, нам нужно поплотнее поесть, – как-то напряжённо сказал Питирим. – Возможно, нам не скоро получится принимать пищу снова.

– Если ты так полагаешь, я не против! – со смехом сказал я.

Я достал наши припасы, согрел чаю, разложил по тарелкам и приготовился к молитве. Питирим сидел на бампере настежь открытого багажника, держал в руках тарелку и молчал. Я занервничал.

– Что-то случилось, Питирим?

– Андрей, – он поднял глаза, и я провалился в их глубину. – Я хочу что-то сказать тебе…

Он говорил так, что я не узнавал его голоса. Мне стало страшно. В его глазах была такая бездна, что мне казалось: со мной говорит… со мной говорит сам Бог…

– Андрей, – звучал голос во мне. – Если ты продолжишь свой путь, ты уже не сможешь войти в свою прежнюю жизнь. Ты не вернёшься на работу. Возможно, ты не сможешь больше видеть своих знакомых. Я не вправе умолчать об этом, не вправе тебя об этом не предупредить. Ты ещё можешь оставить мне тёплую одежду с едой и позволить идти дальше, а самому вернуться. Возможно, тебя найдут, и тебе придётся ответить за эти дни, проведённые со мной в пути, но с тобой не будут вести себя жестоко: ты – не христианин. После некоторых неудобств и допросов ты сможешь вернуться к обычной жизни. Если захочешь, то сможешь всё забыть. Сейчас есть для этого специальные средства. Если же ты пойдёшь дальше со мной – твоя жизнь изменится навсегда. Ты разделишь судьбу гонимого Божьего народа, а его ждут или лишения, или пытки, или смерть. Ты и так много для меня сделал, брат Андрей, и в полном праве со спокойной совестью возвратиться домой. Подумай, пожалуйста… Подумай, брат Андрей.

Я подумал. Ещё раз подумал. И ещё раз подумал. Потом сказал:

– Питирим… Как ты не понял, что для меня будильник в восемь утра – это и есть пытки и смерть! – Я с такой силой треснул рукой по борту внедорожника, что отбил её. – Ты что, предлагаешь мне выбор между Христом и будильником?! О, нет, Питирим! Выбора у меня никакого нет! Я иду с тобой и только с тобой! Как ты не понимаешь?! Я не хочу возвращаться в мир, в котором нет смысла и любви! Я не знаю, смогу ли я вынести пытки – ещё никогда не пробовал – но знаю: как только я тебя отпущу, как только ты скроешься с глаз, поднимаясь вверх по этой тропе, я сойду с ума от горечи потери и одиночества! Я люблю тебя, Питирим! Я люблю Христа, который в тебе! Я рядом с вами обоими живой, и не хочу умереть снова, ведь я только начал по-настоящему жить!

Я задохнулся и закрыл глаза, чтобы удержать слёзы горечи. Питирим встал и обнял меня так крепко, как никто и никогда ещё не обнимал меня. Меня охватило крылом спокойствия и мира.

– Благодарю тебя, брат Андрей, – прошептал Питирим. – Я тоже тебя очень сильно люблю. И не хочу потерять тебя.

Он отодвинул меня от себя, держа за плечи, и смотрел прямо в лицо, словно любуясь. Потом взял тарелку и протянул мне.

– Ешь! Да благословит Господь нашу трапезу!

Я взял тарелку, а из глаз прямо в неё полились слёзы. Второй раз в жизни я плакал. Нельзя же вот так вот с живым человеком!

Мы уселись рядышком на бампере багажника и молча поели. Когда в моей тарелке еда заканчивалась, Питирим подкладывал ещё.

– Ты ешь, ешь, – приговаривал он.

И я ел, и ел. Когда мы попили из термоса чайку, Питирим коротко помолился после окончания трапезы. Я залил топлива в бак по полной, чтобы в горах не пришлось заправляться. Мы примерили лыжные комбинезоны. Они оказались просто удивительными. Мало того, что они усаживались по фигуре, так они ещё во время удара уплотнялись, что должно было лыжника предохранить от ушибов и повреждений. Да и сами по себе они были очень красивыми: яркие, с косыми геометрическими вставками из ткани с люминесцентным орнаментом для ночной идентификации и отражателями – для дневной. В них мы с Питиримом напоминали астронавтов.

– Замечательные костюмы, – подтвердил Питирим, разглядывая свои руки в сенсорных перчатках. – Благодарим брата Ефрема за них!

С каким же упоением я садился в этом замечательном костюме за руль такого внедорожника! А в Питириме ничего не изменилось. Он одинаково чувствовал себя и в своём верховике, и в этом фантастическом костюме, но только не забыл про свой бэгбэк: пристегнул его к талии как поясную сумку.

Мы тронулись в путь. Подъехали к речке, вброд по самый бампер пересекли её и поползли медленно вверх. Внедорожник шуршал шинами по осыпающимся камням, цепко и уверенно двигался вверх. Мы преодолели каменистый подъём и въехали в сосновый лес, который разросся по всему склону.

Дорога хорошо угадывалась. Нельзя было сказать, что она плохая. Наклон немного стал увеличиваться, дорога начала петлять, превращаясь в серпантин. Мы спокойно и равномерно двигались к перевалу, который иногда белел в просветах скал на фоне хмурого неба.