Читать книгу Хлеб стыда - - Страница 41

Сна утлый челн, хранимый упованьем

меж Сциллой чувств, Харибдою страстей…

– О, небеса! Где ваша Весть вестей,

где ваш ответ и свет обетованья?

…Поверь он здесь, но чуждый ликованью,

не узнанным проходит меж людей;

их боль, излившись горечью скорбей,

ему наполнит чашу избыванья…

Плеск суеты сует средь пустоты,

исполненный тщеты и маеты —

безсвязный сон вне бденья и молитвы…

Исполни очи! Весь восток багров —

как спать во время оное ловитвы

средь ожиданья в лучшем из миров?

Средь ожиданья в лучшем из миров —

в юдоли боли, скорби и печали,

где грех один грехом другим венчали,

дано Смиренье высшим из даров.

Здесь алтари средь жертвенных костров

сердец смиренных кровью окропляли… —

Любовь заклавшим жертвы возвещали,

что тризны пир – горьчайший из пиров.

Пресыщенным в гордыне нет в том проку —

лишь ангел счислит срок по воле рока,

сквозь сонмище грехов летим на зов —

в небытии не скрыться от ответа,

меж тьмой мытарствуя и светом, —

раздвинув полог, смерть сорвет покров.

Раздвинув полог, смерть сорвет покров,

идя на зов и отворяя двери.

О, сколько в ожиданьи тайной веры —

безмолвная молитва выше слов.

Отринув плоть, – тем Смерть преоборов! —

душе б смиреньем путь к Отцу измерить,

но всуе мытарь безприютный верит —

изгнанник в ней лишь обретает кров…

…Десница мельком пролистнет страницы, —

(дни пролетят, как вспугнутые птицы), —

страниц немного – в каждую вглядись!

В них различив лишь мерзости деяний,

душа сквозь ужас устремится ввысь,

пролив сосуд скудельный содержанья.

Пролив сосуд скудельный содержанья,

презрев «эго» смердящее на дне,

оставив «я» с грехом наедине,

душа вовне встречается с молчаньем.

И слова сокровенного звучанье

из бездны ожиданья будет ей —

душа, проникшись тайн в их глубине,

голубкой миру явится с признаньем:

– Он, претворенный из Себя в Себе,

непреходящий из судьбы в судьбе,

Он твари каждой пресуществованье;

как Сын, Он одесную сел Отца,

когда принес, пройдя путь до конца,

Добра и Зла иное толкованье.

Добра и зла иное толкованье —

Фаворский свет в долине забытья…

Кто у зеркал кривых небытия

Здесь слез не лил средь грез чередованья?

Сквозь миражи нас, странников, в изгнанье

несет по жизни утлая ладья —

средь плеска волн земного бытия,

вне берегов любви и состраданья…

В земле иной в иные берега

превоплощенная войдет река —

сны наяву пригрезятся однажды…

Сны сладостны, да горек вкус плодов —

всю горечь их с неутоленной жаждой

мы зачерпнем из тьмы в обрывки снов.

Мы зачерпнем из тьмы в обрывки снов

нездешний свет… Тот свет исполнит чашу

слез откровенья лишь по вере нашей —

по пробужденью каждый ли готов,

молясь смиренно, внять хуле врагов,

стремясь на свет за правдой вящей?

В час предрассветный сны и грезы слаще —

не слышит спящий, как гремит засов…

Встречай! Войдя неслышно и несмело,

душе печаль предстанет Дамой Белой

под звон венчальный всех колоколов…

Пред нею, скинув ветхие одежды,

бледнея, явим наготу Надежды,

но откровения не вспомним слов…

Но откровения не вспомним слов —

слова Любви в устах неизъяснимы;

чтоб жертвой стать невосполнимой,

Любовь приходит всем смертям назло.

Пусть под луною скорбно ремесло:

земным богам служить неутомимо —

лишь те сердца сольются воедино,

чьи уголья песками занесло.

Но если Слова прикровенна тайна,

как не грешить, не каясь непрестанно

и где искать спасенья от огня,

что жалит на пороге ожиданьем?

Пусть да пребудет Свет Восьмого Дня

за смутной к яви пробужденья гранью!

За смутной к яви пробужденья гранью,

из персти в бездну выскользнув сквозь страх,

у Врат Забвенья отрясая прах,

нагая та вернется из изгнанья.

И как ни тяжко в скорби пониманье,

что время вышло каяться в грехах,

взлетают «pro» и «contra» на весах —

какой же стыд хранят воспоминанья!

Тем видится ясней в печали многой

дорога от порога до порога —

путь восхожденья до паденья ниц, —

отринутым… низвергнутым десницей

не отвернуть… не спрятать свои лица,

очнувшись там – вне сумрака границ.

Очнувшись там – вне сумрака границ,

где строй небес не заслоняют грёзы,

как отпустить, смежая веки, слезы

из заточенья в омутах глазниц,

не выдав тайны трепетом ресниц,

молчаньем уст все заключив вопросы?..

Иных миров шумят так близко грозы,

горят сполохи яркие зарниц.

Всё уже путь… всё лествица короче…

Над бездной в бездне радуга легла.

Да не застит глаза земная мгла —

так близок Ты воочью, Авва Отче,

для вглубь тебя распахнутых зениц

вовне уюта склепов и гробниц!

Вовне уюта склепов и гробниц,

где лица так светлы и безпечальны,

разоблачимся пред величьем тайны,

оставив струпья в складках власяниц.

Влачатся вереницы колесниц —

грядущего в былое путь недальний, —

пути исповедимы изначально,

случаен только облик у возниц.

Лишь нетерпенья брачные кареты

спешат к невестам, в белое одетым,

томящимся на дольнем берегу.

Наряды белые исчезнут в водах леты —

там их до времени Наяды сберегут,

чтоб Божьей Милости свершить обеты.

Чтоб Божьей Милости свершить обеты,

Ей заключая полноту времён,

День Судный плача днём восьмым продлён

в исполненный даров кивот завета.

Вошедшие в нетленное одеты,

Очес Представший в славе вознесён —

печалью состраданья осенён

Им каждый сущий, страждущий ответа.

И в радости неизречим восторг,

превоплощенный в чаяний чертог —

итог итогов, вечностью хранимый.

Среди сиянья радужных огней,

где тайнопись путей исповедима,

Мы проплывем тенями средь теней.

Мы проплывем тенями средь теней —

пришедшие не в честь, уйдут во-славу, —

не временем, но вечностью, по праву,

продолжен путь в огонь Огня Огней.

Обетованья неба там ясней,

где глас небес путь указует правый —

чем явственней миражи переправы,

былого жажда жалит тем сильней:

– «…склонись… напейся…», – там ручьи журчали;

– «…в тени устройся…», – молвили цветы;

– «…летим со мной…», – звал мотылёк, – «…что ж, ты?..»

Пройдя сквозь морок сумраком печали,

минуй точило гнева и страстей,

став воплощеньем преизбытка дней.

Став воплощеньем преизбытка дней,

Любовь жива, как и во время оно

– О, Госпожа! Прими заблудших в лоно,

скрепи законом – скрепы нет сильней!

Ей аллилуйя и осанна – Ей;

Ее коленопреклонимся трону —

венец терновый воссиял короной

и смерклась слава дольняя пред Ней!

Сын Божий, утоленный болью,

грех искупил, что мира был юдолью:

– Любви Великой явлена печать! —

Ей смерть поправ, безсмертьем заповедал

отчаявшимся путь иной начать

от свитка к свитку в океане света…

От свитка к свитку в океане света,

входя в эон, сменяющий эон,

сон зыбкий явит новый зыбкий сон,

когда круг огненный замкнет планета,

кометой вспыхнув и исчезнув где-то —

там, на границе пламени и волн…

Все что пребудет, было испокон —

законы впишет и исполнит Некто,

незримо Вящий в свитках Бытия —

меж Альфой и Омегой ты и я

лишь тени знаков пресуществованья,

закладок завитки промеж страниц…

Но верь! Зрим для Всевидящих Зениц

сна утлый челн, хранимый упованьем.

Сна утлый челн, хранимый упованьем

средь ожиданья в худшем из миров —

раздвинув полог, смерть сорвет покров,

пролив сосуд скудельный содержанья.

Добра и зла иное толкованье

мы зачерпнем из тьмы в обрывки снов,

но откровения не вспомним слов

за смутной к яви пробужденья гранью.

Очнувшись там – вне сумрака границ,

вовне уюта склепов и гробниц,

чтоб Божьей Милости свершить обеты,

мы проплывем тенями средь теней,

став воплощеньем преизбытка дней,

от свитка к свитку в океане света.