Читать книгу Изгнанник. Книга первая. Проснись, хранитель Юга, я с тобой - - Страница 2

Рождение ребенка – это самый долгожданный момент в семье. Но никто поныне даже не задумывался, что означает этот дар судьбы. Когда новый человек появляется в мир Велина – он чист. В чреве матери он находится между миром живых и мертвых. А дети, наделенные даром, с миром мертвых не расстаются, а крадут оттуда часть магии. Чаще всего мать такого дитя погибает во время родов – такова плата за содеянное ребенком. Дар может быть как светлым, так и темным. Если выбор младенца пал на добрую, чистую силу, плату за переход в мир Велина вносить приходится сразу. И, если ребенок прихватит с собой темную силу, провожая дар в мир живых, он становится сильнее во много крат. Темные дети, чей дар до поры до времени сокрыт от мира, живут среди обычных людей, не привлекая к себе внимания и находясь в полном неведении о своей особенности. Чаще темная сила растворяется за ненадобностью, не проявляясь никогда. Но, если все же темнота вываливается наружу внезапным взрывом, это происходит в отрочестве или во взрослом возрасте, когда человек в состоянии справиться и принять себя нового. И, чем сильнее тьма, тем раньше, накопленная во внутреннем резерве с самого рождения, она дает о себе знать.

330 год от создания мира Велина

Восточный Машистый континент – самый большой из существующих континентов. Южная часть суши – это жаркие пустыни, плавно уходящие в прибрежные воды морей. Большую часть пустыни населяют кочевые племена. Оазисов не так много, и маленькие города, выросшие возле такой ценной пресной воды, вынуждены платить деньги наемникам или вооруженным группировкам за спокойное существование на безжалостных песчаных землях.

В центре песчаных дюн самой засушливой части пустыни – ее еще называли песочницей Яра – в небольшом городе под названием СабКуа, который кольцом возвышался вокруг иссыхающего оазиса Феды, появился на свет мальчик. Рождение восьмого ребенка в семье, которая владела небольшой фермой коз и тюранов^[1], стало сильным ударом по финансовому благополучию. Старший сын Бон – ему исполнилось тогда пятнадцать лет – уже работал и помогал родителям воспитывать младших братьев и сестер. Младшего назвали Тот. Нежеланный докучливый сверток из пеленок быстро запомнил, что надрываться, привлекая внимание старших, не имеет смысла, и просто ждал, когда к нему подойдут и покормят или поменяют пеленки. Молча он смотрел на неровный потолок глиняной лачуги на окраине города.

Когда Тоту исполнилось три года, старший брат женился и привел в дом еще одного члена семьи. Наина – юная девушка с густыми темными волосами (она постоянно заплетала их в тугие косы, и пара коротких вьющихся прядей выпадала на высокий лоб, обрамляя круглое личико и придавая ему наивности и открытости), раскосыми черными, как ониксы, глазами, большим широким с горбинкой носом и тонкими губами. Она была самой доброй по отношению к Тоту. Наина приносила ему первый стакан парного молока, когда с утра доила коз. Обнимала, прижимая к груди после работы вечером, и улыбалась, обнажая десны и ряд мелких зубов. Никогда не ругала и не повышала голос.

Чувствуя, что старшие не вступятся за младшего, братья и сестры обижали, шпыняли и толкали его. На его коленках каждый день появлялись новые ссадины. Но Наина каждый вечер протирала раны и залечивала их травяными припарками из своей походной сумки. Она была врачевательницей. Еще юная, но одаренная ученица школы врачевателей СабКуа, она закончила свое обучение раньше положенного срока и теперь помогала при храме Яра – бога света. Люди верили в свет солнца, который мог поглотить все зло и насытить человеческое тело и духовную часть силой.

Одним словом, Тот любил Наину больше всех в семье. Он благодарил Яра за такой подарок и с нетерпением ждал, когда Наина вернется поздно вечером с работы и улыбнется ему. Звал он ее Нана. Бон не одобрял поведение жены и не чурался рукоприкладства, когда видел, что супруга утайкой прячет в карман лепешку или сыр и угощает Тота со взрослого стола после ужина.

Еды было мало, и Тоту доставались самые объедки со стола старших детей. По правилам сначала как добытчики ели родители: им нужны силы, чтобы кормить детей и заботиться о семье. Затем ели старшие дети: им нужна была еда, чтобы быстрее вырасти и начать помогать взрослым. Последними ели самые младшие дети и старики. Именно поэтому на базарах три раза в неделю, когда на развалах раскладывали горы сухофруктов, специй, тканей в рулонах из тончайшего шелка и муслина и бутыли с вином, многие дети выискивали самые незащищенные отдаленные прилавки или, наоборот, самые многолюдные места, где можно было что-нибудь украсть и поесть.

Впервые Тота поймали на воровстве, когда он, изможденный жарой, жаждой и голодом в рваной, поношенной рубахе старшей сестры протянул свою тоненькую ручку к горе чернослива. Маслянистый, блестящий на солнце и источающий сладкий аромат на весь базар черный сухофрукт заставлял затравленного ребенка сглатывать густую вязкую слюну.

– Поганец, куда тянешь свои грязные козьи ручищи? – маленькую ручку схватил огромный потный небритый мужик. От него пахло кислятиной и грязной одеждой. Он тряхнул ее так, что в детском плече хрустнул сустав. Поморщившись, Тот обессилено свалился на землю от толчка хозяина прилавка. Пыль взвилась вокруг ребенка, оседая на лице. На зубах захрустел песок.

– А ну пошел вон, оборванец!

Так и оставшись голодным, Тот двинулся в сторону дома. Никто его там не ждал и не беспокоился, что солнце почти спряталось за барханами, измазав небосвод яркими сполохами малиновых тонов, а он так еще и не вернулся на свою лежанку в углу детской спальни.

Сегодня Наина задержалась на ночь в храме – денег катастрофически не хватало. Засушливое лето сказалось на цене на корма для скота. А выпасать тюранов и пустынных коз на открытой местности пустыни, где росли съедобные колючки, стало рискованно. Набеги кочевников были обычным делом, и, если вечером после подсчета количества скота не досчитывались пары голов, их не бежали искать в голой пустыне. Да и не стоил времени и сил подобный выгул. Несколько раз в неделю родители отправляли троих младших детей – тех, что старше Тота – на поиски колючек. Снаряженные большими плетеными коробами за плечами и рукавицами из выдолбленной кожи, дети блуждали по пустыне и возвращались поздно вечером, чтобы скотина могла пережить голод еще пару дней.

По дому разносился смех родни. Бон, Сквал – следующий по старшинству брат – и Сенира – старшая и самая красивая сестра – о чем-то оживленно рассказывали за общим столом. На удивление родители тоже находились в комнате, где обычно по очереди ела семья. Тот заглянул в удлиненное отверстие шириной в пару ладоней, служившее окном, и подтянулся на руках, чтобы рассмотреть, что происходит в доме. Бон хохотал, запрокинув голову и схватившись за живот:

– Я думал, ему руку отсекут, но Сурел только пихнул его на дорогу. Понял, что он твой сын, Син. Ты бы видел выражение испуганного лица.

Сином звали отца Тота. Он нахмурился и встретился взглядом с Тисой – так звали его жену и мать Тота. Она закусила губу и нахмурилась: почему-то она не веселилась со всеми. Сурел и Син состояли в хороших отношениях. Они были соседями, обменивались товаром и поддерживали друг друга в трудные времена. Когда нужно – едой, когда необходимо – деньгами.

– Хм, он ничего мне не говорил, – Син потер бородатый подбородок и откинулся на спинку старого скрипучего стула.

– Син, ты не слушаешь, – взвилась Сенира, опустив свою руку с длинными пальцами на огромную ладонь отца, –он чуть не плакал от страха. Он бросился бежать. Сандалии чуть не потерял по дороге.

– Отец, твой сын – вор! – Сквал вдруг стал серьезен. Его сощуренные глаза сверлили лицо отца. Он перевел взгляд на окно, в которое заглядывало лицо напуганного Тота, ехидно усмехнулся и снова вернулся глазами к отцу. Все в комнате затихли в ожидании реакции взрослых.

– Что ж, – только и сказал глава семьи. Он встал и направился к выходу из комнаты.

Всю ночь Тот ждал, что отец придет в их спальню и выпорет его. Или накажет и заставит ходить за колючками каждый день. Или лишит еды и воды на два, а может, и на три дня. Каждый шорох и скрип казалсь ему шагами отца. Куст тамариса, который рос у самой стены дома, раскачивался на ветру, и яркий лунный свет создавал причудливые тени на полу комнаты. Эти тени казались мальчику чудовищами, тянущими свои страшные тонкие руки к его телу. Тот устал вздрагивать и сжиматься, и вскоре его сморил сон.

Огромные волосатые мужские ручищи тянулись к Тоту, толстые пальцы тут и там хватали его за руки и ноги, чтобы дернуть в сторону или толкнуть на пыльную дорогу. От многократного падения колени жгло, ладони саднило и пекло, горькие слезы текли по пыльным щекам, оставляя на них грязные дорожки. Он размазывал по лицу сопли и слезы, и всхлипы разносились эхом, словно он плачет в храме Яра с высокими потолками и отполированными стенами, на которых выгравированы умелыми мастерами молельницы и плакальщицы с вознесенными к небу руками в блеске славы.

Тот огляделся. Он действительно стоял посередине огромного зала для молитв. На постаменте, где обычно возвышался служитель и проповедовал веру Света, возведя руки к небесам, на коленях стояла Наина. Она плакала и звала Тота. Он бросился к девушке, но остановился, как вкопанный: возле жены встал Бон. Он замахнулся и наотмашь ударил Наину. Тот перестал плакать, хотя слезы все еще текли по его щекам. Он не мог рассмотреть, кто еще взошел на постамент. Грубый резкий смех разнесся по храму, и руки снова начали хватать Тота за плечи. Они тянули его за рубаху, не позволяя идти вперед. Тот сопротивлялся и рвался к Наине. Бон хищно улыбнулся и снова ударил ее. Она повалилась, распластавшись на каменном полу, усыпанном песком.

– Беги, Тотти, беги, маленький, – шептала разбитыми губами Наина. Она тянула к нему руку, и по ее лицу тоже текли слезы.

Смех нарастал, давя на уши. Он не позволит обижать Нану! Нана добрая, ей нужно помочь! Тот разозлился так, что стены храма затряслись, а из образовавшихся на стенах трещин посыпалась штукатурка. Трещина росла и бежала вверх к потолку. Когда с потолка посыпался песок, Тот закрыл голову руками. Пыль оседала на каменный пол и взвивалась выше человеческого роста.

Ярость вперемешку со страхом вырвалась из маленького тела ослепляющей черной волной и затопила своды храма темнотой, пенной мглой закручиваясь вдоль стен.

Вопль ужаса разбудил Тота. Он распахнул глаза. Щеки были мокрые, все тело била дрожь. Руки тряслись, и из-под ногтей выплескивалось что-то мутное и темное. Ночью толком ничего не разглядеть и даже лунного света недостаточно, чтобы увидеть, что не так. Тот напугался еще больше и решил, что кара Яра настигла его за украденные раньше фрукты и лепешки.

– Тиса, – вопила что есть мочи Анила, самая младшая сестра. Она стояла возле настила Тота. Тьма, которая лилась из пальцев мальчика, касалась ее рубашки и, словно вода, оттягивала подол к полу.

– Тиса, Тиса, Тиса! Тиса, Тот темный! Он проклят Яром! Тиса!

Ужас сковал маленькое тельце мальчика. Глаза в страхе расширились, он боялся даже вдохнуть. Все дети проснулись и уставились на него, будто ожидая чего-то.

В комнату ворвались полусонные Тиса и Син. В руках отца Тот заметил изогнутый кинжал и плеть для выпаса скота. Увидев родителей, он сильнее вжался в стену и попытался загородиться руками от неизбежного наказания. К тому времени, как родители примчались на зов детей, Тот перестал извергать тьму, темнота рассеялась, и из узких окон комнату озарил лунный свет. Син окинул детей сердитым взглядом, Тиса стояла за спиной мужа и озиралась по сторонам, не понимая, что могло так напугать ее детей.

– Всем спать, – скомандовал Син, хмуря брови. – А ты, – он кивнул на Тота, – идешь со мной.

Тот поднялся на трясущихся ногах. Все тело колотило мелкой дрожью не то от страха, не то от полной потери сил. Ноги казались каменными, переставлять их приходилось непомерным для маленького ребенка усилием воли. Вся спина взмокла от пота, в голове шумело, и во рту было сухо так, что язык прилипал к небу. Син остановился посередине придомовой территории. Плотно утрамбованный песок хрустел от его шагов, и редко посаженные кусты шелестели на легком прохладном ветру. Где-то стрекотали цикады и кричали дикие птицы, но Тот будто не слышал посторонних шумов. Он сосредоточился на фигуре отца, который стоял, не двигаясь, и глубоко дышал, переводя дух.

– Что там произошло? – напряженно спросил Син. Он не поворачивался и все смотрел вдаль. Руки он завел за спину и сцепил в замок. Тот понимал, что отец еле сдерживается, чтобы не накричать или не ударить его.

– Я.… – голос мальчика пропал. Его рот открывался, но звук не выходил из него. Мальчик откашлялся. – Я не знаю. Я проснулся, когда Анила зак’ичала, – он старался говорить так, чтобы голос не дрожал. Иначе отец мог разозлиться и наказать его.

– Что могло ее напугать? – тем же сдержанным голосом поинтересовался отец. Тот видел, как желваки играют на скулах отца в свете луны. «Нельзя бояться, – думал он, – отец этого не любит. Нужно отвечать. Но что ответить?».

– Я не знаю, – прошептал Тот.

– Я не слышу! – прикрикнул Син, резко повернувшись. Тот вздрогнул и непроизвольно сжался, приложив ладонь к груди. Пальцы тряслись и отбивали дробь на грубой рубашке. Глаза Сина как-то неестественно светились в темноте ночи. Они искрили красными всполохами и тут же гасли, словно догоравшие угольки. Син гулко выдохнул. – Ответь как следует.

– П’ости, Син. Я не знаю, что п’оизошло в спальне, и не знаю, что могло напугать сест’у.

– Иди спать, Тот, – Син так и не повернулся. Его спина была напряжена, а кулаки сжимались и разжимались. Тот не стал ждать, развернулся и помчался в спальню, где остальные дети, притихнув, лежали в кроватях. Никто не спал.

Тот старался не издать ни звука. Он забрался на лежанку, забился в угол и, обхватив колени, стал ждать, когда же его начнут бить братья и сестры, которые, словно дикие собаки, смотрели на него со своих коек. Когда первые лучи солнца вырвались на безоблачную гладь небосвода, Тот уснул.

– Не смей прикасаться к этому уроду! – где-то на задворках сознания послышался голос Бона. Тот разлепил глаза и проморгался, чтобы скинуть с себя дремоту. – Я сказал тебе…

– Не смей так разговаривать со мной! Я твоя жена, а не прислуга, – этот голос принадлежал Наине. Обычно она не осмеливалась разговаривать с членами семьи Сина в таком тоне и особенно была смирной с Боном. Но сегодня что-то переменилось, и она больше не сдерживалась. – Он еще совсем малютка! Он ребенок! Не может ребенок быть проклятым или… одаренным, как ты сказал. Он еще слишком мал. Даже если он и владеем даром, то сила не должна проявиться так рано. Нет! Я не верю в это. Бон, ты слышишь? Это неправда!

– Сходи и посмотри сама, – сквозь зубы прошипел Бон. – Но знай, что, если ты не вернешься, я убью это отродье! – Желчь, с которой старший брат выплевывал слова, больно ранила Тота. Он отлично понимал, что разговор шел о нем, затаил дыхание, и стал ждать, сам не зная чего. Его тело устало бояться и находиться в постоянном напряжении.

Наина фыркнула и прошла через бусины занавески, которая отгораживала спальню детей от общей комнаты для трапез.

– Будь выше воды, дитя, – она подняла голову и улыбнулась. В уголках ее глаз собрались морщинки, и искренняя доброта взорвала внутри Тота так долго сжимаемые пружины страха, боли и одиночества. Судорожно вздохнув, Тот, больше не сдерживая себя, разрыдался. Наина бросилась к нему и обняла, притянув к груди. Она укачивала его в своих нежных руках и напевала какую-то песенку, напоминающую колыбельную. Слезы непрекращающимся потоком струились по детским щекам. Тот всхлипывал, захлебываясь неровным дыханием, жался к Наине и вытирал ладошкой текущие слюни и горькие слезы.

[1] Тюран – животное. Лапы представляют собой сросшиеся перепончатые длинные пальцы, оканчивающиеся длинными, как у хищной птицы, чёрными когтями. Лысая вытянутая морда со щетиной на губах, искажённая огромными выступающими жёлтыми клыками. Утопленный нос – две продольные щели, шевелящиеся при дыхании. Маленькие янтарные глаза с длинными ресницами, защищающими от ветра и песка. Длинная грива и большие лысые, чаще розовые, стоящие торчком уши.

Мощное мускулистое тело с широкой грудиной позволяет изящно и быстро двигаться. Передние лапы длиннее задних. Хребет изогнут, делая тюрана горбатым, голова опущена. Длинный щетинистый хвост с кисточкой жёстких волос на конце. Ростом выше человека в холке, способен служить не только транспортом, но и отличным защитником от других хищников и горячих пустынных ветров. Всеяден. Окрас зависит от местности, вида, смешения крови. Преобладает песочный и коричневый. В стае царит матриархат.