Читать книгу Внутри психотерапии. История, рассказанная клиентом - - Страница 8

Дневник. 28.04.2020 г.

Вчера на экскурсии в Лувре увидела скульптуру Антонио Кановы8 «Амур и Психея»9, но я ее точно видела раньше… только в Эрмитаже. Спросила гида об этом и услышала, что сам автор создал реплику на свою же работу. Они совсем немного отличаются и так забавно, что скульптура в Эрмитаже чуть более целомудренна (накинутая ткань на ноги в Лувре совсем узка, а в Эрмитаже больше закрывает бедра девушки). Мне показался интересным миф, в котором говорится, что лишь любовь (Амур) в состоянии победить смерть (разбудить Психею), поэтому запомнила прекрасную работу скульптура.

В период с конца 2018 года и до начала пандемии я много путешествовала, – благо, работа позволяла улететь на несколько дней в любой европейский город. Италия, Бельгия, Чехия, Франция, Испания, Венгрия… Новая страна или город практически каждые три месяца. Это вдохновляло и позволяло нивелировать неудовольствие от большого количества командировок, которые проходили по маленьким северным городам России.

В тот момент в анализе я переживала заново отношения с моими родителями. Вспоминалось много плохого, обид и злости, о которых не могла раньше сказать, но которые жили во мне.

Например, я очень сильно злилась на папу за то, что, когда однажды приехала к родителям в гости перед новогодними праздниками и хотела провести время с семьей, расслабиться, поехать вместе погулять в лес, он выпил спиртного и не смог сесть за руль. Мне так хотелось провести с ними время, а пришлось что-то готовить, убираться в доме, есть новогодние салаты в то время, как я пыталась следить за весом. К тому же, я никуда не могла пойти: в поселке я слишком давно не была после окончания школы – друзья разъехались или отношения прекратились, с родней тоже не была особо близка. Оставалось только злиться, есть и читать книжки. И так несколько дней.

Когда я показала свое недовольство папе, мама меня отчитала, что он тоже имеет право на праздник и на то, чтобы провести его так, как хочется именно ему, в том числе и напиться. Я понимала, что она права, но легче мне от этого не становилось.

Наши отношения тогда не были близкими. В моем детстве папа много работал: рано уходил и возвращался затемно. Его молодость пришлась на сложное время: перестройка, потом страшные девяностые, когда выживали как могли. Когда я вспоминаю, что он подростком ушел из дома и один уехал в Казахстан учиться на машиниста экскаватора (он был из многодетной семьи, едва сводившей концы с концами), мне становится больно и хочется сделать для него что-то, что привнесет радость в его жизнь.

Он внешне всегда напоминал мне Николая Караченцова, ему нравилась песня про генералов песчаных карьеров и старые советские фильмы. Папа был молчалив, но вся родня со стороны мамы его очень любила. Он умел помочь человеку в сложной ситуации, не выставляя это напоказ.

Во времена моего студенчества мы сблизились. Он поддерживал меня после переезда в Тюмень из Кургана, где я училась после школы, а я ревела в трубку телефона, что не люблю этот город и хочу к ним домой. Папа говорил, что все наладится, требуется время, что лишь город может дать перспективы. Ему хотелось для меня лучшей жизни.

Зимой 2020 года папа начал болеть, все чаще случались приступы аритмии. Страх за его самочувствие, ремонт новой квартиры, рабочие проекты и постоянные командировки выматывали, и на свой день рождения я улетела во Францию.

Прекрасный Живерни, Руан, Париж… Я делала много фото, гуляла и, как обычно, купила кучу подарков. Мне так хотелось, чтобы меня встретили в аэропорту! В телефонном разговоре с мамой я пригласила родителей отметить мой день рождения в новой квартире.

Прилетела поздно. Меня ждала только мама, чемодан был тяжелый, и я злилась, что папа не приехал и даже не вышел в подъезд. Это позже я узнала, что у него стала отниматься нога и в такие дни он просто не мог ходить. Но в тот момент я сильно злилась на него и проклинала этот тяжелый чемодан.

Странное дело: позднее я вспомнила, что нога у него отнималась и раньше, и при ходьбе на дальние расстояния он часто старался присесть, что удивляло и тормозило нас в прогулках по городу. Но тогда я не придавала этому значения, и все быстро забывалось.

Болезнь папы оказалась сложнее, чем мы предполагали. Обнаружился тромб, и при наличии аритмии врачи давали плохой прогноз и невнятные схемы лечения. Помню страх, беспомощность, одну, вторую, третью клинику… Помню, как мама договаривалась, чтобы его взяли на капельницы укрепить сердце перед операцией. Я ездила к нему каждый день в больницу, покупала что-то вкусное и ела с ним, чтобы поддержать. Помню его руки с истыканными иголками венами. Это было тяжелое время.

Работу никто не отменял. Компания взяла крупный проект, который требовал найма примерно 1200 новых работников за шесть месяцев. Строители в новой квартире хамили и приворовывали. Я все это видела, но важнее было состояние папы и поиск возможностей его лечения.

А их не было.

Я была в командировке в Норильске, в городке, из которого самолеты летают только два раза в неделю – другого быстрого способа добраться до Тюмени просто нет. Когда позвонила мама и сказала, что операция с целью убрать тромб не дала результата и что необходимо принимать решение об ампутации ноги, меня не было рядом. Она спросила, какое решение принять: cоглашаться на ампутацию или терять время и пытаться найти других врачей с потенциальным изменением диагноза? Потеря времени грозила необратимостью ситуации: была вероятность, что с больным сердцем его не возьмут на операцию позднее, и тогда останутся дни или месяцы… и мрачные перспективы.

Думаю, что маме необходимо было поговорить с кем-то перед тем, как принять решение вместе с отцом, и она искала поддержки у меня.

Но в тот момент – я испытывала ненависть к маме, что она ставит меня перед выбором.

Я ненавидела свою работу, из-за которой оказалась так далеко от дома.

Я сходила с ума от страха, что папа не переживет операцию из-за слабого сердца.

Я ненавидела себя, из-за злости на отца, когда вернулась из Франции.

И я винила себя во всем этом.

В день операции у меня случилась истерика, пришлось уйти в гостиницу, чтобы не пугать работников. Директор по экономике, с которой мы когда-то ругались и которая хотела выжить меня из кабинета, принесла поднос с едой в номер, заставила поесть и выпить крепкий горячий чай с лимоном и сахаром.

На следующий день я улетела в Тюмень.

И у нашей семьи началась другая жизнь. В ней уже не было слез, – я приступила к активным действиям. В какой-то степени моя жизнь раздвоилась: оставаясь ребенком своих родителей, я в то же время оказалась в роли главы семьи. Мама проводила время у папы в больнице, меня же он попросил не приезжать в первое время после операции (операцию сделали по настоянию папы в Кургане), – он не хотел, чтобы я видела его слабым. Я изучала форумы по реабилитации при ампутации ноги, ассортимент специализированных магазинов. В поселке мои родители жили в пятиэтажке на четвертом этаже, где не было лифта, и я понимала, как сложно будет папе подниматься и спускаться, и не могла знать, как в действительности пойдет реабилитация. В моем же доме было несколько лифтов, удобный съезд для инвалидной коляски, закрытый по периметру двор с зеленью и красивыми детскими площадками, на которые он сможет смотреть. Я думала об этом, когда заставила строителей срочно переделать ванную комнату (организовать душевой отсек), а одну из комнат, которая должна была стать кабинетом, переделать под гостевую (родительскую) спальню.

Купила хорошую инвалидную коляску, ходунки, прочее.

В первую нашу встречу после операции папы у меня не было слез. Наоборот, я была позитивна и деловита, оплатила его транспортировку специализированной скорой машиной домой в поселок.

Все это время у меня, кроме аналитика, не было человека, кому я могла бы рассказать о происходящем, о своем чувстве вины, об ужасе, который испытывала от событий, что полностью меняли жизнь нашей семьи. Помогал регулярный сеттинг два раза в неделю, по пятьдесят минут, что бы ни случилось… Это меня поддерживало.