Читать книгу Записки главного героя - - Страница 4

Отказать ему нельзя, потому что отказать – признать поражение за живописью. Согласиться с тем, что есть то, чего живопись не может. Чтобы не признавать поражение, нужно, нужно его изобразить. Выдумывать нельзя. Никак нельзя.

Хорошо. Есть одно старое забытое средство. Можно самого человека на картине вовсе не изображать, но подразумевать его присутствие в ней и срисовывать с натурщика все, кроме самого натурщика.

Он будет полностью, во всем всплеске изображен на картине, но не будет и штриха от его линий.

Нужно думать. Что из него можно подразумевать? Он сутуло сидит на стуле, положив руки на колени, и смотрит в заднюю часть деревянного подрамника. Нужно его понять. Я положу руки на колени и тоже слегка ссутулюсь. Подрамник постараюсь увидеть в отражении его глаз.

На лице его, словно самый старый и опытный скульптор под названием время с той точностью, что оттачивается веками, уже третий десяток выскабливало всемирную скорбь, нанизывая её на еще сохранившиеся черты детской повинно невинной наивности.

Уголки глаз сбоку расположены ниже, чем уголки у носа. Действительно, есть в нем нечто печальное. Если уж правду говорят, что человек внешне и внутри одинаков, то этот натурщик, видимо, внешне красив.

Но его вид не вызывает чувств. Глядя ему в глаза я не чувствую напряжения в преддверии борьбы за противоположный пол. Нет во мне ни жалости к нему, ни зависти. Не будь он так сложен в изображении, я бы и не мог на него злиться. Внешность явно этому не способствовала.

Он словно подкрепляет собой обыденность. Не нужно его обвинять. Он – такое же случайное порождение, как и я. То, что происходило со мной после порождения, не моя заслуга. То, что изувечило его, не его вина. Должно бы его простить, но он не в чем не виноват.

Позади и по краям его не было текста. Ни строчки, в то время как положены быть геометрические лучи. Нужно было сызнова создавать текст и текст особый. А если уж пересечет он тексты иные, то виной тому сходство стремлений и идеалов.

Что можно сказать наверняка – он одинок, потому что не взаимодействует с окружающим. Сложно сказать, в чем причина его одиночества. Все-таки он человек и разумеется подразумевать его как и любого другого человека. Был ли он одинок вследствие мысленного протеста или сперва он получил отказ от человека всякого – в точности сказать нельзя. Но, если уж разуметь его как человека любого, то в детстве он был свят и не способен на протест. Он доверял и был наивен. Ввиду этого сперва на пути его встретилась озверевшая тетушка с метлой, что есть несхождение отверженного и отвергающих, которая и прогнала дитя с порога орфеона вместе с остатками пыли в вечное скитание.

Что же делает всякий человек, когда он изгнан от себе подобных? Он восстает против несправедливости, он борется с участью и в результате приходит к собственному компромиссу или оправданию. Всякий человек всегда проигрывает в этой борьбе и путем унижений смежается с точно такой же пылью. Или всю жизнь притворяется человеком иным. Ведь он не согласен со своей участью и готов заплатить любую цену, лишь бы находиться рядом с себе подобными.

Но этот человек будто бы не восставал против несправедливости. Не боролся с участью, из-за которой имеет отличия от тех, на кого должен быть похож вследствие одного вида. Он будто смирился и простил бы человека всякого, если бы он был виноват.

Если имеет отличия – значит имеет сходства. Если есть его воля в том, то маскирует нападение. Если его воли в том нет, то болен. Выгнать его от себе подобных – верное решение.

Но природа его создала, хоть и среди отличных. Природу интересует лишь наличие жизни в целом и ее развитие. Ее не интересуют частные случаи. Если частный случай мешает развитию жизни, то частный случай существовать не должен. Однако наш главный герой был частным случаем и существовал.

Дело в том, что этот натурщик был редкой гарантией существования жизни в любой ситуации. Природа предусмотрела случай, при котором все здоровые особи истребят друг друга и на всякий случай вдохнула жизнь в тех, часть из которых уцелеет.

Одного природа не предусмотрела. Каково это – существовать частным случаем.

Наш главный герой словно не имел в себе инстинкта, который выражается в движении к человеку всякому. Когда он вошел к художнику, он не посмотрел на него и не поздоровался. Молча сел в свою позу. Всякий человек всегда смотрит вокруг себя, потому что ему необходимо понимать, где он находится и что в этом месте происходит. Потому что ему нужно совершить соответствующие действия.

Тем не менее, он к художнику вошел. И был реальным человеком. Я не могу сейчас прикоснуться к нему и удостовериться в этом, но нужно подразумевать. Нужно соединить свои ладони и немного помять их друг об друга, словно гипс. Нужно почувствовать прикосновение той ладони, которая совершает действие и отстраниться от воздействия, которое испытывает другая рука. У него точно такая же рука. Вот я уже словно прикасаюсь к нему. И не только к руке, таким образом могу представить прикосновение к любой его части.

Мы сидим с ним ровно друг напротив друга. Положу руки обратно, на колени. Между нами деревянный мольберт, который стоит на трех опорах. Третья опора подвижна и держится на железной цепочке. На мольберт натянут холст с первыми угольными набросками. Между нами воздух. Чем дольше мы сидим, тем больше между нами воздуха, которым мы дышали. Мой воздух прикасается к нему, а его воздух прикасается ко мне. Я чувствую, что скоро между нами не останется ничего. Мне кажется, что я могу толкнуть воздух и он налетит на него.

Он вздрогнул вдруг. Алетейя! После некоторого времени его сутулая спина, словно олицетворяясь, продолжила движение к полу. Одновременно с этим руки плавно соскользнули вниз и прикоснулись локтями к коленям. Ладони поочередно обхватили башмаки и вытащили из них босые, тощие стопы. Башмаки он отставил в сторону.

И тут я понял. Время рисовать.