Читать книгу Записки главного героя - - Страница 6

Жил и был наш главный герой один в двухкомнатной квартире по адресу: улица Бардина, дом 15, квартира 54. Она досталась ему от еще живой бабушки, что полтора с тому года назад перебралась в другой город доживать свою без прикрас прекрасную жизнь к своей дочери и её мужу, кто и есть родители главного героя.

Точно как и слово существует только лишь на фоне, точно так же и место жития не может существовать без вида из окна. Будь вы в том теле, проснувшись после ночи без сна и взглянув за окно, вам могло показаться, что за секунду до вашего взгляда весь город был укрыт огромным слоем замокшего картона, что был резко сдернут неведомой, но заботливой рукой. Быть может той самой рукой, что в свое время вмалевала внемлющее наваяние в немую, но тем не менее великую славу наших тропинок сквозь восхитительные строки Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть.

Пусть погибнет подъезд, но торжествует парадная – рьяно скандировал с эшафота наш главный герой необозримой толпе зевак, что занимала от края до края целую площадь, которую только он мог выдумать у себя в голове.

Он поднимался к себе на четвертый этаж столь медленно, что его сосед, забежав с завода в свои два из семи выходных или прогулочных дня за сныканой монетной заначкой, что была притаена на беленький день, что чаще нужного означало, что нужно слегка пригубить с лихвой живой и напыщенный, радужный и безоблачный день, за сныканой монетной заначкой, что была намертво пришкерена на скотч, дабы она не упала и не обламажилась под облупленной крышкой бочка мраморного толчка. Спустившись обратно к ожидавшей его у выхода слегка износившейся, случайно обитающей неподалеку когорте гаменов в сюртуках, сосед вовсе не обнаруживал за время спринтерского забега, вызывающего одышку даже при спуске по лестнице вниз, и малейшего движения в теле поднимающегося гуся, потому при встрече они порой и вопрошали Ну чего ж ты генка гусь стоишь на месте не туда не сюда под ногами путаешься под нос себе гогочешь? а ну к подвинься ишь какой широкий тут нарисовался тебя кто этакого бедненького откормил то? Гусарынька Галинка то поди ха-ха ладно топай лапками отсюдова модник пока я тебе перья то неповыщипывал. После чего удалялись сами, задеваясь об зеленые лакированные откосы деревянных дверных проемов торчащими нитками из спортивных трико и посвистывая иссохшими потресканными солеными губами после слузганой горсточки семян.

Ради справедливости нужно признать, наш главный герой, волочась ровно посредь куцего прохода, действительно мешал ходу порядочных горожан, но как им не войти в положение? Раз пред тобой в кую сторону не обрати взгляд весь горизонт усеян воспылавшими умами Парижан, разве можешь ты стоять по краю? Чтоб никому не мешать он бы с радостью ускорил свой шаг, но он доподлинно знал, если быстро наступить на ступень, то твоя радость быстро пройдет, но если ты всю жизнь несешь ногу на эту ступень, ты можешь радоваться вечно.

Однако, вы ведь то понимаете, как оно бывает. Вечно то вечно, то-то и оно и на то, что о том толковать то можно то и опосля, но а прям тут то ведь, поймите, одна нога то чуть погодя слегка подустанет, вторая повисевши то какое-то время в воздухе подзатекет, да и в животе уж то вобизор кто-то жалобно заурчит. Вот и приходилось ему исключительно то не ради себя, а ради того самого рода людского, что вновь волнуется и дребезжит по Господнее воле, что встарь сотрясает всемирный двигатель истории, переводя видавше былой эон на новый лад, чрез чур плавно, но все же возвышаться к спасению по ступеням подъезда.

Где не пройти и с две трети часа он измытарившись обнаруживал запотелыми глазами незнакомую поныне, но как будто очень близкую дверь, что чуть обгодя отдышку обличением своим провозглашалась той самой деревянной дверью из семнадцати вертикальных сверху донизу напомаженых краской цвета дерева деревянных деревяшек, что были крепко прибиты с обратной стороны к основе из дерева. Но наш опыт жизни, именуемый возрастом, нашепчет нам на ушко, что вполне всего не может быть все столь ненадежно. Вполне всего не может быть квартира ограждена от подъезда одной лишь деревянной дверцей. И наш опыт жизни не соврет. Ведь даже если кой злостный враг прорвет вдруг первый оборонительный фронт, то радость его будет на короткой ноге. Впереди его будет ждать самая настоящая, толстенная и тяжеленная, звериноадская и неповернопоражающая своей мощью, сильная и надежная дверь, запиравшаяся на приваренную железную щеколду, чей диаметр был сопоставим с диаметром человеческого запястья, кой в подмогу выступал не менее самоотверженный толстенный замок, с двумя вырывающимися в контратаку стальными стержнями, что направлялись в заранее продуманный генштабом, приваренный дополнительно к общей раме со стороны квартиры разъем.

Квартира нашего главного героя своим взглядом сверху вышрифтовывалась латинской буквой d. Входом, сквозь который он пронизывался домой, служила нижняя часть вертикально стоящей основы. Наш препарируемый кинжальным оскалом предмет исследования, очутившись там, где пинцетным скальпелем мы снимаем с него первый слой, что есть пальто, то есть на собственном пороге, после крайне редкой вылазки исключительно только лишь за хозтоварами и запасом продовольствия, чрезмерно запыхавшись являл собой крайне печалящее зрелище. Но зрители там себя не находили, потому и зрелище могло лишь растерянно распахнуть руки.

Лишь читатель чрез бумажный полупрозрачный потолок мог подглядывать за происходящим, а точнее сказать за прибывающим. Несмотря на всю кажущуюся со стороны одинокость, он не чувствовал себя таковым. Ведь посудите сами, разве одинок ты, если, чуть завидев скряжный скрип железного ключа в замочной скважине, тебя неслись со всех ног встречать комод цвета комода по левую руку с загадочной шторкой вместо дверцы на всю ширину, и невероятно обойные обои цвета обоев, что не находили себе места, что всюду радостно елозились, высовывая язык и виляя хвостом? Это еще что, а та редкостная, с виду вечно бессменная пустота, с той полнотой наполнявшая те места, что пусто там никогда и не было, так сильно любила встречать на пороге нашего главного героя, что с легкостью и невзначай своими жаркими объятиями могла задушить его.

Далее, следуя взглядом за нашей шевелящейся в судорогах лягушкой, что только что лишилась своего первого слоя и откинула первородные копыта движением лязгом лягнувшей воздух кобылы, мы пройдем по когда-то давным-давно возникшему следу часовой стрелки вдоль узкого и короткого пустовавшего прохода.

Описание фона неразвернутых действий имеет для нас куда большее значение, чем для их участника. Он лишь косвенно и нехотя касался мира и делал это только тогда, когда это было необходимо. Окружение для его мыслей было словно восклик порыва ветра для порхающей бабочки, что лишь слегка тревожил и едва-едва стрясал движение пути к конечной точке полета. Что это за конечная точка и где она находится сложно понять даже с высоты нашего взгляда, не говоря уже о понимании конечного в момент полета. Даже случайно заметив и взглянув украдкой на нас, вряд ли бы он придал этому больше значение, он бы точно не сбился с пути и продолжил играть свою роль, будто ничего не произошло, быть может он бы только слегонца привел сравнение и обратил свой мысленный взор к Богу.

Оканчивая свои несколько медленных разбродных шагов в конце коридора, что ступали в такт глубокой сопящей отдышке, он натыкался на деревянную замалеванную белой краской дверь с двумя одновременно прозрачными и зеркальными верхними четвертями, что во всю ширину разделялись огромным крестообразным импостом. Дверей, где бы они ни были, он никогда не открывал. Он брал и оказывался по ту сторону преграды. Не помнил он того и не чувствовал своей пригоршней былого холодка от стальной рукоятки, значит, стало быть, и дверь в кой момент не имела чести служить собой.

Очутившись там, где любое иное место не могло быть обязанным тем же, наш главный герой своим присутствием дополнял, а вернее создавал театральный ход сей средневековой мистерии. Местом действий являлся большой и главный зал, украшенный двумя исполинскими коврами, что висели на разных плоскостях. По самый край левой части латинской буквы «d» во всю длину стены располагался знатный и обширный старый деревянный шкаф с мелкой резьбой, посреди разделенный несколькими отдельными полками с именитыми в рамках одной семьи цветными, что находились пониже и черно-белыми, что стояли повыше, фотографиями, некоторые из которых жутко были схожи с живописью Александра Кабина. Сам армуар был аккуратно и щепетильно набит стольким преступно-дюжинным количеством вещей, о предназначении которых современному человеку остается лишь пытать догадки, что большинство из них могли б с честью служить музеям экспонатами незапамятно минувшего быта. То были щипцы для белья и стиральная доска, неваляшка, настенные часы с кукушкой, что нужно заводить натягивая гирьки, рогатка и боджик, служившие орудием забытой мести, отвинченный компостер и три копейки отложенные навсегда, сифон для газировки, солдатский кисет, черная ваза с оранжевыми изображениями, игра «Ну погоди», пионерские галстуки и значки, керосиновая лампа, что досталась бабушке от бабушки, заводные бритва и фонарик, журнал с карикатурами, счеты, коими больше ребятня когда-то игралась в магазин, диаскоп и стереоскоп, металлический тренажер «Грация», чернильный набор, что свое давно отслужил, загадочный барометр «Рига», юла, радиоприемник еще тех времен, что вдохновлялся он, чтобы петь самому, трагическим романсом Я родился и вырос в семье рыбака, ракушка со звуком моря и черно-белый калейдоскоп.

Продолжая театральный ход средневековой мистерии, мы, как ажурный зритель, искусно знающий свое ремесло, сразу же ловко подметим своим восхищением, выражаемым кротким поджиманием губ и легким горизонтальным махом головы с прищуренными глазами, тот жест творца, в котором он, чуть наклоняя вперед спину согнувши левую руку держит за спиной, а правую разгибавши от левого плеча до правого колена, сам от себя денется. Присутствуя лично в мире собою созданном, связь еликая сколь сложнее и спутанней, чем узы матери и ребенка, коли не девять месяцев он дитя свое вынашивает и ответственность несет за него и после жизни, где вечно восседает скамьей подсудимых на трупном синоде. Писатель оставит созерцающего и созерцаемое наедине и даст им вдоволь полюбоваться и по тем, и по этим и собою.

Потому мы, ощутя свободу и ребятскую вседозволенность, играюче проведем чрез бумажный полупрозрачный потолок своим юным безморщинестым пальцем по верхней части громадного древяного саквояжа, что под стать и к лицу носить лишь времени. В верхней по нас и дальней по ходу его части наткнемся на вгравированное в стену больше окно, что нутрием своим висело над чугунной батареей и в редкий солнечный день прикрывалось полупрозрачной небесной портьерой с ламбрекеном вида морской волны. По право от сего находился для нас узкий вход с двумя давно не открывавшимися паутинистыми деревянными дверьми, что вежливо кланясь провожали нас на балкон.

Честно сказать: это был балкон как балкон, ничего интересного. Не все в нашей жизни вызывает трепет познания. Если ход наших действий – это средневековая мистерия, то балкон – это актерская уборная. На что могут быть похожи два пустых квадратных метра? Да ни на что!