Читать книгу Маренго - - Страница 5

– Кормилец, не уходи в себя… снова. Я многое слышал. А кошки понимают все, о чем говорят люди… Тебе нужно выговориться. Проговорить все, что лежит камнем, и свою боль тоже. Начни, и посмотрим, что из этого выйдет. Излей душу, пусть даже и коту. Не бойся меня, – поддержал Николая Васильевича стоявший некоторое время рядом друг, а затем, полушутя, добавил: – Да и кому я скажу? Бублику?.. Пошли.

Голубые глаза сузились и взглянули на желтые: «Такой маленький, но такое большое сердце!»

Да, кошки кажутся своенравными и отстраненными. Они, возможно, такими и бывают. Но не когда дорогому сердцу рядом плохо. Эта история о плаче души, поэтому и о мягкости гордого, сильного, свободолюбивого хозяина жизни.

Кот-путешественник оказался прав. Николай Васильевич уже столько раз был в прошлом. Но каждый раз это были лишь одни отрывки, и он был тоже один. Человек явно ощущал, что ему нужно поделиться историей и печалью. Тем более путники были сейчас вдвоем, а внучку во время такой необычной прогулки дед еще не встретил. Да и после этого путешествия все будет по-прежнему: хвостик будет снова только мяукать, и никто ничего не узнает. Очень даже безопасно.

– Бублику! Скажешь тоже, – хихикнул Николай Васильевич и пошел вслед за манящим хвостом. – Хотя он хороший кот: сам гуляет, в еде не привередлив. Нравится мне. Нравился… – Мысли о бывшем соседе Томы и его коте вновь всколыхнули горькие человеческие воспоминания. И у захваченного печалью пленника сил хватило лишь только на маленькое, но тяжелое: – Эх.

Николай Васильевич сбавил темп ходьбы, и время будто замедлилось. Поблекшие от старости глаза сделались еще более мутными от слез, и человек остановился. Старик вытер слезы и посмотрел на небо. Темное небо, темная голова. Ох эти горькие минуты. Как же долго они идут! Мужчина чудом вспомнил, что нужно продолжать идти. Старик посмотрел на кота – нет, не он сам, его звали. Тогда дедушка ухватился за невидимый трос – взгляд пушистика рядом – и заковылял. Вид спокойного друга, шедшего вблизи, придавал сил. Кот ступал медленно и ничего не говоря, но навострив уши – он был готов, готов слушать.

– Чертов блокнот, – вновь вырвалось у мающейся души. И мужчина уже целенаправленно выхватил из воспоминаний начало конца.

Старик вспомнил, как теплым и снежным зимним вечером дошел до магазина рядом с домом. А там – светло и празднично. И сыро, конечно, тоже. Но месиво вокруг никто не замечал. Тридцать первого декабря все и всё вокруг живут в ожидании нового счастья, а оно блестит веселее любой грязи.

Как вкусно тогда пахло из пекарни, ловко уместившейся при входе в продуктовый. Рот старика наполнялся слюной, а он сам – недовольством: желудок раздражался сам и раздражал все, чего мог коснуться взгляд голодного человека. Дел было полно, а времени – мало. Не хватало его на то, чтобы сделать все хорошо: с правом на ошибку и на ее исправление. Надо сказать, что раздражение не проходит бесследно. Оно, проходя мимо, нагло задевает и топчет все вокруг, а звук побеспокоенных им людей и вещей еще долго отзывается в течение дня, а порой и жизни.

«Да, мало приятного, когда в голове только кушанья… а времени в обрез», – вздохнул четыре дня назад в магазине дедушка, с долгоиграющим потрескиванием поставил перед собой на пол пустую корзинку, сдвинул шапку назад и надел очки.

В тот голодный до неприятностей вечер Николаю Васильевичу нужно было выбрать открытку и конверт – он собирался в гости. Да не только на Новый год, но и на день рождения. И только тогда оставалась одна-единственная возможность что-то купить – уже через час был праздничный вечер.

– Да, дотянул я тогда, – начал свой рассказ коту Николай Васильевич. – Обычно я так не поступаю. Но когда не хочешь что-то делать, то и откладываешь все на последнюю минуту. Так же, Марь?.. Как чувствовал. Я же был в этом магазине накануне, купил два конверта для девчонок, но Этому… Этому выбрать не смог. Отложил почему-то… – мужчина склонил голову набок, затем вернул ее на место и чуть опустил. Потом он в очередной раз освободил легкие, оставив груз на сердце. Старик выдохнул не в пустоту, а в белый шарф. Слегка приподнятый, но аккуратно и спокойно-сдержанно торчавший из-под ворота куртки. Только он был единственным светлым пятном среди темной человеческой одежды. Теплый воздух согрел мужчине нос и еще немного его увлажнил. – В таких ситуациях, с мокрым носом, я прямо чувствую себя котом.

Кормилец грустно подмигнул питомцу. Но, увидев серьезный взгляд Мари, продолжил:

– Ну что ж… Как сейчас помню цветы, цветы, цветы, часы… – И страдалец полностью погрузился в последний день прошлого года.

Кот и человек вновь мысленно оказались в магазине неподалеку от их дома. Маря, усилиями своего спутника, представил, как тот стоял напротив стальной вертушки с открытками.

«Часы подойдут, – подумал в новогодний вечер дедушка. – И написано неплохо, – Николай Васильевич поправил очки и прочитал поздравление на открытке. – Да, пойдет».

Мужчина чуть наклонился к корзинке и аккуратно отпустил золотые «часы» в свободное падение.

«Та-а-ак, теперь конверт. Ага, вот тут. Машина. Мм, пожалуй, нет. Часы? Нет, наверное. Уже на открытке есть, и дома у них – на каждом углу, – выдумал более приличную причину дедушка. – Цветы, снова цветы, опять цветы и, конечно же… Ба! Корабль! Вот так номер! Не ожида-а-ал. А что там дальше? Ну вот! Цветы. Хе-хе, – покупатель улыбнулся, подсмотрев рисунок на следующем конверте. – Не-е-ет, лучше корабль, – решил Николай Васильевич и задумчиво устремил взгляд поверх очков: …Так же мягко скользи по волнам своей жизни, Толя! – Затем седовласый человек припомнил прогноз погоды на следующий день: – А что? В понедельник вообще плюс обещали. Пущай поплавает. При лужах так самое то».

Мужчина закатился звучным смехом.

Нет, он хорошо относился к Анатолию. Просто соглашаться выходить замуж или нет было делом Томы, а его, Николая Васильевича, – принять с сожалением или просто принять.

Продолжая рассматривать на конверте трехмачтовый корабль с наполненными ветром парусами, старик услышал, как сзади него кого-то окликнули:

– Сюда, Надь, скорее!

И тележка со скрипом запыхавшегося и отчаянно упирающегося колесика, направляемая еще более уставшей работницей торгового зала, начала прокладывать себе путь.

Дедушка, ловя ухом звуки утомившихся людей и вещей, приближавшихся к нему со спины, развернулся. Рядом с собой он увидел двух страдальцев, а чуть подальше – огромную очередь.

«Неужели одна работающая касса?! Ох-ох-ох. Воскресенье! Новый год! Вдвойне больше народа! Вот угора-а-аздило Толю… Хоть бы еще одну открыли», – досадовал почтенный посетитель.

Но было кое-что еще. Не только уставшая Надежда. Старик, вновь повернувшись к торговой вертушке, зацепился взглядом за ежедневник с шариками на полке сверху рядом стоявшего стеллажа, чуть правее места, где он стоял. Дедушка, слегка склонившись, бережно бросил конверт к открытке и подвинулся к «шарам». Он так давно хотел купить себе ежедневник и все забывал. Вот так удача!

Николай Васильевич, поглаживая усы и разглядывая голубой ежедневник, припомнил, как же сильно в детстве любила шарики внучка.

Воспоминания о милой Кыське заставили Марю опустить глаза под темно-серые лапки.

– Да-а, грустно, – согласился человек с шагающим рядом по снежной дорожке питомцем.

В тот момент безлюдная округа уже не говорила мужчине о чистоте – она вызывала гнетущее чувство. Тяжелые человеческие ноги обмякли, однако странным, но приятным образом продолжали плавно переплывать горечь. Через секунду старик вновь почувствовал под ногами твердое и увидел убегающий от него свет. В то время, как блеснувший напоследок ночной светильник, мягко вернувший человека на снег, спокойно удалялся в небытие, путники благополучно возвратились в прошлое вновь.

В тот декабрьский вечер, думая о шариках, Николай Васильевич не печалился.

«Любовь к шарикам, наверное, не проходит никогда. Их же любят все: и взрослые, и дети. Кыська и сейчас от них без ума», – расплылся в улыбке мужчина, стоя в магазине.

Ему на ум пришел букет из воздушных шаров, подаренный внучке ее кавалером на прошлый день рождения. Облик светловолосой девушки в прелестном голубом платье наполнил сердце порядком уставшего от магазина человека радостью.

Внучка Николая Васильевича была очень похожа на дедушку: высокая, светловолосая. Только не с голубыми, а серо-голубыми, как у бабушки, глазами. Хоть так Николай Васильевич мог подолгу и вживую полюбоваться частичкой своей, ныне покойной, Настасьи. А милые Кыськины кудряшки! Как же дед радовался ее завиткам! Точеная фигура, нежный взгляд девушки добавляли ей легкости. Но она в отличие от деда знала себе цену. Да и терпения от бабушки и дедушки совсем не унаследовала.

Образ внучки, пришедший деду в голову в магазине тридцать первого декабря, растворился, вернее, был нагло перебит ароматом другого счастья. Запах копченой колбасы, лежащей в корзине рядом оказавшегося покупателя, да еще и подмигивающей своим аппетитным лакированным бочком, вернул парящего в златокудрых облаках старика обратно в супермаркет. Тогда дед поправил очки и принялся рассматривать картинку на ежедневнике дальше.

«Луна. Звезды. И две души, летящие к огонькам на шариках. Как красиво! – Николай Васильевич, восхищаясь видом прелестной картинки, дотянулся до приглянувшегося предмета правой рукой. – „Взгляни на свой путь с другой стороны“», – мысленно прочитал надпись на ежедневнике покупатель и немного задумался о вечном.

Времени было мало – вдоволь не пофилософствуешь. И через минуту старик вновь вернулся мыслями в магазин.

«Хороший блокнот. (Надо сказать, что Николай Васильевич называл блокнотами любые блоки листов, поэтому еженедельникам, а уж тем более модным планерам попадало частенько. Но что поделать? Веление души.) А вот еще точно такой же, – заметил старый человек, – только серый. Кстати… Толя же говорил, что все исписал. И вот! Шарики да звезды… Неплохо. Деньги – на день рождения, а это – на Новый год. Интересно, празднично, цвет нейтральный – любому мужчине подойдет. Да, возьму два. Один – ему, а второй – мне, – снимая левой рукой с полки серый ежедневник, размышлял старик. – Хм. Только какой мне? Серый? Голубой?»

Николай Васильевич, стоявший в магазине в шапке, пусть и цепляющейся за макушку, в добротной зимней куртке, хоть уже и расстегнутой, изрядно подустал от жары да выбора и решил немного передохнуть. Мужчина захватил оба ежедневника одной рукой и снял мокрую, набухшую от растаявшего снега шапку, – стало легче. Шапку он спрятал под мышку слева. Затем старик вдохнул воздух в себя и, свободной правой рукой проведя по голове, в свои волосы (а его шевелюра довольно неплохо сохранилась к восьмому десятку лет) – еще лучше. И почтенный покупатель вновь вернулся к выбору.

«Лучше ему серый, а мне голубой, под цвет моих глаз», – лицо дедушки оживилось улыбкой.

Он, держа на левой ладони пирамидку из ежедневников, терпимо шумно нагнулся к корзинке, поднял ее правой рукой, проверил глазами конверт и открытку.

«Так, блокноты, – старик убрал ежедневники в левую часть корзины, перевесил ее ручки на левое предплечье, а правой рукой подвинул другие подарки до конца вправо и слегка их погладил. Затем решил убедиться, что ничего не напутал – все-таки возраст. – Открытка, – он немного приподнял „корабль“ и посмотрел на „часы“, – конверт». – И «судно» опустилось на дно к другим товарам.

Довольный старик расслабился, взял корзинку в правую руку и немного шумя да кряхтя поставил ее на пол. Затем выпрямился, достал футляр для очков, спрятал туда очки и, снова слегка откинув край куртки, убрал все вместе в карман пиджака. Наконец, он освободил из заключения свою черную вязаную шапочку. Сжимая в правой руке шапку, старик любовался итогами проделанной операции, как вдруг его окликнул знакомый голос:

– Николай Васильевич! – проголосил Анатолий.

Застигнутый врасплох дедушка вновь засунул шапку на прежнее место, со скрежетом схватил правой рукой корзинку, распрямился и лишь немного спрятал ее за спину. Спина и руки старика часто ныли, поэтому не позволяли ему проделывать многие интересные номера.

– Приветствую! – мужчина помоложе, успевший увидеть лежавший сверху конверт, протянул руку старику и пошутил: – Ага, за сейфом пришли!

– Да-а, – лишь вымолвил старик, немного повернувшись к подошедшему.

Старый человек переложил корзинку в левую руку, затем слегка убрал ее за спину уже с другой стороны и пожал руку Анатолию.

– Вон у вас на часах уже… восемнадцать-тридцать, – теперь кивая в сторону открытки, выглянувшей из-под конверта, выдал вытянувший шею Анатолий, – а вы еще здесь. Опоздаете! – и именинник разразился смехом. Задорное кряхтенье мужчины довольно быстро сбавило обороты. – Да шучу, шучу.

Николай Васильевич растерянно улыбнулся и вытащил корзинку обратно. Теперь, когда он уже опростоволосился, прикрывать собой подарки было бессмысленно, и старик, хоть и смущаясь, продолжил держать корзинку сбоку.

Анатолий Мешков был тучным мужчиной пятидесяти лет. Его комплекция позволяла ему заглянуть куда угодно, при этом особо сильно не напрягаясь, да и вообще не приближаясь к объекту. Несмотря на то, что ходил Анатолий всегда медленно, ум его был довольно шустр. Мужчине от природы достались карие глаза, что при его изобретательности не всегда ему помогало. Его жена, например, всегда замечала, как маленькие темные кружочки ударялись в бега при волнениях хозяина. У Анатолия, кстати, темными были не только глаза, но и волосы. Хотя все было не так плохо. Небольшая лысина добавляла ему света и блеска.

Весельчак Анатолий был почти среднего роста и средненький во всем. Только с огромной уверенностью в себе. Победоносность к нему добавилась тогда, когда он, еще будучи юношей, придумал изменить себе фамилию без всяких бюрократических процедур: стал Мéшковым, а не Мешкóвым.

– Поздравляю тебя, Толь! – собравшись с мыслями, промямлил приглашенный на праздник гость. – Не дозвонился до тебя утром… и днем. А когда разговаривал с Томой, то тебя рядом не было.

– Спасибо! Да-а, без телефона… – сердясь и махнув рукой, бахнул Анатолий и прислонил руку к оттопыренному карману пальто.

«Да-а».

Николай Васильевич мысленно поблагодарил моргнувший в последний раз для него и Мари язык пламени и снова перенесся в прошлое.

– Эх, крякнул он вчера, – продолжил недовольно Анатолий несколько дней назад. – Совсем некстати… Но ва-а-ас, – брови мужчины разъехались, и он погрозил старику указательным пальцем, – все равно накажу! – Именинник немного сгорбился и заговорщически прошептал: – Штрафную выпьете, – тут он снова задорно захохотал над своей шуткой.

Небольшой, пузатый, со слизью под носом от недавней простуды, словно грибочек, Анатолий подмигнул Николаю Васильевичу, хлопнул его по плечу и улизнул. Маслята обычно любят хвойники и редко живут в смешанных лесах с преобладанием дубов. Но дуб-то уже был старый, согнувшийся. Хотя нет, возраст ничего особо не изменил. Непривычное в природе соседство все-таки редко кого устраивает.

Николай Васильевич после возникших образов Анатолия почувствовал у своих ног прижавшийся хвост и вновь вернулся в настоящее, к Маре. Старик остановился, нагнулся до почти допустимого хруста, потеребил стоявшего питомца за белое ухо и тоскливо произнес:

– Да уж, наказал.

Затем мужчина окунул кончики прохладных пальцев в теплую, мягкую, длинную и густую шерстку, сделал из нее приятный глазу и сердцу завиток и потихоньку выпрямился.

«Как же все-таки быстро летит время», – подумал человек, максимально расправив спину и посмотрев на свое темное, остававшееся крючковатым, отражение на снегу.

– Снова видишь вопрос? – уточнил кот.

– Правильно говоришь, – кивнул Николай Васильевич.

– Это не я. Это тени. Тени тоже говорят, – задумчиво ответил хвостик.

Голова стоящего мужчины немного закружилась. Он, при помощи Мари вспомнив о наказе слушателя, сделал усилие и, как и кот, шагнул. И путешественники снова перенеслись в прошлое.

Николай Васильевич поведал маленькому спутнику о том, что в новогодний вечер ему довольно легко удалось избавиться от юбиляра, так как тот был захвачен скидками на главное, наливающее всех радостью, блюдо вечера. Однако старику пришлось изрядно покопошиться на выходе: хотя уже работали две кассы, но очередь, в которой он стоял, разумеется, двигалась медленно. Такая ленивая суматоха. Как же старый человек хотел поскорее выбраться на улицу! Он даже был уже как минут пять в шапке и старательно сверлил взглядом выход. Вот и Анатолий прошуршал мимо него, расплачивающегося за покупки. Эх.

И снова скрип. Скрип колес тележки и чувствующего неприятности сердца.

Уставший, сырой и мечтающий поесть, старый человек вышел из магазина. Он стоял на верху лестничной площадки и готовился к спуску, как вдруг увидел именинника, всегда неторопливо шагавшего, а тогда уже резво убежавшего в сторону дома.

Надо отметить, что среди всего того, что добавилось к возрасту, Николай Васильевич чуть лучше, чем терпимо, относился к дальнозоркости.

«Да-а. Все бегут. В разные стороны, но бегут. Кто вон прямо, к банкомату, наверное, а кто налево, как Толя. Бегут…» – размышлял мужчина почтенного возраста.

– Но в тот момент я за него порадовался, – изрек старик в настоящем и посмотрел на кота, – а за себя опечалился – подумал, опоздаю.

Маря понимающе кивнул, и Николай Васильевич, продолжая свою историю, снова мысленно перенес себя и кота в тридцать первое декабря к крыльцу магазина.

Тогда будущий гость, распростившись с последней ступенькой у продуктового, хрустя коленками, рванул, в меру своих сил, направо.

Уже дома старик снял шапку, расстегнул куртку, разулся и поскрипел костяшками пальцев, заглядывая в любимый пакет: ежедневники были на месте, «корабль» рядом и «часы» тоже не выпали. Он посмотрел на них беззвучно, а они в ответ будто затикали, только не по-доброму как-то.

Старый человек, не снимая куртку, подошел к стенке в гостиной и достал деньги.

«Если бы я вас не забыл, то не пришлось бы возвращаться, – вздохнул Николай Васильевич. – Столько времени потратил зря».

Старик засунул в «часы» пять тысяч, и они, насытившись, замолкли. Надолго ли? А сам, насколько это возможно в его возрасте, быстро побежал в гости.

Голод и время поджимали уже вдвойне: человек не стал разбирать пакет, а ведь была у него возможность не тащить с собой лишнее. На самом деле кое-что все-таки выбралось… хотя раньше, конечно. И жаль, что именно оно. Раздражение бывает опасно еще и тем, что, вырвавшись наружу, может нанести удар не сразу, а чуть погодя.