Читать книгу Я дам тебе тысячу. Дочь Колумба - - Страница 2

Не думала, что меня постигнет участь влюбившейся с первого взгляда. Минувшая ночь похожа на сон, и лишь слои фатина, брошенные в углу моей спальни, подтверждают реальность произошедшего.

Я спала три часа, но жить хочется больше, чем валяться в постели, об этом свидетельствует и тату на моем запястье: «Una Vida»6. Без раздумий сбрасываю одеяло и собираюсь на пробежку. Распахиваю французские двери спальни, ведущие на террасу, и позволяю прохладному ветру пощекотать голый живот, прежде чем сбежать по ступенькам.

Конечно, было бы здорово бегать не по усыпанной хвойными иголками дорожке, а по пляжу, вплотную к кромке воды. Но Холмы Алтеи на то и Холмы, чтобы возвышаться над остальным миром. Мы можем любоваться морем из всех окон своих домов, но до пляжа добраться можно лишь на машине.

Потоки свежего воздуха ласкают разгоряченную кожу, оседая на ней солью и песчинками. Еще пара часов, и ветер стихнет, а солнце вновь прогреет воздух до тридцати с лишним градусов, так что все живое будет плавиться от жары и молить о наступлении вечера.

Лукас догоняет меня на четвертом километре. Его черные кудряшки убраны со лба неоново-желтой резинкой, на смуглой коже поблескивает пот, а круглые карие глаза горят и жаждут новостей. Но поделиться ими я могу, лишь когда мы останавливаемся перед забором из сетки рабица, опоясывающей местный стадион. Формально его закрыли на реставрацию, а конкурс на восстановление еще не провели. Но кого вообще волнуют формальности?

– «Беспамятство» закрыли. Откроют, когда штрафы погасят и наймут охрану, которая будет документы на входе проверять, – сообщает Лукас, протягивая мне руку, чтобы помочь вскарабкаться на каменную плиту и дотянуться до забора. Я досадливо морщусь. Хорошо, что сегодня последний день лета, иначе нам с Карлой пришлось бы искать новое место для ночных развлечений.

Лукас ловко взбирается на самый верх и, оседлав забор, лениво потягивается перед тем, как спрыгнуть в траву.

– Он спрашивал о тебе. Вчерашний парень из клуба. Я шепнул ему твою фамилию.

Хочу сказать, что Фабиану уже известен мой адрес, но решаю сохранить эту новость для Карлы. Улыбаюсь себе под нос и продолжаю карабкаться по металлической сетке. Лукас уже ждет меня с противоположной стороны, нетерпеливо перепрыгивая с ноги на ногу.

– А Карла? С ней все в порядке?

– Да. Написала около пяти утра. Спит.

– Одна? – Лукас ухмыляется.

– За кого ты нас принимаешь? Конечно же одна! – шутливо возмущаюсь я. – К тому же Карла слишком высоко ценит свое испанское достоинство, чтобы отдать его какому-то бельгийцу. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я, – лукаво поигрываю бровями я, перекидываю ногу через забор и спрыгиваю в подставленные Лукасом руки. – Спасибо.

– Я чистокровнее Карлы, – важно сообщает он. – Мой предок – Эрнан Кортес!

– Брось, вы просто однофамильцы! – лениво отмахиваюсь я, выбираясь на стоптанную беговую полосу. Лукас еще что-то бурчит, но я уже его не слушаю. Сделав круг по стадиону, шагаю на тускло-зеленый газон футбольного поля, за которым никто не ухаживал уже несколько месяцев. И, пока Лукас отрабатывает удары по воротам старым мячом, я разминаю руки и делаю растяжку.

Вот-вот начнется учеба, а с нею вместе и новый спортивный сезон. В Академии Вергара очень ценят своих спортсменов, хочется соответствовать похвалам и ожиданиям.

Солнце начинает здорово припекать, когда мы вновь штурмуем забор, чтобы двинуться в обратный путь.

– Ты знала, что у устрицы глаза больше, чем мозги? – внезапно спрашивает Лукас. Я в недоумении задираю голову, чтобы проверить, не хватил ли его солнечный удар. – А киты, которые поют фальшиво, теряются и живут в одиночестве.

–Лукас, лучше бы ты травил анекдоты, чем эти глупые… – моя нога срывается, и что-то острое рисует на коже кривую линию, – ф-фак-ты! – вскрикиваю я, заметив кровь, побежавшую в носок. Похоже, кто-то нарушил целостность забора, и я напоролась на торчащую из него металлическую спираль. Лукас помогает мне спуститься и скептически осматривает длинную кровоточащую полосу на лодыжке.

– Ну, кость не торчит, кровь не фонтанирует. Делаю вывод, что от этого ты не умрешь, – с серьезным видом заключает он, средним пальцем поправляя на носу воображаемые очки.

– Какой же ты дурак, Лу-Лу! – хихикаю я.

Он провожает меня до дома, и, едва я ступаю на подъездную дорожку, переходит на бег: хочет обогнать меня в «Страва»7, хитрая черноглазая лиса!

– Люци! Лю-ю-юци! – зову я домоправительницу, едва переступив порог виллы. Белоснежные потолки так далеко, что мой голос эхом разносится по всему дому. Скидываю кеды и шлепаю босиком на кухню по прохладным мраморным полам.

– Люци-и-и! – кричу я, забираясь на стерильно чистый кухонный островок из среза каменного дуба. – У нас тут открытое кровотечение и острый дефицит апельсинового сока и яичницы с вялеными томатами! Люци!

– Пресвятые плотники! Что ты кричишь? Синьорина Гарсиа! Пыльная, грязная, с ногами на столе! – она начинает отчитывать меня прямо с порога. – А ну слезай!

Люция – симпатичная женщина средних лет с сурово сдвинутыми тонкими бровями и неизменно добрыми зелеными глазами. У нее осанка королевы и руки шеф-повара со звездой Мишлен, нрав хуже, чем у Гитлера, а душа нежнее шелковой сорочки. Темно-янтарные кудри с едва уловимой сединой убраны в высокий скучный пучок, а поверх простого голубого платья надет неизменный зеленый фартук с дятлом Вуди, который я подарила ей, когда мне было двенадцать.

– Слезай немедленно! – шипит Люция, полотенцем сгоняя меня со стола, точно мушку. – Ты знаешь, где аптечка, встань сама и возьми, тебе же не пять лет!

Выпятив губу, я обиженно наблюдаю за тем, как она наливает в хрустальный бокал свежевыжатый апельсиновый сок из запотевшего графина, и, в один миг все простив, тяну к нему руки.

– Это не тебе! – Люция легко щелкает меня по пальцам и многозначительно кивает в сторону столовой, снижая голос до многозначительного шепота. – Сок для твоего гостя, которого я знать не знаю и о котором мы непременно потолкуем, как только он уйдет.

– Что… – в недоумении шепчу я, на цыпочках подкрадываясь к зеркальной двери. – Дьявол, пресвятые небеса! – вырывается у меня, стоит только глазам поймать знакомый профиль у выхода на террасу с бассейном.

Фабиан!

Люция хлопает меня полотенцем по заднице и одними губами отчитывает за святотатство.

– Отнеси ему сок.

– Сама отнеси! Я не могу к нему выйти, я же выгляжу и пахну, как потный носок! Скажи, что меня дома нет! – я в панике округляю глаза и намереваюсь смыться, но Люция, как и подобает диктатору в юбке, ловит меня за лямку спортивного топа и удерживает подле себя.

– Милочка, ты полагаешь, этот парень глухой и не слышал, как только что ты орала на весь дом? – рассержено шипит она.

– Тогда скажи, что я умерла от кровопотери! – почти умоляю я. – Ну хочешь, я на колени перед тобой встану?! Только спаси!

Люция превращает меня в пепел своим свирепым взглядом, берет бокал с соком и покидает кухню. А я шлю ей вслед бесчисленную стайку воздушных поцелуев.

Горячая вода смывает с меня пот, жар и кровь, я спешно растираю мокрые волосы полотенцем и переодеваюсь в белый сарафан. Но когда сбегаю по лестнице обратно на кухню, Люция встречает меня на пороге с победно скрещенными на груди руками и полотенцем, перекинутым через плечо, точно трофейное знамя.

– Ушел. Ему позвонил отец, и он, как порядочный сын, тут же со мной попрощался. Но не буду лгать, его это огорчило.

Я кусаю губу и отвожу взгляд в сторону окна, на котором Люция выращивает разноцветные бегонии. Не хочу, чтобы она видела мое огорчение.

– Он оставил для тебя коробку, синьорина, – уже мягче произносит Люци, кивая в сторону стола.

Я подхожу медленно, словно боюсь обнаружить внутри змею или скорпиона. Приподнимаю крышку и не сдерживаю тихий стон умиления. Мои босоножки из последней коллекции Джимми Чу. Поверить не могу, что он вернулся за ними в «Беспамятство». С мягкой улыбкой провожу подушечками пальцев по серебристым ремешкам и замечаю прямоугольную карточку: «для счастливых танцев».

– Для парня из ночного клуба он на редкость порядочен.

– Это точно… – выдыхаю я и тут же вздрагиваю, – что? Люци, но как ты…?!

– Я что, похожа на глухую и слепую бабку, неспособную сопоставить двухчасовой треп по телефону с Карлой, монашескую улыбочку перед отходом ко сну в девять вечера и непреодолимое желание принять душ в четыре часа утра?

– Дьявол, я и не знала, что ты у меня такой Шерлок! – я широко улыбаюсь и обхватываю Люцию за шею, крепко прижимаясь к пухлой груди.

– Ты думала, я динозавр?! – Люци легонько отстраняет меня и кивает в сторону стула. – Садись, обработаю твою ногу.

– Ты же не скажешь папе? – робко мяукаю я, когда она проходится антисептиком по моей лодыжке.

– Воздержусь. Но в ответ попрошу быть честной, – Люция поднимает на меня свои проницательные зеленые глаза. Она еще и слова не сказала, но я уже считываю с ее губ следующий вопрос:

– Ты специально поранила ногу?

– Люци… – вздыхаю я, закатывая глаза, но она крепче сжимает мою щиколотку.

– Ты же сделала это не специально?! Говори!

– Конечно нет! Если не веришь, спроси у Лукаса, я ободрала ногу на пробежке!

– Хорошо, хорошо, я верю тебе, Эли, не волнуйся, – Люция поглаживает меня по коленке и заклеивает ранку широким пластырем. Но теперь уже я не могу не волноваться.

Зверь, загнанный в самый темный уголок моего сознания, принимается нервно скрести своими когтистыми лапками грудную клетку. Только карточка Фабиана в руке и воспоминания о прошлой ночи не позволяют ему вырваться из сердца и проникнуть в самое мое нутро.