Читать книгу Я дам тебе тысячу. Дочь Колумба - - Страница 3

Мне было тринадцать, когда мама умерла. Наверно, то был единственный случай, над которым деньги не возымели власти. Ведь рак не выбирает свою жертву, иногда его не могут вылечить и все деньги мира.

Мои родители познакомились на острове Капри, когда им было восемнадцать. Папа отмечал мальчишник своего друга, мама прилетела из Швеции на каникулы с подружкой. Их встреча произошла на высоте тринадцати метров на кресельном подъемнике на пути к Монте Саларо. Папа спускался и фотографировал потрясающие виды Анакапри, а мама поднималась и попала в его кадр. Это точно была любовь с первого взгляда, ведь папа дождался маму внизу, а потом проник на катер, на котором она приплыла вместе с экскурсионной группой. Когда же гид прокричал о приближении к Фаральони ди Фуори, второму из трех скалистых сыновей острова Капри, у папы в голове уже был план.

Давняя традиция гласила, что, когда влюбленные проплывают под аркой, за века образованной в скале морем, нужно непременно поцеловаться, чтобы быть вместе навсегда. Собственно, это мой самоуверенный папочка и провернул, за что мама столкнула его за борт. Но при этом она улыбалась.

Они спорили всегда и обо всем. Спор приносил им обоим истинное удовольствие, ведь только друг с другом они могли по-настоящему отвести душу. Говорят, в споре рождается истина. Они называли своей истиной нас, своих детей. Ноя и Ноэль…

Мама подарила нам густые золотистые волосы идеального медового оттенка, а папа – загар истинных испанцев, веснушки и карие глаза.

Именно этими глазами я теперь наблюдаю за игрой солнечных бликов в воде бассейна. Карла полусонно вздыхает, а я лениво потягиваюсь и сажусь на шезлонге.

– Поверить не могу, что завтра в это самое время мы будем сидеть на уроках. Все, лето закончилось. Наше предпоследнее свободное лето, – Карла со скорбным видом прикладывается к бокалу персикового сока, в который мы, незаметно от Люции, подмешали игристого, чтобы получить Беллини. – Прокатимся ночью до пляжа?

Мои губы расплываются в хитрой улыбке. Карла продолжает:

– Спустимся к морю, напьемся вина, отметим окончание прекрасного лета… проводим закат.

– Проводить точно не успеем, папа устраивает ужин для какого-то друга и его деток, – я хмуро гляжу на расплывчатую полосу горизонта. – Сегодня вечером у меня, судя по всему, будет роль няньки. Но я постараюсь отвязаться от этой мелюзги как можно раньше. Надеюсь, спать они ложатся в девять. Тогда я спихну их на Люци. И пока она будет читать им «горшочек меда8», я сбегу.

На лице Карлы застыл практически нечеловеческий ужас. Она бы никогда не согласилась нянчить чужих детей бесплатно и добровольно. Но я не могу отказать папе. Не могу просить у него за это новое платье или босоножки. Так нечестно. Мы пережили необъятную потерю и теперь навсегда стоим плечом к плечу.

– Сколько же им лет?!

– Понятия не имею. Но лучше бы мне освежить в памяти разговоры о Китнисс Эвердин и Гарри Поттере, – ухмыляюсь я, подливая еще вина себе в сок.

– Лучше научи их чему-то полезному, – Карла хихикает себе в бокал и вновь вытягивается на послеобеденном солнышке в своем красном, как тряпка тореадора, купальнике. Карла Рейна Аурелио-Лурдес – чистокровная испанка. Разбуди ее с похмелья, и она без запинки выложит свою родословную до десятого колена. У нее черные глаза-вишни, густые ресницы, лихо закрученные к облакам, и кудри до поясницы, блестящие на солнце, точно смола. Кожа золотистая, язык острее клинка, а голос звонче колокольного перезвона. Самая близкая моя подруга. Она знает и понимает гораздо больше, чем показывает.

Когда приезжает папа, Люция уже поднимает на уши весь дом. В кухне стоит такая дымовуха, словно в ней разом раскурили с десяток кальянов, на террасе в патио гремят приборы и тарелки: нанятый официант накрывает стол на пятерых. Меня трижды отправляют переодеваться:

– Шорты? Пресвятые плотники, я подумала, это трусы. Ты своим декольте ракушки ловить собралась? Серьезно? Шелковое платье? А почему сразу не пижама?

В результате я оказываюсь застегнута в полосатый комбинезон выше колена, а мои волосы заплетены в дурацкий колосок, чтобы быть с мелюзгой на одной волне.

Мы с папой сидим на верхней ступеньке стеклянной лестницы и целимся друг другу в рот «эмэндэмсом» под нервный тик прилизанной Люции в чистом белом платье на пуговках. Гости опаздывают, так что папа успевает рассказать о своей последней деловой поездке в Барселону.

Как раз там он и встретился с приглашенным сегодня другом, на чьем мальчишнике был, когда познакомился с мамой. Мужчина долгое время жил в Италии и только пару недель назад перевез свою семью обратно на родину, в Испанию. Они с папой много лет не виделись, но при встрече вновь оказались на одной волне.

Пока папа воодушевленно рассказывает мне о своей молодости, я изучаю его лицо и не скрываю восхищения. Какой же он у меня молодой, красивый и умный! Его светлые волосы еще влажные после бассейна, а глаза задорно блестят. Ему даже сорока нет, а он входит в сотню богатейших людей Испании. Его рестораны получают одобрение критиков и звезды Мишлен, а номера в отелях забронированы на месяцы вперед.

Но при этом он остается самым добрым, веселым и просто самым лучшим папочкой на свете. От избытка чувств я крепко прижимаюсь к его груди, а он звонко целует меня в макушку.

Шорох колес на подъездной дорожке обрывает нашу идиллию, папа спускается вниз, а я набираю полную грудь воздуха, очевидно рассчитывая вдохнуть еще и ворох нервных клеток. Спустившись на одну ступеньку, уже могу разглядеть статного высокого мужчину в светлых брюках и небесно-голубом поло, который радостно хлопает моего папу по спине. Он поднимает на меня свои темные улыбающиеся глаза, и я как вкопанная замираю на полпути, перестав улыбаться. Люция взмахом своего полотенца призывает меня подойти к гостям, но я могу лишь рефлекторно вцепиться в перила. Ведь следом за отцом в стеклянные двери заходит Фабиан.

А точнее, два Фабиана…

– Раймонд, познакомься, это Ноэль, моя красавица дочка! – папа широким жестом указывает в мою сторону, но я вижу, как при этом дрожит его рука.

– Копия мамы! Такая, какой я ее запомнил… – вздох сожаления, – ну а вот и мои парни, – улыбка, и Раймонд отступает на шаг. При этом в его лице отлично просматривается гордость за своих сыновей. – Каетано и Фабиан.

Итак, их действительно двое. И они не просто братья, они близнецы.

Я стою на вершине лестницы и не чувствую своих ног. Не могу даже шага ступить.

– Вот это да! Уже такие взрослые! Рад, очень рад! Вы уже пьете в обществе своего отца? – папа отчаянно пытается спасти положение. – Может быть, пройдем на террасу? Все уже готово для барбекю, мы можем приступить к обжарке стейков. А моя дочь присоединится к нам чуть позже.

Папа бросает короткий взгляд на Люцию, но это и не нужно, она уже и так двигалась в мою сторону.

– Я хочу побыть одна! – выдыхаю я, и у меня в горле что-то булькает. Срываюсь с места и несусь по галерее в свою спальню. Больше ничего не помню. Когда прихожу в себя, подушка насквозь пропитана слезами. Отрываю от нее голову, которая весит теперь целую тонну. Не хочу смотреть на свое отражение, но взгляд невольно цепляется за стеклянную раму. Слезаю с кровати, подхожу к зеркалу, лицом и руками прижимаясь к человеку по ту сторону. С убранными волосами я похожа на него, как две капли воды. Ной и Ноэль. Мы были не просто сестрой и братом, мы были близнецами, двойней, если говорить по-научному.

Его убили через полтора года после смерти мамы. Нам было пятнадцать, мы с Карлой и Лукасом возвращались из кинотеатра в Бенидорме. Сбежали от водителя, потому что хотели побродить по ночному городу в одиночку. Свернули не туда. Потерялись. К нам с Карлой пристал пьяный незнакомец. Он шлепнул меня по заднице, сгреб в охапку и потащил в неосвещенный тоннель. Лукас и Ной набросились на него вдвоем. Все произошло очень быстро. В темноте сверкнуло острое лезвие и дернулось вправо.

Тот ублюдок не понимал тогда, что убил сразу двоих. Невидимое лезвие пронзило и меня. Навсегда половинка. Близнец-одиночка. Говорят, когда умирает один, второй очень быстро гаснет следом. Но я вот… выжила.

Нервно растираю запястье, силясь унять невозможный зуд. Ведь там, под татуировкой «Una Vida» скрывается моя неудавшаяся попытка отправиться следом за своим близнецом.

Последние два года я живу за двоих, как никогда бы не жила, будь я целой, а не половинкой. Вчера случилось лучшее приключение в моей жизни, последствия которого сегодня выбили из меня дух. Исчезнувшая ямочка на щеке, появившаяся щетина и веснушки, потемневшие глаза. И как же я не догадалась, что повстречала близнецов? Фабиан спустил меня с барной стойки, Каетано спас от полицейского и отвез на мотоцикле домой. Один из них вернул мои босоножки. Оба сидят теперь в патио с нашими отцами.

Люция стоит под дверью, я знаю. Она не постучит и не войдет, просто будет терпеливо ждать, когда я справлюсь. А я справлюсь.

Она ласково треплет меня по плечу и расплетает потрепанный колосок, когда я молча обнимаю ее за талию. Завившиеся волосы рассыпаются по плечам.

– Рано или поздно я бы все равно встретилась с близнецами. И не была бы к этому готова, – шепчу я и позволяю последней слезинке сбежать по щеке.

Не хочу портить папе вечер, так что натягиваю на лицо улыбку и выхожу в патио, уютно освещенное золотистыми лампочками, развешенными на кустах граната, гибискуса и туи.

Папа и Раймонд хлопочут у летней кухни. Близнецы сидят в плетеных креслах перед чашей с огнем. Взрослые мальчики, нет нужды развлекать их. Киваю папе и ухожу в дальний конец террасы к большим и мягким качелям, на которые забираюсь вместе с ногами. Раскидистые лимонные деревья создают живую крышу, а вплетенные в их листву маленькие огоньки источают покой.

Мое одиночество длится не долго. Один из близнецов, на нем – персиковое поло, огибает качели и мягко улыбается.

– Привет.

Я молча поджимаю под себя ноги, уступая ему место. Он садится ко мне вполоборота, и качели чуть сильнее раскачиваются. Ветерок доносит до меня слабый аромат сидра.

– Что же, будет правильным познакомиться еще раз. Я Фабиан.

– Ноэль.

Протягиваю руку, и он осторожно пожимает мои пальцы. Сердце летит кувырком, стоит мне поднять на него глаза. Да, он все так же невозможно хорош собой, а цвет поло идеально подчеркивает загар на мускулистых руках.

– Хочу извиниться за моего брата, – тихо и серьезно произносит Фабиан. – Каетано частенько забывает, что он не я, и прикрывается моим именем ради собственной выгоды. Ваша домоправительница передала тебе коробку?

– Я чувствовала, что это был ты, – вырывается у меня. – Прости за этот цирк, просто я…

– Не извиняйся. С твоей ногой все в порядке?

– Да, спасибо, Фабиан, – впервые зову его по имени.

Смотрю, как уголки губ ползут вверх, а на щеке появляется ямочка. И в это же мгновение вспоминаю, что он такой не один.