Читать книгу Пламя и тьма: искра творения - - Страница 3

Двое в комнате предавались любви. Мужчина лежал на девушке, ритмично покачивая бедрами. Его тело блестело от пота, светлые волосы спутались и налипли на лицо, сильные руки ласкали девичье тело, наслаждаясь прекрасными формами и изгибами. Мужчина приближался к пику своего удовольствия. Каштановые волосы девушки были также спутаны и влажны, она извивалась под ним, чтобы помочь ему поскорее закончить. Девушка со скукой разглядывала обстановку комнаты и потолок, искусно выложенный мозаикой, рассказывающей историю восхождения солнца и луны, изображающей созвездия.

На тумбе у кровати стоял фонарь. Его стенки были спаяны из кусочков витражного стекла, горевшее внутри пламя рассеивало причудливые разноцветные узоры, наполняя комнату уютом. Рядом с дверью расположился дубовый стул, массивный и грубый, совершенно не смотревшийся в этой комнате. Кровать стояла напротив витражного окна, на котором жар-птица совершала утренний полет. Жар ее перьев ласково будил, даря ощущение спокойствия и умиротворения. Ночью же в свете луны птица, как волшебный страж, охраняла сон хозяина помещения. Под окном стоял резной сундук, в котором хранились личные вещи мужчины. Вся комната была пропитана уютом и теплом – хозяин трепетно собирал все в единый ансамбль, старался для девушки.

Наполнив лоно семенем, мужчина нежно поцеловал ее в алые пухлые губы, а затем в кончик маленького носика и рухнул без сил рядом, тяжело дыша. Прикрыв упругую грудь простыней, она повернулась на бок и внимательно посмотрела на него. Перед ней лежал ее будущий муж – златовласый мужчина с тонкими губами и прямым носом. Белая кожа оттеняла голубые глаза, подернутые влагой. Его взгляд всегда отличался мягкостью и проницательностью. Мужчина был среднего роста, широкоплеч, с сильным торсом, мускулистыми руками и крепким достоинством. Минувшей весной ему исполнилось девятнадцать лет и теперь он считался достаточно взрослым, чтобы обзавестись семьей.

– Ты потрясающая, – он перевернулся на спину. – И ты – только моя.

Ее улыбка была неуверенной. Она положила ладони себе под щеку. Сердце девушки взволнованно колотилось, но не из-за акта любви, а от осознания того, что ей предстояло сделать.

– Эли́сфия, с тобой все хорошо? – он провел рукой по ее волосам и заправил выбившуюся прядь за ухо. – Ты молчалива сегодня и загадочна. Переживаешь из-за предстоящей церемонии? Не волнуйся, ты будешь самой прекрасной невестой, которую видела Элимия, а затем – самой очаровательной и замечательной матерью.

Молодой мужчина расплылся в мечтательной улыбке и провел рукой по ее плоскому животу, представляя, как он округлится в скором времени.

– Ты прав, я волнуюсь, – резко вскочив с кровати, она осмотрелась по сторонам.

Обнаружив свое синее платье на полу, девушка наклонилась, открывая соблазнительные виды для своего жениха. Одевшись, она посмотрела на мужчину и, заметив, как вновь напрягается его достоинство, сказала:

– Нет, Рамон, на сегодня хватит любви, я слишком взволнована.

– И как прикажешь мне быть? – он отбросил простыню, нагло улыбаясь. – Ты слишком красива и соблазнительна.

Щеки девушки вспыхнули румянцем. Опустив взгляд, она поправила рукава своего платья в форме листьев. Мелкая вышивка белых цветов покрывала всю ткань, тонкая шнуровка на передней части платья подчеркивала упругую девичью грудь и тонкую талию. Это было одно из любимых платьев Рамона, которое сшила его родная сестра Диона в качестве подарка на пятнадцатые именины Элисфии. Зная вкус своего брата, сестрица постаралась подчеркнуть все самые аппетитные изгибы его избранницы.

– Если я не уйму свое волнение, ты рискуешь получить невесту, чье поведение будет совершенно неуместным. Ведь я могу дать волю эмоциям, а это, насколько я знаю, не совсем почтительно. Из-за переживаний глаза будут красными, а кожа посереет, тогда я не буду настолько красивой, – сев на край кровати, она стала шнуровать свои кожаные сандалии. – Мне нужно прогуляться немного.

– Я хочу, чтобы моя женщина осталась со мной, – скорчив капризное выражение лица, он потянулся за ее рукой.

Девушка перехватила жест и, быстро поцеловав его в лоб, тихо прошептала:

– Добрых снов.

Легким движением Элисфия оказалась у двери и скрылась за ней.

Комната Рамона располагалась в конце коридора на втором этаже. По пути к лестнице Элисфии следовало пройти мимо двух комнат, которые принадлежали другим членам семьи. Она надеялась, что все спят, но, к сожалению, услышала голоса, доносившиеся из гостиной на первом этаже. Остановившись у края лестницы, девушка прислушалась.

– …Если ничего не делать, мы обречены, – тихо сказал женский голос, принадлежавший хозяйке этого дома Рьяне Фотсмен.

– Сколько еще нужно времени? – устало спросил мужчина, глава семейства Грир Фотсмен. – Он не слезает с нее ни днем, ни ночью, значит, с ней что-то не так. Я не уверен, есть ли вообще смысл в этой свадьбе. Можно найти для него более подходящую невесту, которая родит ему наследника.

– Ты же знаешь, он любит ее. Это было его желанием взять в жены эту… К тому же в этом городе ничего невозможно утаить. Все давно обо всем знают и, если мы отменим церемонию, что о нас скажут?

– Перестань, – лениво протянул мужчина. – Она всего лишь игрушка для него. Мальчик наиграется и образумится. Насчет отмены свадьбы – не вижу в этом ничего постыдного. Девчонка без приданого и без рода. Если бы не мы, ее прирезали бы, как козу на площади, и забыли бы ее имя. Она нам еще спасибо сказать должна.

Элисфия не стала дальше подслушивать, она хотела лишь одного – выйти на свежий воздух. Спустившись по лестнице, девушка оказалась в небольшой гостиной. Стены комнаты были сложены из белого камня и увешаны картинами предков рода Фотсмен. В центре комнаты стоял большой резной стол на шесть персон, заставленный вазами с цветами и столовым серебром. Четыре больших окна были занавешены плотной тканью цвета морской волны, у противоположной стены располагался камин, занимающий практически всю ее ширину. В детстве Элисфия любила разглядывать диковинные узоры, вырезанные на нем, и сочинять различные истории.

Грир и Рьяна Фотсмены сидели на мягкой софе и пили травяной чай перед сном. Чтобы выйти из дома, девушке следовало пройти мимо них. Разумеется, незаметно это сделать было невозможно.

– Ты почему не в постели, дитя? – приторно улыбнувшись, спросила Рьяна, словно не было слов, сказанных ею минутой ранее.

– Мне хочется прогуляться, очень душно.

Элисфия старалась не смотреть ей в глаза, с Рьяной у них были очень странные отношения: женщина могла в один день вести себя с девушкой как заботливая мать, а в другой – хуже стражника в тюрьме. Ее настроение было очень изменчивым, только по отношению к своим детям она всегда была добра и приветлива.

Рьяна была красивой женщиной – круглолицая, златовласая, некогда мечта всех местных неженатых мужчин. Ее глаза

цвета неба всегда были подернуты влагой и обладали проницательным взглядом. На плечи Рьяны поверх ночной сорочки из белого хлопка был накинут бархатный халат зеленого цвета.

– А разве не слишком поздно разгуливать по улицам города одной? Что, если тебя кто-нибудь увидит? Что тогда о нас скажут? Что невестка, едва обручившись, гуляет не пойми где и с кем? – Рьяна улыбалась настолько широко и приторно, что, казалось, от натуги у нее сейчас лопнут щеки.

– Я ни с кем не собираюсь встречаться. Хочу подышать воздухом, только и всего, – пожав плечами, ответила Элисфия, понимая, что ей вряд ли удастся выйти до того, как старшие члены семьи отправятся спать.

– Можешь открыть окно. Полагаю, воздух из него будет достаточно свежим, чтобы справиться с духотой, – безразлично сказал Грир Фотсмен.

Элисфия побаивалась мужчину. Он был тих и молчалив, но в минуты, когда от него требовалась твердость и решительность, с ярым остервенением это проявлял. Несколько раз перепадало девушке за непослушание, однажды мужчина избил ее плетью до крови из-за пролитого молока на новый стол, только что покрытый лаком. Она на всю жизнь запомнила перекошенный от злобы рот и горящие презрением маленькие поросячьи глазки. С тех пор выражение его лица при виде Элисфии практически не менялось. Ему не нравилась та роль, которой наделили его старейшины, но он не мог противиться их воле.

– Прошу вашего дозволения провести время на заднем дворе, пока луна не начнет спускаться. После я вернусь в свою комнату, обещаю, – девушка вытянулась по струнке в ожидании вердикта.

– Отправляйся в свою комнату прямо сейчас, – тоном, не приемлющим никаких возражений, ответил Грир.

Девушке пришлось молча последовать приказу главы семейства. Пожелав доброй ночи, она отправилась к себе, хотя комнатой это помещение назвать было сложно. Ей выделили маленькую каморку между кухней и комнатой для прислуги, в которой раньше хранили разный хлам. От крошечного окошка в стене практически не было света или воздуха. Старая кровать в углу, маленький сундук для личных вещей и одна свеча на нем – вот и все убранство.

Элисфия легла на кровать и от досады ударила кулаком в стену. Ее душило это место, эта семья, и речь шла не только о размерах комнаты. Рамон обещал: как только они поженятся, он разрешит ей жить в его комнате, а до тех пор девушка должна находиться у себя. Элисфия не верила, ведь она не раз сталкивалась с обманом и несправедливостью в этой семье. Больше всего на свете она мечтала сбежать из этого дома, города, быть свободной, как птица в небе, но эти мечты таяли с каждым днем. Фотсмены принимали ее лишь до тех пор, пока она могла родить наследников Рамону. Как только они получат свое, кто знает, что ее ждет.

Прислушавшись к происходящему в гостиной, Элисфия поняла, что Фотсмены отправились спать. Подождав еще какое-то время, она тихо вышла из своей каморки и на цыпочках прошла мимо кухни, надеясь, что Мари Мед тоже спит. Но и здесь ее ждала неудача – Элисфия столкнулась с женщиной практически у самого выхода.

– Ох, Мари, прости, пожалуйста, я тебя не заметила, – прошептала Элисфия.

– Нет, – как всегда ответила женщина.

Мари Мед была нелюдимой, ей было чуть больше тридцати лет, но выглядела она намного старше: потухший взгляд, дряблая кожа, поседевшие волосы, собранные в пучок на затылке. Одевалась просто, выбирая платье из крапивы, поверх которого всегда был надет белоснежный передник, и предпочитала ходить босиком, невзирая на погоду.

Когда Мари было четырнадцать лет, ее изнасиловал Шуг Боас – в то время большая проблема для местного управления и спокойствия горожан. Он промышлял воровством, пьянством и разгульным образом жизни несмотря на то, что ему было уже двадцать три года. В тот день Мари задержалась у отца в кузнице и решила прогуляться около городских ворот, где изрядно выпивший Шуг и встретил ее. Девушка понесла от насильника. Город накрыла волна негодования и протестов, жители требовали наказания, но совет решил поженить их, дабы смыть позор с обоих. Шуг Боас противился этому браку, постоянно повторяя: «Это всего лишь баба! Что вы носитесь с ней, как с золотой козой? Я оказал ей честь, сделав ее женщиной и наградив ублюдком. Надеюсь, будет весь в папочку».

Незадолго до назначенной даты Шуг пропал. Искали везде, местные жители дошли до завесы, но его и след простыл. В срок у Мари Мед начались роды. Ребенок родился мертвым. Девушка не смогла пережить того, что выпало на ее долю, и замкнулась в себе. По сей день она говорила только «да» либо «нет» вне зависимости от того, кто и с каким вопросом к ней обращался. Рьяна и Грир Фотсмены взяли ее в свой дом, чтобы она помогала им по хозяйству и с маленькой Элисфией, так как Рьяна была полностью поглощена заботой о своих детях.

Элисфия доверяла Мари, во всяком случае она все равно никому ничего не могла рассказать, поэтому смело делилась с женщиной своими мыслями и планами сбежать из Элимии. Столкнувшись с ней в коридоре, не испугалась.

– Мари, мне нужно уйти. Я вернусь раньше, чем они проснутся, обещаю! Тебе не стоит переживать, – продолжала шептать Элисфия.

– Нет, – Мари взяла ее за руку и потянула обратно к ее каморке.

– Послушай, – девушка аккуратно высвободилась из тонких рук домработницы. – Все будет хорошо, мне нужно кое с кем встретиться и кое-что забрать.

– Нет, – женщина взяла Элисфию за плечи и заглянула ей в глаза с мольбой не делать того, что девушка задумала, но была не в силах остановить ее.

Отворив дверь, Элисфия наконец оказалась на улице. Тусклые фонари слабо освещали ее, языки пламени трепыхались на прохладном ночном ветру. Поежившись, девушка осмотрелась по сторонам, чтобы убедиться, что никого поблизости нет и ее никто не видит, но и здесь ее ждала неприятность.

– А, это ты! – раздался скрипучий старческий голос.

Быстро сообразив, что это старуха, Элисфия подняла голову и в окне второго этажа дома напротив увидела сморщенное лицо их соседки.

– Мерзкая потаскушка, из какого борделя тебя Борей к нам принес?

– Госпожа Амриель, – любезно улыбнулась Элисфия. – Давно Вас не видела, успела соскучиться.

– Все дерзишь? Говорила я верховному, надо было убить тебя еще во младенчестве, а теперь ты, отродье, беду накличешь на святую Элимию. Да и Фотсменов за собой утянешь в свою черную пучину. Бедный Рамон! Бедный Рамон! – причитала старуха.

У девушки не было времени спорить со старой женщиной, ясность ума которой с годами угасала. Ее ждали, нужно было торопиться.

Ночь была чудесной, в прохладном воздухе пахло хвоей. Лето заканчивалось, а это значило, что грядут холода и день ее свадьбы, когда она станет леди Фотсмен. От этих мыслей у Элисфии скрутило живот. Спустившись с крыльца, она повернула направо и направилась в самое сердце Элимии – к руинам замка, принадлежавшего некогда основателю этого города Аркему Созидателю. Чем ближе она подходила к месту встречи, тем шире становилась улица. Брусчатка все гуще была покрыта травой, дома встречались реже, дальше – лишь высокие деревья и кустарники. Ей было тяжело идти в гору, дыхание сбивалось, хотелось пить, но нельзя было останавливаться.

На пути стали встречаться большие и маленькие обломки замка из розового песчаника. Лежали они здесь давно, многие были покрыты мхом и поросли травой, из некоторых росли тонкие деревца, разрывая своими стволами плотный камень. Еще один поворот и перед ней встала мраморная статуя беременной женщины. Луна мягко освещала ее прекрасное лицо – оно было спокойным и умиротворенным. Руки женщины ласково обнимали большой живот, набухшие груди лежали на нем. Волосы были распущены и украшены цветами, птицами и насекомыми. На ее плечи был накинут плащ из тонкого кружева бежевого цвета. Статуя была не намного выше Элисфии, это был лик Богини-Матери – матери мира и всех богов.

Девушка практически вплотную подошла к изваянию и заглянула в мраморное лицо.

– Наверное, хорошо быть статуей? – обратилась она к Матери. – У тебя нет никаких забот и обязательств, ты – божество. Как бы я хотела поменяться с тобой местами и обратиться в бездыханный камень, лишь бы не делать того, что предстоит!

Ответом были лишь тишина и легкое дуновение ветра. Того, с кем девушка должна встретиться, еще не было, и это заставляло ее нервничать, ведь сама она сильно запоздала. «А что, если он не дождался и ушел? – пронеслось у нее в голове. – Нет, он бы дождался!» Сев в ногах Богини-Матери, она посмотрела на Элимию. Статуя, а значит, и замок, стояли в самой высокой точке, откуда открывался вид на весь город и лесные угодья. Некогда Элимия простиралась на десятки миль. Прямые улицы пересекались между собой перпендикулярами и уходили вдаль, все городские постройки и жилые дома были построены из розового песчаника. На домах побогаче были золотые фигуры, чаще всего изображающие различные силуэты Богини-Матери. Те, кто был победнее и не мог позволить себе украшения из золота, все же старались поставить резные деревянные или бронзовые фигуры, изображающие различных зверей, празднества или даже странные, не совсем понятные узоры.

Две тысячи лет назад Аркем Созидатель основал этот город, уверяя, что нашел Древнюю Пасифиду из легенд. Он созвал в город колдунов и авест, позволил обычным людям разделять с ними хлеб и соль, чтобы жить вместе в мире и гармонии. Триста лет длилось его правление, Элимия стала новой столицей Антарты. Краше и богаче рода Аркема свет еще не видывал. Сама Богиня-Мать продлевала ему жизнь, но в синюю луну пришли трайтеры. За одну ночь они практически уничтожили полуторамиллионный город. Чтобы спасти его, основателя Элимии замуровали в ногах статуи Богини-Матери два сильнейших вридха Лалия Бесстрашная и Борог Многоокий. Они запечатали короля заклинаниями и силой, использовали его тело, чтобы опустить барьер на то, что осталось от города. Внутри Элимии оказались заточенными чуть больше двухсот пятидесяти тысяч жителей. Постепенно горожане вырождались и нищали, и лишь немногие жители сохранили память о великих временах.

– Удручающий вид, не правда ли? – раздался знакомый голос за спиной. – Века, проведенные в изоляции, не пошли на пользу городу и его жителям. Еще пара десятков лет и лес захватит здесь все, а последние элимийцы превратятся в безграмотных дикарей.

– Я никогда не видела его другим. Мне все равно, что будет с городом через пару десятков лет. Ты опоздал, – не оборачиваясь, сказала Элисфия.

– Кто-то не в духе? – мужчина присел рядом, положив руки на согнутые колени. – Фотсмены житья не дают?

– Может и так. Что с того? – казалось, ее голос дрожит от подступивших слез. – Тебя не было полгода. Где ты был?

– Ты же знаешь, Грир и Рьяна категорически против того, чтобы я с тобой общался.

– Что с того, что они запрещают? – в ее голосе слышалась все большая обида. – Когда это тебя останавливало? И ты не ответил на вопрос: где ты был эти полгода? Ты мне был очень нужен.

Мужчина повернулся и Элисфии пришлось сделать то же самое. Грозный на вид, он смотрел на нее светлыми глазами, глубокая морщина проходила по широкому лбу. Под крючковатым носом отросла рыжая щетина, большую часть которой съела седина. Одет он был просто – в серую рубашку изо льна, шерстяные штаны и кожаные сапоги. В больших ладонях Борея Балитера был невзрачный сверток, который он перекладывал из руки в руку.

– Я не мог прийти раньше, – в его глазах было столько раскаяния и боли, что девушка тут же смягчилась. – Мне потребовалось немало времени, чтобы тайно передать Мари записку. Что было бы, если бы Фотсмены узнали о нашей встрече? Кстати, как тебе удалось уйти?

– Дождалась, пока все уснут, – грустно ответила Элисфия. Она не хотела рассказывать о разговоре со старшими Фотсменами, о том, что она услышала. – И просто ушла.

– Элис? – Борей поднял одну бровь – он всегда знал, когда девушка лжет, а когда нет. – Что с тобой случилось?

– Скажи, – она поправила платье, – в тот день, когда ты меня нашел, рядом никого не было? Живых или мертвых?

– Нет, ты была одна. А почему ты спрашиваешь? – Борей отвернулся и посмотрел на звездное небо.

– Возможно, моя семья еще жива… Я могла бы попытаться найти ее.

Повисло молчание, нарушаемое лишь шелестом листвы от дуновения ветра. Каждый задумался о своем: Элисфия – о своей судьбе и семье, о том, почему ее бросили совсем крохой в лесу, оставив на верную смерть, о том, живы ли они сейчас, вспоминают о ней или нет? Борей всегда сторонился этой темы. Возможно, это событие ввергло его в не меньший шок, чем саму девушку, кто знает.

– Потерпи еще один год, – Борей первым нарушил молчание. – Я знаю, что это очень много, но раньше никак не получится.

– Еще целый год прожить в этом аду? – разочарование вновь сжало сердце Элисфии. – Почему так долго? Неужели нельзя придумать что-нибудь?

– Посмотри вокруг, – кивнул Борей в сторону города. – Что ты видишь?

– Я вижу город, руины и лес, – фыркнула она. – К чему это?

– К тому, что ты не видишь всей картины, – спокойно ответил ей Борей. – Помнишь, я показывал тебе книги с рисунками прекрасного города? То место, где мы с тобой сейчас сидим, некогда было самым прекрасным замком, когда-либо созданным на земле. Белый мрамор, витражные окна, переливавшиеся всеми цветами радуги, широкие коридоры, сводчатые потолки, украшенные фресками и мозаикой, невероятные сады как на земле, так и в воздухе. Каждый камень, каждый дом в этом городе был пропитан таинством и колдовством. Гармония – так можно было назвать это место. Ходят легенды, что вот под этой статуей, – Борей указал на статую Богини-Матери, – покоится сам Аркем Созидатель и до сих пор охраняет город. Говорят, это место – особенное, ведь здесь также покоятся останки Матери и ее энергия питает тело короля, – мужчина замолчал и вопросительно посмотрел на девушку.

– И все это ушло в небытие – замки, витражи и колдовство, а вместе с этим – все величие Элимии. Все это ушло под землю, а то, что осталось, скоро поглотит лес.

– Ты не поняла, – устало помотал головой мужчина.

Элисфия лишь пожала плечами.

– Как думаешь, почему трайтерам всего за один вечер удалось уничтожить такой город, как Элимия? Ведь практически каждый житель был одаренным человеком, им был подвластен контроль над стихиями, энергиями и кто знает, над чем еще.

– И правда! – девушка нахмурила брови. – Как им это удалось?

– Терпение и выдержка, – Борей щелкнул по кончику ее носа.

– Не понимаю. А при чем здесь я? И что я должна понять?

– Для того, чтобы осуществить план по захвату города, трайтерам потребовалось практически триста лет. Они готовились, обучались, передавали свои знания и навыки новому поколению последователей. Так продолжалось до тех пор, пока они не почувствовали, что готовы. Также и для тебя: то, что ты замышляешь, сделать очень трудно и крайне опасно. Если мы поторопимся, то нас казнят на главной площади, прямо вон там, – мужчина указал пальцем на площадь под руинами замка. – И зачем это нам?

– Год! – Элисфия опустила голову. – Я так больше не могу!

– Можешь! Чему я тебя учил все эти годы?

– Воин должен уметь ждать, – пробормотала она.

– Элис! – строго посмотрел на нее Борей и поднялся на ноги. – Я тебе не чужой человек и всегда приду на помощь. Ты же это знаешь.

Элисфия действительно это знала. В первые годы жизни мужчина заменил ей отца, заботился и обучал всему, пока однажды старейшины и совет города не вмешались в ее судьбу, передав девочку на воспитание Фотсменам. Борею было запрещено общаться с ней, но это мужчину не интересовало. Они встречались, правда, тайно. Чем старше становилась девочка, тем сложнее было вырваться из рук приемной семьи.

– Я знаю, Борей, но тебя нет рядом, когда мне это нужно, – Элисфия поднялась на ноги и разгладила юбку платья. – Вот и теперь мне ждать еще целый год. Где будешь ты?

– Обещаю, я буду рядом, – он поднял пальцем ее подбородок. – Теперь все будет по-другому.

Девушка неуверенно улыбнулась.

– Я смотрю, ты все же принес мне то, о чем я просила, – Элисфия указала на сверток из красной ткани в руках мужчины.

– Да, принес. И хочу тебя спросить, зачем тебе это?

– У тебя свои планы, у меня – свои, – коротко ответила она.

– Не хочешь рассказать?

– А ты мне? В чем заключается твой план?

Они были квиты – никто из них не хотел признаваться в своих помыслах. Каждый решил, что тайны они оставят при себе.

– Это чертов корень, – передав красный сверток девушке, Борей скрестил руки на груди. – Сильное средство, выпьешь чуть больше положенного – и все, ты труп. Надеюсь, тебе это известно?

Элисфия развернула ткань – пять скрюченных серых корешков, покрытых влажной землей, лежали в ней. Тяжело вздохнув, она быстро завернула их и спрятала под корсет.

– Мне известны его свойства, – ее ответ прозвучал резче, чем она хотела.

– Элис? – Борей подозрительно поднял одну бровь.

– Я хочу уйти отсюда и сделаю это, – отчеканив каждое слово, она развернулась и быстро побрела в сторону дома, оставив мужчину в полном недоумении на руинах старого замка.

Элисфия проснулась, когда был уже полдень. Она никогда так долго не спала, поэтому чувствовала себя разбитой. «Почему меня не разбудили?» – пронеслось у нее в сознании. Девушка подошла к тазу, вода в котором уже остыла, и умылась. Причесав волосы и уложив их в тугую косу, Элисфия надела шелковое нежно-зеленое платье. Отворив хлипкую дверь своей каморки, она с удивлением обнаружила, что в доме было непривычно тихо. Заглянула во все комнаты – никого. Мари Мед, увидев ее в коридоре рядом с библиотекой главы семейства Грира Фотсмена, резко развернулась и убежала прочь, словно от прокаженной.

Дверь в библиотеку была приоткрыта и девушка вошла туда. Это была небольшая, но просторная комната, наполненная светом, воздухом и росписью на выбеленных стенах в виде цветов и лоз винограда. На двух противоположных стенах размещались полки, доверху заставленные книгами. Напротив окна, из которого открывался прекрасный вид на небольшой сад за домом, стоял массивный дубовый стол. На нем был беспорядок: книги стопками лежали на краю, пергаменты были свалены в кучу, перо выпало из чернильницы и наделало немало клякс.

Элисфия обошла стол и присмотрелась к пергаментам – все они рассказывали об истории Элимии. В одних говорилось, что город был основан тысячи лет назад, на других были зарисовки и схемы главных улиц и построек, в третьих содержалась история Аркема Созидателя. «Зачем ему это? Возможно, Грир Фотсмен хочет найти способ покинуть город?» – закравшаяся мысль ледяным мечом ранила сердце. Ведь уйти мечтала она, а если Фотсмен старший хочет увести свою семью, то и там, за завесой, ее ждет та же судьба, что уготована здесь. Нет! Такого не должно случиться!

Взволнованная, она выбежала на улицу. Солнце стояло высоко и хоть светило ярко, но в воздухе уже ощущалась осенняя прохлада. Пройдя мимо нескольких домов по улице, девушка продрогла, отчего ей пришлось вернуться в дом и взять кожаный с шерстяной подкладкой плащ жениха. Почему он не надел его в столь холодный день и где были все Фотсмены, Элисфия решила разобраться потом. Жители города были заняты своими хлопотами и им не было дела до девчушки. В конце улицы находилась конюшня. Как и все постройки в Элимии, она была из розового песчаника с массивными деревянными дверями, украшенными кованым железом. Ее встретил конюх Гюгон Ланш, мужчина тридцати лет, невысокий, но крупный, с массивной челюстью и маленькими глазками. Прозвище Кролик он получил за то, что уж больно любил приставать к девкам, особенно молоденьким, поэтому часто получал отказ и нагоняй от их отцов или братьев. Встреча с ним не сулила ничего хорошего. Элисфия это понимала и, не взглянув на него, скупо бросила:

– Доброго дня.

Девушка направилась к стойлу, где стоял ее любимый жеребец, но его там не оказалось. Пришлось обратиться к Ланшу.

– Где Кадл, Гюгон? – тоном, не требующим возражений, спросила Элисфия.

– Его забрали, – безразлично ответил конюх, продолжая вычищать навоз в одном из стойл.

– Кто забрал? Куда? – девушка подошла к нему непозволительно близко и резкий запах навоза, исходивший от него, защипал ей нос и глаза, заставив отстраниться.

– А тебе какое дело? Конь-то не твой. Да и куда ты намылилась? Мужика получше искать? Рамон, небось, никчемен в постели? – он выпрямился и облокотился на лопату, улыбаясь самой отвратительной и бессовестной улыбкой, на которую только был способен.

– Не твое дело, Гюгон. Какую лошадь я могу взять? – она вновь начала заламывать руки, осматриваясь по сторонам.

В ответе не было нужды – он был очевиден. Конюшня была рассчитана на две дюжины коней, еще несколько лет назад стойла были полностью заполнены, но лошади вдруг стали пропадать. Их пытались искать, но безуспешно и теперь в конюшне осталось всего пять животных. Двое из них – старая рыжая кобыла по кличке Удача, что в былые времена помогала вспахивать поля, и совсем молодой, необъезженный жеребец по кличке Дурак, так как слушаться и подчиняться людям он совершенно не хотел.

– Бери кого хочешь, – конюх издал противный смешок, похожий на скрип двери.

Пока девушка накидывала поводья на Удачу, конюх рассматривал ее, словно товар на ярмарке. Она чувствовала на себе его тяжелый взгляд.

– А ты знаешь, что прабабка этой могла летать по небу? – непонятно зачем Гюгон завел этот разговор. – Мой дед рассказывал, что эти твари могли летать на дальние расстояния, настолько огромными были их крылья. Только вот выродились, и эта полудохлая Удача годна лишь поле вспахивать – ни потомства, ни крыльев, – Гюгон сплюнул. – Даже на мясо ее не пустишь, уж больно жилистая.

– Тебя нужно на мясо пустить, – с этими словами Элисфия провела рукой по гриве Удачи.

Старая рыжая кобылка, слово понимая каждое слово, слегка боднула ее головой. Девушка хотела взять своего любимца Кадла, гнедого жеребца, но времени ждать, когда его вернут, не было.

– Да как ты смеешь?! – Гюгон от злости раскраснелся и выронил свою лопату, вымазанную в навозе. – Ты, поганый подкидыш лесных ведьм, гнусных последовательниц трайтеров! Это ты привлекла в наш город разруху и упадок! Это тебя нужно принести в жертву Богине-Матери, чтобы смиловалась над нами и даровала прощение!

Он еще долго сыпал проклятиями, но девушка уже ускакала далеко. Ей опостылело, что каждый в Элимии винит во всех горестях и бедствиях ее, будто есть вина девушки в том, что некогда процветающий город, наполненный жизнью и надеждами, превратился в руины, где люди обречены на вымирание. Миновав последнюю уцелевшую постройку, она поскакала по широкой тропинке, заросшей кустарником и деревьями. Иногда между ними просматривались руины бывших зданий и домов, сквозь траву можно было увидеть небольшие участки сохранившейся брусчатки. Когда-то в этом месте кипела жизнь, а теперь беспощадно наступал лес.

Когда Элисфия выехала из лесочка, уперлась в гигантскую арку больше тридцати футов высотой. Раньше это были ворота в город, десятки таких арок стояли вокруг Элимии и служили ориентирами и маяками для путников. В ночи эти арки светились мягким голубым светом. После войны с трайтерами уцелела всего одна. Местные ее прозвали Аркой скорби в знак траура по павшим воинам и невинным жителям. Элисфия знала это из старых книг по истории, в которых авторы кропотливо зарисовывали каждую деталь прекрасного города.

За этой аркой некогда был терновый путь, вымощенный белым камнем. По бокам располагались величественные белоснежные колонны, покрытые золотом и драгоценными камнями. Дикие розы овивали колонны, приветствуя путников дивным ароматом. Но теперь здесь были лишь земля, дикий лес и бесконтрольно растущий терн. Элимийцы практически не появлялись здесь, считая, что дорога проклята, ведь именно по ней в город пришли смерть и разруха. Что до Элисфии, ее это не волновало, напротив, она любила бродить по этой дороге, мечтая о том, что однажды сможет уехать по ней отсюда.

Рысцой Удача скакала по полям, хотя не так быстро, как мог Кадл. Куда ни глянь – всюду были развалины и камни: одни полностью утонули во мху и запутались во вьюнках, другие стояли крепко и среди них можно было угадать, что за постройка была здесь раньше. Повсюду росли сосны, пихты, ясень и многочисленные кустарники, а между ними – терн, который больно цеплялся за ноги и царапал их.

Элисфия оказалась у реки Тихой. Это был рубеж, отделяющий границы города от внешнего мира, куда невозможно было попасть. Через реку перекинулся чудом уцелевший мост. Но время не пощадило и его: некогда белоснежные камни, из которых он был сложен, отсырели и постепенно падали в реку, мох и плесень пожирали конструкцию, образовывая в ней дыры.

Удача сопротивлялась и не хотела переходить через мост. Все усилия Элисфии были тщетны: что бы она ни делала, кобыла отказывалась подчиняться. Оставалось совсем чуть-чуть, поэтому решив больше не сражаться с лошадью, девушка привязала ее к опоре моста рядом с водой и продолжила свой путь пешком. Легко перебравшись через дырявый мост, она оказалась на другом берегу. Растительность тут была гуще, чем в остальной части заброшенного города, ведь здесь начинался настоящий лес, которому были тысячи лет. Элисфия не сворачивала с дороги, кое-где все еще встречалась брусчатка, служившая ей ориентиром. Деревья росли плотнее и становилось прохладнее. Закутавшись в плащ, она продолжила идти. Тишину леса нарушали только пение птиц, шелест ветра в листве и хруст веток позади нее. Вначале она думала, что это олень или волк, а может, лиса или заяц. Останавливаясь, всматривалась в лесную чащу, но никого не видела. Сердце ускоряло свой ритм, неожиданно ей стало страшно – может, кто из местных хочет подшутить над ней или, чего хуже, Кролик увязался. Перебирая все эти мысли, девушка пустилась бежать – она чувствовала на себе чей-то взгляд и преследование. Споткнувшись о корень, Элисфия упала, сильно ушибла колено и расцарапала ладонь. Шаги приближались, она уже слышала их отчетливо. И тут девушка увидела, как из гущи леса вышел мужчина.