Читать книгу Пять желаний мистера Макбрайда - - Страница 5

Я задумываюсь, стоит ли вечером идти на художественный класс, о котором говорил док Китон. Я раздумываю вполне серьезно, но эта мысль меня утомляет. И снова осознаю, что перестал быть настоящим человеком, превратившись в вялый мешок костей. Жалкий, унылый, одинокий. Док Китон совершенно прав в этом отношении.

И я принял решение. С меня довольно. Если этому миру я больше не нужен, то и он не нужен мне. Не знаю, почему тянул так долго. Я уже подумывал об этом раньше: решил, когда Дженни не станет, на следующий же день не приму таблетку. С ней и доком Китоном поступить так я не мог. Но док переживет, а Дженни уже давно нет. Единственное, чего мне хочется, – увидеть ее снова, но пока я торчу в этом мире, этого не произойдет.

И я решил умереть. Оставалась единственная проблема. Отказ от таблетки – это не то же самое, что пистолет или веревка, а воспользоваться этими способами я не могу, потому что самоубийство – грех. Поэтому придется подождать до завтра, и тогда мое тело все сделает само. А пока что можно подумать над словами дока, чтобы все четко представлять. Поэтому, вместо того чтобы вернуться домой и бо́льшую часть дня просто ничего не делать, я вышел из клиники и задумался, как распорядиться своими последними часами на земле.

Конечно, можно было поспать, а потом отправиться на класс. Но слова дока о юности не выходили из головы, и идеи посыпались на меня как из рога изобилия. Я мог бы стать волонтером там, где дети ищут родителей – раньше такие места называли приютами. Но поскольку мне остался всего день, я ни для кого не смогу стать отцом. В любом случае это не лучшая работа для такого новичка, как я. Я мог бы пойти на игровую площадку – это милое и временное занятие. Но фраза «грязный старик» возникла не на пустом месте. Пожалуй, подозрительные взгляды чрезмерно бдительных родителей мне ни к чему.

Может быть, больница – детская больница? Там полно детей и любящих родителей, так что, если я завтра не появлюсь, никто и не заметит. А поскольку дети больны, родители с радостью примут хоть малую поддержку. Такая помощь пойдет им на пользу – они смогут немного вздремнуть. Мне всегда нравилось читать – раньше, когда зрение у меня было получше. Жаль, что я никогда не читал своим сыновьям, но внукам читал очень много. Большие книги с красивыми иллюстрациями и веселыми историями. Как рад я был, когда они подросли настолько, что могли слушать «Тайный сад» и «Шерлока Холмса». Книги на настоящем языке, без придуманных словечек и детского сюсюканья.

Конечно, в палату я не пойду. Никогда больше, даже если мне доведется прожить еще сто лет. Но сейчас в больницах есть отличные общественные пространства. Просторные, с книгами на полках и картинами на стенах. Я помню это с тех времен, когда умирала Дженни.

Я прыгаю на городской автобус и еду к больнице. Ну, не то чтобы по-настоящему «прыгаю». Почему они делают ступеньки в автобусах такими высокими? Они думали, что на их автобусе будут ездить исключительно баскетболисты? Я опираюсь на поручень и поднимаюсь, напрягая все свои силы. Вытираю лоб, чтобы никто не заметил капель пота, и плюхаюсь на первое же свободное сиденье. Рядом сидят две девочки-подростка. Они разговаривают так громко, что я собственных мыслей не слышу. И сквернословят они отважно – в прежние времена такого не было. Мне хочется сделать им замечание, но потом я передумываю. Сегодня мой последний день на земле. Какое мне дело, если этот чертов мир катится прямиком в ад?

Я стараюсь не обращать на девчонок внимания – и на резкую боль в колене каждый раз, когда автобус подпрыгивает на ухабе. Если сложить все уплаченные мной налоги, я, наверное, заслужил ровной дороги по городу. Но приходится страдать от стреляющей боли, потому что городской совет так не считает. По крайней мере, многие его члены.

Добравшись до больницы, я вхожу через главный вход и упираюсь локтями в стойку. Изо всех сил стараюсь показать, что для меня это самое обычное дело.

– Сердечное отделение, – говорю молодой женщине за стойкой.

Может, она не столь уж и молода, но точно на поколение моложе меня.

– Кардиология на шестом этаже, – отвечает она, глядя на меня так, словно я должен знать, что это отделение более не называют «сердечным».

Я знаю. Просто мне все равно.

На лифте я поднимаюсь на шестой этаж и оказываюсь в комнате, где на стенах висят горные пейзажи, а в углу стоит книжный шкаф, забитый книгами, – в точности, как я и представлял. Плана у меня нет, но я вижу маленького мальчика лет шести. Он играет в видеоигру на самом большом телевизоре, какой я только видел. Пожалуй, шестьдесят сантиметров шириной, не меньше. Мальчишка утонул в кресле-мешке, ноги его широко расставлены, словно он тут уже давно. Я подхожу и вижу, что он не играет, а просто смотрит на экран. Глаза его полуоткрыты, рот тоже. Капля слюны висит на подбородке. А кислородную маску он держит совсем не у лица, словно заснул между вдохами. Может, стоит дать ему поспать? Но это мой последний день. Такой роскоши, как время, у меня нет.

– Во что ты играешь? – спрашиваю я.

Мальчишка вздрагивает, просыпается и втягивает слюну. Вытянув шею, он смотрит на меня большими карими глазами. Глаза у него нормальные, но все остальное… не могу подобрать слово. Может быть, сдутый? Он напоминает сдувшуюся шину. Пока он не делает вдох из маски, кожа у него отливает голубым, потом слегка белеет – впрочем, может быть, это причуды моей катаракты. В его лице есть нечто такое, что делает его старше, чем мне показалось, но даже по тому, как он утонул в кресле-мешке, я вижу, что он очень мал.

– Здорово! – восклицает он.

Тело мальчика вполне могло бы принадлежать такому старику, как я: отекшие ноги, мешки под глазами. Но голос на удивление звонкий. Он хватает пластиковый контроллер или что-то в этом роде с бежевого ковра и кидает мне. Штуковина ударяет меня в грудь и падает на пол, прежде чем я успеваю сделать движение. Раньше я бы поймал ее в воздухе, но это было очень-очень давно. Мальчишка переводит взгляд с контроллера на меня и обратно:

– Чувак, садись со мной! Играть в одиночку скучно. Мне нужен кто-то, кто будет отвлекать инопланетян.

– Меня зовут не «чувак», – говорю ему. – Я мистер Мюррей Макбрайд.

Мальчишка наклоняет голову набок, и его больничная рубашка слегка распахивается. Я вижу у него на груди шрам, и это говорит мне о двух вещах: во‑первых, мальчик отлично знаком с сердечным отделением, и, во‑вторых, для его тела была не слишком удачной первая попытка. Я переминаюсь с ноги на ногу, пытаюсь устроиться в кресле-мешке рядом с ним, потом подбираю контроллер с пола. Не знаю, как буду подниматься, но проблемы следует решать по мере поступления.

– Это игра?

Мальчишка фыркает, услышав столь дурацкий вопрос. Я такой. Вечный комик.

– «Всемогущие боги и пришельцы-кровососы», – отвечает он. – Версия прошлого года.

Как-то яснее не становится. В моей системе координат ничего не прояснилось. Но за долгие годы я овладел полезным навыком: если я чего-то не понимаю, то просто немного ворчу, и все как-то получается. Именно так я почувствовал, что продолжать жизнь совершенно неважно. Никто даже не заметит, если я уйду. Полагаю, это чувство до сих пор со мной.

Я беру контроллер и пытаюсь разобраться в рычажках и кнопках. Бесполезно. На телевизоре что-то происходит, но я просто смотрю.

– Ну же, – задыхаясь, понукает меня мальчишка.

Он более энергичен, чем показалось мне на первый взгляд. Конечно, трудно оценить силы того, кто пускает слюни во сне в кресле-мешке.

Насколько я понимаю, игра связана со строительством. Мальчишка двигает рычажки, и маленький человечек на экране начинает строить нечто вроде убежища. Золотые кружочки и серебряные флажки сыплются со всех сторон экрана и исчезают, достигнув человечка. Мой же персонаж стоит неподвижно – точно так же, как неподвижно я сам замер в кресле-мешке.

С верхней части экрана опускается большой космический корабль, и голос мальчишки становится все громче:

– Ну же… ну же… ну же… Да, детка! Смотри, как этот инопланетянин высосет твой мозг! Как же я люблю эту игру!

Неожиданно глаза его выпучиваются, он хватает кислородную маску с пола, прижимает ее ко рту, пластик несколько раз запотевает и очищается. Несколько глубоких вдохов – и лицо его постепенно расслабляется, а кожа слегка розовеет. Мальчишка отбрасывает маску в сторону, словно что-то неважное, хватает контроллер и продолжает игру как ни в чем не бывало.

Судя по его реакциям до кислорода, в этой игре он настоящий ас. Мой персонаж сидит, склонив голову набок, а инопланетянин энергично жует его волосы. Телевизор издает странный булькающий звук, голова моего персонажа раскалывается, и из нее с брызгами летит жидкость.

– Мальчику твоего возраста не следует на такое смотреть, – говорю я.

– Я не смотрю, а играю, – возражает мальчишка. – Кроме того, мне уже десять лет. Я не маленький.

Десять! А мне показалось, что вдвое младше – такой он хилый. Я наблюдаю за ним какое-то время, и десять лет не кажутся мне странными – он просто крошечный. Почти неестественно крошечный. К такому ребенку, пожалуй, стоит относиться более снисходительно.

– Ну и как в это играют? – спрашиваю я.

– Ты должен строить всякую всячину, – отвечает мальчишка и перезагружает игру.

– Строить? То есть дома, церкви и почту?

– Что за хрень, чувак! Ты из какого года – 1986‑го?!

Следовало бы указать ему, что меня нужно называть по имени, но мальчишка хватается за кислородную маску, и это меня останавливает. Но от экрана он не отрывается, поэтому нашарить маску ему удается не сразу. Я наклоняюсь, кладу его руку на маску, он прижимает ее ко рту и делает несколько глубоких вдохов, а потом снова бросает ее так же рассеянно, как и до этого. Маска ударяется о кислородный баллон на металлической каталке – прямо шкаф на колесиках! – и падает на ковер.

– Ты должен строить бомбоубежища, укрытия и замки, откуда можно стрелять, – объясняет он.

– Зачем?

Мальчишка останавливает игру, прижимает руки к лицу и давит пальцами на отеки под глазами.

– Чувак! Инопланетяне же!!!

Похоже, на моем лице отражается полное непонимание, потому что мальчишка откладывает контроллер и разворачивает свое кресло в мою сторону. Он очень серьезен, словно собирается преподать мне урок мудрости.

– Мы – всемогущие боги, верно? Но поначалу мы не всемогущи. Мы должны строить укрытия от инопланетян. А еще мы должны копить оружие, чтобы стрелять по ним, когда они атакуют. Понял?

Не особо сложно.

– И как победить?

– Нужно создать мощное сообщество, заселить город, а потом сбивать инопланетян в небе.

– А почему бы их сразу не сбивать? А уж потом заниматься сообществом, не думая о них.

Мальчишка бьет себя рукой по лбу:

– Господи, чувак, ты что, вообще ничего не знаешь?!

– А теперь послушай меня. Мне не нравится подобное обращение – и упоминание имени Господа всуе. Разве родители не учили тебя уважать старших?

Не знаю, что повлияло больше: упоминание родителей или мой выговор, но поведение мальчишки тут же меняется.

– Извините, – говорит он.

Несколько минут мы сидим молча, и мне становится стыдно, что я отругал ребенка из сердечного отделения. Особенно потому, что ему трудно дышать. Если мне что-то и знакомо по-настоящему, то это ощущение недостатка воздуха.

– Мама говорит то же самое, – признается мальчишка. – «Уважай старших». А что это значит?

Интересно, сколько раз он слышал эту фразу, не понимая ее смысла?

– Это значит, что нужно быть вежливым и обращаться к людям соответственно – мистер или сэр.

Рот мальчишки кривится, словно он съел что-то кислое. Не уверен, что ему понравилось «уважать старших». Следовало бы настоять на своем, но мне невыносимо видеть, как ему скучно. Все решает кислород. То, как он елозит лицом в маске, пока не сделает вдох… А может быть, застывший взгляд перед очередным глотком. Как бы то ни было, я не могу не сочувствовать этому ребенку.

– А откуда ты знаешь, когда нападут инопланетяне? – спрашиваю я.

– Как только сделаешь какую-нибудь глупость, – пожимает плечами мальчишка.

– Какую?

Похоже, он поверить не может, что я не понимаю, но быстро берет себя в руки и объясняет:

– Когда тратишь все свои золотые монеты на оружие и взрывчатку. Если они видят, что ты делаешь запасы, то взрывают тебя подчистую. Или спускаются и съедают твой мозг. Да и просто нападают без причины, даже если ты ничего не сделал. Полный отстой. Ну что, готов сыграть?

Он запускает игру, не дожидаясь ответа. На этот раз я нажимаю какие-то кнопки и рычажки, но мой персонаж не реагирует. По крайней мере, мне так кажется. Рядом раздается легкий смешок.

– Господи, чувак! – бормочет мальчишка, слегка задыхаясь.

Корабль инопланетян возвращается и сразу же убивает моего персонажа. Тело мальчишки содрогается в конвульсиях. Мне страшно за него. А вдруг ему плохо? Достаточно ли ему кислорода? Его персонаж и инопланетяне стреляют друг в друга, и тут от лифтов раздается чей-то голос:

– Джейсон, тебя выписали. Пошли!

Из лифта, придерживая дверь открытой, выглядывает спортивного вида мужчина лет тридцати пяти. Я буквально физически чувствую его энергию – и недовольство. Словно он опаздывает на заседание совета.

– Немедленно! – поторапливает мужчина.

Это требование. Признак незрелости. Современное явление, незнакомое ни одному христианину моего поколения. Впрочем, возможно, виной всему спиртное.

– Твоя мать считает, что ее работа важнее моей…

Лифт начинает пищать. Мой напарник по игре не реагирует, и у меня появляется надежда. Но мужчина выскакивает из лифта и хватает мальчишку – Джейсона, так он сказал – за рубашку. Джейсон крутится, держа контроллер над головой.

– Хорошо-хорошо, только отпусти меня! – отбивается Джейсон.

Отец не обращает на это внимания. Джейсон поднимается и тащит за собой кислородную установку. У Дженни появилась такая же за несколько недель до того, как она слегла. У нее была BreathEasy. У Джейсона – BreathEasy‑2. Он идет за отцом, и плечи его опущены так низко, что он похож на горбуна. Кислородная установка катится за ним. Отец нажимает кнопку лифта, двери начинают открываться. Отец с сыном уже почти в лифте, и тут Джейсон кричит:

– Подожди, папа, подожди! Я что-то забыл…

– Возьмешь в следующий раз, – отрезает отец, и двери начинают закрываться.

Джейсон брыкается, толкается, пытается вырваться. На нем ничего нет, кроме больничной рубашки. Нет, наверное, еще спортивные шорты. Обычно мне не нравится, когда дети не слушаются родителей, но на сей раз я искренне желаю Джейсону победы. Если бы я был лет на сорок моложе, то вмешался бы и вырвал мальчика у отца. Может, постороннему человеку не стоит так поступать – это можно даже назвать нарушением закона. Но жизнь научила меня: правильно и по закону – не всегда одно и то же. И когда наступает момент, человек должен поступать правильно. И черт с ним, с законом.

Мальчишка смотрит на меня. По крайней мере, мне так кажется. Когда-то у меня было такое хорошее зрение, что я видел швы на летящем со скоростью 135 километров в час крученом мяче. Но теперь я стар, бифокальные очки висят у меня на шее. Я понимаю, что он смотрит не на меня, а на что-то рядом со мной. На что-то возле телевизора или кресел-мешков.

– Папочка, пожалуйста! – кричит мальчишка.

Но двери лифта закрываются, и его голос стихает.

Надо что-то сделать, но мир вокруг слишком стремителен. Прежде чем я успеваю подняться, лифт уезжает.

Ну и ладно… После резкого подъема голова у меня кружится, как на американских горках. Я снова усаживаюсь в свой мешок. Вернее, падаю. К счастью, посадка мягкая. Я подбираю контроллер, брошенный Джейсоном. И тут замечаю скомканный листок бумаги прямо перед его креслом. И понимаю, что, когда отец его забирал, Джейсон смотрел не на телевизор. Он хотел вернуться, чтобы забрать этот листок.

Оставить его здесь? Может, отец передумает и позволит Джейсону вернуться? А может, его найдет санитар и поймет, чей это листок и почему он так важен? А вдруг этого не произойдет? Вдруг кто-то решит, что это мусор, и просто выбросит?..

Я целую минуту разворачиваю скомканный листок. Пальцы у меня давно не те, что прежде. Клей на бумажке мне мешает, но я все же справляюсь. От увиденного у меня перехватывает дыхание.

Пять вещей, которые я хочу сделать, прежде чем сердце мое замрет и я окажусь на небесах:

1. Поцеловать девочку (в губы).

2. Выбить хоумран на стадионе Высшей лиги.

3. Стать супергероем.

4. Найти маме хорошего бойфренда.

5. Творить настоящую магию.

Потрясающий Джейсон Кэшмен

Прочитав этот список, я усомнился, что мальчишка сможет совершить хоть что-то из этого. Я не знал прогноза, но, похоже, он и пары минут без кислорода не может. Кроме того, из пяти желаний реальным мне показалось только первое, про поцелуй. Может, еще бойфренд для мамы, но даже это весьма сомнительно.

Мальчишка может мечтать, это правильно. Я не удержался от мысли, что родись мы в одном веке, то могли бы стать друзьями. Когда я был мальчишкой, то умел мечтать не хуже. Я до сих пор это помню, несмотря на мой возраст. И эти воспоминания вселяют надежду. Раньше, в моей милой юности, я постоянно испытывал надежду. Чувство, что все возможно. Не просто возможно, но виртуально гарантировано. В глубине души я точно знал, что все получится.

Думая об этом ребенке, я впервые за много лет ощущаю ту прежнюю искру надежды. Искру возможности. Я не могу избавиться от мысли, что так или иначе, но у него сбудутся все желания из этого списка.

И я решаю, что обязательно сделаю так, чтобы желания эти сбылись. Я буду принимать таблетку и еще побуду в этом мире. Черт меня побери, если у этого мальчика не исполнятся все желания, прежде чем он умрет. Теперь это не только его, но и мои желания тоже.

Если бы я не залип в этом дурацком мешке, то нашел бы телефон и позвонил доку Китону немедленно, чтобы сообщить хорошие новости. Его любимый столетний пациент обрел смысл жизни.