Читать книгу Пять желаний мистера Макбрайда - - Страница 6

Со времен моей молодости мир сильно изменился. Были времена, когда вы, если хотели взять мальчика под свое крыло и помочь ему в чем-то, могли просто постучать в дверь и поговорить с его отцом. Сегодня же мир настолько сошел с ума, что за подобное нетрудно загреметь в полицию. Но у меня в кармане лежал список Джейсона, поэтому я был просто обязан найти его – хотя бы чтобы отдать листок.

Я сажусь в автобус и начинаю размышлять. К одиннадцати утра я на ногах уже часов семь, и мне страшно хочется есть, поэтому можно побаловать себя праздничным обедом от шефа Боярди – разогреть его я способен. Остается лишь решить, равиоли или спагетти. Пожалуй, лучше равиоли. Если я правильно разогрею блюдо в духовке, оно прогреется, красный соус начнет пузыриться, но не раскалится. Кому-то это покажется слишком прозаичным, но я никогда не был высокомерным гурманом. Двадцать пять лет я водил один и тот же американский пикап. Все пятнадцать лет профессиональной карьеры пользовался одной и той же бейсбольной перчаткой Rawlings. В последний раз я покупал новую одежду в 1989 году, если не считать свежего белья, которое все же периодически покупаю. Из-за таблетки я так часто писаюсь в постель, что вскоре все же придется ехать в магазин одежды. Или попросить Ченса отвезти меня туда.

Раздается звонок. Шаркающей походкой я подхожу к двери и смотрю в глазок. Похоже, мысли материальны. Голубой глаз Ченса смотрит на меня с расстояния в дюйм. Я смотрю на него, и на ум приходит еще одно доказательство моего постоянства: я был женат на одной и той же женщине восемьдесят лет и никогда не желал найти другую. Впрочем, к чему лишние доказательства? Все и без того ясно.

– Дед, – говорит Ченс, когда я открываю дверь. – Выглядишь отлично. Можно войти?

Я не особо люблю такие сюрпризы. Люди должны уважать приватность друг друга. Ченс утверждает, что это ради моего же блага: кто-то должен узнавать, как мои дела. Как я выгляжу, не упал ли, не умер ли. Впрочем, вряд ли это кого-то расстроит, так к чему беспокоиться? Конечно, если бы я думал, что Ченсу действительно не все равно, то был бы более благодарен.

– Еще и двенадцати нет, – говорю я. – Почему ты не на работе?

Он отмахивается и входит в гостиную, прежде чем я успеваю сказать, чтобы отправлялся домой к третьей жене и оставил меня в покое. Под мышкой он держит коробку – ничего необычного. Внешне выглядит мило, но я на это не куплюсь. Особенно после того случая, когда он притащил мне коробку с одеждой умершего отца своей второй жены. Я отправил все на благотворительность – оставил лишь две рубашки. Только Богу известно, почему Ченс решил, что мне понравятся футболки с надписями: «Волшебное королевство Диснейуорлд» и «Просто сделай это». У одной даже рукавов не было!

Ченс снимает пиджак, ослабляет галстук, словно собирается задержаться. Он проводит рукой по вьющимся темным волосам, подчеркивая, что у него-то волос копна, а у меня их в ушах больше, чем на голове. Я не предлагаю ему сесть, чтобы он понял: я рассчитываю, что он не задержится. Но колени меня подводят, и я сажусь на диван. Он садится напротив меня, ставит коробку на пол, и мы превращаемся в счастливую старую семью.

– Что горит? – спрашивает Ченс.

Я смотрю на камин, но присесть на корточки я давно не могу и растапливал его лет десять назад. Из кухни тянет дымом – и тут же срабатывает пожарная сигнализация.

– Вот черт! – злюсь я.

Ченс уже не маленький мальчик, и в моем присутствии позволяет себе и более крепкие выражения. Не знаю, стоит ли упоминать об этом, когда буду исповедоваться отцу Джеймсу.

– Сиди, дед, я все сделаю.

Не буду врать, я завидую легкости, с какой Ченс убегает на кухню. Сам я даже пошевелиться на диване не могу, сколько бы ни пытался. Я слышу ругательства, потом срабатывает кран и раздается шипение воды. Мой праздничный обед отправляется в мусорное ведро. Спасти его Ченс и не подумал.

Ченс возвращается, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Вот видишь, дед! Именно поэтому мы хотим, чтобы ты переехал. Жить в одиночку небезопасно. Сам знаешь! Я вообще не понимаю, почему ты хочешь жить здесь.

На языке крутится ругательство, но я сдерживаюсь, спасибо святому Иосифу.

– Ты и не поймешь.

– Попробуй объяснить.

Тон его говорит об обратном. В нем только снисходительность, больше ничего. Поэтому я ничего не говорю. Я не говорю, что Дженни умерла, но память о ней живет здесь, в этом доме. Если я перееду, исчезнет ее прошлое, ее история, исчезнут все наши общие воспоминания. Словно ее никогда не существовало – словно она жила только в моем воображении, а воображение у меня уже не такое острое, как раньше. Ченс склоняет голову набок, словно зная, о чем я думаю.

– Оставаясь здесь, ты не вернешь ее, дед…

– И тебя с днем рождения… Или ты об этом забыл?

Ченс поправляет галстук:

– Конечно нет, дед. Я потому и пришел.

Но при этих словах он не смотрит на меня, и это о многом мне говорит.

– Ну и кому это понравится? – восклицаю я. – Мне стукнуло сто лет, а мой единственный родственник об этом даже не помнит. Все, зачем ты пришел, – это заставить меня выехать из собственного дома.

– Неправда. А если бы и так, не считай меня эгоистом. Я предлагал оплатить сопровождаемое проживание, ты забыл? Такие дома не бесплатны, помнишь? Я готов был потратить собственные деньги, заработанные тяжелым трудом.

– Оставь свои деньги себе. А я оставлю себе свой дом.

Ченс и его деньги. Вечно твердит, как много он работает. Сколько у него денег. Но я вижу, как он смотрит на мои бейсбольные трофеи – дождаться не может, когда их можно будет продать в ближайшем магазинчике для болельщиков.

Он каждый раз так смотрит на мой дом. Взгляд его останавливается на поблекшей фотографии Дженни на каминной полке. Я всегда думаю, вспоминает ли он о своей первой жене, которую бросил ради симпатичной девчонки намного моложе, или о второй жене, которую оставил ради третьей, еще более красивой и молодой. Но он переводит взгляд на мою любимую перчатку – ту самую, которой я пользовался всю карьеру. Он надевает ее и ударяет кулаком по ладони, словно она ему принадлежит.

– Плохо, что ты играл до появления свободных агентов, – повторяет он в двадцатый раз. – Сегодня эти парни зарабатывают кучу денег.

– Мне никогда не нужна была куча денег. Я играл, потому что мне нравилось. И Дженни нравилось. И детям – твоему отцу – нравилось. Этого вполне достаточно.

– Ну да, ну да, – отмахивается Ченс, даже не пытаясь скрыть отвращение. – Всех их больше нет, и, похоже, любить игру стало недостаточно.

Мне знакомо это выражение на его лице, когда он смотрит на мою перчатку, сжимая и разжимая руку, словно желая ее истребить. Ченс – мой единственный живой родственник – осматривает мои сокровища, гадая, сколько можно будет за это выручить, когда я отброшу коньки. Я прикусываю язык так сильно, что ощущаю вкус крови. А у меня ее уже не так много. Когда тело так стареет, кожа дубеет, но при этом рвется, словно мокрая бумага. Ченс, похоже, позабыл обо мне. Но тут его взгляд падает на коробку, стоящую на полу.

– А, да, – говорит он. – Я не забыл про твой день рождения, видишь? Я принес тебе подарок.

Он вскакивает с дивана. Я стараюсь не держать на него зла. Он не знает, что заставляет меня тосковать по собственной молодости. Ченс протягивает мне коробку, а когда я не пытаюсь ее взять, ставит ее на диван рядом со мной.

– Открой, дед.

Я хмуро смотрю на коробку – картон порвался, упаковочная лента ослабла. На боку написаны три имени и три адреса, каждый жирно зачеркнут маркером, каждый следующий написан более неаккуратно, чем предыдущие. Но Ченс вручает коробку так, словно она упакована в красивую бумагу и украшена симпатичным маленьким бантиком. Оказывается, что коробку даже не нужно открывать. Когда я ее поднимаю, в руках моих остается только картон. А странное электронное устройство падает и валится набок, чуть не упав с дивана на пол. Он даже в пакет его не положил!

– Что это?

– Машина электронной почты. Пожилые люди пользуются такими вместо компьютеров – это проще. Ну, то есть технически это тоже компьютер, но рассчитан только на электронную почту, так что здесь все просто. Я решил, что ты сможешь писать… кому угодно. Идти в ногу со временем, понимаешь?

Я не хочу идти в ногу со временем, и Ченс отлично это знает, как знает, что я не представляю, для чего нужна эта машина. Но я точно знаю, что его тон мне не нравится. Я не всегда понимаю, что означают его слова, но я достаточно умен, чтобы почувствовать, что он смеется надо мной.

– Мне это не нужно, – отвечаю я.

Ченс, похоже, искренне удивлен, и я на мгновение верю, что он действительно принес мне подарок на день рождения. Его голубые глаза на фоне темных волос и решительного подбородка делаются еще ярче и больше.

– Отлично, дед. Можешь делать с ней все, что захочешь. Я просто решил избавиться от нее. Мы с Джанин разбираем кладовку, и я подумал, что тебе это понравится.

Вот оно. Истина.

– Можешь идти, – говорю я. – Если только не хочешь еще что-нибудь сказать.

– Ты действительно старик! Раньше ты таким не был.

Мы несколько секунд смотрим друг на друга, и я чувствую, как его отвращение перерастает в раздражение. Впрочем, я знаю, что он просто совсем меня не понимает. И надо признать, что это взаимно. С моими мальчиками так никогда не было.

Нет, может, и было. Но мы с Дженни считали, что важно научить сыновей самостоятельности. Депрессия показала, как тяжело может сложиться жизнь. И мы учили мальчиков упорно трудиться, учиться, строить собственную жизнь, не полагаясь ни на кого, в том числе и на нас. Сразу приходит мысль, не стоило ли чаще говорить им, как я их люблю? Если бы я это делал, может, они не отдалились бы так от собственных детей?

Я должен сказать Ченсу, что люблю его. Искупить свою вину перед моими мальчиками. Но я не успеваю. Ченс приподнимает руки в воздух, словно я не заслуживаю полной капитуляции.

– Хорошо-хорошо, дед. Если хочешь, я уйду. Но машина для электронной почты… и предложение переехать с этой свалки… Ты же знаешь, я просто хочу, чтобы тебе было хорошо…

Он хватает галстук и пиджак и останавливается у двери:

– Знаешь что, дед? Мне по-настоящему грустно.

Похоже, ему хочется сказать что-то еще. Я тоже об этом думаю. Что-нибудь теплое и успокаивающее. Что-то такое, что наконец соединит нас. Но слова не успевают дойти до языка, и, прежде чем я успеваю понять, момент упущен. Ченс трясет головой, набрасывает пиджак на плечи и уходит, оставляя меня в одиночестве.

Я несу его чертову машину на кухню, открываю крышку мусорного ведра и со стуком бросаю.