Читать книгу В городе И - - Страница 6

За окном мельтешит тайга. Слегка дымчатая, стремительная. Краски лета смешиваются в одну большую яркую палитру. Бежит. Скорый поезд «Усть-Илимск – Иркутск». Тихо да ритмично грохочут колёса, купе задумчиво качаются в такт, пассажиры, рассевшись, отдыхают дорогой.

– Вам шах, коллега, – в одном из купе инженеры держат путь из Тайшета в Иркутск. Завтра будет съезд, отчёты и планы на пятилетку, а сегодня тихий тёплый денёк за партией в шахматы.

– Вася, не трогай мяч, приедем к бабушке – там и надуешь, – рядом в купе семья с тремя детьми стремится поскорее оказаться из Лесогорского посёлка в городе – покупаться в Иркуте, поесть мороженое на острове Юность, покататься на корабле по Байкалу.

– А где тв… ше…ть лет на Больш.... к…ном

… гд… мен… се..о…ня н… на…

Маленький серый переносной магнитофон с лиричным именем «Весна» как бы не горел сильным желанием петь, крутил плёнку с трудом, выдавая из себя вместо слов одно жужжание.

– Ну вот, приехали. А мы в Саяны как пойдём с таким? Ни музыки, ни песни, – негодующе вздыхал хозяин прибора.

– А дерут за такую кассету как за гитару. Ого, – добавил его друг, а кассета словно старательный пионер всё ещё стремилась удивить своими возможностями – смачно чавкала гитарными рифами как арбузной коркой.

Один из студентов стал крутить диск вагонного приёмника. Ведь как без музыки? Без неё ни похода, ни поездки, ни жизни, ни минуты. Без знаний истории партии можно и даже зайцем разок на трамвае проехать, но уезжать на каникулы без музыки – это свинство.

Вагонообразующий радиоприёмник молчал.

– То ж он сгорел ещё в прошлом году, – утвердительно покачал головой второй студент. – Бахнул прямо посреди ночи, спали как в лесу – с запахом дыма. Я этот поезд наизусть знаю.

И тишина. Как в тайге. Хоть бери и беги на ближайшей станции сломя голову искать радиолюбителей и выкупай за любые деньги новый приёмник. Хотя бы радиоточку что ли.

Студенты приуныли. Разложили из кошелька копейки на столе, стали играть в выдуманные шашки.

Вдруг из открытых окон сквозь уханье колёс полилась тонкая ниточка гитарных переливов.

– Помнишь ли, товарищ,

этот дом?

Нет, не забываешь

ты о нем.

Я скажу, что тот полжизни потерял,

Кто в Большом Каретном не бывал…

Голос. Чистый. Правда, как живой. Басистый. Таких и на пластинках в ДК «Железнодорожник» не встретишь.

– Вон, глянь, у людей какая запись чистая. Хрусталь! – оживился один из студентов, ухом уже отправившись в поиски источника звука по вагону.

– Надо пойти спросить где брали.

Схватив из авоськи пару яблок, – на обмен, два друга устремились. Отдыхающий народ тихонько полёживал на своих местах, замерев, как морская фигура из детской игры.

– Ой, извините, мы думали у вас Высоцкий поёт, – отодвигая по очереди дверцы купе без стука, смущались студенты и двигались далее.

Дверца одного из купе словно парадный вход в музыкальный театр оказалась пригласительно открыта

«Да это слушать невозможно. Кто ж так записывает? Нельзя ж так с песней» – пять минут назад укоризненно качал головой баритон, прислушиваясь к попыткам молодёжи послушать Высоцкого.

Двое тихонько заглянули за дверцу купе и тут же замерли. Онемели. На нижней полке сидел сам Владимир Высоцкий.

– Не покупайте музыку из рук.

Она не слишком чистая… – хулиганисто ухмыляясь, пропел он, мимоходом посмотрев на нежданных гостей.

Из своих купе повыглядывали люди. Мальчик, что ехал в своё счастливое лето, позабыв о мячике, стоял в коридоре, разинув рот.

– А за окном тайга, Сибирь и музыка гуляет.

И шаркает мне звуком по ушам… – продолжал мелодично выводить аккорды музыкант, приветствуя туристов доброй полуулыбкой.

Ребята пришли в себя и, не отрывая взгляд от Высоцкого, стали шарить по карманам.

– Вы… Да это даже не моя кассета. Я прям на станции выкину, – восторженно оправдывался один из студентов, пока второй распрямлял в ладошке помятый билет. – Владимир Семёнович, да как же это здорово, что вы у нас. Не верится.

– А распишитесь, пожалуйста, на память. Ваши песни с нами везде, да. На заводе, на кухне за завтраком. Вот, в горы пойдём…

Владимир Семёнович взял в руки билет, снова по-хулигански ухмыльнулся, найдя чистый уголок для своей подписи. Билеты, справки, чужие фотографии, проездной на метро, медицинская карта. Ему не привыкать.

– В горы это замечательно. Какие горы у вас тут? Свирепые? – поинтересовался он, не теряя зрительный контакт с удивлёнными студентами.

– Добрые. Красота неземная. Аж дух захватывает. Как ваши песни.

Вагон всей очередью с двух сторон, не сговариваясь, выстроился у купе, выставив в руках бумажки как талончики на подпись. Школьница Ира, ехавшая поступать в пединститут, только и нашла у себя страницу для заметок в учебнике по педагогике за пять копеек и спешила протянуть её на автограф.

– Удачно поступить вам, Ирина. Учителя – наши путеводители на дороге жизни, – не задавая лишних вопросов, взглянул Владимир Семёнович на корешок книги и резво черканул своё имя.

Поезд ехал дальше. И уже не было слышно стука колёс. Только летний ветер посвистывал из окон и вагон окидывал чистый звон гитары, соединяя в себе ласковый баритон. «В «Зиме» надо выйти» – про между прочим, пробросил Владимир Семёнович своим спутникам, когда народ разбрёлся по своим купе, – «Сфотографируемся. Я Жене Евтушенко фотографию отдам. Порадуется родным просторам».

Путешествие Высоцкого по просторам Приангарья только набирало обороты. Летом 1976 года.

Он прилетел в аэропорт Иркутска 14 июня. Прохладные дни висели над Приангарьем. Дня два назад прошёл проливной дождь, утянув тёмные тучи куда-то за Байкал. В лицо дул ветерок, немного тёплый, как-никак лето. Владимир Семёнович вышел на трап, накинув на плечи куртку, осмотрелся вокруг. В Сочи передают плюс тридцать, в Одессе плюс тридцать пять, в Париже двадцать пять. А здесь какое-то ленивое лето, притворившееся осенью. Сибирь, что тут скажешь. Но ничего. Когда погода не идёт в ногу со временем в этом даже есть своё явное очарование. Пассажир особой важности прошёл через здание аэропорта, собирая на себе взгляды служащих аэрогавани. Не верили. Ведь нигде афиш о приезде Высоцкого не было, да и куда ему до нашей скромной провинции. У него и в Талине гастроли, и в Узбекистане, и фильмы с ним один за другим, недавно вышел радиоспектакль «Мартин Иден». И вдруг – Иркутск. Нет, не бывает. И тем не менее. Он шёл к выходу, держа в руках из багажа только гитару и более ничего. Владимир Семёнович без неё как без рук, как без кожи, как без сердца.

– Ну, здравствуй, Володенька! – обнял его тут же на выходе в город давний друг Вадим Туманов. Друг для друга они просто Вовка и Вадька, а для других артист и золотопромышленник. Охотливый до всего нового или забытого старого Владимир Семёнович сразу принял предложение друга Туманова приехать и посмотреть – где то самое золото добывают, откуда есть пошёл Иркутск. Нет, это не Иркутск, это целая плеяда мест и впечатлений. Ехали от аэропорта улицами: зеленеющими, скромными.

– У вас тут хоть воздухом можно дышать, – замечал Высоцкий, разглядывая город в окно, – в Москве уже совсем не осталось былого. Ниже десятого этажа строить не хотят. А деревянные дома? Подумай, Вадим, я деревянный дом уже не помню, когда видел в Москве. А тут, глянь, такая тишь да гладь, Божья благодать.

Модный, современный. Он всё равно тянулся к тихой, умиротворённой жизни.

Туманов закивал.

– Да ладно город. Сейчас на Байкал поедем. С ветерком. Час в пути и уже там.

Уютно Высоцкий пристроился в кресле, закрыл глаза. Вот это жизнь – всего лишь час и уже нет ни цивилизации, ни спешки, ни суеты. Всего лишь час и сибирское мое.

– Теперь я понимаю, почему Вампилов стал писать. Тут невозможно не взяться за ручку, листы. Невозможно, – так и не открывая глаза, всё говорил Владимир Семёнович, прокручивая в голове какие-то весёлые аккорды. Вот так живёт он, ничего не подозревающая нота попадёт в голову, поживёт сутки, другие и так разрастётся до мелодии, а на неё, как пчёлы на мёд, слетаются слова, фразы. И так она, та песня, ещё неделями, месяцами может не родиться, не выльется на бумагу, а потом раз – и вся страна её поёт вечерами во дворах. Владимир Семёнович только потянулся в карман за записной книжкой да ручкой, вот, кажется, первые полкилометра Байкальского тракта нарисовали в голове четыре связанные друг с дружкой строки, но быстро всё успокоилось. Значит, ещё не созрело.