Читать книгу Введение в философию науки. 15 лекций - Сергей Александрович Лебедев - Страница 5

Это была первая попытка построения философии науки как результата самосознания самой науки, ее собственными средствами (т. е. путем эмпирического исследования реальной науки, ее содержания, структуры, методов и развития). Она была предпринята представителями первого позитивизма (Конт, Спенсер, Милль). Для постановки вопроса о новом понимании предмета и метода философии науки к 30-м гг. XIX в. уже имелись определенные социокультурные основания и предпосылки. К ним относятся:

1) резко возросшая к тому времени (даже по сравнению с XVIII в.) относительная самостоятельность науки как подсистемы культуры;

2) массовая ориентация новой европейской науки (science) на результаты экспериментов и систематических наблюдений («факты») как на свой фундамент;

3) тесная связь science с практикой, с применением результатов науки в технических и технологических целях;

4) высокий престиж науки в обществе, в том числе и с точки зрения понимания ее огромного мировоззренческого значения.

Основными задачами научной философии науки, по мнению первых позитивистов, должны были быть:

1) создание общенаучной картины мира путем обобщения содержания науки своего времени;

2) создание общей методологии науки путем обобщения реальной познавательной деятельности ученых из разных областей наук; в основе построения такой методологии должно быть исследование того, как ученые в разных науках получают факты, законы, теории и каким образом обосновывают их;

3) создание теории социальных функций науки путем эмпирического исследования реальных взаимосвязей между наукой и обществом.

С точки зрения позитивистов, различие между прежней философией науки как эпистемологии и новой (позитивной) философией науки столь же кардинально и принципиально, как различие между натурфилософией и физикой, или как различие между философией общества и научной социологией, которую еще только предстоит создать. В одном случае мы имеем дело с общими умозрительными рассуждениями (с позиций определенной философии) о том, какими должны быть природа, общество или наука, а втором – с установлением и описанием того, какими они действительно являются. Очевидно, что это абсолютно разные задачи. Первые попытки реализации нового понимания философии науки выразились а) в построении Г. Спенсером общей научной картины мира его времени, в классификации наук и написании их истории; б) в разработке эмпирико-индуктивистской методологии научного познания (О. Конт, Дж. Ст. Милль); в) в программе конкретно-научного исследования законов функционирования общества («социальная физика» – О. Конт).

Согласно модели научного познания, первых позитивистов источником, основой и критерием истинности научного знания может быть только эмпирический опыт (данные наблюдения и эксперимента – «факты»). Методом же открытия и обоснования научных законов (под которыми имелись в виду причинно-следственные законы) считался индуктивный метод. Однако это должна быть не перечислительная индукция, а индукция через элиминацию различных гипотез, претендующих на звание причинного закона, путем сопоставления этих гипотез с данными опыта и отбраковки ложных гипотез. Дж. Ст. Миллем был разработан ряд таких индуктивных процедур отбора, получивших название «методов установления причинно-следственных связей»: метод сходства, метод различия, объединенный метод сходства и различия, метод остатков, метод сопутствующих изменений. Эти методы были подробно изложены Миллем в его знаменитой работе «Система логики силлогистической и индуктивной». Методы Милля явились достаточно четкой логической экспликацией концепции индуктивного метода Ф. Бэкона. Однако уже к концу XIX в. для большинства ученых и философов (в том числе и самих позитивистов) стала очевидной несостоятельность эмпирико-индуктивистской модели научного познания при ее сравнении с реальной деятельностью ученых. Основываясь на материале истории науки, а также функционирования современной науки, критики индуктивистской модели показали, что: а) реальное научное познание не обязательно и не всегда начинается с данных наблюдения и эксперимента (например, в математике и теоретическом естествознании); б) открытие научных законов и теорий осуществляется не только с помощью индукции, но и с помощью многих других методов (гипотезы, аналогии, интуиции, идеализации, конструктивного мышления и др.); в) по своим логическим возможностям любая индукция, в том числе и индуктивные методы Милля, принципиально не способна быть средством доказательства истинности научных законов (в том числе и причинных), а в лучшем случае – только способом подтверждения их истинности или доказательства вероятности этой истинности.

Эти критические аргументы стали основой возникновения нового направления в позитивизме – эмпириокритицизма (или второго позитивизма) (Э. Мах, П. Дюгем, А. Пуанкаре и др.). Они справедливо отмечали тот факт, что процесс открытия научных законов и теорий – это вообще не логический, а весьма сложный психологический и творческий процесс, в котором существенную роль играет продуктивное воображение ученого, а также его интуиция. Это относится не только к естествознанию, но и к математике. Анализ творчества таких ученых, как Г. Галилей, И. Кеплер, И. Ньютон, А. Пуанкаре, Г. Кантор, Дж. Максвелл, Л. Больцман и др., свидетельствовал об этом весьма убедительно.

В рамках второго позитивизма было четко осознано, что путь от фактов (данных наблюдения и эксперимента) к научным законам и теориям не является ни строго однозначным, ни чисто логическим. Внимательный анализ таких общепризнанных научных теорий, как, например, классическая механика И. Ньютона, термодинамика, молекулярно-кинетическая теория газов Л. Больцмана, показывал, что их содержание не только не могло быть индуктивным обобщением эмпирических фактов, но что оно вообще не может быть выведено из данных опыта. Дело в том, что в состав любых научных теорий, в том числе физических, всегда входит определенное множество идеальных объектов. Например, таких как материальная точка, идеальный газ, абсолютное время, абсолютное пространство, абсолютно изолированная система, абсолютно инерциальная система, мгновенная передача воздействия на любое расстояние (принцип дальнодействия), абсолютная одновременность некоторого события во всех системах отсчета, абсолютно черное тело, абсолютно белое тело, абсолютный хаос (абсолютное термодинамическое равновесие), общественно-экономическая формация (Маркс), идеальное государство (Платон), правовые нормы (юридические теории) и т. д. А все идеальные объекты в принципе не наблюдаемы, а потому не могут быть предметом чувственного познания или эмпирического исследования. Научные теории не могут быть логически выведены из опыта, они создаются конструктивной деятельностью мышления в качестве надстройки над ним как его идеальные схемы. Конечно, поскольку задачей научных теорий является максимально полное объяснение имеющихся эмпирических фактов определенной предметной области, а также предсказание новых, постольку это является существенным ограничением конструктивной свободы мышления при создании теорий. Таким образом, эффективная эмпирическая интерпретация всегда имеется в виду при создании любой теории. Однако существование такой интерпретации является только необходимым условием оценки состоятельности научной теории, но отнюдь не достаточным и уж тем более не может служить критерием ее истинности.

Еще более сложным для эмпиристской философии науки конца XIX в. оказался вопрос о природе математического знания, методах его получения и обоснования и особенно о критериях его истинности. Ведь уже с построением неевклидовых геометрий (Н. Лобачевский, Я. Бойаи, Б. Риман) и их принятием математическим сообществом в 70-е гг. XIX в. стало очевидным, что математические теории имеют явно внеэмпирическую природу как в плане своего происхождения, так и в отношении своего обоснования. Их применение в других науках отнюдь не может выступать показателем их истинности. Таким критерием не может выступать и требование интуитивной очевидности их аксиом. Дело в том, что интуитивная очевидность всегда а) субъективна; б) относительна; и в) во многом является делом привычки, следствием образования сложившихся в математическом сообществе стереотипов очевидности. В частности, неевклидовы геометрии в течении длительного времени не принимались именно потому, что большинству живущих в XIX в. математиков аксиомы геометрии Эвклида казались интуитивно более очевидными, чем аксиомы геометрии Лобачевского или Римана. Однако столь же несостоятельными оказались попытки философов обосновать безусловную истинность евклидовой геометрии (и, соответственно, ложность неевклидовых геометрий) утверждением априорного характера содержания евклидовой геометрии и невозможностью для нашего сознания представить истинной какую-то другую геометрию (И. Кант). Последующее принятие математиками неевклидовых геометрий в качестве полноценных теорий привело их к необходимости пересмотра старых критериев истинности математического знания (его согласие с эмпирическим опытом и интуитивная очевидность аксиом) и выработки новых. В результате такими критериями стали считаться внутренняя логическая непротиворечивость математических теорий, их доказательность и эффективность в приложениях (не обязательно имеющих эмпирический характер). Моделями для математических теорий могли служить другие математические же теории, а их эффективность могла проявляться в решении не только эмпирических задач, но и математических проблем, а также в обеспечении развития математического знания в целом.

Анализ особенностей реального теоретического знания в науке породил в философии науки целый спектр концепций о природе этого вида знания. Это – конвенционализм, прагматизм, инструментализм, операционализм, неокантианство, логический позитивизм, лингвистический анализ языка науки и др. Все эти концепции активно разрабатывались в первой половине ХХ в. Одной из новых концепций второго позитивизма стал конвенционализм.

Это направление в философии науки, которое возникло в конце XIX – начале ХХ в. Его основоположники – Ле Руа, А. Пуанкаре, П. Дюгем и другие крупные ученые и философы. Конвенционалисты одними из первых четко осознали невозможность решения проблем истинности и объективности научного знания как с позиций эмпиризма, так и с позиций философского рационализма (априоризма или интуиционизма). С их точки зрения, это особенно очевидно по отношению к реальным научным теориям, которые, с одной стороны, не являются логическим обобщением эмпирических фактов, а с другой, не имеют априорного характера или каких-то окончательных и бесспорных оснований в человеческом разуме, как это полагали ранее Декарт, Кант или Гегель. Согласно конвенционалистам, во-первых, все теории являются результатом конструктивной деятельности мышления, которое по самой своей природе является творческой субстанцией. Во-вторых, как принятие, так и непринятие любых результатов мышления является делом свободного выбора субъектов научного познания и основано на их когнитивной воле. В-третьих, принятие решения об истинности тех или иных исходных понятийных конструкций является конвенциональным по своей сути для любого реального субъекта научного познания. С точки зрения конвенционалистов, апелляция к необходимости философского обоснования научных теорий лишь запутывает ситуацию, но отнюдь не способствует ее разрешению. В своей конкретной аргументации конвенционалисты обращались не только к математическим теориям, но и к теориям из области естествознания и социально-гуманитарных наук. Истина, считали конвенционалисты, это необходимая категория научного познания, но только саму научную истину следует понимать как результат соглашения между учеными, как то, что в принципе может быть пересмотрено в будущем, а не как нечто, навязанное ученым извне. При этом не имеет никакого принципиального значения характер этой необходимости, будь это Природа, Бог или априорные истины сознания (Платон, Декарт, Лейбниц, Кант и др.). Необходимо отметить, что критика конвенционализма, несмотря на его кажущуюся простоту, довольно трудна (конечно, если не поддаваться соблазну его оглупления). Дело в том, что конвенции действительно играют большую роль в научном познании (а это определения значения всех научных терминов, выбор системы аксиом, фиксация конкретной системы отсчета в физике, принятие определенной системы логических законов и правил вывода, выбор эталонов и систем единиц измерения в той или иной науке и т. д.). Без принятия ученым конкретных решений по всем этим вопросам научное познание невозможно в принципе. С другой стороны, конвенционалисты были явно не правы, когда утверждали чисто условный характер научных истин. Ибо они при этом незаконно абстрагируются: а) от существенной роли содержания познаваемых объектов при определении значений их имен и понятий о них; б) от социально-детерминированного характера принятия учеными самих научных конвенций, в) от логической взаимосвязи одних научных суждений терминов и суждений с другими, а всех их вместе – от объективно сформировавшейся системы научного языка, а последнего – от естественного языка, который составляет необходимую основу любого научного языка. Одним из новых направлений философии науки, возникшим в конце XIX – начале ХХ в. и получившим широкое распространение среди ученых, стал прагматизм.