Читать книгу Исповедь скучной тетки - - Страница 4

Подруга Клодина посоветовала мне, как водится в таких случаях, искать в расставании позитивные моменты. Нет худа без добра. Ей хватило ума выждать несколько месяцев, прежде чем бросить мне спасательный круг: она знала по собственному опыту, что поначалу ярость перекрывает все, в том числе способность здраво рассуждать.

– Только представь, тебе больше не надо разбирать его грязное белье, стирать его мерзкие трусы.

– Жак сам это делал.

– Кровать теперь целиком и полностью твоя!

– Мне это не нравится. К тому же я сплю в комнате для гостей.

– А дом! Ты можешь продать свой огромный дом, купить квартирку в городе – никаких хлопот по содержанию и куча симпатичных кафешек поблизости.

– Это дом моих детей, их детство. У каждого из них здесь до сих пор есть своя комната.

– Но они ведь уже не дети, ну согласись…

– Шарлотта будет приезжать летом.

– Да ладно! Летом… Выбери квартиру с дополнительной комнатой, это решит проблему.

– А когда внуки станут приезжать ко мне?

– У тебя их нет!

– Пока нет, но Антуан со своей девушкой уже поговаривают о детях.

– Антуан? Он даже о себе не может позаботиться!

– Просто он немного неорганизованный.

– Возьми квартиру в доме с бассейном – и им всегда будет хотеться приехать к тебе. А по вечерам они будут убираться восвояси.

– Я пока не готова расстаться с домом.

– А его родственники! Ты же ненавидишь свою золовку, разве не так? Эту королевишну с ее спиногрызами.

– О господи! Я же тебе не рассказывала! Я ей дала от ворот поворот.

– Да что ты!

– Ага, через пару недель после ухода Жака.

* * *

Однажды вечером в пылу разговора сестра Жака пожаловалась, дескать, у нее нет никакой жизни, нет возможности расслабиться, нет ни минуты для себя любимой, и Жак ляпнул ей, что мы могли бы время от времени приглядывать за ее детьми, давать ей передышку. Помню, как почувствовала сильную боль в груди, услышав это его предложение. Жасинта стала матерью, когда ей перевалило за сорок, таков был ее выбор – тратить молодость на воспитание детей она считала глупым, – и теперь у нее были два монстрика, которым все всегда дозволялось, которые не проявляли уважения ни к вещам, ни к людям, хватали все подряд без спроса и не считали нужным вести себя прилично. К ним относились как к божествам, и это, похоже, освобождало их от соблюдения всяких правил и ответственности за их нарушение. Жасинта не стала ждать, когда мы подтвердим, что готовы посидеть с детьми, и в следующую среду нарисовалась у нас на пороге с сумкой, набитой всем необходимым для малышей на долгий вечер. Сама она отправлялась на горячую йогу и ужин с подругами в модном баре.

С тех пор она заявлялась к нам каждую среду без приглашения, даже если у нее не было ни йоги, ни фитнеса. Добрый мой Жак так и не посчитал нужным сказать ей, что вообще-то невежливо было настолько вольно трактовать выражение «время от времени», превратив его в «каждую среду без исключения». Этой повинности мы избежали всего два или три раза, когда мне удавалось вытащить Жака в ресторан… в 16:30. Мои дети тоже когда-то были маленькими, но у меня и мысли не возникало выкроить часок, чтобы позаниматься каким-нибудь спортом, – видимо, это абсолютно вылетело у Жака из головы, когда он говорил мне на полном серьезе: «Ей нужна передышка. Не забывай, у нее двое маленьких детей, а это непросто. И потом, Жоржа почти никогда не бывает дома». В любом случае, даже если ее дорогой Жорж был дома, у него никогда не находилось времени, чтобы приглядывать за собственными детьми. Так или иначе, я почти два года выполняла волю Жака отчасти потому, что не знала, как отказаться, отчасти потому, что мне хотелось перебороть непослушание этих детей.

Поскольку Жасинта оказалась на линии фронта, когда я сбросила свою бомбу в «Фейсбуке», она сочла разумным в ближайшую среду не появляться. Наверняка мать уговорила ее, во имя женатого на мне божества, не доверять детей саботирующей семейные встречи истеричке. Бабушка с дедушкой никогда не оставляли внуков у себя, поскольку у них уже не было сил бегать за детьми и отдирать их от занавесок. Еще через неделю, наплевав с высокой колокольни на мое состояние, Жасинта появилась на пороге в обычное время, аккурат перед ужином, разумеется с собранной для длительных вечеров сумкой.

Она раздраженно позвонила несколько раз в дверной звонок и растаяла от счастья, когда увидела, что я открываю.

– О боже! Я уж было испугалась, что тебя нет дома. Слава тебе господи! МАЛЬЧИКИ, ХВАТИТ БЕГАТЬ, ИДИТЕ СЮДА, ТЕТЯ ДИАНА ДОМА!

– Вот только у тети Дианы сегодня нет никакого настроения с ними сидеть. Терпение мое на исходе, и я вполне могу их прибить.

– Но тебе же уже лучше?

– Вовсе нет.

– А выглядишь ничего.

– Это обманчивое впечатление.

– Окей, понятно. Смотри, я сначала на занятие, потом немного перекушу с девчонками и тут же вернусь. Я даже на вечеринку не останусь.

– Нет, не сегодня, Жасинта, извини. Я не смогу. Надо было позвонить заранее.

– Но я пятьдесят раз звонила! Ты не отвечала!

– Потому что у меня нет желания ни разговаривать, ни принимать гостей.

– Понимаю, но это глупо, очень глупо. Я была так рада, что смогу наконец посвятить себе один вечер, ну хоть какое-то время. Иногда я задаюсь вопросом, как еще не сошла с ума. Кручусь-верчусь с утра до вечера, и Жоржа вечно нет дома.

– Да, понимаю тебя. Я через все это прошла, ведь у меня трое детей. И никакой тети, которой я могла бы каждую неделю сдавать детей, у меня не было. Мне никто никогда не помогал.

– Я считаю совершенно глупым, что за ваш разрыв приходится расплачиваться детям. Ведь для них это тоже особый день недели.

– А ты поезжай к своему брату! Он же не умер!

Тут она состроила такую козью морду, что стала похожа на свою мать.

– Что ж, выбора нет, пропустим еще одно занятие. Знала бы, не стала бы их забирать так рано. Супер! А дома и поужинать нечем… ОКЕЙ, МАЛЬЧИШКИ, УЕЗЖАЕМ, ТЕТУШКА СЕГОДНЯ НЕ МОЖЕТ!

– Надеюсь, ты найдешь кого-нибудь надежного, кто бы за ними приглядывал.

– Кого-нибудь надежного?

– Да, думаю, что с меня довольно.

– Серьезно? Ты и нас сливаешь? Я в шоке! Мадам разводится, жизнь остановилась, все кончено, пошли вы все к чертям, убирайтесь!

– Это я в шоке от того, как нагло ты приезжаешь сюда каждую неделю, чтобы сбагрить мне СВОИХ детей, приглядывать за которыми предложил ТВОЙ брат, а не я, НЕ Я, но, несмотря на это, именно я занималась ими почти КАЖДУЮ неделю в течение двух лет, ДВУХ!

– Поверить не могу! Все это время я думала, что ты с удовольствием это делаешь!

– Да, но я делала бы это с еще бо́льшим удовольствием, если бы присматривала за ними время от времени, как тебе и было предложено.

– Но что для тебя один вечер в неделю?

– То же, что и для тебя! Абсолютно то же самое!

– Твои дети уже разъехались!

– Так это дети и твоего брата тоже! К тому же Жак не один, они вдвоем!

– Ладно, забудь, возвращаюсь домой, к черту занятия, нет так нет. Даже если я вскоре скопычусь, ничего страшного, ведь наша мадам желает проводить все вечера в одиночестве.

– ЭЙ ТЫ, ЖИРНАЯ КОРОВА! ЭТО НЕ ТЕБЕ ПЛОХО, НЕ ТЕБЕ, А МНЕ! МНЕ! Я НИКОГО НЕ ДОНИМАЮ, А МЕНЯ ДОНИМАЮТ ВСЕ: ТВОЙ БРАТ, ТЫ, ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ. ДА ПОШЛО ВСЕ! ПОСТУПИ КАК ВСЕ – НАЙМИ НЯНЮ! ТЫ ВОТ СИДЕЛА С МОИМИ ДЕТЬМИ, КОГДА КАЖДЫЙ ВЕЧЕР БЫЛ В ТВОЕМ И ТОЛЬКО ТВОЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ? ВЕДЬ НЕТ, НИКОГДА, НИКОГДА, НИ ЕДИНОГО ХРЕНОВА РАЗА! ЧЕМ ТЫ ЗАНИМАЛАСЬ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР, ХРЕНОВА ТЫ ЭГОИСТКА? А?

* * *

– Не надо было мне так сквернословить при детях.

– О боже! Как бы мне хотелось при этом присутствовать…

– Погоди, это не конец. Захлопывая за ней дверь, я услышала шепоток типа «Бедный мой брат, понимаю теперь…», что-то в таком роде. Меня это взбесило.

– Вот стерва!

– Тогда я снова открыла дверь и крикнула ей вслед: «Эй, жиртрест, ты слишком старая и слишком толстая, чтобы носить легинсы! Верблюжья лапка видна!»

– Она носит легинсы вместо брюк?

– Йес, мадам, еще и с рисуночком.

– Надеюсь, тебе полегчало?

– Нисколько. Закрыв дверь, я рухнула на пол и проревела весь вечер.

– Это нервы.

– Но все равно я буду скучать по этим двум сорванцам.

– Ладно, все это печально. Но мы что-нибудь придумаем.

Усилия Клодины оказались напрасными, уход Жака пользы мне не принес: Жак сортировал и выносил мусор, делал компост, часто готовил еду – и получше, чем я, – закупал продукты, оплачивал счета, помнил о важных встречах, никогда не опаздывал, опускал стульчак унитаза, любил вино и хорошую еду, моих подруг, а по субботам приносил мне в постель маффины со злаками и орехами. В плане быта у меня не было повода радоваться его отсутствию, не считая некоторых мелочей. «Другая», должно быть, уже видит в своем любовнике еще и отличного многозадачного партнера. Оттуда ему вряд ли позволят сбежать. Когда тщательно выбираешь мужа, то не хочешь его ни с кем делить.

– Тебе, наверное, опротивело двадцать пять лет слушать одни и те же истории?

– Нет, он классный рассказчик.

– Тогда он плохо одевался.

– Нет.

– Храпел?

– Нет.

– Вонял?

– Нет.

– Даже когда спортом занимался?

– Даже тогда.

– Он был неорганизованным?

– Я более неорганизованна.

– Он никогда не слушал твои рассказы, только делал вид, что ему интересно?

– Это не так.

– Он мыл по субботам свою тачку у гаража?

– Он никогда ее не мыл сам.

– Надевал носки с сандалиями?

– Нет.

– И всегда был спокоен?

– Будто никогда не умрет.

Когда мы перебрали все, у меня возникло ощущение, что я зависла над бездонной пропастью. Каждый изъян, которого в нем не оказывалось, подчеркивал мое собственное несовершенство, и в конце концов я убедилась, что все эти годы была недостойна человека, женившегося на мне, судя по всему, скорее из жалости, чем по любви.

– Так, ты преувеличиваешь, это никуда не годится. Ты сейчас в той стадии переживания горя, когда превозносишь своего бывшего, боготворишь его и уничижаешь себя. Это нормально, не бери в голову, скоро пройдет. Таким замечательным он, конечно, не был, ты это поймешь на стадии отрешенности. А пока придумаем еще что-нибудь.

– Бесполезно.

– Это поможет убить время. Потому что времени тебе понадобится, судя по всему, немало – не похоже, что он скоро станет говнюком в твоих глазах.

– Он никогда не станет говнюком.

– Возможно, надо подумать о радикальных средствах.

– Например?

– Есть почти стопроцентный способ перевернуть игру.

– Пф…

– Но я уверена, что это не в твоем духе. Я знаю очень многих, кто проделал такое, но это не в твоем духе, и навязывать не буду, к тому же я не поручусь, что все выйдет как надо.

– Что за бред ты несешь?

– Жак, быть может, не такой уж идеальный супруг, дорогая моя.

– Да, он обычный человек, но для меня всегда был безупречным джентльменом.

– Глупости! Он изменял тебе, вел двойную жизнь! А потом еще и обвинил тебя в том, что ты скучная!

Я думала, чем больше повторяешь какие-нибудь слова, тем они сильнее затираются, мельчают, становятся обмылками, выскальзывающими из рук, а они, наоборот, обрели невероятно разрушительную силу и теперь растекались внутри меня нефтяным пятном. Скучная, как унылый пейзаж.

– Подлый прием, очень подлый, да ты просто…

– Кто? Ну давай же! Кто я? Встряхнись! Разозлись на меня! Ради тебя я потерплю! Разозлись на меня, разозлись хоть на кого-нибудь! Жак твой не вернется, все кончено, дорогая моя! Он ушел к своей тридцатилетней шлюшке!

– Ты говоришь так, потому что сама обломалась и Филипп не вернулся к тебе!

– Но твой дорогой Жак тоже не вернется, ты отрицаешь действительность, бедняжка моя, хватит мечтать, уже не один месяц прошел! Он такой же говнюк, как другие, и так же, как и другие, предпочитает свежую плоть.

– У него сейчас трудный период, это всего лишь интрижка.

– НЕТ! Он ушел к ней жить! Алло, Хьюстон! Он ушел, Диана, очнись!

– Но мы женаты…

Тут она попятилась, будто я сказала, что у меня лихорадка Эбола.

– Окей. Но давай сейчас раз и навсегда кое о чем договоримся: прекрати твердить об этом, в офисе на обеде над тобой уже все смеются.

– Кто? Из-за чего?

– Рассказывая о своем разрыве с Жаком, ты всегда подчеркиваешь, что вы по-прежнему в браке.

– Но мы еще женаты, разве это ничего не значит?

– Нет, Диана, ничего это не значит. Если разлюбил, то разлюбил, и никакой брак тут не поможет. В браке нет ничего волшебного, ни от чего он не защищает.

– Но супружеские союзы крепче, они дольше держатся, есть же такая статистика!

– Статистика никогда не учитывает любовь, моя дорогая!

– Какая ты циничная, Клодина, это печально.

– А ты, Диана, оторвана от жизни, ты «не в сети», и это печально.

В век технологий, что управляют нашей жизнью и обновляются с регулярностью смены времен года, матерям не привыкать слышать в свой адрес «ты не в сети» в прямом и переносном смысле. Так что подобное обвинение я проглатываю на раз-два. Пустяки.

Я притащила свою тушку (скучной замужней женщины «не в сети») в ресторан, где меня ждала моя милая дочка Шарлотта, будущий ветеринар, большая умница (даже не верится, что я ее мать). С тех пор как ушел ее отец, она стала частенько встречаться со мной, чтобы подбодрить. Моя дочь – прекрасная самоотверженная душа – хотела спасти весь мир. Впрочем, я подозреваю, что она выбрала ветеринарную медицину, поскольку животные более наивны. Стоит их пожалеть, немного приласкать – и они тут же доверяются нам, подобно тому, как легковерные люди попадают под влияние всяких гуру, с той разницей, что от животных в ответ мы получаем безграничную, безусловную привязанность.

Любезного официанта, который резво подскочил и предложил аперитив, я, вопреки собственным привычкам, попросила принести большой бокал белого вина. Мне нужно было настроиться, ведь предстояло разыгрывать из себя мать, которая держится молодцом.

– Привет, мама!

– Привет, красотка моя! Как экзамены?

– Э-э, сессия еще не началась.

– Точно, прости, я слишком рассеянная. Тогда как твои дела?

– Все супер.

– С отцом говорила?

– Да.

– Когда?

– Кажется, позавчера.

– У него все в порядке?

– Да, да, все хорошо.

– Ну и славно.

Для встреч с детьми я разработала повестку дня, которой неукоснительно придерживалась: учеба или работа, Жак, личная жизнь детей, ближайшие планы. Так я ничего не забывала, и складывалось впечатление, что мы можем безболезненно говорить обо всем на свете, в том числе о нем. Поначалу я даже писала шпаргалку на руке.

– Перед приходом сюда я заскочила домой и увидела, что ты расколотила диван.

– Хотела его вынести, а он в дверь не проходил, вот я его и разломала.

– Можно же было разобрать.

– Да ну, разбирать – это сложно. А кувалдой я быстро управилась.

– Ты другой диван заказала?

– Пока нет.

В моем подсознании, где-то очень глубоко, засело, что не надо выбирать новый диван, не посоветовавшись с Жаком.

– Тогда зачем нужно было торопиться выносить старый?

– …

– Я подумала, не пройтись ли нам по магазинам?

– Тебе что-то нужно?

– Нет, просто предлагаю немного прошвырнуться. Когда захочешь.

– Ладно.

– Когда тебе плохо, покупка какой-нибудь вещицы всегда идет на пользу, правда же?

– А тебе плохо?

– Мама!

– Слушай, у меня идея: отпрошусь-ка я с работы на вторую половину дня. Ты свободна?

* * *

Девушка, помогавшая мне выбрать джинсы, сама носила жутко узкие. Теоретически ягодиц должно быть две, но у нее они превратились в одну со швом посередине, который с трудом удерживал всю эту мясистую плоть. Я не осуждаю, а лишь констатирую факт.

Она хотела, чтобы я примерила скинни – плотно облегающие, похожие на легинсы джинсы: передок в них так откровенно не выделялся, как в легинсах, но фигура менее уродливой не становилась. Шарлотта за спиной у продавщицы показывала протестующий жест всякий раз, когда не одобряла ту или иную модель. Для меня идеалом джинсов оставались те удобные и сексуальные, как в рекламе Levi's восьмидесятых годов на юной леди, прекрасно чувствовавшей себя «не в сети».

В зеркале примерочной, в беспощадном неоновом свете, моим глазам, «омытым» двумя бокалами белого за обедом, предстало мое тело во всем своем убожестве. Несмотря на потерянные в последние недели килограммы, ноги казались тяжелыми, дряблыми, непригодными к ношению тела. На толстом и тоже дряблом животе морщинилась блузка. Грудь, слишком маленькая, чтобы выступать вперед или вызывать желание, целомудренно скрывалась под тканью. Во всем читалась скукота: в моей бесформенной фигуре, тусклых волосах, в темных кругах под глазами, в блеклой одежде, неброском макияже. Понятно, почему такой мужчина, как Жак, стал умирать со скуки, ведь ею пропитана каждая клеточка моего тела.

Я опустилась на пол, в грязь, оставленную всеми, кто побывал здесь до меня. Я не могла ни двигаться, ни говорить. Боль пригвоздила меня к земле, будто сила притяжения вдруг утроилась. В проеме под дверцей примерочной я видела ноги людей, продолжавших спокойно жить. И завидовала. Раз уж я в жизни ничем не выделялась, то могла бы хоть в смерти отличиться: никогда не слышала, чтобы кого-нибудь нашли бездыханным в примерочной, сраженного собственным уродством.

Когда я перестала выходить и откликаться, Шарлотта пролезла ко мне в кабинку. Ей пришлось чуть ли не ползти, чтобы не ободрать себе спину. Она присела рядом со мной и, не говоря ни слова, по-женски меня обняла. Моя Шарлотта, моя малышка. В ее молчании я угадывала: «Все будет хорошо, мама, все будет хорошо, я люблю тебя, мамочка». Она старалась не дышать, словно тоже хотела исчезнуть. Ни о чем не спрашивая, она погружалась вместе со мной в зыбучий песок. И от этого возникало желание повеситься.

– Ну что, размер подходит?

– Супер.

– А как тебе скинни?

– Тоже супер.

Тут меня разобрал безумный смех, накатил так же внезапно, как недавно уныние. Я содрогалась всем телом. И чем больше пыталась сдержаться, тем сильнее хохотала. Заразившись от меня, Шарлотта тоже прыснула со смеху. То еще зрелище: обнимаются две женщины, одна из которых стоит полуголая на коленях на грязном полу магазина и вот-вот готова разрыдаться.

– Помнишь, когда ты была маленькая, то постоянно запиралась в общественных туалетах и не могла открыться?

– Пф… да!

– Каждый раз было одно и то же: я говорила тебе не закрываться, но ты это делала!

– Да уж, мне почему-то никогда не удавалось открыть задвижку. Наверное, потому что я жутко стрессовала.

– И я пролезала под дверцу.

– И даже над дверью перелезала, когда проем внизу был слишком узкий.

– Правда?

– В отеле «Шато-Лорье». Ты была в платье, так что тебе было не до смеха.

– Господи! Да, припоминаю.

Из примерочной мы вышли минут через пятнадцать со следами от уже высохших слез на лицах, продолжая хихикать над историями, которые нам вспомнились. Продавщица смотрела на нас так холодно, что можно было подумать, будто в этой сети магазинов персоналу улыбаться запрещено. Я понимаю, нет ничего смешного, когда джинсы, пошитые в Бангладеш руками нещадно эксплуатируемых работников, стоят почти две сотни долларов за пару, обеспечивая шикарную жизнь кучке бессовестных буржуа. Не до смеха, когда я сначала заявляю, что выбирать тут не из чего, а потом покупаю эти самые джинсы.

Клодина, не увидев меня в офисе после обеда, отправила мне несколько сообщений. Она просила перезвонить, поскольку ей надо было сказать что-то очень важное.

– Прости меня.

– И ты прости.

– Но это не то важное, о котором я хотела с тобой поговорить.

– Конечно, нет. Ты хотела рассказать, как превратить Жака в говнюка.

– Ну не так прямо.

– И все-таки я бы хотела узнать, как это сделать.

– Не думаю, что это хорошая идея…

– Я хочу знать, выкладывай.

– Уверена?

– Да.

– Частный детектив.

– Частный детектив? И что, по-твоему, он мне расскажет, этот частный детектив? Что мой муж ушел к любовнице?

– Я же говорила, идея не ахти.

– Тем не менее ты собиралась мне ее предложить.

– Да, ведь если мы хотим сами себе помочь, то иногда неплохо узнать, что все было совсем не так, как мы думали.

– Что ты хочешь сказать?

– Черт, надо было мне помалкивать.

– Продолжай, раз уж начала.

– Ты считаешь Жака святым, но он совершенно точно не такой.

– Почему?

– Статистика не в его пользу.

– При чем тут статистика?!

– Да ты послушай!

– Ну продолжай!

– Как долго он встречался со своей Шарлен, прежде чем с ней воссоединиться?

– Думаю, раз десять, мы с Жаком это обсуждали, и каждый раз я делилась с тобой.

– Он рассказывал то, что хотел рассказать.

– Но он уже ушел к ней! Что это теперь меняет?

– Может, они два года встречались, прежде чем он решился уйти!

– Да нет же, это у него недавно! Относительно недавно. Шарлен появилась в офисе за полгода до того, как он отвалил к ней.

– Окей, с ней, допустим, недавно, что меня бы удивило, но это неважно. А если она не первая?

– В смысле?

– Думаешь, это его первая подобная интрижка?

– …

– Уже свершившегося это не изменит, детектив нужен лишь для того, чтобы сместить акценты, чтобы помочь тебе разглядеть в Жаке негодяя.

– …

– Диана?

– …

– ДИАНА?

– Я думаю.

– Ладно, не нанимай никого, это не поможет. Забей, давай забудем об этом.

– Ты знаешь что-то, чего не знаю я.

– Нет, уверяю. Просто у тебя совершенно типичная ситуация! В один прекрасный день ты поняла, что твой замечательный Жак… А ты знаешь, мне так и не удалось сосчитать всех студенточек, которых поимел Филипп.

– Я чувствую себя такой дурой!

– Да нет же, нет, это не так.

– Догадываюсь, что у тебя есть на примете кто-то с хорошими рекомендациями.

– Хочешь услышать кое-что позитивное? Мне пришла в голову великолепная мысль, из-за нее я тебе и позвонила. Это не что-то такое невероятное, но у тебя этого не было, а теперь наконец-то может случиться!

– Хм…

– То, что ты не могла делать с Жаком.

– Не знаю, что я не могла, разве что целоваться с другими.

– Ты забываешь кое о чем важном. Ты мне часто об этом говорила.

– Не соображу.

– Что, не помнишь?

– Говори уже!

– Для этого и существует твоя Клокло!

– Окей, подруга, выкладывай.

– Ты наконец-то сможешь… целоваться с языком.

– Целоваться с языком? Ты серьезно? Это и есть твое наиважнейшее дело? Да плевать я хотела на такие поцелуи!

– Вот те на! Ты сможешь целоваться с языком! ФРАНЦУЗСКИЙ ПОЦЕЛУЙ! Ты двадцать пять лет без него, это никуда не годится! Сколько раз ты говорила, как тебе этого не хватает, что мечтаешь об этом, а Жак так не целуется!

– Но это же не цель всей моей жизни!

– Да я и не ставлю перед тобой жизненную цель, я даю тебе пинок под зад! Ты умная, красивая…

– Не старайся, я ходила по магазинам.

– Никто не нравится себе в примерочных.

– Я рохля.

– Это никак не связано с французским поцелуем. Носи утягивающее белье, пока не вернешь форму, и все будет тип-топ!

– Пф…

– Диана, ты красивая, и я надеюсь, что ты в этом не сомневаешься! Ты чертовски красивая. Я бы тебя ненавидела, если бы так не любила.

– Ляпнешь тоже!

– Так! Быстро-быстро, не думая, назови мне парня, с которым ты бы хотела поцеловаться.

– Это смешно. Можно подумать, мне лет четырнадцать.

– Немногим больше, если отбросить двадцать пять лет с Жаком.

– Двадцать восемь: до свадьбы мы встречались три года.

– Еще хуже. Тебе надо с чего-то начать! Французский поцелуй чем-то похож на метровый трамплин в бассейне: начинают тренироваться с него, самого низкого, а уж потом переходят на десятиметровый.

– Забавное сравнение.

– Знаю. Ну же, имя!

– Не хочу я ни с кем целоваться!

– ИМЯ!

– ЖАНПО!

– Жанпо с четвертого этажа? Из финансовой?

– Да, а что?

– Не знаю, мне кажется, ты высоковато берешь. К тому же он женат, надо заглянуть в его личное дело.

– Ты попросила назвать имя.

– Да, да! Прекрасно! Великолепно! Пускай будет Жанпо. Он первый пришел тебе в голову. Сконцентрируйся на нем. В любом случае речь идет лишь о французском поцелуе.

– Ага, задача – легче некуда.

– Проще, чем ты думаешь. Намного проще.

– Ты начинаешь меня пугать.

– И тем не менее знала бы ты, как я права!

– Я запишу фамилию твоего детектива.

– У меня еще и хороший психолог есть.

* * *

Закутавшись в большой ворсистый плед, Шарлотта смотрела на компьютере американский сериал, который мне тоже «обязательно надо посмотреть». За последние два года я слышала от нее эту фразу раз тридцать. Я не следила за новинками со времен сериала «Клиент всегда мертв» и не видела смысла заново начинать. Да-да, я «не в сети».

– Ну как, не жалеешь, что купила те джинсы?

– Нет, милая, я очень довольна. Если скажешь, что они мне идут, я тебе поверю.

– Но они действительно тебе идут!

– Хм.

– Правда, ты потрясная для своего возраста!

– Для своего возраста.

– Нет, правда, ты просто потрясная!

– Хм.

– Уверяю тебя.

– Ты разговаривала с Клодиной?

– С Клодиной? Нет. А что?

– Она говорит то же самое.

– Это нормально. Ты же красивая. Все считают тебя красивой.

– Н-да…

– Не «н-да», а да.

– Спасибо, зайка моя, ты замечательная. А скажи, что ты думаешь о тренажере?

– Уф, он сто́ит, как чугунный мост, а народ словно помешался на них. Ты хочешь мышцы накачать?

– Наверное, нужно чем-то себя занять. А это мне не повредит.

– Ты могла бы начать бегать. Это можно делать где угодно и ничего не стоит. К тому же это модно.

Ненавижу все модное.