Читать книгу Исповедь скучной тетки - - Страница 6

Я скучная от рождения. Отвечающий за это ген проскользнул в мою ДНК еще при зачатии. Я не умею танцевать, у меня совершенно нет чувства ритма. Слух тут ни при чем – когда я была маленькой, родители показывали меня нескольким врачам, – причина оказалась в моем мозге: он улавливает звуки, но с движениями их не согласовывает. В отличие от тех, кто ритм чувствует, я обречена его угадывать. Каждый мой шаг в танце – усилие попасть в такт. Удается это крайне редко, да и то случайно. Я официально признана «неритмичной». Этот недостаток, к сожалению, невидим. Лучше бы у меня был шестой палец: от него хотя бы можно избавиться хирургическим путем.

В детстве это выглядело забавно. Я смешивалась с другими детьми, которые дергались как попало. Мои коленца на танцевальной площадке производили фурор среди публики. Зрители смеялись, держась за животы и прикрывая рты руками, мама подбадривала меня, хлопая в ладоши, и все были счастливы. В первую очередь я сама. Я выкладывалась по полной и всегда была за это вознаграждена. Как же я скучаю по той детской наивности!

Ситуация ухудшилась чуть позже, когда мама, усмотрев в моем выбивании из ритма бесспорный признак некоего артистического таланта, записала меня в подготовительный класс по джаз-балету в знаменитую школу танца Лапьер. После нескольких недель нескрываемого раздражения в мой адрес, причину которого я не понимала, преподавательница сказала маме, что ничего из меня не получится. Именно тогда в мою жизнь вошло это слово – «неритмична». В ответ мама заявила, что в любом случае обучение «дебильному кривлянию, на какое способен любой пятилетний ребенок и без всяких уроков», не стоит таких денег. Как же сильно я любила свою мать за это!

В позднем детстве мы с подружками придумывали мне специальные, как правило статичные, роли, выстраивая хореографию вокруг меня: я служила осью для кружащихся, станком для исполнения балетных па, основой для пирамид, а при необходимости даже стенкой, когда кому-нибудь не давалась стойка на руках. Со мной обращались так, как если бы я была одноногой. Великодушные подруги защищали меня от насмешек.

Когда настала пора ходить на дискотеки, я обнаружила в себе талант создавать впечатление, будто не покидаю танцпола, на самом деле там не находясь: я перемещалась между подругами, всегда отыскивая какой-нибудь секрет, который мне непременно надо было нашептать на ушко то одной, то другой, с каждой ходила за компанию в туалет, к ларьку со всякой ерундой и даже покурить тайком. Когда танцпол переполнялся настолько, что двигаться было почти невозможно, я отваживалась на несколько еле уловимых движений, которые сразу же терялись в хаотичной толчее рук и ног. В остальное время я уворачивалась от обидного «какая же ты скучная» в свой адрес так же, как другие – от обзывательств типа «толстая дура» или «прыщавая морда». Отсутствие чувства ритма, как и прыщи, скрывать очень непросто.

Всеобщее помешательство на U2 подарило мне прекраснейшие моменты жизни. Танцевать под эту музыку оказалось невероятно легко: достаточно было закрыть глаза, поставить ноги вместе и, не отрывая их от пола, раскачиваться всем телом наподобие морских водорослей, которые баюкает течение. Руки при этом болтались вдоль тела. Мое скверное чувство ритма полностью тонуло в этой вязкой атмосфере. Иногда за весь вечер не включали ничего, кроме U2. Это был кайф. В конце концов мы входили в какой-то гипнотический транс. Я до сих пор впадаю в прострацию при первых же аккордах Sunday Bloody Sunday[3], и воскресенья у меня по-прежнему ассоциируются с кроваво-красным цветом.

В студенчестве многочисленные поводы увернуться от танцев мне давало наличие дешевого пива и длинные очереди за ним. Я провозгласила себя королевой снабжения и бо́льшую часть времени проводила, курсируя между баром и местом нашей дислокации (обычно им оказывался угол, куда сваливали сумки). Я знала всех официантов. Диджеи были моими друзьями. Лучшая музыка рекой растекалась по нашим жилам, наполняла захмелевшие головы. Именно там, восторгаясь новой открывалкой для бутылок, сконструированной студентами-технарями, я повстречала Жака. Он, как и я, склонился над приспособлением, позволяющим открыть шесть бутылок разом прямо в ящике, – технический гений на службе у жаждущих выпивки. Эти ребята уж точно умели расставлять приоритеты. Я заказала пять стаканов пива. Он – шесть. И при этом еще вызвался помочь мне.

– У тебя и так уже шесть!

– Я и десять могу унести.

– Десять?

– По одному пиву на каждый палец. Как-то так.

Он сунул пальцы в пластиковые стаканы, прямо в пену, не заботясь, что туда попадет грязь с его немытых рук. Я подумала о поте, жирных волосах, козявках, микробах, разносимых монетами, ключами, рукопожатиями и т. п.

– Так я их не выроню.

– Удобно.

– Ты здесь одна?

– Нет, с подругами.

– Где они?

– Мы обосновались вон там, в глубине.

Я ткнула пальцем в дальний угол зала поверх толпы, подпрыгивающей под оглушающее «тыц-тыц-тыц», несущееся из колонок, которые вряд ли переживут этот вечер. Жак улыбнулся, обнажив идеально ровные белые зубы. Парень явно из благополучной семьи.

– У меня идея.

– Какая?

– Давай закончим с этой доставкой, а потом встретимся у входа Б.

– Чтобы покурить?

– Подышать воздухом.

– Ты не хочешь танцевать?

– Нет, я танцую как одноногий.

Это откровенное и, казалось бы, несущественное заявление предопределит мою дальнейшую судьбу: Жак, как и я, был «неритмичен». Увидев, как нелепо он двигается, чудовищно не попадая в такт, я почувствовала себя тем потерпевшим кораблекрушение, который видит, как до его необитаемого острова добирается спасительное судно. Я полюбила этого парня в первую очередь за то, чего ему не хватало. Все его прекрасные качества какое-то время оставались в тени этого недостатка, который делал его таким дорогим моему сердцу. Верь я в бога, подумала бы, что он ниспослал мне Жака в качестве извинений за то, что забыл обо мне, раздавая людям чувство ритма.

Наш первый вечер мы провели, жарко обнимаясь, как все новоиспеченные влюбленные, напитываясь поцелуями, стремясь всем телом прижаться друг к другу. Если бы тогда мне сказали, что Жак не любит французские поцелуи, я бы не поверила. Позже я пойму: у французских поцелуев, как у яйцеклеток, есть определенный лимит – когда запас иссякает, надо учиться обходиться без них. А пока наши ночи пролетали незаметно, исчезали, словно шагреневая кожа. Что такое усталость, я узнала, только когда появились дети. Разумеется, мы любили друг друга, как никто другой. И поженились, как все, раз и навсегда.

В математике минус на минус дает плюс, в биологии не все так очевидно. Когда родился Александр, я запаслась целым арсеналом средств, чтобы помочь его мозгу правильно образовывать нервные и нервно-мышечные соединения, влияющие на чувство ритма. Я купила метроном, чтобы научить сына хлопать в ладоши в такт, DVD со считалками, песенками и танцами для непрерывного стимулирования его звукового мира. В полтора года я записала его на курсы пробуждения музыкальности для родителей и детей, где обещали «развить у ребенка музыку тела». Я вытерпела шесть сеансов унижения. Так называемая «терапевт» заявила, что я не выйду с ее курсов, не «усмирив какофонию» внутри себя, – избавлю вас от того псевдопсихологического бреда, который она несла, объясняя свой метод. Меня не в первый раз пытались вылечить, но ее подход граничил с агрессией: она хватала меня за плечи, заставляя двигаться вместе с ней, хлопала у самых ушей, чтобы «пробудить» мое тело. Я решила уйти, пока она окончательно не вывела меня из себя, и сконцентрироваться на дисках, стимулирующих «гормон ритма».

В четырехлетнем возрасте Александра приняли на курс классического балета (единственные занятия, доступные для детей без присутствия родителей). Вердикт вынесли быстро: тело Александра обладало способностью подчиняться самым сложным ритмам – он был спасен.

Когда в четырнадцатилетнем возрасте сын заявил нам, что он гомосексуал, моя свекровь, как ей свойственно, долго объяснений не искала: «Надеюсь, тебя это не удивило – после всех танцевальных курсов, на которые ты его таскала». До сих пор не понимаю, как мне удалось сдержаться. Я несколько дней усмиряла свой гнев, представляя, как выкалываю ей глаза, ломаю нос или награждаю мощным пинком в живот, сминающим ее кишки. Жестоко? Не более, чем считать гомосексуальность изъяном развития.

Кстати, у Шарлотты и Антуана с ритмом тоже все нормально. Законы математики сработали!