Читать книгу Мотыльки улетают к звёздам. 1: Волк на цепи - - Страница 7

ПРИЧИНА ЖИТЬ

«Самый темный мрак…

Холодно. Тим поежился и с трудом разлепил глаза. Серый унылый потолок давяще нависал над ним, нагнетая тоску и безысходность.

Порой, чтобы сломать человека, достаточно одного: уверить, что у него нет будущего. Но страшнее, когда человек сам себя в этом уверил. Таково было положение Тима: он не верил в свет завтрашнего дня, не ждал его. Даже сейчас, очутившись по собственному выбору в кругу новых и дружелюбных людей, оставив позади бесприютную уличную жизнь и узнав о своем даре, считал, что жизнь его кончена. Новое общество вызывало лишь безразличие. Чужие души скрыты от глаз той стеной, которую он сам возвел в своей голове.

Утро, глухое и бесшумное, плавало за окном призраками облаков на выцветшем небе. Солнце бросало белые отсветы в тихую мрачную комнату, пытаясь, видимо, нащупать хоть что-то, что могло бы говорить о жизни в этих стенах. Лучи рассеивались в пыльном выгоревшем воздухе. До кровати они не дотягивались.

Четыре дня Тим боялся вылезти из своей комнаты, лежал лицом к стене, будто наказанный. Почти ничего не ел и не спал, пребывая в постоянной полудреме. Сползая с кровати, он перебирался из одного угла комнаты в другой, опять залезал на кровать, потом соскакивал с нее, волоча за собой ногу. Сидя на полу, он, бледный и с синяками под глазами, коснувшись головой стены, с медленным ритмом стучал пальцем по полу, шепча что-то и глядя в одну точку, будто лишенный рассудка. Однако рассудок его не покинул. Шептал он для того, чтобы нарушать прежде столь желанную тишину, которая теперь доводила его до чудовищных мыслей. Если ему удавалось вспомнить стихотворение или строки из песни, он тихо, будто боясь быть услышанным, нашептывал их:

…Не проснется солнце, не прогонит тени,

И не станет утра, и не станет дня.

Только сизый сумрак, стужа да метели –

Вот и все, что будет ожидать меня…

Иногда он часами смотрел в окно, не подходя к нему, сидя спиной к противоположной стене. В один из дней разбушевалась гроза. Тим глядел на темно-серые тучи из своего угла. Он не слышал ни грома, ни ветра. Он не замечал молний. Смотрел, но не видел. Ум его бесплодно рыскал по пустоте, следовал за фантомами и отблесками мысли и упирался в никуда.

Лишний раз его никто не беспокоил. Иногда заходил Шон узнать, как новичок себя чувствует, и развеять одиночество, хотя его об этом не просили. Веселые беседы только раздражали. В компании острее ощущалось леденящее одиночество. А вчера заглянул тот милый добродушный человек, имени которого Тим не запомнил. В этот раз он вместо Шона принес еду и сменные бинты, предложил свою помощь. Но псионик отказался, недовольно пробурчав, что сам справится с перевязкой и дальнейшие действия своего визитера игнорировал.

Первые пару дней он злился, что нога никак не заживала. Тим надеялся сбежать подальше, как заживет. Но вскоре состояние сменилось, и в душе разверзлась абсолютная пустота. Сбежит? А бежать-то куда? К «Волкам» в лапы? Или на одинокую улицу? С одной стороны, выживание было ему понятным, а жить среди людей он не умел. С другой же стороны, улица его доконала.

Тим слышал, как тот человек и Шон о чем-то говорили в коридоре, а затем прозвучал узнаваемый голос Роя. Кажется, он сказал: «Оставьте его в покое».

Тим не знал, чего теперь ожидать. А потом вовсе перестал ожидать. И чувствовать что-либо – тоже. Из тощего тела будто выдернули душу. Он больше не реагировал на людей, которые так или иначе открывали дверь в его комнату. Если ему случалось лежать или сидеть лицом к двери, он видел любопытные физиономии в солнцезащитных очках.

Из всех, пожалуй, только Алекс, Мэл и Сора не интересовались Тимом. Остальные то и дело посещали его и обеспокоенно о чем-то переговаривались, думая, что он не слышит. Тим на это лишь иронично хмыкал: и впрямь уникальный шанс ощутить себя зверушкой в зоопарке. Рук зашел к нему в первый день с ножницами. «Извини, но твои волосы придется срезать», – сказал он псионику и обкорнал его шевелюру, сделав длину чуть выше подбородка, а голову вымазал какой-то вонючей гадостью, затем обработал расчесанную шею. Тим не препятствовал, молча дожидаясь окончания процедуры, мыслями летая так далеко, что его не потревожил бы даже ядерный взрыв.

Весь день, как и предыдущие три, он лежал и смотрел в стену. Общался с демонами в своей голове. Одиночество морозило душу.

За окном то светлело, то темнело. Но его это не волновало. Время для него остановилось.

Казалось, нет ничего, что могло бы вновь зажечь в нем веру в жизнь. Виделся один единственный выход – в окно. Хотелось исчезнуть, перестать быть, видеть, слышать, ощущать. Миг – душа свободна от оков тела. И нет никакой тяготящей реальности.

Тим, держась за стенку и хромая, двинулся к окну. В этот миг открылась дверь и заглянул Шон, с любопытством повернув голову от кровати в сторону обитателя комнаты. Снова кудрявый болтун нарушал личное пространство без предупреждения. Невыносимо раздражали как он сам, так и шум, который он неизбежно с собой приносил. Неужели и правда настолько сложно оставить его в покое?

– Ты куда? – спросил Шон, недоуменно глядя на Тима, занесшего на подоконник ногу.

Новичок презрительно глянул в его сторону. Вот чего он приперся?

– В окно.

– Э-э? – Кудряш поставил руки на пояс. – Может, не стоит?

– Тебе-то что? – буркнул Тим. – Захочу и выброшусь.

– Выбросишься? С первого этажа? – Над темным стеклышком очков изогнулась широкая бровь. – Только если ты намеревался сбежать с больной ногой. Но мы тебя догоним и притащим обратно – так и знай! Дружище, ну, серьезно! Нечего тебе на этой улице делать. Тебя ж там съедят.

Тим глянул в окно, вспомнив, что комната его располагалась на первом этаже. Расстояние от подоконника до земли было метра два или даже меньше. У самой стены грустно торчали ветки полинявшего куста.

Раздраженно засопев, Тим заковылял обратно на кровать, чувствуя себя унизительно.

Шон задумчиво почесал затылок.

– Ты, это, не убивай себя, а? Там не интересно. Выходи-ка уже к нам. Давай! Толку в том, что ты тут замуровался? Мы там это… в настолки собираемся играть, – почти попросил он и быстро ретировался.

«Забраться повыше», – засело в голове.

Может, стоит подняться на крышу? Но ведь его заметят. Нормально ходить он все еще не мог, и неровные шаги обязательно услышат.

«Ночью пойду», – решил Тим.

Вторую половину дня он медитировал над принесенными ему вареными овощами. Подобной еды ему не приходилось пробовать довольно долгое время, и последние два с половиной года Тим жил в основном на хлебе и воде и реже, если повезет, на объедках с помойки. А тут – овощи. И пахло от них приятно. Но кусок в горло не лез, несмотря на соблазнительный запах.

Тим коснулся рукой уха. Ему показалось, что на пару секунд он потерял слух. Голову словно сдавило изнутри. Навязчивые мысли вращались бурным водоворотом. Утонуть в его воронке – проще простого.

Глупый дар. Глупые люди. Глупый мир. В нем все осточертело.

В ночном небе уже давно исчезли облака, вспыхнули белые точки звезд.

Пора.

Высунув голову в коридор, Тим убедился, что никого нет.

Дело было за малым: найти лестницу наверх, подняться как можно выше, упасть головой вниз. И все. Прощай, тесная клетка под названием «тело». Он уже все решил. Уже все спланировал. Осталось воплотить задуманное, и перед ним откроется долгожданная свобода от всего земного.

Тим осторожно заковылял вдоль стены, часто озираясь в поисках признаков слежки. Он потаенно надеялся, что его заметят и остановят. Надеялся глубоко, отрицая эту надежду сознательно. Но всюду была тишина, гулкая пустота, в которой таяли шаги.

Лестница уводила наверх, из узкого окошка в стене пролета по ступеням лился холодный свет безоблачной ночи. Пожалуй, еще более жуткое испытание, чем дойти до лестницы, – это взобраться по ней. Ему мешала не столько раненая нога, сколько слабость после нескольких страшных дней на улице и отсутствия аппетита. Глубоко вдохнув, Тим собрался с силами и начал подниматься, совершенно не обратив внимания на чью-то фигуру, притаившуюся в углу и мелькнувшую в тени, стоило ему миновать лестничный пролет.

Перед выходом на крышу он с досадой думал, что сейчас случайно встретит рассвет. Но опасения не оправдались. Бледный лик луны молчаливо серебрился в темно-синем небе в обрамлении белых сияющих точек, будто кто-то небрежно махнул кистью, разбрызгав краску по чернильно-синему холсту.

Тим дотащился до края крыши и посмотрел вниз. Там – неровный асфальт, исполосованный трещинами, что-то вроде клумб с кустами. С крыши было видно город. Рельеф Трущоб удивительным образом напоминал волну. Крыши домов спускались вниз, а потом поднимались наверх и тянулись к высоким стенам золотисто сияющего центрального Мегаполиса почти на самом горизонте – гребень этой волны. Солнечный город вонзился в небеса клыками домов и напоминал группу пирамид, сияющих переливами желтого и голубого цветов.

Поставив ногу на парапет, Тим пустым взглядом смотрел вниз. Он видел землю как сквозь стеклянную призму, что добавило ощущение нереальности происходящего. Асфальт почти гостеприимно и магнетически чернел у основания стены. Всего лишь один шаг. Пара секунд свободного падения – и он все узнает, все поймет.

Снова засвербило глубоко внутри. Это напомнило о себе запрятанное вглубь желание быть обнаруженным. Но всюду стояла безлюдная тишь. Тим в нерешительности обвел взглядом рощу. Она равнодушно молчала, погруженная в сон.

Он приготовился шагнуть.

– Великие умы погибают в полночь. Потому-то ты здесь ровно в двенадцать? Ну, допустим, ты спрыгнешь. А если выживешь? Дальше-то что? – прозвучало из-за спины.

Тим испуганно охнул и обернулся, чуть не потеряв равновесие.

– А?

Рой стоял шагах в пяти от него и курил с таким будничным видом, будто каждый день ловит на крыше самоубийц. Смотрел он пристально и притом без какой-то ярко выраженной эмоции. Захотелось отвернуться. И Тим решил по привычке рассматривать ботинки.

«Да что ему надо?» – озлобленно подумал он, но ощутил при этом легкое, едва различимое облегчение. Хмурясь, он обхватил себя руками сохранил молчание.

– А если выживешь? Останешься инвалидом на всю жизнь. Здорово, да? Ничего не сможешь делать сам. А то и слух со зрением потеряешь, – вожак выпустил в небо клуб дыма. – Если и умрешь, то мир потеряет одну душу. Навсегда. Ну? Нравится такая перспектива? Хочешь, чтобы твоя душа сгорела, а?

Тим с ответом растерялся, не поняв, о каком сгорании шла речь. А перспектив он тем более не видел. Но сознание зацепилось за слова. То есть как это – душа сгорит? Этого хватило, чтобы заставить его проявить спасительный интерес, а с ним сквозь завесу бессмысленности стрелой прорвался страх.

Ноги обмякли, и Тим едва успел шагнуть назад от края, прежде чем некстати затрясшиеся колени подогнулись. По телу пробежала дрожь, горло защекотало, веки обожгло. Тим закрыл лицо рукой, сдерживая слезы, и издал звук, напоминающий писк котенка. Что-то с силой кольнуло его в самую душу, до ужаса, до безмолвного крика.

Рой подошел к нему и остановился рядом. Он молчал. Оставалось только догадываться, о чем было его молчание. Тим склонялся к мысли, что внезапный собеседник явно не пожалеть его пришел. Чувства утверждали, что мысль эта верная. Чего обычно можно ожидать в таких случаях? Насмешек? Осуждения? Угрозы?

Тишина держалась около минуты.

– Смерть – не выход, Тим, – серьезным голосом сказал Рой. – Так ты просто сгоришь, а оно разве надо? Когда душа жаждет света, можно обмануться и принять за свет пламя. Пламя сожжет. Самоубийство, наркотики, алкоголь – все это пламя. Мы к свету тянемся, а не к огню.

В ответ Тим лишь еще раз шмыгнул носом. Разговаривать не было желания, но что-то подсказывало, что отвертеться не выйдет.

– Ты тут зачем? – произнес он, не скрывая неприязни.

– Всем иногда нужен разговор по душам. А тебе ведь нужно, я прав? Вот и пришел поговорить без всяких официальностей. Я принял тебя в свою команду, значит, я за тебя в ответе. Плохой я командир отряда, раз мои бойцы прыгают с крыши.

«”… с этого дня я за тебя в ответе”», – Тим мелко мотнул головой, отгоняя эхо какого-то воспоминания и сдерживая желание ударить себя по макушке.

– У-у. Ясно, – безразлично буркнул он. – Как ты узнал, что я тут?

– Мэл тебя увидел. Рассказывай. Что тебя привело на крышу? Будем разбираться и решать проблему менее радикально, – спросил лидер «Вольных» и бросил окурок.

Сперва Тим задумался, можно ли вообще доверить свою душу этому человеку. Он быстро глянул на него искоса вверх. Рой рассматривал свою зажигалку с умиротворенным выражением лица.

– Надоело, – недовольно отозвался Тим, поняв, что разговора не избежать. – Все время ничего не понимаю. Эти способности еще… Тоже мне… дар. Зачем он, если от него одни неприятности? Зачем вообще это все? Не понимаю!

– Хм, – Рой взглянул на него с необъяснимым и непонятным Тиму добродушием. – Ну, смотри. Все в нашей жизни нам дается для счастья. Как бы ни говорили обратное идеологи пессимизма, а я убежден, что все истинно для того, чтобы научиться быть на этой земле счастливыми, находить счастье в согласии с другими людьми. Хотя порой приходится ради этого пройти через страдания. Если мы не умеем пользоваться инструментом, то он может причинить боль. Скажем, есть у тебя… ну, молоток. Ты или забьешь им гвоздь, чтобы картину повесить, или будешь бить им себя по голове, страдать, мучиться, да еще и сам молоток, инструмент то бишь, непременно тебе виноват, а не ты, сам себя истязающий. Любым инструментом можно научиться пользоваться. К твоему инструменту у нас есть руководство по использованию. Мы его тебе дадим, как только отыщем в наших библиотечных закромах.

– А я не понимаю, зачем быть в согласии с людьми, если от них столько проблем. Зачем я вообще есть? Почему?

– Так выясни это. С крыши-то чего сигать сразу?

– А если нечего выяснять? – фыркнул Тим, скрестив руки на груди. – Столько всего случилось, что я уже не уверен, что смысл вообще есть. Мне кажется, если я не пойму это все сейчас, я вообще никогда ничего не пойму, потому что нечего понимать. Не понимаю, зачем мне жить, если я и так не могу жить и… и все вот это вот, – мысль его окончательно запуталась.

– С той же уверенностью можно сказать, что если ночью нет солнца, значит, его нет вообще. Но в небе светит луна, а она отражает солнце и является доказательством его существования. Стоит ли тогда утверждать, что солнца нет? Известно, что вопрос – начало мышления. Как насчет того, чтобы задать себе несколько вопросов? Ты хочешь узнать смысл, но, отрицая его существование, сам себе мешаешь его найти. Спроси себя сам. Почему некоторые люди считают, что смысл в жизни есть? Взгляни на них. Они действительно видят смысл в жизни. Они как луна, отражающая солнце. Стало быть, солнце существует. И ты его увидишь, если будешь глядеть в небо и ждать рассвета. Только тогда ты осознаешь солнце, когда действительно захочешь его заметить. Люди даны тебе, чтобы показать космос. Чтобы вместе с ними ты получал свет солнца, который они отражают, и умел его отражать тем, кому темно.

Тим недовольно поежился и хмуро взглянул вверх. Он все еще не понимал метафор, а смысл их был ему отвратителен. И чем светлее был этот смысл, тем отвратительнее он был для затуманенного тьмой разума. Тим бы с радостью ответил, что другие люди просто слепые идиоты, раз видят в жизни какой-то смысл, но счел разумным хранить недовольное молчание.

– Так что зря ты говоришь, что нечего понимать, – спокойно продолжил собеседник. – Тебе всего шестнадцать, у тебя впереди вся жизнь. Здесь и сейчас – это, конечно, здорово, но очень и очень многие целую жизнь тратят на то, чтобы что-то понять. Времена проходят, сменяются поколения, летят тысячелетия, а люди так до сих пор ничего и не поняли, представляешь? Трагедия этого мира! Более того, мне кажется, если наступит такой день, когда люди неожиданно все на свете узнают и поймут, то это будет конец света… в каком-то смысле. Конец времени во всех смыслах. И тут у нас два пути. Либо мы едины, либо мы уничтожены. И то, до этого люди должны познать секретные знания. Так они станут тем самым мегаразумом, имеющим общую психику и общее сознание на весь свой вид. И дальше уже как получится. Или счастливый финал в вечности, в Свете, или торжество человеческой гордыни – во Тьме. В худшем случае, если гордыне человеческой не станет предела, люди не упустят возможность посоревноваться в могуществе с Творцом. Только вот выше Творца никто быть не может. Поэтому такое вряд ли произойдет, потому что скорее погаснет Солнце, чем люди до такого дойдут. А уж до этого момента еще целых пять миллиардов лет. Так что, друг мой, – Рой легко похлопал собеседника по плечу, дружески улыбаясь, – успеешь еще и понять, и разобраться. Только выспись сначала. Стремление понять – прекрасное стремление. Мало хотеть. Ничто не раскрывается просто так. Хочешь понять – совершай поступки, иди навстречу людям. Важно действовать. Человека определяют по следу, оставленному им. Ты – это твои поступки. А какие будут поступки, какой будет след, если ты перестанешь быть? Да и к тому же, душа, избегающая тела и земли, ничего не постигнет.

Тим несколько раз озадаченно моргнул, не разобрав почти половины.

– А я не понимаю, зачем постигать что-то там, если мне даже не объяснили, что? – Тим раздраженно взмахнул руками и обхватил колени. – Лучше бы объяснили сначала, а потом я уже решу, надо ли что-то постигать.

В ответ Рой вдруг слегка улыбнулся.

– Так не бывает. Когда человек рождается, никто не дает ему точного рецепта счастливой жизни. Человек ищет его, проживая жизнь и только опираясь на догадки окружающих. Сначала он познает себя, потом близких, потом дальних, и через них открывает новые горизонты жизненного пути. Все это неизбежно происходит среди людей на протяжении жизни. Что тебе постигать? Постигай человека. Человеческую душу. В себе и окружающих. Раскрой в них звезды, дай им свет и веди к Творцу.

– Творцу? Ты что, веришь… в Творца? – поинтересовался он, иронично хмыкнув.

– Я не отрицаю существование Творца, как… хм… состояния непознанного и тем притягательного. Это состояние Света, доброе и ясное, абсолютный покой. В высший разум не верю. Верю только в душу и Творцом зову абсолютный свет в конце ее пути.

– Ясно, – почти насмешливо выдохнул Тим.

Кажется, Рой еще что-то говорил, но он не слышал, да и не хотел слушать этот откровенный, по его мнению, бред, улетев мыслями так далеко, что забыл, где он и с кем.

– …и почувствовать других людей. Куда лучше, чем с Творцом соревноваться, – донесся до него конец фразы будто бы из-за стекла.

Псионик нахмурился и поглядел на Роя взглядом, каким смотрит глубоко возмущенный человек.

– Что? И зачем соревноваться с Творцом, если он – состояние? – медленно проговорил он, отчаянно соображая, к чему это сказано. – Я ничего не понял.

– Да ты и не слушал, – Рой сказал эти слова спокойно, констатируя факт, и Тим вздрогнул и опустил голову. – Я о том, что нередко нежелание понять окружающих идет от горделивого презрения к ним. Бывают люди горделивые, считающие себя лучше, выше и умнее других, да хоть какие – заблудившиеся во тьме – там, где отсутствует свет, и там, где отправная точка на пути к нему. Что их остановит поставить себя на место Творца – состояния света – не достигнув его, а лишь возомнив себя? Ведь когда ты не чувствуешь света, тебе кажется, что нет и Творца. Значит, можно возвести себя на его место. Обычно за такое мнение человек расплачивается всякими депрессивными ощущениями и, как следствие, неспособностью жить среди людей полноценной жизнью. Словом, куда идти – решать тебе. Ты либо достигнешь света, либо нет. Но я не берусь рассуждать об этом дальше. Знаю маловато и могу быть неточным в выражениях. Но атмосфера сегодня, видимо, располагающая на такие рассуждения.

На сей раз Тим и вовсе не понял ни слова. Свет, тьма… либо это чушь какая-то, либо вещи, которые слишком сложны для его ума. Кроме того, он не мог взять в толк, зачем ему описывают черты человеческого характера.

– Ну и что, что люди гордые? Разве это плохо? – спросил он просто ради того, чтобы спросить.

И вдруг Рой поступил необычно, даже необъяснимо. Он понизил голос и заговорил тихо, едва слышно – настолько, что Тим вынужден был приложить усилия, чтобы вслушаться в его слова.

– Не путай гордыню и гордость. Гордость можно испытать за другого. Гордыня – только о себе. Да, бывают люди, страдающие от гордыни. Это сгусток тьмы, черное пятно на солнце, если хочешь. Есть депрессия – тоже состояние, когда человек живет в самом себе. То, о чем мы говорим, – качество души. Ты знаешь, что духовно мы все равны перед Творцом? Ладно, если не нравится слово «Творец», то назовем это… ну, не знаю, мирозданием, вселенной или Светом. А вот в земном мире царит настоящий беспредел. Черное пятно, как бельмо на глазу, иногда мешает увидеть истину. Ослепший душой ни себя, ни других верной тропой не выведет. Мы учимся видеть, живя среди других и открывая для себя других. И вся наша команда стремится этому научиться. Научиться думать не только о себе. Вот, к чему я веду. Иными словами, научиться жить среди людей можно лишь не ставя себя выше них.

Тим без особых оснований решил, что речь идет о нем лично, поджал губы, испытав бунтарские чувства против услышанного, пускай все еще не мог вникнуть в суть сказанного, и от этого казался себе умственно неполноценным, что лишь усиливало его неприязнь к человеку, заставившему его так о себе думать. Внутри неприятно кольнуло. Желание крикнуть «Да кто ты такой?!» возникло само по себе. Но Тим побоялся. Ему не нравился этот разговор. Еще меньше ему нравился собеседник, которого он не мог не слушать вопреки своим желаниям.

– Хочешь сказать, что никто из вас не думает о себе? – съязвил псионик.

– Люди не могут не думать о себе. Но не путай понятия. Можно думать только о себе, а можно думать о себе и других. Наша задача, – продолжал Рой, – помогать людям города. Мы пытаемся делать для них что-то хорошее. Помочь тем, кто в тяжелой ситуации. Защитить тех, кому нужна защита. Мы учимся видеть их беду во всех смыслах. Даем немного света в этот непроглядный мрак. Хотелось бы делать больше. Однажды мы сделаем больше. Вытащим этот город в свой срок. Так будет лучше и для нас, и для города. Мы все – части одного города.

Тим попытался подковырнуть новым вопросом:

– Зачем вы все это делаете? Не проще ли жить, как хочется, и больше не думать о городе? Для чего это вот все? Смысл?

– Все для того, чтобы мир после нас остался лучше, чем при нашей жизни, – Рой продолжал говорить тихо, заставляя Тима напрячь все внимание, чтобы ловить в ночной тишине каждое его слово. – И чтобы городу было, куда идти. Чтобы было куда идти молодому поколению вроде тебя и тех, кто только появился на свет. Мы не бежим трусливо с поля боя, даже если все кажется безнадежным. Да, пускай наше положение считают безнадежным. Мы все равно будем искать возможность выбраться со дна.

У Тима побежали мурашки, а в глубине души вдруг зародилось тихое благоговение. Это ему не понравилось, захотелось сопротивляться, дабы восстановить себя в своих глазах.

– Никто не оценит, – пробурчал он.

– Почему же? – Рой беззлобно и даже снисходительно усмехнулся и щелкнул зажигалкой. – Говоришь, хотя не знаешь. И говоришь, потому что сам не оценил. Хотя это знак – нам следует делать больше.

Тим едва сдержался, чтобы не фыркнуть, и глянул на него исподлобья. Разговор раздражал своей неясной траекторией. Раздражал и тем, что в нем не возникало сопротивления со стороны, и это обезоруживало стремительнее, чем если б оно было. Любая попытка начать спор, уличить, опровергнуть кончалась полным крахом. Вместо ожидаемой агрессии собеседник отвечал спокойствием с примесью принятия, и Тим не мог понять, нравится ему это или нет. И пока он боролся с собой, Рой с каким-то совсем безмятежным видом рассматривал огонек зажигалки.

«Город они спасают, – недовольно думал Тим, поглядев на вожака исподлобья. – Детский сад. Никого они за пять лет не спасли».

– Ты без энтузиазма говоришь о главной вашей задаче, – заметил он.

– Так не в задаче дело. Не совсем в ней. Город под властью «Волков». Каждый месяц к их банде прибегает все больше людей. Сложная история. Люди не хотят почему-то бороться с ними и решают стать их частью, потому что идти больше некуда. И начинают обдирать своих бывших товарищей за волчьи привилегии, – он замолчал вдруг, поднеся к губам сигарету, но внезапно замер и с невыразимой тоской взглянул на город. – Люди хотят свободу, но не знают, где ее искать. Они идут в ловушку, даже не подозревая о ней.

– Хочешь сказать, что город в вас не нуждается? – Тим спрашивал это очень осторожно, ожидая в ответ чего угодно.

– «Волки» в нас не нуждаются, а город стал их территорией. Мы действуем при первой возможности что-то изменить, хоть их мало – возможностей этих. Отзываемся на нужды людей. Пытаемся пока что потеснить «Волков» мирно. Иногда только приходится отбирать у них воду. Вряд ли это все надолго, – его голос вмиг превратился в тихий звериный рык и тут же снова стал спокойным, – Нас зажимают в угол. И как зажмут – нам ничего больше не останется. Мы живем под прицелом, Тим. Это не шутка. Будто на цепь посадили, и мы сидим в ожидании расстрела.

И неуловимые нотки в голосе будто обещали: однажды он с цепи сорвется и бросится на дуло охотничьего ружья.

– Все ради… будущего? Не понимаю. Я думал всегда, что город выбрал свое будущее – его отсутствие.

– Вряд ли город это выбрал. С чего ты вдруг такой приговор вынес? – серьезно спросил Рой, и Тим был вынужден снова опустить глаза. – Потому что людей посадили на цепь? Да, сидя на цепи, вряд ли получится так просто рвануть за изгородь. Но это не означает, что у людей нет такого желания. Есть оно. Люди не могут жить без будущего. Единственная причина жить – это будущее. И не какое-нибудь, а наполненное светом. Каждый хочет знать, куда он идет. Люди ищут светлое будущее. Иногда ошибаются. Будущее требует работы. Постоянной, неустанной, с полной самоотдачей. И пока здесь есть те, кто не смирился с ситуацией в городе, мы будем защищать город до конца. Мы сотворим это будущее своими руками. Наш час еще придет. И надеюсь, будет не поздно.

– А если в городе останется всего лишь человек десять-пятнадцать, которые не стали «Волками»? Не проще ли в таком случае принять общий порядок или попытаться уйти?

– Мы будем защищать этих десять-пятнадцать. Даже если останется один – будем. Я ни перед кем прогибаться не стану. Тем более – перед Вольфгангом. Пусть лучше он меня пристрелит, чем я приму этот… порядок, если его можно так назвать.

Тим недоуменно покосился на вожака. Последней фразы ему было не понять.

– Зачем? – выразил он свое непонимание. – Если город решил, что с «Волками» лучше, зачем пытаться что-то менять?

– Людей на это решение толкает безысходность. Не всегда люди делают выбор с легким сердцем. И не всегда понимают, что делают. Куда ты пойдешь с завязанными глазами? С «Волками» не добраться до лучшей жизни. «Волки» отбирают у людей жизнь. А люди хотят жить.

– Может, не все хотят, – неуверенно возразил Тим. – Может, кто-то хочет умереть.

– Ну-у, не скажи. Истинно никто не хочет умирать. Выбравший умереть не желал себе смерти; он ошибся дорогой. Он был введен в заблуждение, шагнул не туда и пал – великая и непоправимая трагедия. И дезинформация. Кто-то думает, что хочет себе смерти, но его тянет к ней от того лишь, что он жаждет жить и верит, будто за пределами тела жизнь ему станет доступна во всех красках, – слова звучали настолько точно, что потрясенный Тим невольно приоткрыл рот. – Это не так. И это касается не только смерти в прямом смысле, но и во всех прочих. Человек рождается в хаосе – на земле, в конечном мире, и стремится к покою – к вечному. Но именно на земле душа сможет превозмочь хаос и достичь покоя.

Не придумав ответа, псионик сохранил молчание. Нечто маленькое, черное и колючее защищалось в глубине его души, не желая покидать насиженное место. Рой говорил вещи, которые вызывали у Тима такую злость, какой он прежде не испытывал. Не мог он объяснить себе, почему считал эти слова бредом: потому что не понимал их или по иной причине. Хотелось заткнуть уши и дать злости выход: кричать и требовать, чтобы прекратился этот несусветный бред. Вдобавок Тим чувствовал всей душой, что имел дело с человеком во много больше его самого и не мог этого вынести.

Он не знал, что уже тогда в нем началась первая битва, и тьма встала в глухую оборону.

Из всего услышанного ясно крайне мало, а на большее можно в ближайшее время не рассчитывать.

– Зачем вы носите очки? – нерешительно поинтересовался Тим, заговорив о понятных ему вещах.

– У нас уникальный новичок с псионическими способностями, – тут же был ответ.

– Так я и думал, – фыркнул Тим и отвернулся. – Скрываетесь. Вы мне не доверяете.

Рой перевел на него удивленный взгляд, и он догадался, что сморозил чепуху и в целом повёл себя глупо.

– Напротив. Мы тебя уберечь пытаемся, – в голосе лидера зазвучали нотки скуки. – Эти очки с прослойкой. Мне их один хороший человек рекомендовал. Ты глаз за ней не увидишь. Сам знаешь, как твой дар работает. Ты черпаешь чувства, и не самые приятные. Кому ж хочется, чтобы ты страдал? А так… Наша команда глаза свои не прячет.

У Тима сложилось впечатление, что с ним разговаривали, как с идиотом, и это вывело его из себя.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – с тихим раздражением спросил Тим, пытаясь плотнее обернуть себя безразмерной рубашкой.

– Ты ведь сам спросил, – недоуменно ответил Рой. – Вот и рассказываю. Лучше же знать, где ты, с кем и почему, не так ли? Поэтому спрашивай, сколько хочешь и о чем хочешь. Честно тебе все отвечу.

– Честно? – не поверил Тим.

– У лжецов должна быть хорошая память. А у меня она как у рыбки. Да и смысл людей обманывать? Тем более намеренно.

И тогда Тим решил пользоваться этой возможностью так, чтобы хоть как-то выползти из угла, в который, как решил, его загнали. Он сообразил новый каверзный вопрос, позабыв о всех прочих.

– Почему вы за мной следили? Это ты был на мосту, когда я хотел прыгнуть. И ты был там – в переулке, когда я побежал на мост. И почему-то я уверен, что ты оставлял еду возле моего укрытия. И тогда, ночью, когда меня чуть не застрелили бандиты. Я узнал твой голос. Это ты кинул в них мусорный бак.

– Все верно, – подтвердил Рой. – Тебя заметили еще за две недели до нашей, скажем так, первой встречи. Мэл нашел тебя, пришел ко мне и предложил тебя отыскать и забрать в команду. И все это время за тобой вели наблюдение, чтобы тебя не убили. Видишь ли, одновременно с нами тебя обнаружили и «Волки». Наши ребята отводили им глаза, уводили от тебя почти все неприятности вплоть до того, как Мэл тебя сюда привел. А следили… Мы не хотели тебя лишний раз пугать. Спроси себя сам. Ты бы пошел к нам, если б Мэл к тебе на улице подошел и позвал? В особенности после того случая с бандитами.

Тим колебался с ответом и метался в противоречиях. Неужто собеседник совсем неуязвим? Негде подковырнуть, нечем подцепить, некуда уколоть.

– Вряд ли. Я бы не поверил, – обреченно пробормотал он.

– Вот тебе и ответ… Я поначалу принял составление всяких сложных планов за чушь. В ту же ночь, когда мне о тебе сообщили, я вышел в город и нашел тебя загнанным в угол теми бандитами. А дальше некоторое время не мог выходить на улицу, так что Мэл с Алексом корректировали свой план на ходу по ситуации без меня. Бывали проколы, да. Они пытались до тебя добраться, но ты каким-то образом убегал, – здесь Тим припомнил сразу несколько случаев, когда предпочел бежать от всех, кто выражал хоть какой-то интерес к нему. – Большую часть проблем удалось от тебя отвести. Я сам пару раз уводил «Волков» от твоего жилища. «Псы» Мэла сбили твой след, и это почти сработало. Но тебя продолжали искать.

На этой почве в мыслях Тима образовалась полная неразбериха. Он почувствовал себя марионеткой и хотел было огрызнуться в ответ, но задумался: а что было бы с ним, если бы не они? Тут скорее благодарить следовало, но тем не менее… Тим теперь не знал, как ему относиться к этой информации, к этим людям. Его незаметно защитили, вытащили с улицы, отмыли, одели, вывели насекомых, дали место жительства и покормили. Бояться или радоваться? Однозначно – чувствовал он себя теперь жалко. Отвратительное унижение оцарапало его с удвоенной силой.

– Почему ты не подошел сам? – Голос его от нервов и усталости начал прерываться.

– Это я-то не подошел? – хохотнул Рой. – Это ты бросился от меня наутек, когда я решил заговорить с тобой на мосту.

Тим вспомнил, как повел себя в тот вечер. Не испугайся он – все, наверное, было бы проще.

– Да… – только и выдохнул он.

Все мысли Тима в конце концов свелись к одной простой: ему ведь предлагали выбор. Он был волен сам решать, остаться или нет. И волен изменить решение в любой момент – его не ограничивали. И выбор был сделан.

Все, что теперь оставалось, принять полное поражение. Хотя, по правде, воевал он с самим собой, в чем не хотел себе признаваться.

– Может, вы все-таки были правы с вашим планом, – сказал он устало, стараясь укутаться еще больше.

– Скажи-ка мне вот что. Почему ты избегаешь людей? Если дар в счет не брать. Наши все в очках ходят, но ты так и не вышел с ними на контакт и замуровался в комнате. Они переживают.

Ответ не пришлось даже обдумывать. Тим сбивчиво заговорил:

– Потому что люди… – он хотел сказать «тупые», но побоялся, – не понимают меня и бывают злыми. Редко, очень редко получалось с кем-нибудь нормально поговорить. Единственная подруга и та… – он судорожно вздохнул и не закончил фразу. – А остальные… Все считают меня психом, странным или около того. А тут еще и способности эти дурацкие. И общение никак не складывалось. И я прекращал попытки знакомиться. Они сами все куда-то уходили. Да еще так, будто я им какое-то зло причинил.

– Хм. Зло – понятие широкое. Вообрази себе, что чувствует человек, общаясь с тем, кто выражает ему неприязнь. Уверен, люди от такого отношения не в восторге, и ты по причине способностей это чувствуешь. Мир – это мы и все внутри нас, и он отражает нам нас самих, – слова звучали с каким-то странным сочувствием, и Тим захотел провалиться сквозь землю, ведь собеседник вновь был прав.

– Я… просто хотел, чтобы меня кто-нибудь понял… – тихо признался он и почувствовал себя совсем ущербно, сам не зная, почему.

– Это естественно, – кивнул Рой. – Все хотят, чтобы их кто-нибудь понял. Ты такой не один. Все вокруг чего-то хотят. И многое из этого ты способен им дать. Пойми их сам. И тогда твое желание сбудется.

– И почему же оно должно сбыться? Я должен открыться, начать думать о людях? А если меня просто используют? Какое удовольствие в том, чтобы быть использованным? – с нескрываемой насмешкой произнес Тим, искоса поглядев на собеседника.

– Ты сомневаешься, – ответил Рой, и лицо его при этом сохраняло величественное спокойствие, не передаваемое словом. – Я тебя понимаю. Поверь, хорошо понимаю. Тяжело видеть смысл в том, что я говорю, когда все вокруг омрачено. Трудно видеть истинную важность общения. Но не говорил бы я тебе этого, если бы мне самому не пришлось через это проходить. Так, как ты, умереть я не думал никогда. Но бывали времена, когда мне было слишком плохо и тяжело, чтобы видеть хоть что-то светлое в этой жизни. Казалось, что нет ничего больше, ради чего стоило бы жить. Меня угнетали чудовищные мысли. Все, что мне было дорого, стало пеплом.

Тим впервые с непреодолимым изумлением поглядел на него, задетый искренностью слов.

– И… что ты сделал? – почти прошептал он с сильным волнением.

– Остался верен своей цели. Своему пути. О цели я уже тебе сказал. Я бы не выжил без нее. Стрелка компаса моего земного пути указывала на людей, а духовного – на Свет. Сверни я с дороги – погиб бы. Не недооценивай никогда силу, которую ты можешь взять от людей, которым пришел на помощь. Не стоит бояться быть использованным во имя добрых дел, дел по совести.

– А если меня используют, чтобы красть или убивать?

– А это разве по совести? Можно забрать у человека вещь, которая ему не принадлежит, чтобы вернуть ее законному владельцу. Иногда приходится убить того, кто сам пришел убить твоих близких и других невинных, чтобы остановить зло. Это необходимость. Сравни с убийством ради удовольствия и кражей ради потехи. Ты научишься видеть разницу в этих вещах и не путать их.

Тиму и эта информация очень не понравилась. Но где-то в глубине души слова находили себе место. Все было правдой, сказанной от чистого сердца, поэтому било по самолюбию.

За разговорами Тим окончательно продрог: ночь оказалась не из жарких, а одевался он все же не для посиделок на воздухе.

– Холодно, – вырвалось у него.

– Разве? – Рой удивился так, будто на улице стояла жара, а не холодная ночь. – И чего ты сидишь? Иди вниз.

Толкаясь здоровой ногой, Тим поспешно выпрямился и пошатнулся от резкого головокружения. В глазах поплыло, и псионик почувствовал, что падает. Но удара о жесткую крышу не последовало. Его поймали за предплечье.

– Ты в порядке?

– Я… я решил выспаться, – он ляпнул первое, что пришло в одурманенную обмороком голову.

– Нашел место, – хмыкнули над его ухом. – Поднимайся.

Тим хотел было пожаловаться на трудности при ходьбе, но его тут же без лишних слов поставили на ноги и повели к лестнице. Они миновали три этажа. Уже на полпути Тим мог передвигаться самостоятельно. Вскоре он очутился в своей комнатушке. Его сразу же оставили в одиночестве. Сам не зная, почему, он ощутил себя в полной безопасности. Оказалось, разговаривать с людьми, предоставляющими тебе убежище, – полезное занятие, которое помогает от навязчивых мыслей. Развалившись на кровати, псионик некоторое время размышлял: что за бред ему сегодня наговорили и зачем.

Некоторое время Тим глядел в потолок. Веки потихоньку слипались. Вскоре сон хлынул темной густой волной.

Во сне опять явилось загадочное место, где в темноте летали цветные пятна-лица, вертелись вокруг центрального, черного. Но на сей раз неизвестный и в то же время очень знакомый образ, но уже другой формы, не источал негатива и злобы. В сине-черной мгле лицо спокойно существовало, будучи оторванным от целого яркого водоворота вокруг него. Тим проникся жалостью к лицу. Он даже почувствовал, будто оно отвечало ему тем же.

«Ему так грустно…»

«Да, мне грустно. Я оторвался от всех. Я потерян. Я одинок», – беззвучно пронесся в голове смысл, который можно было облачить именно в эти слова.

«Самый темный мрак… рождает самый яркий свет»

Тим еще день провел в своей комнате, старательно приводя мысли в порядок. К большому удивлению, никто его не беспокоил и не заговаривал с ним все это время. С небывалым аппетитом он накинулся на завтрак, который обнаружил утром в своей комнате.

За завтраком Тим обдумывал свое новое положение с новой стороны, и с таким рвением, словно в нем заменили севшую батарейку. Его приняли в новый дом, дали возможность разобраться в себе и готовы в любом случае помочь, если верить Рою. Сам лидер команды вызвал у него необъяснимые противоречивые чувства, среди которых преобладало неприятное раздражение, потому псионик решил для себя по возможности избегать его.

Перебороть свой страх оказалось делом нелегким, но возможным. Потянуло пройтись по дому. На ходу думалось лучше. Останавливала лишь больная нога.

Новое утро наступило неожиданно, а с ним вернулась способность ощущать течение времени.

Тим распахнул глаза и сразу же зажмурился, спасая их от назойливого солнечного света. Полежав немного, он оценил свое самочувствие как вполне сносное относительно вчерашнего. За окном лучился день, а настроение располагало к тому, чтобы выбраться из комнаты и присмотреться к новому месту. Например, действительно пообщаться с тем же Шоном.

«Болтает он, конечно, без перерыва, но, быть может, стоит попросить его говорить то, что мне интересно слышать?»

Тим не относился к тем, кто сидит и медлит. Приняв решение, он сразу же начинал действовать.

«Я буду сильным», – как молитву повторяя ту самую фразу, снова получившую смысл, он сполз с кровати и направился к двери, резко ее распахнув, и сразу столкнулся нос к носу с Шоном, который чуть не выронил стопку одежды.

– О, привет, мелкий! – сказал кудряш, напялив очки на глаза.

Тима как кипятком ошпарили.

– Мелкий? – удивленно повторил он.

– Ну да. Посмотри на себя. Прям мелкий! – радостно воскликнул Шон. – Кстати, мы тут тебе одежду нашли. Выбирай, какая понравится.

Тим, пообещав себе никогда не откликаться на это прозвище, разложил на кровати синюю водолазку, голубой свитер, джинсы, черные штаны, синие кроссовки, черные ботинки, перчатки, и у него чуть голова кругом не пошла.

– Это все мне?

– Угу. Это от наших. А на тему твоего шарфа… Если он тебе так нужен, сам потом купишь. Мы не стилисты, хотя связи у нас имеются.

Тим решил не задавать вопросов. Подумав немного, он посчитал, что пока стоит прохладная погода, он будет носить свитер с джинсами. К тому же, блеклый серо-голубой цвет ему нравился больше, чем слишком яркий синий. Псионик облачился в джинсы и кроссовки.

– Слушай, Шон, ты мне покажешь тут все? А то я так ничего не видел, кроме своей комнаты и душевой.

Кудрявый медленно расплылся в пугающе широкой улыбке.

– Коне-ечно, идем, – он растянул слова, словно тянул плавленый сыр, – Ну, если ты можешь нормально ходить. Ты уже можешь? Как там твоя нога?

– Лучше. Ходить могу, но небыстро.

– Тогда идем! А я смотрю, ты легко на общение пошел. Мне говорили, Алекс полгода привыкал. Да и я долго привыкал. А ты вон – уже готов.

Коридоры, лестницы, помещения. Находясь в одном доме с другим человеком, можно было за целый день с ним не пересечься. Пути могли сойтись разве что в душевой или столовой.

Несмотря на то, что у многих ребят были собственные дома, они все равно имели тут свой уголок и держались группой. Для жилых комнат отвели первый этаж. Шон указывал на каждую дверь, называя имя и кличку обитателя. Кудрявый гид с гордостью сообщил, что сам раздал эти клички своим товарищам. У кличек было практическое применение в боевых делах, дабы лишний раз не выдавать своего имени – нечто вроде позывного, для секретности. Как сказал Шон, их и так уже ловили несколько раз, некоторых знают лично, а Роя неоднократно пытались убить, да и в целом у него проблемы со скрытностью. Но секретность продолжали соблюдать. Время от времени клички использовались и в личных беседах и, как правило, самим Шоном.

Мэл-ищейка жил у самого выхода и отдельно от остальных, и именно его застать в своей комнате можно было крайне редко. Напротив него поселились Алекс-боец-стрелок и Рук-красавчик-хитрюга-медбрат (удивительным было то, что его и правда называли красавчиком). Их разделяла комната-оружейная, где Алекс занимался своими обожаемыми автоматами, пистолетами, винтовками и прочими стрелковыми принадлежностями. Дальше был склад, возле него библиотека, а по совместительству комната Кейси-библиотекаря-бабульки-историка («Натуральная бабулька! Он всегда переживает, все ли покушали, все ли тепло оделись, все ли выспались», – пояснил Шон). В противоположную сторону – столовая, она же кухня, она же бар. Напротив – комната Эдди-дворника-бородача. В соседней жил Шон (кудряшом он себя обозвал сам и ничуть не жалел об этом). Когда они проходили мимо его двери, он пригласил зайти и провел экскурсию по своему жилищу. Тим понял, что жил в угловой комнате и, как сам уже успел заметить, неподалеку от лестницы. По соседству с ним расположился Ричи-хорек. А вот у Роя-вожака-ненормального-Его Величества оказалось две комнаты. Одна на первом этаже около библиотеки (по соседству жила и Сора-принцесса), и вторая – на третьем, с видом на город. За поворотом возле библиотеки находилась черная дверь и вела в мастерскую, оборудованную под класс, где Кейси, судя по рассказам, занимался иногда с детьми, которых ему приводили знакомые на время своих дел. Да и школ в городе не было, а тут у них целый кружок организовался.

– Иногда Эдди подключается туда. Иногда Сора. Мы все так или иначе участвуем. Это всегда забавно. У нас единственная в городе школа. Люди знают об этом месте как о кружке, организованном маленькой группой энтузиастов. Никто сюда не суется, власть не интересуется школами. Дети тут в безопасности, учатся, развиваются, общаются. А мы тем временем… вот! Мы хотим, чтобы выросли люди, которые стремятся сделать мир лучше. – И он развел руками.

– А если «Волки» вас найдут? – поднял бровь Тим.

– Естественно, мы все это прекратим, – заверил Шон.

Весь второй этаж в основном пустовал либо был забит всякими подозрительными вещами, стеллажами со стопками книг и бумаг, ящиками. Многие комнаты здесь были заперты, а ключи висели в специальном шкафчике возле хранилища, но не все. Один принадлежал лишь Руку, копии от другого замка – только Эдди и Мэлу. Что там хранилось – загадка. Тим испуганно втянул голову в плечи, проходя мимо двери, на которой виднелся истребитель, нарисованный красным. Изображение было знакомым. Как-то, блуждая по городской окраине на севере, Тим видел похожее на бетонной стене, обнесенной колючей проволокой. Символ выделялся ярким пятном среди ветвей иссохших кустов. Этот знак и само место его встревожили, и он поторопился уйти.

Среди прочего на втором этаже находилась еще одна комната-мастерская, где иногда работали Эдди с Кейси. Еще тут располагался тот самый «тронный зал», который был «Кабинетом или комнатой совещаний» (кто как называл). Шон с гордостью пояснил, что названия давал сам. Раньше это помещение он действительно именовал «Тронным залом», но его убедительно просили избавиться от этого пафоса. Здесь собирались для обсуждения новостей и планов, иногда чтобы просто поболтать, и здесь же хранились документы.

Сразу за поворотом от комнаты совещаний серая дверь вела в просторное помещение с камином, диваном, креслами, стульями, столом. Шон мгновенно поведал, что камин существует лишь год и сделали его Кейси с Эдди для уюта. Подвесную полку над камином оккупировала армия кружек во главе с заварочным чайником. Слева от окна на деревянном стеллаже аккуратно лежали три пледа разного цвета. У другой стены – стеллаж с коробками от настольных игр и многих других мелочей для досуга. Здесь оказался проектор и стопка дисков в коробке, рядом – ящик с флешками и старым ноутбуком. Кудряш любовно назвал сие помещение «Гостиная».

– Иногда мы… ну, те из нас, кто тут и без срочных дел, собираемся посидеть, поговорить, поиграть в настольные игры, фильмы смотрим, – рассказывал Шон. – Или записи спектаклей или концертов. Музыку порой слушаем. Нам всем одинаково нравится классическая, инструментальная, реже слушаем авторскую песню… м-м, если тебе интересно, тут коробка стоит с дисками, ящик с флешками. Тут, кстати, есть собрание фильмов и сериалов двадцатого века. Американские, британские, французские, советские – любые. А Кейси тут иногда читает. Видишь тот том? Вон тот, на третьей полке. Кейси хорошо знает историю. Пожалуй, достаточно хорошо с учетом отсутствия возможности ее изучать. И он считает эту книгу чуть ли не главной книгой в этом доме. Мы все читаем. Если повезет, попадешь в наш читательский клуб.

Тим взял первый попавшийся диск и оглядел его. Это оказался фильм про мир будущего. С обложки глядели высокие синие небоскребы, летали машины, а на первом плане профиль какой-то маленькой девочки.

– О, это фантастика, про технологии, – прокомментировал Шон, ткнув пальцем на обложку. – А вот еще один такого же жанра. А знаешь, на кого ты похож из этого фильма?

– Ой, спасибо, мне как-то не хочется знать, – напрягся псионик.

– Ну и ладно. Не больно то и хотелось рассказывать. Но, если что, могу рассказать. Короче, этот фильм…

Дальше Тим выслушал долгую сюжетную линию какого-то старого французского сериала. Из сумбурного рассказа он не понял ничего и мог лишь заключить, что Шон знает огромное количество слов и умеет утрамбовать весь свой лексикон в единицу времени, теряя по дороге знаки препинания, но сохраняя красочность повествования. Речь его всегда была возбужденной, словно Шона ежесекундно перепоняли самые разные эмоции.

– Ясно, – он отложил диск с фильмом про технологии, решив как-нибудь ознакомиться с этой картиной. – Я никогда фильмы не смотрел. Только мультик в детстве видел.

– Так ведь мы ж еще соберемся и посмотрим обязательно. Мы тебя хорошенько здесь культурой обработаем. Могу для начала посоветовать одну книгу…

– Почему вы все живете одни в одном месте? То есть, ни у кого из вас нет, например, жены или родителей? Вас всего… всего девять, и все, кроме той девочки, мужчины? Как вы… как вы так организовали? Как появилась команда?

Шон слегка задумался, высоко подняв густые брови над очками, и почесал подбородок.

– Мы тут не особо живем. Точнее, живем, но не всегда. Я живу, потому что негде больше. И Ричи тоже. А остальные когда как. Как организовались? Вся наша компания образовалась в основном из таких, как ты, – сказал он и плюхнулся на диван. – В буквальном смысле. Рой подбирал нас всех с улицы, давая второй шанс на жизнь. Слабость у него такая, наверное. Рук с Алексом были уличными бандитами, пока сюда не попали. О, хочешь предысторию? Ты ведь вообще не в курсе ничего. Коро-оче, – услыхав это слово, Тим напрягся, поскольку усвоил, что после любого «короче» из уст Шона следует очень длинная история. – Кейси рассказывал, что раньше у Роя была другая и более крупная команда. Более сильная, более… интеллектуально продвинутая, чем мы. Чтоб нам стать такими, нужно круглые сутки учебники штудировать. Там были люди, которые выросли с ним чуть ли не в одном дворе. Они были все вместе с детства. Не такая уж и уникальная ситуация в закрытом-то городе. Долгое время ничего особенного не случалось. Сначала они всей детской толпой бегали по дворам, а потом выросли, дворов им стало мало, и они подняли восстание против власти. Ну, это если Кейси верить. Я все подробности так и не понял, хотя мне было лет пятнадцать-семнадцать, когда все происходило. Их было человек пятьдесят. У некоторых были семьи, причем прям внутри команды. Все друг друга знали. У Кейси была семья: жена и дочь. А потом один подонок, не будем показывать пальцем, решил, что Роя надо убрать. Не ясно почему. Видать, от зависти. И если б не Мэл, то наш вожак тогда и погиб бы. Не знаю в деталях, что там произошло, но Вольфганг собрал приспешников, убедил их совершить предательство, или они уже заранее вместе собирались что-то сделать – не знаю. Но они подорвали штаб-здание со всеми людьми в нем. Это случилось в какой-то важный день, когда там собрались все. Вроде бы как там планировалось важное мероприятие. Мэл то ли понял что-то, то ли еще что. Он вывел оттуда и спрятал Сору, потом вывел и Кейси. А вот семья Кейси там погибла. Они, кажется, туда пришли как раз незадолго до взрыва. Рой до этого убежал со своей девушкой, а вернулся уже без нее. А до этого…

Тим слушал очень сдержанно, но вскоре отвлекся на вихрь мыслей в своей голове. Смутно, очень смутно, как сквозь туман ему вспомнилось: клубы дыма за стеклом окна, шкаф, беспорядки, собаки, холодно, темно… солнце. Он опомнился от голоса Шона.

– … как-то так и было, хотя я не ручаюсь за достоверность – сам плохо знаю. Только не спрашивай полную историю у Кейси. Для него это болезненные воспоминания, – предупредил рассказчик.

– С ума можно сойти… – Тим почесал затылок. – И что было дальше?

– Точно не знаю. Может, лучше будет спросить у Соры, для нее это не так тяжело вспоминать, как для Кейси. Или еще лучше – у Мэла. Он больше знает. Он же мне и рассказывал, но я забыл половину. Но что-то там было не очень хорошее. А потом Рой начал собирать новую команду. Он притащил Алекса, которого поймал при попытке застрелить Сору. Алекс спустя время привел Рука. А Мэл привел меня. Точнее, я сам привелся. Вышло, что остался без родителей, а из дома меня тетка вышвырнула. Шатался одно время по улице. Как ты почти. Жил в ночлежке разве что. Подрабатывал в баре уборщиком и грезил стать шеф-барменом. У меня была мелкая зарплата, и всю ее я тратил на покупку алкоголя, чтобы смешивать коктейли. Парочка моих рецептов даже была пущена в ход. Они стали одними из популярных в баре, чем я чуточку горжусь. Но, как результат, я был почти всегда пьян, потому что всегда пил.

– Все время пил? – изумился Тим. – И что, больше не пьешь?

– Не совсем, – вдруг очень серьезно сказал собеседник и виновато опустил голову. – О, я тебе оговорюсь сразу: у нас в команде принято ни от кого не скрывать свои недостатки, потому что они мешают работе.

– Не скрывать недостатки? – Тим кисло сморщился. – Чтобы что? Чтобы позлорадствовать?

Шон экспрессивно замахал кистями рук перед его лицом:

– Не-не-не, ты чего! Наоборот! Смысл нашей команды не только в помощи людям. Несомненно, мы собрались на базе помощи. Но еще мы стремимся, как бы так сказать, работать над собой. И я тебя уверяю, что не найдешь ты нигде места безопаснее нашей команды в моральном плане. Никто тебя тут не осудит. Вот, я подам тебе пример и расскажу про свои недостатки. Иногда я срываюсь на выпивку. Вроде уже вся та жизнь позади, а продолжает доканывать. Каждый раз обещаю вести себя прилично, и каждый раз, стоит хоть немного выпить, уже не могу. Всегда после этого стыдно, – он вздохнул. – Как будто назад скатился. Спасибо огромное ребятам, что пытаются помочь избавиться от этого, и даже есть успехи. Но-о, мне и теперь до их уровня еще пахать и пахать. А тогда и говорить нечего – пил и пил, и каждый раз что-то новое. Однажды увидел в баре Мэла, потрепался с ним немного и подумал: «Ого, какой забавный!» И решил с ним потусить.

– Мэл забавный?!

– Ну да, ты посмотри на него! Вечно ходит такой угрюмый, морда кирпича просит, глаза как у мертвой акулы, – и рассказчик скривил гримасу с наморщенным носом. – Это так смешно! Вот я за ним и увязался, и меня случайно сюда приняли. А что до остальных… Кейси с Роем был всегда, судя по всему. Нет, они не родственники, просто познакомились в детстве, ну и Рой для Кейси как брат, наверное. Эдди встретился на улице с Кейси, и тот его пригласил помочь что-то починить. Эдди пришел и не ушел, остался тут. Он вообще компанейский очень: куда все, туда и он. Ну, Ричи полтора года назад тоже тут оказался с какой-то улицы. Рой ничего не объяснил, а Ричи рассказывать не захотел. Его история появления у нас мутная, как и он сам. Все, что я знаю – его нашли в развалинах дома на севере, где он застрял и сидел сутки. Кажется, его туда кто-то затолкал за долги или что-то вроде того. Еще и какой-то дрянью накачали. Честно говоря, Ричи пока надежд не подает. Собственно, все. Ах, да, и Сора, но Сора, как дочь Роя, неизменно в его доме, – Шон сложил руки на коленях. – Вот так как-то мы и организовались. Вот такая у нас команда, дружная и объединенная.

– Но ты так и не ответил…

– Да, точно. Про жену и родителей, – кудряш поднял палец вверх. – Извини за мои подробности, меня хлебом не корми. Так-то семьи ни у кого из нас нет особо, хотя родители живы почти у всех. У Алекса девушка есть больше года, и мы ее даже видели не раз. Вроде жениться собирается на ней. Рук у нас с недолговечными отношениями пока. Влюблялся, но девчонки его наш образ жизни не принимали и уходили. Мы его уже раза два успокаивали после разрывов – он тяжело их переносит. В общем, он в поиске той самой. А так у него семья есть, сестра, он с ними часто проводит время. Рой – вообще отдельная тема. У него какое-то особое отношение к женщинам и к семье. С каждой у него все так, будто это первая и последняя любовь в его жизни. Он иногда приводил каких-то дам сюда, селил в верхних комнатах. Потом обрывал связь. Или они обрывали. Не суть. Уходили и не возвращались к нам больше, хотя в городе я их потом видал, причем уже с кем-то. Мне вот интересно, сколько у Соры братьев и сестер? Шутка, шутка! Их немного, – Шон потер уголки губ. – Мэл… Мне вообще сложно представить Мэла семейным. Если у него и есть отношения, он их скрывает. Хотя кольцо на пальце безымянном носит. Черт его разберет – то ли просто кольцо, то ли женат. В нашем многонациональном городе с первого раза не поймешь. Для Кейси все мы – семья. Второй раз жениться не пытался, хотя что-то у него там с мадамой из детского приюта, кажется. Я видел, как они прогуливались по городу. Эдди говорит, что пока не встретил подходящую особу. Ричи с девушками почти как Рук, только в плохом смысле: как перчатки меняет и пользуется. А я встречался пару раз, но от меня почему-то девчонки сбегают пока. В общем-то, они потому и сбегают, что мы все слишком живем, так сказать, увлеченными делом. Наша секретность вдобавок… Ситуация как у Рука, в общем. Наверное, как-то так и есть. Какой девушке это понравится?

– Хм, интересно, – задумчиво отозвался Тим.

– О, кстати, Рой просил тебя подойти к нему в комнату сегодня вечером. Он вроде бы решил сам заняться твоим даром, чтобы мы уже, наконец, поснимали эти дурацкие очки. У него-то нет на тебя влияния. И ты на него повлиять своим даром не можешь.

Тим встрепенулся, вспомнив, что не задал самого главного вопроса.

– Почему только на него? И как он это узнал?

– Без понятия, – пожал плечами Шон. – Каким-то образом он это понял. Видимо, встречал других псиоников когда-то. Или на месте при общении с тобой понял. Думаешь, он нам что-то объяснил? Нет!

– Но у вас же принято ничего не скрывать!

– Принято не скрывать своих темных качеств. Специально, чтобы, видя недостаток, подтянуть его, нивелировать. А что до информации – наш вожак зачастую не сообщает некоторых вещей, чтобы мы не забивали голову тем, чем не следует. Или забывает сообщать, что вероятнее всего. Обычно это какая-то проблема, которую он просто решает сам и все. Мы привыкли. Если он не сказал, значит, так нужно. К слову, общаясь с Роем, не надейся найти логику – сразу говорю. Его поступки крайне редко можно объяснить.

– Да-а-а, – протянул Тим и поправил упавшие на лицо волосы. – Понятно, что ничего не понятно.

– Ничего, еще разберешься в нас всех, – махнул рукой Шон, поднимаясь с кресла. – Ну что, идем дальше?

В коридоре они столкнулись с Ричи. Тот прыгающей походкой двигался к лестнице, слегка шаркая ногами.

– О, псионически одаренный вылез из норы, – ехидно засмеялся он. – Ну что, тебе еще не надоел кудрявый болтунишка?

Тим поднял брови, глядя в темные стекла очков. Нахальный вид Ричи оставлял мерзкое впечатление, хотелось отвернуться и проигнорировать этого человека. Но псионик выдавил из себя приветливую улыбку.

– Ты Ричи, да? Рад знакомству.

– Судя по испугу на твоей смазливой мордашке, не очень-то ты мне рад, – и Ричи искривил губы в издевательской ухмылке. – Что, мелочь, боишься?

Возмущенный Тим вспылил бы, не возникни на сцене еще одно действующее лицо. На другом конце коридора появилась Сора. Она быстро метнулась мимо, одарив всех троих ледяным взглядом. Тим, памятуя прошлый опыт, опустил глаза.

Ричи облизнулся, когда Сора летящей походкой помчалась вверх по лестнице.

– Не пялься ей вслед так. Она слишком маленькая для тебя, – сказал Шон.

– У меня, вообще-то, уже есть девушка, – огрызнулся Ричи, вздрогнув так, будто бы его ударили.

– Ага, воображаемая, – прогоготал кудряш. – Вы с ней уже создали свою воображаемую семью и завели воображаемых детей. И каждую ночь вы сливаетесь с ней в порыве воображаемой страсти.

– А не пошел бы ты? Сам что ли весь такой семейный? Тебя девчонки за километр обходят. Сам иди и с отражением целуйся, идиот, а к нормальным людям не лезь, – сплюнул Ричи, сунул руки в карманы и повернулся к ним спиной.

– Пойдем, Тим, – приосанился и посерьезнел Шон, положив руку на плечо своему юному компаньону. – Не будем мешать надвигающемуся свиданию.

Вслед им донеслось недовольное фырканье с невнятными угрозами и оскорблениями.

– Он всегда такой? – спросил псионик.

– Это Ричи, братан, – улыбнулся Шон. – Вот уж кому свои недостатки раскрывать не нужно – они каждую секунду налицо. Он неисправим. Увы, с ним по-другому общаться не выходит. Такое ощущение, что он нарочно это вот все делает. Нарывается как будто, – он поднял руки, растопырил пальцы и спародировал писклявым голосом: – Вре-е-жьте мне, вре-е-ежьте!

Тим прыснул со смеху.

Они прогулялись на третий этаж. Все комнаты там в большинстве своем пустовали, а по центру располагался огромный полутемный зал, обставленный по типу кафе почти в ретро стиле. Здесь пахло старым деревом, а по воздуху в оконном рассеянном свете медленно плавали пылинки. Когда Тим снова ощутил боль в ноге и попросил передышки, оба уселись на диван перед небольшим столиком.

– Иногда у нас бывали вечеринки, и все они – тут, – Шон провел рукой по воздуху. – Редко, правда. Времени на них не то чтоб много. На Новый Год Рой может такую тусовку развернуть, что мы потом неделю в себя приходим. Эх… в последние дни у него какое-то очень уж унылое настроение, поэтому о тусовках мы только мечтаем. А так у нас бывало по-крупному. Расскажу тебе потом. Ты, кстати, уже общался с вожаком? Он сказал, вы о чем-то поговорили.

– Да, – нахмурился Тим, отводя взгляд. – И не нравится он мне. Он какой-то…

– Я зна-аю, о чем ты думаешь, братан. Бесит, да? – И Шон весело заулыбался. – Да, да и еще раз да! Бесит. Всех новичков. Оно и понятно. Мы же все в какой-то степени прошли через это. Ты просто не можешь смириться, что он во всем круче тебя. Просто сам по себе такой. Особенно когда он шутит, так мама не горюй. Но он не со зла это. Он не злой, хотя и не добрый. Даже не знаю, как его описать. И уверяю – ради каждого из нас он на все пойдет.

Псионик отнесся к услышанному со скептицизмом, но лишь потому, что боялся заключенной в словах правды и никак не хотел ее принимать.

– Ну-у, допустим, – недоверчиво отозвался Тим. – Странно это. Он сам-то себя лучше всех не считает?

– Не считает. А как-то раз, представь, на полном серьезе заявил, будто он самый худший человек, ха! Чего ты на меня так вылупился? Это правда. И правда в том, что он и так лучший… ну, сам по себе, на своем месте, понимаешь? Ему не надо себя таким считать. Как, например, ты же не бегаешь и не кричишь всем вокруг: «У меня черные волосы!» Это и так очевидно. Он – не мы, и как мы он никогда не будет. А мы – не он, и нам точно такими же тоже не стать. Нам стоит просто занять свое место. И у него тоже есть свое место. Мы не сразу это поняли, но на своих места все мы – лучшие. Ричи, кажется, все еще не понял. Чтобы понять, нужно мыслить глобально.

– И Рой всегда такой… странный?

– Ну-у, когда как, – протянул Шон. – Он местами и правда, как ты сказал, странный. Это утрированно, конечно. Минуты грусти у всех случаются, и у него они бывают. А Рой в обоих случаях может быть общителен. Оттенок общения разве что иной. Он ведь без людей жить не может. И мы все равно его любим даже таким странным. Что будет, если мы его вдруг лишимся? Катастрофа! Массовое уныние. Нас многих не было бы без него. Почти всех вытянул с улицы, с худшей жизненной дороги, дал цель в жизни, дал всё, и мы стали одной единой группой. А теперь и ты с нами. Я тебя уверяю, – кудряш переключился на заговорческий тон. – Рой крут настолько, насколько кажется, и даже во много больше. Природа одарила его всеми лучшими человеческими качествами, кроме разве что инстинкта самосохранения и здравого смысла.

Тиму снова стало не по себе, но он хотел знать все о человеке, к которому попал под опеку, и продолжил:

– Мне он таким не показался, – высказал он свои сомнения. – Обычный человек, ничем особо не выделяющийся.

– Ха-а! Не скажи. Он не склонен говорить о своей биографии. Наверное, потому что о ней не думает, – Шон почесал затылок. – А вот ты не думай, что связался с каким-нибудь простым парнем, пусть даже он сам себя таким считает. Вот что ты о нем знаешь кроме того, что он когда-то был главой «Волков»? Хм, кстати говоря, хотел спросить: ты слышал городские легенды когда-нибудь?