Читать книгу Записки москвича - - Страница 20

Мне часто вспоминаются походы. Однодневные и многодневные. Запах костра и вкус чая. Мокрые носки и тяжёлый рюкзак. Спальный мешок и иней на брезентовой палетке. Костёр и песни под гитару. И этот самый костёр с песнями ждали и шли к нему. Или скорее ради него. Когда все усаживались на брёвна, сложенные вокруг костровища, тесно прижимались друг к другу так, что сердца стучали в унисон. А когда стук сердец и удары гитариста по струнам сливались воедино, все начинали мелодично раскачиваться, в такт песни, вторя голосу самого главного человека у костра.

Я не помню, какой это был поход. Была большая стоянка, с несколькими разбитыми костровищами. И всем нам, походникам, выпала редкая возможность выбрать ту музыку, которая была близка. Близка каждому из нас тем подмосковным осенним вечером. Кто-то тихим дружным хором вытягивал «Милая моя, солнышко лесное…». Кто-то, подражая Высоцкому, хрипел «Здесь вам не равнина…». А у одного костра, старшеклассник в кубанке и галифе, исполнял нетленные хиты «Жуков», вперемешку с новыми произведениями «Машины времени». Я, найдя свободное местечко на бревне, уселся и стал слушать. «Я тоже научусь так играть на гитаре и петь, – думал я. – И непременно мне для этого нужны такие галифе. Без них никак не получится».

А галифе действительно были знатные. Синие с красными лампасами. В перерывах между песнями, из, как мне казалось, бездонных карманов галифе гитарист доставал коробку папирос «Герцеговина Флор», продувал папиросу, которую доставал небрежно из коробки. Так же, вроде бы небрежно, но между тем аккуратно и со знанием дела, складывал гармошкой ту часть папиросы, которую потом сжимал зубами. Дым костра перемешивался с дымом папиросы и немного дурманил. Наверное, дедушка у этого старшеклассника был генерал, и галифе были его. У меня не было дедушки генерала, но без галифе я не представлял себе дальнейшую свою жизнь и тем более себя с гитарой. Мой дедушка в юности служил офицером, пройдя, как он говорил, «славный путь от младшего лейтенанта до лейтенанта». Но, помимо подорванного на всю жизнь здоровья, за те годы он приобрёл друга, с которым дружил всю жизнь. Друг был кадровым военным. Сын его тоже. «Они непременно мне помогут с галифе, – решил я. – Пусть и не с синими и не с красными лампасами». Тем более, что однажды они мне подарили настоящую кобуру для пистолета. И пусть ни один игрушечный пистолет не подходил под её размеры – или был больше, и она не закрывалась, или был меньше, и он утопал в ней – но она, эта настоящая кобура, была с настоящим шомполом. Я прикреплял её на ремень, который опоясывал меня поверх шубы, и гордый выходил во двор, давая возможность дворовым ребятишкам, подержать кобру в руках и, вынув шомпол, обсуждать систему очистки табельного оружия.

Опуская все подробности, галифе были заказаны, и я стал ждать. Это сейчас я понимаю, что ждал я эти самые галифе, как ждал Мишка саблю из рассказа Драгунского. Бежал из школы, залетал к себе в комнату и искал в шкафу. От телефонных звонков я вообще подпрыгивал, думая, что это друзья семьи звонят, чтобы назначить встречу по передаче мне заветных галифе. Точно не скажу, сколько времени мне пришлось быть в таком напряжении, но однажды, уже почти позабыв о них, придя из школы, на своём диване обнаружил пакет с зелёными армейскими галифе. Счастью моему не было предела. Но сказался эффект «собачки, которая за время в пути смогла подрасти». Я еле-еле их на себе застегнул, но это была ерунда по сравнению с их длиной. Подрос я не только вширь, но прежде всего ввысь. Бабушка что-то попыталась сделать, достав свою любимую швейную машинку «Зингер». И пару раз я сходил в них в поход. Я потом окончательно вырос из них, и мечта сидеть у костра в галифе с гитарой и петь, в перерывах затягиваясь папиросой, так и осталась мечтой.

Давно это было…