Читать книгу Плакальщица - - Страница 4

Я работаю плакальщицей уже около десяти лет. Не назвала бы это своим осознанным выбором, но лучшей работы для меня тогда не нашлось. И я была вынуждена этим заняться, поскольку мы с мужем оба остались без средств к существованию.

В деревне у большинства людей моего возраста нет работы. Они проводят много времени на полях, выделенных деревенским комитетом, выращивая рис, лук, сладкую кукурузу, картофель и батат. Раньше и у нас с мужем было несколько участков, но комитет конфисковал их из-за того, что мы не обрабатывали землю должным образом. С тех пор мы с мужем стали одними из немногих жителей деревни, которым приходилось покупать рис и муку. Жаль, что нельзя повернуть время вспять. Теперь бы я без раздумий выполняла всю тяжелую работу в поле.

Молодых людей в деревне почти не осталось, так как здесь для них нет никаких перспектив. Кому захочется жить в вонючем месте? Все уезжали в города учиться или работать, в том числе моя собственная дочь. Самые амбициозные молодые люди уезжали за границу.

Как только молодые семьи обзаводились детьми, они отправляли их жить к бабушкам и дедушкам, чтобы сэкономить. Если же молодые супруги зарабатывали хорошие деньги, они уговаривали родителей переезжать к ним в город, чтобы те заботились об их домашнем хозяйстве. Но такое случалось редко. В городах трудно выживать – если только кому-то не удавалось сколотить приличное состояние, что для большинства было почти недостижимым. На протяжении долгих лет лишь двум или трем бабушкам из нашей деревни посчастливилось уехать за границу присматривать за внуками, и каждый раз это вызывало у односельчан откровенную зависть.

Я родилась в этой деревне. Она называется Синихэцунь, то есть «Деревня у западной грязной реки». Грязи в деревне действительно предостаточно, а вот реки нет. Как-то раз я спросила маму с папой, была ли здесь раньше река. Они ответили, что нет. Тогда я поинтересовалась, почему слово «река» присутствует в названии деревни. Они сказали, что никто не знает почему, да и не все ли равно, как называется деревня? Но мне-то было не все равно! Всякий раз, когда люди спрашивают, откуда я приехала, мне становится неловко. Мне неприятна сама мысль о том, что люди смеются над таким неподходящим для деревни названием.

Недалеко от нашей деревни возвышаются две горы: одна называется Южная, а другая – Северная. Это совершенно бесполезные горы. Когда-то давно на Южной горе люди хоронили умерших родственников, но теперь она для этого не используется. По идее, деревенский комитет выделил для мамы с папой участки для захоронения на горе, но в наше время все предпочитают покупать места на кладбище. Рядом стоит Северная гора. На ней нет ничего, кроме нескольких камней, кучки жалких деревьев и огромного количества сорняков. Как и большинство жителей нашей деревни, я никогда не бывала в горах.

Мужа дома не было. Он улизнул, пока я возилась на заднем дворе.

Мама с папой когда-то держали тут двух свиней. Грязный свинарник по-прежнему стоял на своем месте, в углу заднего двора. Там же располагался курятник. Раньше у нас были свои яйца и курятина. Но после того, как мы с мужем поженились, свиней мы разводить перестали. Муж сказал, что от них слишком много грязи и вони, к тому же это тяжелая работа. Мама настояла на том, чтобы мы оставили курятник. Три года назад, после того как она переехала к моему брату, мы съели нескольких цыплят, а остальных продали.

А еще на заднем дворе достаточно места для выращивания овощей. В основном я сажаю то, что сажала мама: лук, фасоль, стручковый горох, редьку, картофель и батат, а также разнообразную зелень, поскольку за ней легко ухаживать. Больше всего я люблю обжаренные листья батата.

Когда я была маленькой, у нас всегда было туго с деньгами, так что бережливость стала моей второй натурой. Прежде я думала, что проблема с деньгами когда-нибудь решится, но, к сожалению, безденежье преследует нас с мужем до сих пор. Я часто сижу на скамейке на заднем дворе, любуюсь своими овощами и невольно подсчитываю, сколько же денег мне удалось сэкономить. Невозможно разбогатеть, выращивая овощи, но жизнь они все-таки облегчают.

Муж часто уходит из дома, ничего мне не говоря. Наверняка он взял наличные и пошел играть в маджонг. Муж постоянно хвастается, что играет лучше большинства своих друзей. Многие играют в маджонг сутками напролет – и спят, и едят там же, – но мой муж, по крайней мере, приходит домой к ужину. Иногда я думаю, что он мог бы приходить домой после ужина и это означало бы, что мне не нужно для него готовить, но вслух я, конечно, такое никогда не скажу.

Пока я не стала работать плакальщицей, люди часто приходили к нам в дом играть в маджонг. Раньше им у нас очень нравилось. Я готовила для них закуски и иногда наблюдала за игрой. Часть выигрыша гости жертвовали в качестве «арендной платы». Честно говоря, мне было не очень приятно, когда люди в нашем доме играли в маджонг, но, похоже, они неплохо относились к нам с мужем. В деревне, где все друг друга знают, очень важно быть уважаемым человеком.

Я никогда не забуду тот день, когда люди перестали приходить в наш дом, – фактически, они покинули его навсегда. Тогда мне впервые предложили поработать плакальщицей, и я пришла домой радостно взволнованная. В нашем доме, как обычно, играли в маджонг, и я поделилась новостью с гостями. Осознав, что я только что сказала, мужчины тут же сложили игральные костяшки в коробку и потянулись к выходу.

Теперь, когда я приносила несчастье и от меня пахло мертвечиной, как говорил мой муж, никто не заходил к нам поиграть в маджонг или поболтать. На самом деле я не любила маджонг, но мне нравилось дружить с женщинами, перекусывать вместе с ними и сплетничать. Что же касается невезения и запаха, то я не могу с этим не согласиться. Вы скажете, что это глупое суеверие, но если кто-то постоянно связан со смертью, неудивительно, что люди хотят держаться от него подальше. Наверное, я бы и сама не зашла в дом плакальщицы.

Поскольку я осталась дома одна, я решила поупражняться в пении. Муж жалуется, что, когда я пою, это похоже на вой привидения, поэтому я не пою, если он рядом. Наверное, он уже забыл, как говорил раньше, что я хорошо пою.

В общем-то, я не обязана практиковаться, поскольку на похоронах никому нет дела до качества пения. Однако плакальщица, которая умеет хорошо петь, радует клиентов больше. Пришедшие на похороны люди платят деньги, чтобы «отведать тофу», так что вполне логично, что они предпочитают возвращаться домой удовлетворенными, как если бы похороны стали еще одним поводом для развлечения.

Я ненавижу петь на похоронах, пусть даже мне и платят за это деньги. После того как все выстраиваются в очередь и один за другим кланяются телу в гробу, спокойные и торжественные похороны превращаются в хаос. Никто больше не видит нужды демонстрировать горе. Иногда плакальщицы приглашают какую-нибудь музыкальную группу, чтобы она подыграла им, но я никогда так не делаю, поскольку музыканты часто фальшивят или играют слишком громко. Я вынуждена сама петь радостные песни, хотя для меня это достаточно неприятно.

На посетителей похорон всегда оказывается некоторое давление, чтобы вызвать у них должный уровень скорби. Если вы пришли на похороны, вам не обязательно выглядеть таким же печальным, как родственники покойного. На самом деле, вы не обязаны даже грустить, но показать, что вам не все равно, – это как минимум проявление вежливости. Веселые песни в заключительной части похорон вносят не то чтобы радость, но некоторое облегчение в скорбную атмосферу. Однако после плача они всегда кажутся мне неуместными.

Быть плакальщицей нелегко, поскольку мой доход зависит от количества умерших людей. В наше время люди живут намного дольше, чем раньше. Нет, я не мечтаю, чтобы люди умирали чаще, однако любая смерть для меня – это шанс заработать денег. Больше смертей означают для плакальщицы больше денег. Мне говорили, что меня считают лучшей плакальщицей в округе. В любом случае плакальщиц, в принципе, не так уж много.

Я вздремнула днем – ночью мне плохо спалось. После похорон я всегда сплю беспокойно. Восковое лицо в гробу будет всплывать передо мной еще несколько дней. Я стараюсь никогда не вкладывать в похороны личные эмоции. Я проливаю слезы, но не плачу от души. Тем не менее на это уходит столько энергии, что каждый раз я чувствую себя измотанной. Иногда, находясь дома после похорон, я не понимаю, что же я ощущаю – подавленность или опустошение.

Я проверила свои овощи на заднем дворе. В горшке с чесноком больше не осталось отростков. Придется ждать три или четыре дня, пока чеснок не вырастет достаточно длинным, чтобы можно было его резать снова. Возможно, стоит пройтись по деревне и собрать немного дикого чеснока. Листья дикого чеснока чуть-чуть шире, и вкус у него понежнее.

Его нетрудно найти вдоль деревенских тропинок.

Я взяла маленький полиэтиленовый пакет и вышла из дома.

В нашей деревне до сих пор грунтовые дороги. Если на улице сухо, они выглядят нормально, но как только начинается дождь, дороги, конечно, размокают и становятся грязными и скользкими. Забетонировано лишь несколько дорожек на выезде из деревни – те, что ведут к асфальтированному шоссе.

– Это ты? – раздался чей-то голос.

Я обернулась.

– Тетушка Фатти, – поздоровалась я и остановилась.

Тетушка Фатти, подруга моей мамы, была худощавой женщиной. Вроде бы раньше она была толстой, но я этого не помню[1].

– Чем занимаешься? Я тебя почти не вижу.

– Хочу собрать немного дикого чеснока.

– Дикого чеснока? У тебя так плохо с деньгами? Сейчас никто уже не ест дикий чеснок.

– Я его тоже не часто ем.

– Ты до сих пор зарабатываешь на жизнь плачем на похоронах?

Голос тетушки сделался суровым.

– Да.

– Женщина из приличной семьи не должна заниматься подобным.

– Я вынуждена зарабатывать деньги.

– Да, вынуждена. От твоего мужа никакого проку.

– Он умный человек.

– Его ум тебя не прокормит. Только деньги.

– У нас все в порядке с деньгами, тетушка Фатти.

– Очень надеюсь. Кстати, ты всегда ходишь в такой одежде?

Она оглядела меня с ног до головы.

– Это старая одежда моей дочери.

– Она тебе слишком тесна. Только глянь на эти синие штаны! Любой может увидеть форму твоей задницы и ног.

Я промолчала. Мне было нечего ответить.

– Не делай такое лицо. Ты росла на моих глазах. Я намного старше тебя.

– Я знаю, тетушка Фатти.

– Говорят, рано или поздно ты принесешь нам несчастье, но мне все равно. Меня и так считают проклятой, потому что у меня умерли два мужа.

– Вы ни в чем не виноваты, тетушка Фатти.

– Не надевай больше эти штаны, – сказала она, не обратив внимания на мои слова.

– Они очень удобные.

– И нравятся мужчинам? Люди судачат, что ты слишком часто ходишь в парикмахерскую.

– Не часто. Только когда обязана.

– Никто не обязан ходить в парикмахерскую.

Я готовила ужин и потихоньку напевала себе под нос. Я, конечно, не искусная певица, но я люблю петь. Когда я пою, я как будто общаюсь сама с собой. Я предпочитаю медленные заунывные песни. Обычно после них грусть слегка отступает.

Я собрала немного карликовой фасоли и разморозила кусочек свиного фарша. Это блюдо всегда идет на ура, особенно если приготовить его с соевым соусом, чесноком и чили. Мужу оно тоже нравится. Когда есть возможность, я готовлю что-нибудь по его вкусу.

– Пахнет вкусно.

Муж взял свою миску с рисом и поковырял палочками в блюде с фасолью и свининой.

– Попробуй картофельную соломку с остро-кислым соусом.

Я пододвинула к нему еще одно блюдо.

– Сегодня немного подзаработал в маджонг. Я не всегда проигрываю.

– Не всегда.

Меня так и подмывало сказать: «Если бы ты не играл в маджонг, ты бы никогда не проигрывал», но я, конечно же, смолчала.

– Кстати, ты ответила дочери? – Муж сменил тему.

– Пока нет. Еще не решила, что ей сказать.

– Ты не хочешь ехать? – Муж смотрел на меня с недоумением.

– Я бы с удовольствием, но как же моя работа?

– Твоя работа? У тебя нет нормальной работы.

– Я пла́чу на похоронах и получаю за это деньги. Вполне нормальная работа.

– Она очень нерегулярная. К тому же ты пользуешься людскими смертями.

– Ничем я не пользуюсь.

– Когда никто не умирает, ты бесполезна! – повысил голос муж.

– Но я, по крайней мере, полезна, когда кто-нибудь умирает, – повысила я голос в ответ.

– Ты мне перечишь, глупая женщина?

Он встал и с силой швырнул свою миску на пол.

Фарфоровая миска разбилась, ударившись о керамическую плитку. Рис разлетелся во все стороны.

Я посмотрела на беспорядок, но не сдвинулась с места.

– Из-за тебя, – он указал на меня пальцем, – у нас стало на одну миску меньше. Я бы не разбил ее, если бы ты не перечила.

– Я не перечила.

– Положи мне рис в другую миску, – сказал муж и снова сел.

Выходит, он до сих пор не наелся.

Я убиралась на кухне, а в горле стоял ком. Мне хотелось кричать. Что бы сделал муж, если бы я разбила миску? Мне хотелось с кем-нибудь поговорить. Мне хотелось кричать. Станет ли дочь слушать меня?

Я не могла не думать о дочери. Я не видела ее больше полугода. Она жила в Шанхае со своим парнем. Он работал таксистом, она – массажисткой. Однако муж думал, что теперь она устроилась в супермаркет. Он был очень недоволен, когда дочь уехала в Шанхай и стала работать в массажном салоне, поскольку многие массажистки имеют репутацию проституток. Муж долго нудил, уговаривая меня убедить дочь уволиться с работы, поэтому мы решили солгать ему, сказав, что она устроилась в супермаркет на выкладку товара. Я не считала работу массажисткой проблемой, поскольку доверяла дочери. Если живешь в Шанхае, куда важнее получать хорошую зарплату. Массажистки зарабатывают много денег, правда, рабочий день у них длинный. Но теперь дочь вынашивала ребенка, так что ни массажисткой, ни укладчицей товара работать уже не могла.

Дочь попросила нас подумать над ее предложением: я поеду в Шанхай, чтобы присмотреть за ней, пока она не родит, а потом привезу ее с ребенком в нашу деревню. Она поживет с нами пару месяцев, после чего вернется на работу, а ребенка оставит здесь.

Нельзя сказать, чтобы я ждала этого с нетерпением. Я была бы рада помочь дочери, но оставить ее ребенка в своем доме? Тогда мне придется присматривать за ним, и я не смогу работать плакальщицей, дочь мне этого не разрешит. Моя работа никогда ей не нравилась. Она может подумать, что если я продолжу контактировать с мертвецами, то принесу ее ребенку несчастье.

Когда дочь училась в школе, сверстники издевались над ней из-за моей работы. Дети не хотели с ней дружить, потому что я, как они говорили, сокращаю жизни людей. Дети иногда прятали ее школьные принадлежности, а потом подбрасывали их обратно. Несколько раз у нее пропадал даже упакованный обед. Она умоляла меня бросить работу. Я бы с радостью сделала это, но наша семья нуждалась в деньгах. В какой-то момент я решила поговорить с учителями, но дочь сказала, что от этого станет только хуже. Казалось, единственный выход для меня – прекратить работать на похоронах.

Легко говорить, что вы не хотите, чтобы я была плакальщицей, но кто тогда добудет деньги для семьи? Муж по-прежнему сидел без работы. Я могла пойти помогать людям в полях или устроиться в магазин, но и там, и там зарплата была мизерной. Труд плакальщицы не похож на престижную работу, однако деньги приносит неплохие. Я владела такими навыками плача и пения, какие есть у немногих. Даже сейчас дочь не могла давать мне сумму, которую я зарабатывала сама. Я не знала, сколько получала дочь, но тратила она точно больше, чем я, и часто совершенно попусту. Возможно, она собиралась давать нам с мужем какие-то деньги на дополнительные расходы, если бы с нами остался жить ее ребенок. Впрочем, в этом не было никакой уверенности.

Но самое главное, дочь должна была подать заявление на получение свидетельства о браке. Без брачного свидетельства ей не предоставят отпуск по беременности и родам, а ребенку не выдадут свидетельство о рождении. Она говорила, что «сделает это скоро», но что она имеет в виду под словом «скоро», я не понимаю. Я много раз слышала это слово из ее уст, но оно явно имеет другое значение, чем мое «скоро».

Иногда я думаю, что, возможно, она вовсе не хочет замуж. В ее детстве, когда мы с мужем ссорились, я каждый раз видела по выражению лица, что она переживает.

– Когда у тебя следующие похороны?

Муж закурил и, отсыпав немного семечек из бумажного пакета, положил ноги на журнальный столик перед диваном.

Я покачала головой.

– Не знаю.

– Ненавижу эту передачу с певцами. Они поют так же плохо, как ты.

– Я знаю, что пою хуже тебя, но за мое пение люди платят.

– Потому что они такие же глупые, как ты. Где пульт от телевизора? Терпеть не могу эти вопли.

Я ничего не ответила и молча протянула ему пульт.

– В наше время люди живут слишком долго. Посмотри на этих стариков в деревне. Они будто вообще не собираются умирать!

Муж лежал на диване с хмурым видом.

– Да. Большинство здоровы.

– Тебе следовало бы расширить бизнес, охватить территорию побольше. Здесь недостаточно умирающих людей.

– Может, я смогу петь на свадьбах.

– Никто не захочет видеть тебя на свадьбе. Ты слишком стара и уродлива. А еще ты приносишь людям несчастье, и от тебя тянет мертвечиной, – гневно сказал муж.

Муж вышел из гостиной, оставив повсюду окурки и шелуху от семечек. Я не хотела за ним убирать, но знала, что придется.

Ну хорошо. Я слишком стара и уродлива. Я приношу людям несчастье, и от меня пахнет мертвыми.

Но знает ли он, как выглядит и чем пахнет сам?

Какая от него польза людям?