Читать книгу Эти вечные игры - - Страница 4

Утро из Кувшина

Рассвет в бабушкином доме был не просто началом дня. Это был медленный, сладкий ритуал пробуждения мира, в котором Элли чувствовала себя не гостем, а частью самого действа. Она проснулась не от будильника, а от того, как первый, еще робкий луч солнца прокрался сквозь щель в ставне и упал теплым зайчиком ей на веко. Воздух в комнате был прохладным, прозрачным, пахнущим древесной смолой и… обещанием.

Она спустилась в кухню босиком, ступни тонули в прохладе выскобленных до блеска половиц. Бабушка Рая уже создавала волшебство у печи. В огромном глиняном кувшине, покрытом каплями росы, словно слезами ночи, стояло парное молоко. Оно было не белым, а скорее кремово-золотистым, густым, как жидкий шелк, и по его поверхности плавали жирные, янтарные сливки-островки. Запах был божественным – теплый, живой, чистый. Рядом, на деревянной доске, дымился только что вынутый из печи каравай хлеба. Корочка его была темно-золотой, пузыристой, хрустящей на вид, а снизу доносился теплый, дрожжевой, невероятно уютный дух. Он пах солнцем и жаром доброй и старой печи.

– Садись, солнышко, садись, – улыбнулась Рая, ее руки были в муке до локтей. – Наливать?

Элли кивнула, не в силах оторвать глаз от этого простого, но такого аппетитного завтрака. Бабушка налила молоко в большую фамильную кружку из толстого, синего стекла. Оно лениво заполнило ее, тяжёлое и бархатистое. Элли взяла ломоть хлеба. Он был теплым, почти обжигающим, и при нажатии издал тот самый, райский хруст – звонкий, как тонкое стекло, рассыпающийся на сотни вкусовых осколков. Потом – варенье. Не покупное, гладкое и приторное, а бабушкино, малиновое. Густое, как драгоценный рубин, с целыми, чуть помятыми ягодами, плавающими в сиропе, искрящемся на солнце. Она намазала его щедро на теплый хлеб. Хруст, тепло, кислинка малины и сладость солнца, вобранная ягодами… Первый укус. Взрыв. Взрыв лета прямо во рту. Текстуры, вкусы, ароматы слились воедино – это был не завтрак, это было причастие утреннему свету, земле, дому.

Дверь распахнулась с грохотом.

– Элька! Ты уже?! – Вовка влетел в кухню, как ураган в шортах и майке. Его волосы торчали в разные стороны, на щеке красовался отпечаток подушки, но глаза горели азартом. – Молоко хряпну? Быстро! Пока роса! Земляника ждёт!

Он схватил свой кусок хлеба, густо помазал его вареньем (половина тут же капнула на пол, вызвав вздох бабушки), и опрокинул кружку молока залпом. На верхней губе остались белые усы, которые он слизнул одним махом.

– Вовка, ты сейчас подавишься! Озорник! – крикнула ему вдогонку бабушка, но он уже мчался к двери, хватая две плетеные корзинки – маленькую для Элли, побольше для себя.

Элли допила последний глоток молока – оно оставило на языке нежный, сливочный шлейф – и побежала за братом. Утро вливалось в неё энергией, сладостью и предвкушением.

Дорога к лесу была короткой, пыльной от жары, но сейчас, пока роса еще серебрила траву, она казалась прохладной тропинкой в рай. Воздух звенел. Не метафорой – буквально. Жужжали пчёлы. Не одна, не две – целый золотистый, полосатый оркестр! Они носились от цветка к цветку клевера и мышиного горошка, что росли по обочинам, неся свои золотые ноши. Гул их был низким, насыщенным, вибрирующим, словно сама земля тихо пела. К нему примешивался стрекот кузнечиков, щебетание невидимых в кустах птиц, далекий крик петуха – симфония летнего утра. Это чудо!

– Паримся, кто больше? – Вовка бросил ей вызов, сверкнув глазами. Он уже пригнулся у первой полянки, заросшей невысокой, сочной травой.

– Паримся! – согласилась Элли, чувствуя, как азарт бежит по жилам быстрее пчелиного жужжания.

Она опустилась на корточки, раздвинула влажные, пахнущие зеленью и землей стебли. И вот они – землянички. Крошечные, алые, как капли застывшей утренней зари, рассыпанные по изумрудному бархату. Некоторые прятались под листьями-лопушками, другие смело краснели на солнце. Элли осторожно, чтобы не помять, взяла первую ягодку. Она была теплой от солнца и прохладной от росы одновременно. Кожица – нежная, бархатистая. Элли поднесла ее ко рту.

Взрыв

Но это был другой взрыв. Не хлеба с вареньем, а самой сути лета. Кислинка, мгновенно сменяющаяся дикой, необузданной сладостью, аромат, в тысячу раз более концентрированный, чем у садовой клубники – лесной, дикий, пьянящий. Сок, теплый и яркий, заполнил рот. Это был вкус утренней росы, хвойной тени, жаркого солнца и самой земли. Она закрыла глаза на секунду, позволив этому вкусу затопить все остальные чувства. Лето текло по ее жилам.

– Ого! Гляди! – крикнул Вовка. Он нашел целую полянку, усыпанную алыми бусинами. – Элька, смотри сколько! Чур моя.

– Не ври! – засмеялась Элли, бросаясь к нему. Их корзинки быстро наполнялись алыми сокровищами. Соперничество было жарким, но беззлобным. Они толкались локтями, находя одну и ту же спелую ягоду, выхватывали ее друг у друга со смехом, кричали: «Это моя поляна!», «Нет, моя!». Жужжание пчел смешивалось с их смехом, солнце припекало спины, а запах нагретой хвои, травы и спелых ягод висел в воздухе, густой и сладкий. Пальцы Элли стали липкими от сока, на коленках проступили влажные пятна от росы, но она чувствовала себя частью этого утра, этого леса, этого вечного цикла солнца, росы и ягод.

Она положила в рот еще одну горсть – мелкую, душистую. И снова – тот же взрыв дикого лета. Вовка рядом чавкал, его корзина наполнялась быстрее, но Элли уже не гналась за количеством. Она вдыхала, смотрела, пробовала, впитывала.

– Мммм, вкуснятина – проговаривал Вовка. Это утро, начавшееся с хруста хлеба и молока со сливками из кувшина, продолжившееся жужжащим бегом по росистой траве и завершившееся алым взрывом во рту, было совершенным. Оно было выпито, как молоко из синей кружки, и съедено, как ягоды с тёплой земли. Оно вошло в неё, стало частью её крови, её лета, её исцеляющего 2025 года. И она знала – таких утр будет еще много. И от этого знания сердце пело в унисон с пчёлами.