Читать книгу Мистер Буги, или Хэлло, дорогая - - Страница 9

– Ну? – и Стейси подергала Констанс за рукав куртки. – Что-нибудь чувствуешь?

– А что должна?

– Ностальгию? Тоску по дому?

– Дом как дом, – соврала Констанс. – Ничего такого.

Она посмотрела на большую гостиную, на лестницу, которая вела из коридора на второй этаж, и на то, как из двери в подвал вышел дядя Хэл. На его коричневом замшевом плече белесо повис след от паутины.

– Там столько тенет, – сообщил он. – И темно, как в склепе. К слову, я уже полностью удовлетворил свою потребность в атмосфере Хэллоуина. Никто не хочет взглянуть на подвал?

– Я воздержусь, – сказала Оливия. – На минутку выйду, позвоню Ричи…

И она действительно вышла на террасу через главную дверь. Когда закрыла, громко брякнули разноцветные стекла в полотне. Все снова смолкло. Дядя смахивал с себя паутину. Стейси разглядывала предметы, залежавшиеся уже много лет на одном месте, на пыльном обувном комоде.

Констанс обвела глазами потолок, зачехленную люстру в гостиной и плотно зашторенные окна. Она еще не могла почувствовать себя как раньше, хотя очень этого ждала.

– А что на втором этаже? – поинтересовалась Стейси-Энн и торопливо взбежала по ступенькам.

– Если нужна моя помощь, – сказал ей громко Хэл, проводив взглядом, – зови.

Он облокотился о перила лестницы, о большой высокий столбик, от которого те шли наверх, и перевел глаза на Констанс.

Бог ты мой. Девочка так похожа на свою мать. Хотя… он не так хорошо ее помнил, но глаза – глаза один в один: чу́дные, такие не забываются. И она так разглядывает дом. Кажется, взгляд у нее блестит. Что же она, хочет плакать? Отчего?

Хэл забеспокоился, но кашлянул и улыбнулся, когда Конни отвлеклась от разглядывания дома.

– Ну что, – сказал он. В тишине было неловко обоим. – Пойдем, я покажу тебе кухню? Там есть своя хитрость с газовой плитой.

– Да, конечно, – кивнула она и первой направилась в гостиную, чтобы дальше сквозь нее добраться в кухню.

Хэл медленно провел языком по передним зубам, пристально проследив за Конни, как сытый хищник, который будет тем не менее не прочь поживиться свежим мясом.

– Н-да, – пробормотал он себе под нос и лениво отлип от перил.

Взгляд его жег Констанс спину. Она никогда прежде не понимала выражение – глазами можно дырку прожечь, но сегодня ей стало ясно, как это. Она неловко кашлянула и поправила сумочку на плече, чтобы чем-то заполнить неловкую пустоту вокруг себя, и вместе с тем рассматривала гостиную. Все здесь было затянуто простынями, все спрятано и закрыто.

– Мы с тобой похожи на молодоженов, – вдруг сказал Хэл и рассмеялся, обойдя ее сбоку, чтобы пойти плечом к плечу, – которые приехали смотреть новый дом.

Конни вскинула брови.

– Молодоженов?

– Ну да. – Он рассмеялся снова. – Знаешь, они всегда приезжают в такие вот запечатанные дома. Где все запаковано. Обычно в них ремонт так себе, понимаешь? Все старое, все разваливается и скрипит. Но знала бы ты, как их нахваливают риелторы.

– Ты женат? – спросила Констанс весьма вежливым тоном, и Хэл замолчал, даже отстав на полшага.

Она поняла, что могла ляпнуть лишнее. Не все готовы отвечать на личные вопросы своим без пяти минут новообретенным родственникам.

Хэл небрежно сказал, поравнявшись с Конни:

– Нет, не довелось. У меня была женщина, но она… – он как-то странно скривил рот и поморщился.

Конни ничего не произнесла, глядя на дядю и на его резко переменившееся лицо. Даже это безразличное спесивое выражение не могло скрыть странной внутренней боли. Она проявилась в хмурой складке между бровей. В морщине на лбу, под короткими белыми волосами. В прорезавшихся складках в углах пухлых капризных губ. И Констанс стало до противного жалко его. Отчего – она не знала, но ей хотелось бы стереть эту тревожную морщину, эту болезненную тень. Она пока слабо понимала, почему Хэл нравится ей таким, каким предстал в первую минуту: до чертиков самоуверенным, спокойным и невозмутимым, похожим на ленивого хищника в этом тихом светлом городке.

– А это та самая плита? – сменила она тему и указала на здоровенный коричневый агрегат в центре кухни под куполом вентиляции.

Хэл небрежно кивнул.

– Да, детка, ты угадала. Впрочем, не заметить ее трудновато.

Он подошел к плите ближе и провел по ней рукой.

– Газовая. Это хорошо и плохо сразу.

– Почему?

– Потому что в старых городах типа этого часто отключают электричество. Зато газ можно включить незаметно. Ты быстро принюхаешься к нему, а можешь совсем не почувствовать. Газ – опасная хрень. Надышишься им, заснешь и не проснешься. Поэтому все проверяй каждый раз сама, не доверяй это дело никому из друзей или гостей: я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Ого. – Конни с опаской посмотрела на плиту.

У нее дома была только электрическая.

– Газовый вентиль пока перекрыт, но я все улажу, – успокоил Хэл. – Вот, подойди сюда. Видишь эти выключатели? Они как раз регулируют огонь в конфорках.

Констанс шагнула к нему ближе и уставилась на пыльные черные ручки, выстроившиеся в ряд на специальной панели. Хэл притянул ее за локоть ближе и поместил перед собой.

– Так. Запомнила их положение?

– Все повернуты горизонтально, – произнесла Констанс.

Она чувствовала, как при каждом вдохе его вздымающаяся грудь и твердый живот касаются ее спины.

Это было невыразимо странно. И еще больше – невыразимо приятно. Она облизала губы и покосилась вбок. Хэл оперся руками справа и слева от нее о кухонный стол, навис над Конни, едва не достав подбородком ее виска. А она, в его странных объятиях, которые и объятиями-то, кажется, вроде не были, отчаянно смотрела на газовые вентили, будто пытаясь отвлечься, и пыталась устоять от соблазна и откинуть затылок ему на мощное плечо.

Все было, к черту, абсолютно бесполезно. Хэл чуть склонился к ней и щекой все-таки коснулся ее уха.

Невзначай.

Констанс вздрогнула всем телом, как от токового импульса.

– Когда хочешь зажечь огонь, поверни вентиль и подержи немного.

Хэл протянул руку к плите, провернул рычажок. Его предплечье теперь вжималось Конни в живот, Хэл словно обнял ее. Не специально, конечно. Разумеется, нет. В конфорке что-то ритмично защелкало. Констанс слышала, как бьется в такт этим щелчкам его сердце, но ничего не говорила и не делала. По плечам и позвоночнику пробежали быстрые колючие мурашки.

Хэл сказал у нее над ухом, воздух с его губ коснулся ее кожи:

– Это автоподжиг. Я включу газ: тогда, если будешь вот так держать выключатель, загорится огонь. А духовкой… Духовкой лучше бы пока не пользоваться, там такая штука…

Тут они услышали хлопок входной двери и стеклянный звон витража в ней. Оливия громко сказала из коридора:

– Ричи будет здесь через пятнадцать минут! Констанс? Ну что, остаемся? Я отменяю бронь?

Хэл отодвинулся от Конни и выпрямился, сунув руки в карманы куртки. Он задумчиво отошел к высокому напольному шкафу, открыл его, будто заинтересовался, что внутри.

Конни нервно сглотнула и обернулась на Оливию. Та уже прошла через гостиную своим бодрым торопливым шагом и с улыбкой помахала телефоном:

– Так что? Звоню ребятам?

Констанс неуверенно посмотрела на Хэла. Тот пожал плечами и мягко улыбнулся.

– Крошка. Это твой дом.

Он почти обнял ее минуту назад. Она уже слышала его сердце и чувствовала его дыхание. Какого черта он творит и почему так разговаривает с ней? Почему она позволяет ему делать это с собой?

– Если тебе здесь нравится, – продолжил дядя, – я просто подключу все, что надо, и малость помогу. Ты же не против?

Против. И нет – все одновременно.

Констанс покачала головой.

– Конечно, нет, – сказала она быстрее, чем обдумала ответ. – Звони Ричи и отменяй бронь, Ливи. Тут так хорошо! Мы остаемся.

* * *

Здесь, возле дома, было только одно место для машины, так что ребятам пришлось оставить свои тачки вдоль дороги, а Карл Кромви и вовсе заехал на газон, подмяв куст разросшихся и почти отцветших багровых гортензий передними колесами.

Конни хорошо помнила, как их любила бабушка – она дорожила своим садом и копалась в нем каждую свободную минутку, – и неодобрительно посмотрела на Карла. Тот, конечно, ничего не заметил: он взял из машины ящик с пивом и бодро зашагал к дому.

– У меня хорошее предчувствие! – выкрикнул он и, поравнявшись с Конни, весело подколол: – Классный сарай. Привет, Мун!

– Классный драндулет, – огрызнулась Конни. – Отгони его с газона.

– С чего бы это?

– Ты сломал цветы.

Его джип вызывающе поблескивал новыми фарами, хромированными рамой и ручками. Карл поморщился.

– Да брось. Их уже только в помойку, и где ты там цветы нашла…

Он прошел мимо и дружески хлопнул по плечу Ричи, парня Оливии. Тот был выше Карла и худее. В руках он держал картонную коробку со снэками, а на террасе его уже встречала сама Оливия.

Констанс обернулась и проводила ребят тяжелым взглядом. Она скрестила на груди руки, чертовски недовольная, как все обернулось. В конце концов, это ее дом. Ее газон. Ее старый чертов куст.

Стейси и Ливи помогали парням с их поклажей. Из другой машины, красного «Форда», вышли две незнакомые Констанс девушки в коротких шортиках и неторопливо побрели по газону в дом, даже не собираясь здороваться с ней. Они ежились от прохладного ветра и посматривали на хмурящееся небо.

Кажется, дядя Хэл сказал, что завтра будет дождь?

Конни вспомнила о нем и перевела взгляд на Хэла. Он вывел из гаража старую бензиновую газонокосилку и старательно срезал траву, где она разрослась особенно буйно. Он снял свою куртку и остался только в простой майке. Судя по тому, как блестели от пота его шея и руки, работенка была нелегкой и шла споро.

Девушки, приехавшие на вечеринку, поднялись на террасу, провожая Хэла любопытными взглядами, и весело засвистели ему. А когда он повернулся, с хохотом убежали в дом.

Хуже детей, серьезно.

Констанс скривилась и пошла к серебристому джипу, где за рулем был единственный парень, которого она, по правде, была ужасно рада здесь видеть. Чед был ее хорошим другом, учился на факультете актерского мастерства и жил в соседнем кампусе. Они частенько встречались после пар с ним и его друзьями-киношниками, пили кофе или занимались вместе на лужайке, разложив книжки и лекции. Никто из ее подруг не воспринимал Чеда всерьез. Он был из категории вечных друзей – из тех ребят на скамейке запасных, кого не жалко дернуть по своим делам или попросить о чем-нибудь, потому что знаешь: он никогда тебе не откажет. Но вот сейчас он вышел из машины, и Конни удивилась, как за две недели разлуки соскучилась по нему.

– А вот и я! – сказал он, встрепал темные кудри и нервно осмотрелся. – Слушай, ты уверена, что здесь по соседству не живет какой-нибудь Майкл Майерс доморощенный?

– И я рада тебя видеть, – честно сказала Конни и крепко обняла его за талию. – Кто это такие?

В ней говорила ревность, это было ясно по тону; в этом было стыдно себе признаваться, но слово вылетело быстрее, чем она захотела бы себя остановить.

– Сондра и Милли Кэрриган. – Он скривился. – И они нормальные, Конни. Они на курс старше меня.

– Так что, хорошие девчонки?

– Ну да. – Он пожал плечами и улыбнулся. – И с чего ты вдруг такая нервная?

– Просто так. Не бери в голову.

Она хлопнула его по спине и отлипла, вздохнув:

– Ну, командуй, что отнести в дом?

– Эм-м-м. – Чед почесал шею. – Может, это? Вроде не тяжелое.

– Сносно. – Конни взяла коробку с продуктами и взвесила ее в руках. – Кстати: надеюсь, твой братец не приедет.

– Как же, – скривился Чед. – Тейлор обязательно хотел побывать на вечеринке.

– Вот черт! Зачем ему это? Он же никого здесь не знает близко.

– Ты здесь.

Констанс зашагала по газону, буркнув:

– Это многое объясняет.

Чед и Тейлор Роурки были родными братьями. Чед – младшим, Тейлор – старше него на два года, и ему сразу приглянулась симпатичная Конни с ее холодным уверенным взглядом, с красивыми тонкими руками. У нее были длинные ноги и покатые широкие бедра; коричневые веснушки на плечах и небольших грудях соблазнительно смотрелись, когда она носила открытые майки и платья. Конни хорошо училась, получала стипендию, была спортивна и умеренно участвовала в студенческой общественной жизни, не слишком стремясь быть всегда в центре событий – но неизменно в нем оставаясь. С ней дружили самые популярные девушки Санта-Розы. Она была бы для него неплохой партией, как он был уверен. Во всяком случае, в его студенческом братстве Омега-Бета-Кси таких девчонок, как она, высоко ценили, и некоторые ребята поглядывали на Констанс так же, как на ее популярных подруг.

Он знал, что в школе она встречалась с игроком в американский футбол и что ее почти выбрали королевой выпускного бала: в любом случае, она оказалась одной из трех кандидаток. Все это были пункты, на которых зиждилось его представление о ее личности – и о том, что для него было в ней важно.

К несчастью, она в нем была, кажется, совсем не заинтересована. Избегала знаков внимания, неохотно терпела ухаживания. Тейлор прекрасно знал, что в отношениях важнее любви, душевной приязни – настойчивость, и продолжал продавливать свою линию. По его задумке, на этой вечеринке Конни, которая не говорила ему ни да, ни резкого нет, должна пасть в его объятия. Когда, как не сейчас, на Хэллоуин, ведь она наверняка потеряет самообладание на веселой вечеринке с морем выпивки?

Констанс хорошо знала таких, как Тейлор, потому что уже встречалась с похожим парнем, и больше повторять этой ошибки не хотела. Без вопросов, популярный красивый ухажер – плюс сто очков в глазах окружающих, но, в конце концов, все они ухаживают схожим образом, и для Конни внешность и статус были не так важны. Все, что ждало Конни с Тейлором, она пережила уже – с бывшим, и знала, ни к чему хорошему это не приведет.

Нет. Ни один из них не был героем ее романа. Тем более заводить каких угодно героев, чтобы только поставить галочку напротив пункта о наличии парня, она не хотела. У нее в жизни были проблемы посложнее: отец, например, снесет на следующей неделе все ее вещи в подвал, а там и на гаражную распродажу. А Бруно так и не нашли.

Она вошла в коридор и мысленно подсчитала число гостей. Она, Стейси, Оливия, Ричи, Карл, Чед, Сондра и Милли, и наконец – Тейлор. Девять человек в трех спальнях. Насколько реально разместить всех в этом доме до Хэллоуина?

Карл показался из двери в подсобку, и Конни решительно вручила ему коробку с продуктами.

– Что это?

– Еда. Отнеси на кухню.

Она отряхнула руки. Карл за спиной возмущенно что-то бурчал, но она не слушала. К черту его, пусть тоже принимает участие! Теперь дело за малым. Нужно внимательно осмотреть второй этаж, по-умному распределить комнаты, распаковать вещи – и наконец начать подготовку к Хэллоуину.

* * *

Чед не соврал. Сондра с темными волосами и Милли с мелированием, пусть свистели дядюшке Конни и были одеты весьма откровенно, но оказались веселыми, приятными девушками. Во всяком случае, когда Конни спросила, согласны ли они занять маленькую спальню, только воскликнули:

– Разумеется!

– Какой разговор!

И даже сами снесли свои вещи наверх. Констанс сказала им, что после полудня она планирует забраться на чердак и поискать там украшения на Хэллоуин. Сестры восприняли эту новость радостно и обещали помочь.

Во второй спальне Констанс поселилась сама и предложила Стейси стать соседкой. В третьей – и все понимали почему – остановились Оливия и Ричи. Остальным парням Конни предложила заночевать в гостиной. Карл скривился, но слишком недовольным в итоге не был: друзья быстро увлекли его игрой в карты. Парни устроились на террасе, разместившись в старом продавленном кресле, на стуле, прямо на полу и на низком табурете, притащенном с кухни, – кто где. Оливия стояла у стены, наблюдая за тем, как играл Ричи. Конни и Стейси закончили раскладывать еду по холодильнику, который им подключил Чед, и решили перемыть пыльный сервиз в старом бабушкином буфете. В конце концов, в доме полно людей, и тарелки им пригодятся.

Констанс вытирала посуду полотенцем, слушала вместе со Стейси хэллоуинский подкаст через телефон и изредка задумчиво посматривала в окно. Там, за разноцветными головами ее приятелей, чуть поодаль что-то колдовал в газоне дядя Хэл. Он выглядел настолько невозмутимым и спокойным, насколько может выглядеть единственный взрослый среди молодых людей.

Констанс посмотрела на бабушкину тарелку у себя в руках.

«Что бы ба сказала о нем?»

Бабушка редко говорила о той родне. О своей сводной сестре. И совсем ничего – о ее сыне. Признаться, Констанс ничего не знала о его существовании до этого дня, но, присматриваясь к нему, понимала, что хотела бы наверстать упущенное.

Он единственный, кто остался из ее родственников по материнской линии, пускай по крови они и не были родными, – но, в конце концов, кроме него остались в живых только бабушка Гвенет и отец… Хэл хорошо встретил ее, не задал ни одного глупого вопроса и помогал даже сейчас – абсолютно бескорыстно. Во всяком случае, он ничего не попросил взамен.

«Пока», – зачем-то подумала Конни и легко покраснела. Стейси, к счастью, ничего не заметила и продолжила убирать посуду, теперь уже чистую, в буфет.

– Мало кто из наших подписчиков знает один жуткий факт, – пугающим тихим голосом рассказывал ведущий подкаста, – но на западе Джорджии в некоторых маленьких городах в порядке вещей – не праздновать Хэллоуин.

– Почему это?

– Потому что в здешних местах уже десять лет кряду ходят слухи, что появился свой настоящий серийный убийца, хэллоуинский душитель…

– Вау, люди ему и прозвище дали?

– Конечно. Местные прозвали его Мистер Буги. Ты знаешь, многие до сих пор не решаются ходить по домам за сладостями…

– Какой бред, – усмехнулась Стейси. – Я с детства наряжалась на каждый Хэллоуин и шлялась по домам до полуночи. Знаешь, сколько конфет приносила?

Девушки рассмеялись. Конни сложила тарелки стопкой и кивнула:

– Да. Я тоже. Но это просто дурацкий подкаст, и потом, там сказали ведь – ходят слухи, что в некоторых городах…

– Значит, этот выпуск – просто лажа. Хотя мне всегда нравилось их слушать. Типа, чуваки рассказывают самые интересные факты о нашем штате.

– Круто. Часто ты их слушаешь?

– С прошлого года, наверное: подписалась из-за Дэвида… Но вообще, я слышала что-то об этих убийствах. Писали о них на новостном портале, а у Кэролайн Ноубл с третьего курса, кажется, даже кто-то погиб. Не помню, кузина, что ли?

Конни снова подняла глаза на дядю. Поискала его взглядом. Там, у высоких кустов жимолости, где он ковырялся в газоне, было пусто. Тогда она украдкой обернулась и поглядела в коридор: там тоже никого. Она сама не понимала, зачем сделала это. Кажется, просто так, но в груди появилась странная тревога. Она положила полотенце на кухонный стол и взяла тарелки.

Только что был. И вот его нет.

Стейси рассказывала, что подкаст этот ей показал бывший. Он, мол, там работал в студии звукозаписи оператором. Констанс прижала к себе тарелки – тяжелые, черт! – и понесла к высокому деревянному буфету, который стоял сбоку, между проходом в гостиную и дверью в кладовку.

Конни, остановившись у входа на кухню, медленно всмотрелась в затканную солнцем гостиную. В ней – никого. Она с сомнением взялась за дверцу буфета, кое-как удерживая тарелки одной рукой.

– Попалась! – вдруг сказал он со спины.

От неожиданности Конни вскрикнула и едва не выпустила тарелки из рук. Но дядя Хэл словно обнял ее, протянув руки вдоль талии, склонившись так, что Конни услышала его дыхание у себя на шее, и, низко рассмеявшись, подхватил всю стопку, легко забрав ее. Стейси-Энн тоже рассмеялась, повесив полотенце себе на плечо.

– Ну и вид у тебя был! – сказала она.

– Подныривай, – велел дядя, и Конни, все еще холодная от испуга, выскользнула из объятий и наклонилась у него под руками.

– Я не против был бы искупаться, – заявил дядя Хэл и поставил тарелки не вниз, как планировала Конни, потому что сил дотянуться до верхней полки ей не хватило бы, а туда, куда требовалось. – Весь в земле и траве. Кстати, советую вынести на террасу мусорное ведро. Ваши друзья не знают, куда девать пустые пакеты и бутылки.

– Черт бы их побрал, – протянула Стейси и, нырнув в кладовку, вытащила оттуда пустое ведерко. – Я сейчас.

– Не хочется, чтобы они загадили там все или начали кидать мусор в кусты, – напоследок бросил Хэл, провожая ее взглядом в спину.

Когда Стейси вышла из кухни, а они с Констанс остались наедине, Хэл осторожно прикрыл буфет, звякнувший цветным стеклом, и привалился к нему плечом, с улыбкой глядя на девушку:

– Ну? Ты не против будешь?

– Не против чего?

Улыбка у него была что лед. Кажется, губы растянуты, зубы обнажены, но это больше походило на оскал – потому что глаза под очками совсем не улыбались. Он повторил:

– Я хотел бы искупаться.

Констанс быстро его оглядела. Да, футболка в паре пятен, и на джинсах тоже пятно. Он весь взмыленный и потный, еще бы – пока стриг газон, пока таскался на крышу… Конни замялась.

– Это не займет много времени, – Хэл будто мысли ее читал. – Обещаю. Просто мне нужно на работу. Туда нельзя приходить в таком виде.

Констанс впервые задумалась, кем мог бы работать дядя Хэл. Манекенщиком? Больше ничего в голову не лезло. Но, возможно, он брокер, или финансист, или офисный сотрудник. А может, врач? Нет, не похож. Конни попадались разные врачи, плохие и хорошие, но таких глаз у них не было. Она не представляла, как человек с таким взглядом мог бы лечить людей. Нет, глупости.

– Хорошо, – сдалась она. – Ты же знаешь, где душевая?

– Конечно, – спокойно сказал он и потрепал ее по плечу. – Спасибо, тыковка. Я расчистил все, что мог. На крышу тоже слазил.

– Да-да, я видела.

– Там, в самом деле, ничего особенного. Прикрыл дыру шифером, затянул пленкой. Такая ерунда. Но будь уверена, теперь никакие дожди вам не страшны.

– Я… – Конни запнулась. – Я очень благодарна!

– Не стоит, детка! – ответил Хэл.

Он ловко положил одну руку ей на талию, а другой прижал ее за затылок к своей груди. Она бы и сделать ничего не успела. Просто – секунда! – и он обнял ее. Ему глупо сопротивляться: он уже сделал все, что хотел. И Конни, отстраненно прижавшись щекой правее сердца, терпеливо ждала, когда он ее отпустит.

Она знала, что как-то неправильно все это было. Чувствовала кожей, волосами и нервами. Это ощущение витало в воздухе между ними, как электрический разряд, и Конни ждала, что ее неминуемо ударит током. Дядя Хэл был, кажется, на вид совсем не из тактильных. Будь Конни благоразумнее, она бы повесила сама табличку «Берегись!» ему на грудь. Но пока что место там было только для нее.

– Я ужасно рад, – сказал он и наконец разжал руки, – что мы наконец встретились. Это же… с ума сойти можно! Я думал, у меня больше никого не осталось.

И это прозвучало очень искренно.

– Я тоже, – выпалила Конни и сама удивилась, как же так.

Ведь у нее-то остались папа и Бруно (возможно, Бруно, если только его не переехала машина…). И даже Джо, что там говорить. Она тоже теперь член ее семьи.

Далеким отголоском своего тихого, но правдивого внутреннего голоса Конни знала: да, взаправду все они – семья. Только ей там места нет.

– Ну, – вздохнул дядя, – кажется, мне наверх и направо?

– Ты же сказал, что помнишь? – улыбнулась Конни совершенно искренно, потому что вид у него стал одновременно дурашливый и растерянный и очень, очень милый.

– Я видел динозавров и «Нокиа», Констанс, – серьезно парировал Хэл. – Могу и ошибиться.

– Да, – тепло сказала она. Сейчас он действительно казался ей знакомым и по-странному близким, словно она знала его всегда. – Направо.

– Славно! – подмигнул дядя Хэл и вышел из кухни.

Он сразу заметил, что кто-то возле лестницы, замерев в дневных гладких тенях, хорошо слышал весь их разговор.

Как в любом старом доме, похожем на этот, душевой здесь не было. Только большая эмалевая ванна, стыдливо прикрытая бежевой непромокаемой занавеской. На стальной полочке стояли поистратившие срок годности шампунь и гель для душа. В мыльнице лежал плесневелый кусок мыла. Когда Хэл зашел сюда и, поморщившись, огляделся, первое, что он сделал, – взял из-под раковины старую губку, нашел какое-то дешевое чистящее средство (оно пахло по-стариковски сладко) и, включив везде воду, хорошенько помыл раковину и ванну с лейкой.

Если Хэл что-то не терпел больше, чем отвратительных бабников и вульгарных женщин, так это грязь.

Он снял с себя футболку и кинул ее на корзину для белья, но сначала поднял у той крышку: там лежал какой-то сор и старое полотенце, а больше – ничего.

Хэл быстро разделся, положил очки на раковину и встал под душ. Высоты лейки не хватало для его внушительного роста. В нем было порядка шести футов, и он знал, какое впечатление производит, даже просто стоя рядом с кем угодно.

Он снял лейку с полочки и окатил водой шею, грудь и живот. Затем повесил ее обратно, открыл крышку геля для душа и принюхался. Не пахло тухло или резко. Тогда Хэл выдавил немного геля на ладонь и уже на теле вспенил, думая о чем-то своем и словно не замечая – хотя он сам не запер дверь, – как в ванную кто-то влетел.

Он совсем не закрылся занавеской. Был мокрый, и гладкий, и литой, и большой для этой ванны – и ему приходилось даже слегка нагибаться, чтобы вместиться там. Хэл изумленно обернулся и вот так, вполоборота, посмотрел на дверь. Он не прикрылся – от неожиданности, конечно. Не специально же? Правда ведь? – и встретился глазами с одной из тех девушек, что свистели ему с террасы. Он слышал, что в разговоре эти сосунки, считавшие себя мужчинами из-за отростков между ног, звали ее Милли. Он запомнил ее как девушку с дешевым мелированием. Когда-то у него была почти такая же Милли… она кончила неважно.

Хэл встревоженно раздул ноздри и воскликнул что-то, подходящее для ситуации, когда к тебе вламываются в душевую. От этого девушка зарделась и наконец с хихиканьем ударилась спиной в дверь.

– Прости! Ради бога, прости, – она делано прижала ладонь к глазам и снова рассмеялась. – Я не знала, что здесь кто-то есть.

Чистой воды блеф и идиотизм. Прекрасно знала. Или ты глухая и не слышала шума воды? Здесь не такие толстые стены. Ты нарочно вошла сюда. Ты подслушивала на лестнице, шлюха, и я тебя видел. Ты вошла сюда, потому что хочешь сдохнуть.

Хэл ничуть не смутился. Он вполоборота продолжал смотреть на нее. Он знал, что она хочет видеть, и сполна демонстрировал себя. От тяжелых, накачанных грудных мышц и мускулистой спины Милли упала взглядом между пальцев к таким же подтянутым бедрам и ягодицам. Там, под животом, спереди, розово и влажно поблескивала округлая головка пока упавшего члена. Этот странный мужчина совершенно не вызывающе вел себя. Но и прикрыться не спешил.

– Эй, – сказал он удивительно спокойным и не таким низким, как могло бы казаться из-за его габаритов, голосом. В нем было что-то колко-завораживающее. – Ты что, подглядываешь?

– Нет, – бойко ответила Милли и рассмеялась.

Он тоже издал тихий смешок и дал ей последний шанс.

– Слушай, дверь – сзади тебя.

Он знал: если гнать ее отсюда, она не уйдет никогда.

Такие, как она, делают это, потому что хотят отдаться, он это знает. И он не против взять.

Она запнулась и смущенно убрала руку от лица.

– Мне неловко, – будто бы созналась она.

Но оба понимали, что это у них такая игра. Хэл продолжил намыливать себя. Деловито перешел на шею, откинув голову назад, и потом смыл пену водой.

– Вдруг кто-то увидит, что я отсюда выхожу, пока ты… Ну мало ли кто и что может подумать.

– Понимаю. Ладно. – Он пожал плечами и снова посмотрел на нее, но по-особенному – скользнул глазами от лодыжек до макушки. Он уже раздел ее в мыслях и не оставил шансов. И Милли поняла, что сейчас у них будет все, чего она хотела и на что надеялась. – Можешь остаться. Я все сделаю быстро.

Тогда он протянул ей руку. Он предлагал себя: Мелисента, хорошо зная, что за этим последует, без колебаний закрыла дверной замок.

Запирая себя вместе с незнакомцем, она хотела испытать на вкус горько-пряный секс с тем, кого ты видишь впервые. Подруги говорили, это лучше, чем близость со своим парнем. Непознанный уровень постижения друг друга через тело. Этот мужчина выглядел надежным. Она не отдалась бы тому, кто не сумел бы сделать хорошо.

У Милли было в жизни так много риска! Она любила экстрим. Ночами она каталась с друзьями на байках, в жаркие дни прыгала с моста в родной Талсе; она занималась конным спортом и обожала тот вечер, когда с Энрике – своим партнером по жаркому сексу – однажды занялась любовью в угнанной тачке. Она знала, на что шла сейчас, и расстегнула пуговку тонкой кофточки. Обнажила ложбинку между загорелых грудей.

– Я не ожидала, – она делано смутилась, но расстегнула ширинку шорт и вложила свою узкую ладошку в большую – Хэла. – У меня нет резинки…

– Мы все сделаем как надо, – успокоил он и улыбнулся. – Пойдем ко мне, детка.

Шорты упали. Милли сняла их, белье – тоже и шагнула вперед: Хэл по-джентльменски придержал ее за обе руки, помог залезть к себе в ванну. Им двоим места здесь хватало так, что приходилось прижиматься друг к другу. Она была достаточно высокой, пять футов и шесть дюймов ростом, и смотрела ему ровно в плечо, в узловатый тугой бицепс. Затем подняла глаза. Животом ощутила: у него не встал, и не поняла почему.

У какого мужчины не встанет на полуобнаженную красивую девушку? Она была все еще в тонком джемпере. Хэл легонько расстегнул вторую пуговку и дальше, пока не показалось белье и большая, девичьи крепкая грудь. Хэл вспомнил Конни. Она была устроена куда аккуратнее; груди ее выглядели маленькими и опрятными, изгиб бедер, плавных и широких, возбуждал. Он подумал о ней, вспомнил ее; что-то дрогнуло в глубине его, и на тело накатило яркое, острое желание.

– Снимешь сам? – игриво спросила Милли, взяв его за подбородок и пытаясь дотянуться до губ с поцелуем, но случилось то, чего она не ожидала.

Он не сказал ей ни слова. Отбил руку от своего лица, схватил под грудь опешившую Милли. Обвил ее талию кольцом – так туго, что она застонала и уперлась ему в плечи ладонями. Затем он рванул лифчик на себя и сорвал наполовину с застежек, спустил белье ниже и рывком высвободил обе груди. Белье с Милли он предпочел не снимать до конца.

– Что ты делаешь?!

Он резко схватил ее второй рукой за горло и сдавил, так, что Милли выпучила глаза. Сипнула. Больно впилась ему в грудь ногтями. Она носила форму «балерина» и знала: коготки у нее острые.

Хэл скрипнул зубами и тряхнул ее в своей руке:

– Отпусти, или хочешь хуже?

Она ослабила хватку. Ослабил и он. Подняв Милли за горло так легко, словно держал котенка, он ударил ее спиной о кафельную стену и посадил себе на бедра. Окинул потемневшим взглядом.

Только сейчас Милли увидела в его глазах безумие и, кажется, поняла, почему он прятал их под темными очками.

Она испугалась до чертиков – так, что вся задрожала, до тех пор, пока он не вжался губами в ее сосок. Одной рукой он уже просто придерживал ее за шею, но второй, втолкнувшись в Милли указательным и средним пальцами, – что он творил той рукой…

Через минуту она забыла, что боялась его, забыла, что хотела кричать. Она уткнулась ему в висок и загнанно дышала, словно он бесконечно мучил ее. Дразнил и не давал то, чего она хочет. Она думала – чтобы ей стало приятно. Он знал – чтобы она не вопила, если он задумает ее придушить. Если не справится с собой.

Будь честен, Хэл, ты никогда не справлялся, с чего этот раз будет особенным? Потому, что ты потерял себя и думал о другой? Потому что ты хотел не эту девушку, но ту, о которой думаешь, убивать не желаешь? Потому что у тебя внутри пожар, и тебе нужно чем-то его погасить, а ту, кого ты хочешь на самом деле, взять не можешь?

Когда он вошел и снова сдавил Милли глотку, она почувствовала: член растет в ней и горячо пульсирует, чем сильнее ее любовник сжимает руку. Вода била по его плечам и спине, отскакивала брызгами ей на губы и веки. Вся в прозрачных каплях, ее грудь, искусанная им, касалась его груди – и когда он упал на Милли и вошел в нее глубже, их тела громко, влажно впечатались друг в друга.

Милли одеревенела. Она слышала от своих парней небрежно и часто: пошли, сделаем это жестко? – но жестким был только этот мужик с короткими белыми волосами, с голодным непроницаемым взглядом, неостановимый и совершенно безразличный к ее стонам, прикосновениям, желаниям. Он делал что хотел, ему было плевать на нее. Она была для него кожаный живой футляр, не больше – и он выбивал из себя удовольствие с таким страданием на перекошенном лице, будто это стоило ему огромных усилий.

Милли балансировала на грани. Удовольствие от адреналина, за которым она так гналась, впрыснуло в кровь дозу. Она не знала, что будет дальше, – только обняла Хэла за плечи и испуганно подпрыгивала на бедрах, как на очень непослушной, буйной лошади, полируя своей спиной стену. И когда почувствовала каждую вену на его члене внутри себя, каждый удар, отзывающийся тупой болью в придатках, как если бы она упала и получила серьезный ушиб, – зашептала в исступлении:

– Постой, погоди! Прошу. Стой! Если ты хочешь…

Он стиснул ее шею. Кофта у Милли, вся мокрая, сползла с одного плеча. Лифчик впился косточками под грудь; укусы на ней горели, будто зараженные бешенством. Хэл протяжно застонал. Каждый хлопок его бедер о ее стал размашистым и влажным.

– Моя… – выдавил он, побагровев лицом. Это выглядело пугающе. На висках его забились жилки, глаза налились кровью. Милли замерла, забыв, что хотела от него. Он пробормотал что-то неразборчивое. Милли никогда бы не расслышала.

В нем смешалось все, – и нежность, и ярость, и он не думал о Милли. Он быстро прижался к ней всем телом, распластался, уперся ладонью в плитку возле ее головы. И Милли вскрикнула, когда он кончил в нее:

– Нет!!! Дьявол, ты… Черт бы тебя побрал, выйди!

Она пыталась отпихнуть его, забилась. Бесполезно. Он со вздохом – один за другим – спускал в нее, долго и много, и шептал одними губами ей в ключицу. Она не понимала что. Но он произносил лишь одно имя:

– Конни. Конни. Конни…

Когда все кончилось и единственным звуком в ванной комнате стала бегущая вода, он вышел из Милли и, даже не глядя на нее, невозмутимо и очень тщательно вымыл член и смыл кровь из царапин на груди.

Милли, прильнув спиной к холодному кафелю, едва выдавила:

– Ты же сказал – вынешь вовремя…

– Я такое говорил? – изумился он и усмехнулся.

Милли, у которой внутри было натерто так, что припухли половые губы, нажала на них и развела в стороны. По бедру протянулась нитка семени. Потом она потекла вниз – его было много.

– Ты кончила, детка? – вдруг спросил Хэл.

Когда она смолчала, он понял все и небрежно усмехнулся:

– Подожди.

Конни что-то пробудила в нем. Он впервые хотел посмотреть, как кончает женщина. Он никогда этого не видел: когда им становилось хорошо, он душил их и кончал сам. В этот раз он хотел попробовать, выйдет ли без этого. Он хотел понять, как это было бы у него с…

– Я не хочу, чтобы ты меня трогал, – огрызнулась Милли.

– Перестань, тебе понравится, – резко сказал он и вошел в нее пальцами, но уже гораздо мягче прежнего.

Внутри нее было вязко, тепло и сыро. Он выделил ее клитор средним и указательным пальцами и потер его, пристально глядя Милли в лицо. Судя по ее отсутствующему взгляду, она совершенно пропала.

Он усадил ее себе на колено и рывком развел девичьи ноги, сам же поставил колено на бортик ванны. По пальцам текла собственная сперма. От мысли, что он оплодотворил Милли, ему стало жарко, и он захотел еще. Однако, когда понял, что в самом деле не о ней думал все это время, сосредоточился на другом. И вперил взгляд в лицо Милли, наблюдая за тем, как оно расслабляется и она выглядит все более потерянной. Как она мечется и рвется вверх и навстречу ему всем телом. Как мнет свою грудь и молит каждым стоном: сделай это. Сделай.

И он делал с ней то, чего она хотела, – и когда наполнил собой снова, она прогнулась в спине и выпустила из ослабших мышц его же семя ему на руку. Обняв его за затылок, ощутила под пальцами короткие щекотные волосы, удивительно шелковистые, как свежестриженная трава.

Милли застонала снова, снова и снова, и зажмурилась, и сжала бедра. На ее лице отразилось страдание пополам с блаженством, и Хэл запомнил это.

Когда она еще дрожала, он бросил ее, вышел, вымыл руку – очень хорошо и несколько раз – и вылез из ванны. Затем, даже не глядя на Милли, брезгливо понюхал пальцы и помыл руку снова. Девушка сидела на бортике ванны, прижав ладонь к груди, и не обращала внимания, что на нее сверху льет вода. Хэл, такой же оглушенный тем, что сделал, поискал полотенце; снял с полки одно, вытерся и оделся. С него спало наваждение. Желания, подобного этому, он не чувствовал так давно – и просто подложил под себя кого угодно, только не ту, которую на самом деле хотел. Он быстро вышел из комнаты и оставил дверь полуприкрытой, а затем стремительно направился к лестнице, даже не замечая, что там, вдали, Констанс вывернула из-за угла.

Она удивленно проследила за дядей и посмотрела на ванную. Оттуда слышался дробный шум воды.

Забыл перекрыть за собой душ? И ушел, не попрощавшись.

Она заглянула в спальню и оставила там несессер с предметами личной гигиены. А когда снова вышла в коридор, оцепенела.

В мокрой кофте, вся помятая и взъерошенная, из ванной выбежала Милли. Затравленно взглянула на Констанс. И прошла мимо, толкнув ее плечом, – прямо в свою комнату.