Читать книгу Звук четвёртого измерения: Эхо Тишины - - Страница 2

Гриша открыл глаза оттого, что кто-то очень настойчиво пытался пробраться в его сны с запахом жареных сырников.

Он пару секунд лежал, уставившись в потолок, в котором не было ни единой трещины, напоминающей музыкальный ключ, ни тёмного пятна, похожего на кота Моцарта, ни портала в другое измерение. Потолок был просто потолком. Подозрительно обычным.

За дверью звякнула посуда, и раздался голос мамы:

– Гриш, вставай, у тебя через час школа! И не притворяйся окаменевшей статуей великого композитора. Слышишь?

«Слышу…» – подумал Гриша, но вслух ничего не сказал. Он лежал и пытался понять, что именно не так.

В груди тихо звенело. Не сердцебиение, а какой-то… отголосок. Последний аккорд сна, который ещё не успел рассеяться. Байкал, вода как стекло, над ней – странный свет, в котором пульсировала музыка. Каштановый принц Денис с прищуренными глазами. Дискавери, держащая гитару, как меч. Юлия Сергеевна – строгая, красивая, с упрямо сжатыми губами. Моцарт, отряхивающий с уса… то есть с усов – воображаемую пыль.

И – звук. Тот самый. Фрагмент, который охраняет мир музыки.

А потом – резкий провал, как будто кто-то выключил фильм на самом интересном месте.

Гриша сел на кровати. Комната была его обычной комнатой: плакат с гитарой над столом, портфель, грустно прислонённый к стулу, стопка тетрадей, одна из которых притворялась дневником, а на самом деле была сборником каракулей, схем аккордов и странных нотных закорючек.

И всё бы было нормально, если бы не одно «но».

На его столе стояла фотография. В старой, немного потёртой рамке.

– Этого точно не было, – прошептал Гриша, ощутив, как по спине пробежали мурашки.

Рамка была деревянной, с вырезанными по углам завитками, похожими на застывшие в воздухе ключи соль. Под стеклом – выцветший от времени снимок: летний день, тень дерева, лавочка. На лавочке – девушка.

Она была очень похожа на Юлию Сергеевну. Та же линия подбородка, те же выразительные глаза, только в них было меньше строгости и больше… шального света. Волосы чуть светлее, собраны в небрежный хвост. На плечах – сарафан, на коленях – гитара.

Она смеялась. Настоящим, живым, широким смехом, который, казалось, вот-вот прорвётся через стекло и польётся в комнату.

Но это была не она.

Гриша знал. Как знают, что нота получается чистой, даже если никто ещё не успел поправить.

Он потянулся, осторожно взял рамку. Она была неожиданно тёплой, как будто только что кто-то держал её в руках. На обратной стороне обнаружилась потрёпанная бумажка, приклеенная кусочком пожелтевшего скотча.

«Август. Наш маленький концерт под каштаном. Ю. и А. – навсегда вдвоём против тишины».

Почерк был изящным, немного наклонённым вправо.

– Ю. и А.? – выдохнул Гриша. – Юлия Сергеевна и кто? Анна? Агата? Анастасия? Арина? Аль… – он споткнулся мысленно о последнем имени, как спотыкаются о невидимую ступеньку. – Алевтина?

Слово вспыхнуло где-то в глубине сознания, как будто его туда заранее тихо подложили и теперь ненавязчиво подталкивали к нему.

Мама постучала в дверь:

– Гриша, у тебя есть ещё ровно семь минут, чтобы превратиться из философа в человека, который успевает поесть!

– Уже! – автоматически ответил он, не отрывая взгляда от фотографии.

Женщина на снимке была почти как Юлия Сергеевна. И при этом – совсем не она. Взгляд – более мягкий, тёплый. В уголках губ – лёгкая насмешка, словно мир вокруг был не экзаменом, а забавной загадкой, которую интересно разгадывать.

Справа, в тени, угадывался чей-то силуэт. Сначала Гриша принял его за тень от дерева, но чем пристальнее всматривался, тем отчётливее видел: там стоял кто-то в широкополой шляпе. Лицо закрывала тень. Но в руке явно блестело что-то округлое, металлическое.

– Тарелка? – пробормотал Гриша. – Барабанная? Или… блюдце?

Смешно, конечно. На старых фотографиях люди не держат тарелки на лавочке. Обычно там цветы, книги, гитары, но не ударные.

Но это что-то блестело слишком отчётливо.

Гриша уже собирался перевернуть фотографию обратно, как вдруг в комнате что-то тихо щёлкнуло. Резко. Звук был странный, как будто кто-то перебрал струну, которой… нет.

Его гитара висела на стене, молчаливая и чуть обиженная – к ней не прикасались с вчерашнего вечера.

Щёлкнуло где-то ближе к окну.

Гриша обернулся.

Окно было закрыто. За стеклом – двор, школьный стадион, два скучающих воробья, один бодрый голубь и один кот, вытянувшийся на солнце. Обычный полосатый кот, явно не считающий себя разумным существом, а только профессиональным спящим.

И всё. Никаких порталов. Никаких странных сияний. Никаких…

Щёлкнуло снова. На этот раз – внутри головы.

И вдруг в тишине он отчетливо услышал знакомый голос:

– Если ты сейчас попытаешься объяснить себе, что это просто сон, я буду разочарован, – сухо сказал голос. – Потому что тогда я должен буду признать, что мой избранный хранитель – человек, который не умеет отличить реальность от музыкального клише.

– Моцарт? – выдохнул Гриша.

Голос вздохнул.

– Я-то. К сожалению для тебя и к счастью для вселенной.

Гриша вскочил, едва не опрокинув стул. Он метнулся к окну и распахнул его.

Снизу, со своего солнечного насеста, полосатый кот поднял на него ленивый взгляд, зевнул и снова закрыл глаза.

– Это не ты, – мрачно сказал Гриша ему, а потом сообразил, как это звучит. – То есть… не обижайся.

Полосатый даже ухом не повёл.

– Я польщён, что ты всё ещё помнишь, как я разговариваю, – прозвучало в голове. – Значит, тебя не успели окончательно добить школьные контрольные.

– Где ты? – шёпотом спросил Гриша, крутясь на месте.

– Там же, где и был, – невозмутимо ответил голос. – В том слое реальности, в котором разумные коты не обязаны появляться по первому зову. Увы, магия не работает как служба такси.

– А почему я тебя слышу?

– Потому что ты наконец-то проснулся по-настоящему, – прозвучало с лёгкой иронией. – Ну или почти. В твоём возрасте это близко к подвигу.

Гришина рука сама собой снова дотронулась до фотографии.

– Это ты подкинул? – тихо спросил он. – Фотографию?

– Если бы я умел подбрасывать физические объекты через измерения, – сдержанно ответил Моцарт, – я бы начал с чего-то более полезного. Например, с термоса крепкого кофе вашему завучу. Чтобы она ослабила хватку над журналом.

– Тогда кто?..

Молчание растянулось. Гриша уже решил, что связь оборвалась, как вдруг Моцарт произнёс:

– Опиши мне фотографию.

Гриша быстро, сбиваясь, пересказал всё: лавочку, лето, девушку, гитару, подпись. И – свой странный отклик на имя, начавшееся на «А».

– Ю. и А. – навсегда вдвоём против тишины, – повторил он вслух, ощущая, как от этих слов по коже бегут мурашки. Они звучали слишком похоже на клятву.

– Вот оно как… – протянул Моцарт. В его голосе послышалась новая нота – настороженность. – Значит, она вернулась к этому.

– К чему?

– К своим обещаниям, – сухо сказал кот. – Или к тому, что от них осталось.

– Кто она? – упрямо повторил Гриша. – И кто эта «А»?

За дверью опять послышался голос мамы, на этот раз более грозный:

– Григорий! Три минуты! Если ты не появишься на кухне, я в комнату приду сама и тогда тебе придётся объяснять, как сочетается музыка, завтрак и незаполненный дневник!

– Иду! – почти выкрикнул он и опять уставился на фотографию.

Внизу снимка, совсем крошечными буквами, было приписано: «Под каштаном, где всё началось».

– Каштановый принц… – прошептал он. – Денис…

Моцарт отозвался сразу, коротко:

– Не называй его так вслух. Это имя всё ещё резонирует. И не трогай фотографию без необходимости. Принеси её после школы в музыкальную. И да, – добавил он, – не опаздывай сегодня к Юлии Сергеевне. У неё будет гостья. Та самая «А».

– Ты хочешь сказать… – Гриша сглотнул. – Она существует? И… она придёт?

– Алевтина Сергеевна, – отчётливо сказал кот. – Сестра Юлии Сергеевны. Четыре года разницы, одна музыкальная школа, общая юность и весьма разные пути. Не думай о ней слишком много до встречи. Она это почувствует.

– Как – почувствует?

– Как и все, кто умеет слышать не только звуки, но и мысли, которые за ними стоят, – ответил Моцарт. – А теперь – марш завтракать. Мир музыки подождёт ещё пятнадцать минут, а вот твои сырники не обязаны.

Связь оборвалась, как выключенный радио-приёмник.

Комната снова наполнилась обычными утренними звуками: где-то далеко лай собаки, шорох лифта, крик «Я не надену эту куртку!», принадлежащий, судя по всему, соседскому ребёнку.

Гриша ещё секунду постоял, сжимая рамку так, что побелели пальцы. Потом аккуратно поставил её обратно на стол, словно боялся спугнуть.

– Ладно, – тихо сказал он фотографии. – До вечера. Только, пожалуйста, не исчезай.

И побежал на кухню, подозревая, что этот день будет очень далёк от обычного.