Читать книгу Вечер - Группа авторов - Страница 12

У нее была тетя, которая жила за городом к востоку от Холта, и еще дядя, который жил в городе: Хойт Рэйнс, брат матери.

Ветреным днем в начале октября, когда они вернулись домой из «Дакуоллза», дядя ждал их на крыльце передвижного дома. Лицо он скрывал под козырьком черной бейсболки с лиловой окантовкой.

Это был высокий худощавый мужчина с такими же темными прямыми волосами, как у Бетти, с такими же светло-голубыми глазами. Он работал в городе и за городом на стройках и на обрезке деревьев, а в летние месяцы присоединялся к сборщикам урожая, которые начинали жать пшеницу в Техасе, а заканчивали в Канаде. Он почти никогда не задерживался на одной работе дольше сезона. Работал сколько-то, но потом его по той или иной причине увольняли или ему надоедало и он уходил сам. Оставшись без работы, он жил в съемных комнатах в южной части Холта, проедал последнюю зарплату, пока деньги не заканчивались. Последние пять-шесть месяцев он доил коров на молочной ферме к северу от Холта, и для него это было почти геройство – как ему удавалось удержаться. Тем не менее – и это уже было больше на него похоже – где-то раз в три недели он приходил на дойку в шесть или семь утра, как ему самому было удобнее, приходил поздно и с похмелья, с остекленевшим взглядом, пах дешевым виски, который пил в баре накануне, и в таком одурманенном состоянии доил коров дорогой голштинской породы, вытирал им сочившееся молоком вымя влажной тряпкой, неловко, второпях цеплял на них доильную установку, и в последний раз не обошлось: две недели назад Хойт подоил больную корову в общий резервуар, и управляющий был вынужден вылить оттуда все молоко во избежание штрафа. Тысяча четыреста галлонов свежего молока пришлось спустить в дренаж. Управляющий уволил Хойта на месте: приказал идти домой, сказал, чтобы горе-работник не смел возвращаться на ферму, видеть он больше не желает это ничтожество.

– Черт подери, – возмутился Хойт, – а как же моя зарплата? Вы еще должны мне за эту неделю.

– Получишь почтой, жалкий ты сукин сын, – ответил управляющий. – А теперь убирайся отсюда к чертовой матери.

В тот день он вернулся в город, все еще слегка попахивая виски и воняя коровником и дойкой – этот сильный и отчетливый запах, который не спутаешь ни с чем, въелся в его одежду и волосы, и даже мытьем под душем не удавалось убрать этот дух; и первым делом Хойт зашел в таверну «Холт» на Мэйн-стрит, хотя была еще середина утра. Там он стал пить и объяснять всем, кто останавливался послушать, – трем старикам и паре старух с печальными глазами, которые уже там сидели, – что же стряслось.

А теперь он сидел на залитом солнцем крыльце и курил, и его племянница с Лютером подошли к нему через заросший сорняками двор.

– Ты глянь-ка, кто здесь! – объявил Лютер.

– Все гадал, когда же вы решите вернуться домой, – откликнулся Хойт.

– Ходили в центр, покупали новый телефон.

– А зачем вам телефон? Кто вам будет звонить?

– Нам нужен телефон. Я открываю свое дело.

– Какое дело?

– Заказ товаров по почте. На дому.

Хойт оглядел его.

– Что ж, – выдал он, – если тебе нравится в это верить.

Потом встал и повернулся к Бетти:

– Ну что, не обнимешь дядю?

Она подошла к нему, и он крепко ее обнял, затем отпустил и резко шлепнул по заду.

– Не надо, – сказала она. – Мужу не нравится, когда со мной заигрывают.

– По-твоему, Лютеру не плевать?

– Лучше веди себя культурно.

– Верно, – вмешался Лютер. – Веди себя здесь культурно.

– Да что на вас нашло? Я пришел повидаться. Хочу кое-что предложить. А вы меня тут поучаете.

– Что ж, – сказал Лютер. – Тебе не стоит так говорить.

– Что ты хочешь предложить? – спросила Бетти.

– Не будем стоять на ветру, – ответил Хойт. – Не могу же я здесь это обсуждать.

Они вошли в передвижной дом и, когда Бетти расчистила место для дяди, уселись за кухонным столом. Он снял бейсболку, положил ее на стол, провел рукой по волосам, оглядываясь.

– Тебе нужно здесь прибраться, – заметил он. – Боже правый, ты только глянь! Не представляю, как тут можно жить.

– Ну, я не очень хорошо себя чувствую, – призналась Бетти. – Живот все время болит. Едва сплю по ночам.

– Она пьет таблетки, – поддержал ее Лютер. – Но не похоже, что они помогают. Верно, милая?

– Пока нет.

– Это не значит, что вы должны так жить, – продолжал Хойт. – Мог бы и сам прибраться, Лютер.

Лютер не ответил. Они с Бетти изучали стену напротив, будто на ней висело что-то, чего они раньше не замечали.

Хойт все еще курил.

– Бетти, – попросил он, – принеси дяде пепельницу. Не хочу пачкать ваш чудесный пол.

– У нас нет пепельницы. Никто здесь не курит.

– Никто?

Он уставился на нее, затем встал, включил воду из крана, подставил под струю сигарету и бросил ее в раковину к грязным тарелкам. После чего сел и вздохнул, крепко потирая глаза.

– Что ж, вы, наверно, слышали, – произнес он.

– Что слышали? – удивился Лютер. – Ничего мы не слышали.

– Не слыхали, как я потерял работу? Этот сукин сын с молочной фермы выгнал меня две недели назад. А та корова даже не была нормально помечена. На ее вымени должны были оставить знак оранжевым маркером. Как я мог помнить, что она болеет? Я подоил ее в общий бак, как и полагалось, и сукин сын меня уволил. А этим утром еще один сукин сын выкинул меня из квартиры.

– Чего это он? – поинтересовался Лютер.

– Ничего. Может, я на день-другой задержал оплату, но мне все равно там адски надоело. А он знает, что может распоряжаться своей чертовой квартирой.

Хойт взглянул на них. Они сидели, повернувшись к нему, смотрели на него, как переросшие дети.

– Так что вы обо всем этом думаете?

– Думаю, им же хуже, – сказала Бетти. – Им не стоило так с тобой обращаться.

– Нет, сэр, – подтвердил Лютер. – Неправильно было этим людям так с тобой обращаться.

Хойт махнул рукой.

– Это все понятно, – проговорил он. – Я не об этом. Как-нибудь расквитаюсь с этим жирным мерзавцем. И он это знает. Это ясно. Я имел в виду здесь и сейчас. Хочу сделать вам предложение. Я перееду сюда, к вам, буду платить вам за постой, пока не встану на ноги. Нам всем будет только лучше. Вот я о чем.

Лютер с Бетти переглянулись, сидя за столом, заваленным грязной посудой. Снаружи порывы ветра раскачивали дом.

– Ну же, – подначивал их Хойт. – Скажите же что-нибудь. Это не так сложно.

– Ну я не знаю, – откликнулась Бетти. – У нас только три спальни. Джой-Рэй и Ричи спят в своих комнатах.

– У них должны быть свои комнаты, – подтвердил Лютер. – А у нас своя. У нас нет места.

– Погодите-ка, – сказал Хойт. – Подумайте, что вы несете. Почему один ребенок не может переехать к другому? Что здесь не так? Они ведь маленькие.

– Не знаю, – повторила Бетти.

Оглядела кухню, будто что-то искала.

– Что бы сказала твоя мама? – поднажал Хойт. – Не хочешь приютить ее родного брата, не приглашаешь его в дом в холода, когда ему нужна помощь. Как думаешь, что бы она сказала?

– Сейчас не так уж и холодно, – огрызнулась Бетти.

– Пытаешься умничать? Я не об этом говорю. Я говорю о том, чтобы вы позволили мне жить здесь.

– Ну, мы хотим тебе помочь, – сказала она. – Просто…

Она неловко взмахнула руками.

– Вот что, – предложил Хойт. – Хотя бы дайте мне оглядеться. Проверим обстановку. Никакого вреда ведь от этого не будет?

Он резко встал. Они переглянулись и последовали за ним по коридору мимо ванной. Проходя, Хойт заглядывал в спальни – сначала в спальню Лютера и Бетти, затем Ричи – и остановился у закрытой двери в конце коридора, толкнул дверь ногой и вошел в комнату Джой-Рэй. Во всем доме она одна была аккуратной и чистой. Узкая односпальная кровать у стены. Деревянный комод, задрапированный тонким розовым шарфом. Скромная коробочка с украшениями, расческа и щетка для волос красиво разложены поверх шарфа. У кровати на полу лежал овальный выцветший коврик.

– Эта сойдет, – заявил он. – По крайней мере тут чисто. Девчонка может переехать к братцу, а я останусь здесь.

– Ой, ну я не уверена, – сказала Бетти, стоя позади него в дверях.

– Это ненадолго. Пока я не встану на ноги. Где твоя жалость? У тебя нет сердца?

– Мне нужно думать и о своих детях тоже.

– Как мое появление повредит твоим детям?

– Джой-Рэй сама здесь все устроила.

– Ладно, – сказал он. – Я твой дядя, но, если ты не хочешь, чтобы я жил с вами, нужно только сказать, чтобы я выметался. Я не дурак.

– Даже не знаю, – продолжала сомневаться Бетти. – Лютер, скажи что-нибудь!

Лютер отвернулся в коридор.

– Ну, милая, дядя Хойт говорит, что это ненадолго. Он потерял квартиру. Ему больше некуда идти. Похоже, мы можем немного ему помочь.

– Вот, – объявил Хойт. – Хоть кому-то не все равно.

– Я знаю одно, – сдалась Бетти. – Джой-Рэй это не понравится.

* * *

Они объявили ей эту новость, когда она пришла домой из школы, и девочка тут же ушла в свою комнату, закрылась, легла на кровать и горько заплакала. Но тем вечером, как и было велено, она перенесла свои вещи в комнату Ричи, повесила пару-тройку платьев, что у нее были, в тесный шкафчик, поставила коробочку с дешевыми украшениями на ту сторону комода, которую обозначила как свою, затем взяла обувь и игрушки, другую одежду и все убрала.

Той ночью она легла в постель, слишком узкую для них обоих, какими бы они ни были худенькими и маленькими, но Ричи, заснув, начал метаться в постели, потому что ему снилось что-то плохое, и ей пришлось его разбудить:

– Перестань пинаться. Прекрати, Ричи. Это всего лишь сон, угомонись.

Затем она подняла взгляд и увидела, что дядя ее мамы стоит в дверях и смотрит на них, его лицо было скрыто в тени. Он опирался о косяк. Она притворилась спящей и следила за ним в темноте, чуяла его запах. Он уходил пить в таверну. Она сидела за столом после ужина, когда он попросил у ее отца пять долларов. Он же не может сидеть дома весь вечер, так он сказал, он еще молод, и никто его не остановит. Отец внезапно испугался, посмотрел в потолок, ища помощи, но та не пришла, так что он вынул из своего бумажника пять долларов. Теперь она следила за ним в темноте, а потом он отошел от дверного прохода и протопал по коридору в ее комнату.

Но, даже когда он ушел, Джой-Рэй не могла уснуть еще час или больше. А проснувшись утром, обнаружила, что кровать мокрая. Братишка обмочился, и ее ночнушка вся вымокла, ее ноги были мокрыми и холодными. От этого захотелось плакать. Она встала, обтерла ноги грязной футболкой и принялась собираться в школу. Разбудила братца. Он хныкал и жаловался, стоя возле кровати.

– Тише, – сказала она.

Помогла ему стянуть мокрые штанишки. Он дрожал, его ноги покрылись гусиной кожей.

– Нам надо собираться в школу. Скоро автобус. Прекрати ныть как маленький. Это я должна плакать.