Читать книгу Незваный гость. Рискуя всем - Группа авторов - Страница 2

Тишина была первой аномалией.

Алексей Иванов остановился на краю старого соснового бора, снял кепку и вытер тыльной стороной ладони лоб, влажный от июльского зноя. Лес обычно не молчал. Он жил своей многослойной, полифонической жизнью: где-то в глубине стучал дятел, отдаваясь глухим эхом; с вершины столетней сосны сыпалась щебенчатая трель зяблика; под ногами, в слое прошлогодних иголок и папоротников, неустанно шуршали полевки. Но сейчас стояла не просто тишина, а немота. Глухая, звенящая, натянутая, как барабанная перепонка перед разрывом. Даже комары, вечные и назойливые спутники лесника, исчезли. Воздух, обычно напоенный смолистым дыханием хвои, влажным ароматом мха и грибной прелью, казался стерильным и пустым.

Алексей, потомственный лесник, чьи предки столетиями жили на этой земле и чьи ладони помнили шероховатость каждой второй сосны в округе, почувствовал холодок на шее, не имеющий ничего общего с погодой. Это был инстинкт, отточенный годами общения с природой – чувство глубокого, фундаментального неблагополучия. Лес болел. Или чего-то боялся.

Он прислушался. Ничего. Только собственное, внезапно громкое дыхание и отдаленный гул крови в ушах. Взгляд его, привыкший выхватывать малейшее движение – мелькнувший бок зайца, тень рыси на стволе, – скользил по знакомому пейзажу, не находя точек опоры. Все было на своих местах: бурелом у Просеки Воронова, муравейник-великан у Скрюченной Сосны, фиолетовые головки колокольчиков на опушке. И все было мертво.

«С ума сошел, – мысленно отругал себя Алексей. – От жары галлюцинации. Спину разогнул бы лучше».

Он привычно поправил за спиной тяжелое, но верное ружье «Тигр» – не столько для охоты, сколько для защиты, ибо встреча с медведем-шатуном или кабаном-секачом была делом нешуточным. Рюкзак с аварийным запасом, образцами почвы для фитосанитарной проверки и термосом с уже остывшим чаем потянул плечи вниз. Алексей сделал еще несколько шагов вглубь, и его взгляд упал на землю.

След.

Он присел на корточки, отставив ружье в сторону. На сыроватой, еще сохраняющей утреннюю прохладу земле у ручья отпечаталась четкая цепочка. Лисица. Но след был неправильный. Не тот изящный, экономный рисунок, который оставляет здоровый зверь, крадущийся или трусящий легкой рысцой. Эти отпечатки были глубокими, с явным проскальзыванием, словно животное не шло, а падало на передние лапы. Расстояние между прыжками неровное – то короткое, семенящее, то вдруг длинное, резкое. И – главное – между пальцами на некоторых отпечатках тянулась тонкая, прерывистая бороздка. Зверь волочил лапу.

В голове Алексея, будто по тревоге, зажглись красные лампочки. Он медленно провел рукой над отпечатками, не касаясь их. Размер… Крупновата для нашей лисы. Возможно, самка в хорошую пору. Но состояние… Он вспомнил инструктаж в районном лесхозе три недели назад. Приезжий эпидемиолог из областного центра, молодой парень в очках, с сухим, лишенным эмоций голосом, показывал слайды. «Основные признаки бешенства у диких животных: отсутствие страха перед человеком, агрессивность или, наоборот, несвойственная ласковость, слюнотечение, нарушение координации, параличи. Следы – неровные, с волочением конечности. При обнаружении подобных признаков – не приближаться, не пытаться контактировать, немедленно сообщать в ветеринарную службу».

Бешенство. Древнее, как сам мир, слово, от которого веяло ледяным ужасом. В его детстве, в восьмидесятые, про это говорили шепотом. В деревне тогда пристрелили целую свору собак, потому что одну укусила какая-то «овчарка с бешеными глазами». Он помнил рассказы стариков про водобоязнь, про конвульсии, про то, как человек перед смертью начинал лаять и кусаться. Потом, с годами, страх отступил, стал чем-то далеким, почти мифическим. Вакцины стали лучше, контроль строже. Но в последние два-три года из соседних областей стали приходить тревожные весточки: лисы, енотовидные собаки, волки. Болезнь не побеждена. Она дремала где-то в глубине чащоб, а теперь просыпалась.

Алексей выпрямился, огляделся. Лес по-прежнему молчал. Он решил идти по следу. Не из любопытства, а из долга. Нужно было подтвердить или опровергнуть догадку, определить, куда движется зверь – к деревне, к ферме, к охотничьей избушке. Его рука снова потянулась к рации на поясе, но он остановил себя. «Сначала увижу. Потом доложу. А то опять начальство поднимут на уши из-за каждой помехи».

След вел его вглубь старого ельника, где даже в полдень царил зеленоватый полумрак. Воздух стал холоднее, запахло сырой гнилью и грибами. Алексей двигался бесшумно, автоматически обходя сухие ветки, его глаза, привыкшие к игре света и тени, сканировали пространство. Вот на мху лежит клочок рыжей шерсти, зацепившийся за колючую ветку можжевельника. Вот – брызги слюны на листе папоротника, белесые, липкие.

Сердце забилось чаще. Он снял ружье с плеча, снял предохранитель. Осторожность перевешивала все охотничьи принципы. Ему не нужно было мясо или шкура. Ему нужно было обезопасить свою землю.

И тут он ее увидел.

Она сидела в двадцати метрах от него, на фоне темного ствола упавшей ели, и смотрела прямо на него. Лисица. Огненно-рыжая, с пушистым, когда-то красивым хвостом. Но теперь этот хвост был свалянным, грязным, шерсть на боках торчала клочьями, будто ее выдирали клоками. Голова была опущена, нижняя челюсть отвисла, и из пасти, полуоткрытой в немом крике, тонкой, непрерывной нитью стекала слюна. Она не убегала. Не проявляла ни страха, ни агрессии. Она просто сидела и смотрела. Ее глаза были необычного медного оттенка, но сейчас в них не было ни хитрой живости, ни дикого блеска. Они были мутными, затуманенными, словно покрытыми матовой пленкой. В них горел странный, нездоровый внутренний огонь – огонь разрушающегося сознания, огонь вируса, пожирающего мозг.

Алексей замер. Его пальцы крепче сжали ложе ружья. Он знал, что должен сделать. Отступить. Медленно, не поворачиваясь спиной. Сообщить. Но что-то удерживало его на месте. Жалость? К этому больному, умирающему созданию? Или профессиональный интерес, желание убедиться? Он сделал шаг в сторону, чтобы обойти ее широкой дугой.

Лисица отреагировала мгновенно. Ее тело напряглось не для бегства, а для броска. Она не зарычала, не ощетинилась. Она просто оттолкнулась задними лапами от земли и полетела на него по прямой линии, как пущенная из катапульты болванка. Движение было негибким, деревянным, лишенным всей природной грации хищника.

Алексей вскинул ружье, но было уже поздно. Он инстинктивно выбросил вперед левую руку, защищая лицо и горло. Тяжелая кожаная перчатка, прочная, спасшая его от многих шипов и укусов, на этот момент оказалась ничем. Острые, как иглы, желтые клыки впились в нее, пробили кожу и со страшной, неживой силой сомкнулись на запястье. Хруст. Не громкий, но отдавшийся в костях леденящей волной боли. Он не закричал. Воздух с силой вырвался из его легких со звуком «Уфф!».

Боль была ослепительной, жгучей, центрированной в одной точке. Но хуже боли был взгляд. Медные, безумные глаза были в сантиметре от его лица. Из пасти зверя пахло гнилью и чем-то химически-сладким. Алексей, стиснув зубы, рванул руку на себя. Лиса повисла на ней, как бульдог, ее тело судорожно дергалось. Правой рукой он нащупал на поясе охотничий нож. Не вспоминая, не думая, действуя на чистом адреналине и выживании, он ударил тяжелой рукояткой по лисиной голове. Раз. Два. Треснувший череп отдался в его ладони тупым ударом. Хватка ослабла. Зверь свалился на землю, но тут же поднялся на дрожащих, не слушающихся лапах. Ее челюсть работала, слюна летела брызгами, но в глазах не было ни боли, ни осознания. Только одна, неумолимая программа: кусать.

Алексей отступил на шаг, плечом уперся в ствол сосны, вскинул ружье. Он не целился. Выстрел грохнул, разорвая немоту леса, как полотно. Эхо покатилось по ельнику, теряясь вдали. Лиса отлетела назад, дернулась раз, другой и замерла.

Тишина вернулась. Но теперь она была другой. Она была оглушающей, полной звона в ушах и стука собственного сердца, готового вырваться из груди. Алексей опустил ружье, прислонил его к дереву и посмотрел на свою руку. Через порванную кожу перчатки и подкладки куртки сочилась кровь. Темная, алая. Но вместе с ней на размочаленных краях раны он видел и другую жидкость – прозрачную, с легкой пеной. Слюна.

Он знал, что делать. Знания, вбитые годами инструктажей и, главное, его женой Ольгой, фельдшером, всплыли в сознании четким, холодным списком.

1. Немедленное промывание. Минимум 15 минут. Проточной водой. С мылом.

2. Обработка краев раны. Йод, спирт, что есть.

3. Наложение чистой повязки.

4. СРОЧНО в травмпункт. Для введения антирабического иммуноглобулина и начала курса вакцинации.

Каждый пункт горел в его мозгу неоном.

Но вместе с холодной медицинской логикой поднималась из глубин души другая, более темная и тяжелая волна. Стыд. Страх. Стигма.

«Бешеный Иванов». Это клеймо он уже видел мысленным взором. Шепотки у колодца. Опасливые взгляды соседей. Ребята во дворе, сторонящиеся Вани: «Твой отец бешеный, не подходи». Администрация лесхоза, отстраняющая его от работы «до выяснения». Вечный карантин подозрения. Бешенство было не просто болезнью. Оно было проклятием. Оно отвращало людей, как трупная зараза.

Он глубоко, с дрожью, вдохнул. Нет. Это потом. Сначала – выжить. Чтобы был, кому стыдиться.

Алексей с силой стянул с руки окровавленную перчатку. Рана на запястье зияла двумя глубокими колотыми дырками и рваной бороздой между ними. Кости, слава Богу, целы, но сухожилия повреждены – рука слушалась с трудом. Он открыл рюкзак, достал армейскую флягу с водой и индивидуальный перевязочный пакет. Не думая о боли, он поливал рану тонкой струей. Вода смешивалась с кровью и слюной, стекая на мох. Пятнадцать минут. Он смотрел на часы, заставляя себя считать секунды. Каждая капля воды была битвой. Каждая секунда – шагом к жизни. Потом – йод. Жгучая, очищающая боль. Он стиснул зубы, чтобы не закричать. Чистый бинт, тугая повязка.

Только закончив, он посмотрел на убитую лису. Ее нужно было забрать. Лабораторное подтверждение – это важно для всей области. Алексей поднял рацию.

– База, база, это Иванов. Прием.

В эфире послышалось шипение, затем голос диспетчера, молодой девушки.

– Слышим вас, Алексей Степанович. Что случилось? У вас голос…

– Произошел инцидент. В ельнике у Вороновой Просеки. Контакт с диким животным, подозрительным на бешенство. Лисица. Ликвидирована. Нужна эвакуация туши для анализа и… – он сделал паузу, – мне требуется медицинская эвакуация. Укус в область запястья.

В трубке повисло молчание, затем взволнованный, уже другой, мужской голос – начальника участка.

– Лёша! Ты в порядке? Насколько серьезно?

– Ранен, но на ногах. Провел первичную обработку. Координаты передаю. Животное нужно забрать срочно, по всем правилам.

– Держись, старик. Высылаем «уазик» с ветеринарами и санитарами. И «скорую» из района направляем к месту. Сигнал дашь?

– Дам. Жду.

Он опустился на колено рядом с мертвым зверем, но не ближе. Приближался вечер. Длинные тени елей ложились на землю. Лес потихоньку начинал оживать: где-то вдалеке прокричала сойка, зашелестела мышь в валежнике. Жизнь возвращалась, когда носитель смерти был обезврежен. Но смерть, невидимая, уже путешествовала по его крови, по нервным путям к спинному мозгу. Гонка началась. Гонка между вирусом, движущимся со скоростью 3 мм в час по аксонам нейронов, и спасительной вакциной, которую должны были воткнуть ему в плечо в ближайшие часы.

Алексей посмотрел в сторону, где за деревьями угадывался край его деревни. Там был его дом. Ольга. Ваня. Простая, ясная жизнь, в которой он был защитником, кормильцем, опорой. Теперь он стал источником потенциальной опасности. Он представил их лица, когда узнают. Ольга не будет паниковать. Она будет действовать. Строго, профессионально, по инструкции. И, возможно, именно это будет самым болезненным. Ваня… с Ванем нужно будет поговорить. Честно. Как мужчина с мужчиной.

Вдали послышался шум двигателя, затем второй. Помощь. Из одного «уазика» вышли двое в белых комбинезонах, с биоконтейнерами. Из другого – фельдшер и санитар с носилками. Мир протоколов и спасения вступал в свои права.

– Алексей Степанович? – окликнул его пожилой ветеринар, которого он знал лет двадцать. В глазах у того был не страх, а серьезная, сосредоточенная озабоченность.

– Я, – отозвался лесник, поднимаясь.

– Покажите животное. И… вашу рану.

Пока ветеринары в перчатках и масках упаковывали тушу в герметичный пакет, фельдшер, молодой парень, осматривал его руку.

– Промывали? Йодом обрабатывали? Молодец, грамотно все. Сейчас укол обезболивающего сделаю, и поедем. В райцентре уже дежурный хирург и иммунобиолог предупреждены. Уколы начнем сразу.

Алексей кивнул. Его посадили в санитарную машину. Перед тем как закрыть дверь, он бросил последний взгляд на лес. На свой лес. Он чувствовал его боль, его тишину. Бешенство пришло сюда не просто так. Возможно, виноваты были миграции, возможно, мягкие зимы, возможно, нарушение баланса. Он не знал. Но знал, что это только начало. Первая ласточка бури.

Санитарная машина тронулась, мигая синей вспышкой, но без сирены. Тишина снова опустилась на лес. Но теперь она была не мертвой, а настороженной. Как пауза между ударом грома и первыми каплями ливня. Эпидемия, древняя и беспощадная, перестала быть теорией. Она обрела плоть, кровь и жала. И ее первым солдатом на этой земле стал лесник Алексей Иванов, который смотрел в зарешеченное окно «скорой» и думал не о вирусе, а о доме. О том свете в окне, который должен оставаться для него маяком. Во что бы то ни стало.