Читать книгу Шпионские страсти. Посвящение - Группа авторов - Страница 2

В самом сердце Лондона, на одной из тех безликих улиц, где гул вечно спешащего Сити смешивается с туманной промозглостью Темзы, притаилось здание, своим существованием бросавшее вызов всему окружающему. Красные двухэтажные автобусы проплывали мимо, словно кровяные тельца в артериях города; черные кэбы, блестя от вездесущей лондонской измороси, сновали туда-сюда. И среди этого живого, дышащего викторианского и эдвардианского великолепия возвышался он – «Институт овощеводства» (Institute of Vegetable Growing). По официальной легенде, выверенной до последней запятой и подкрепленной десятками фальшивых публикаций в аграрных журналах, здесь, в этих стерильных стенах, лучшие умы Соединенного Королевства трудились над выведением морозоустойчивой спаржи и капусты пак-чой, способной расти в тени лондонских небоскребов. На бронзовой табличке у входа значилось, что институт находится под патронажем несуществующего сельскохозяйственного фонда.

На самом же деле, ничто в облике этого здания не говорило о любви к земле и природе. Это был пятнадцатиэтажный, холодный и высокомерный монолит из серого, неприкрытого железобетона и тонированного, почти черного стекла. Брутальный и бескомпромиссный манифест модернизма, дитя идей Ле Корбюзье, рожденное, однако, на полвека позже. Он стоял на гигантских V-образных опорах, словно гигантское насекомое, брезгливо приподнявшее свое бетонное брюхо над грязным тротуаром, не желая иметь с ним ничего общего. Первый этаж был практически прозрачным, создавая иллюзию невесомости и парения, но за толстым стеклом виднелась лишь холодная, гулкая пустота холла с одинокой стойкой ресепшн. Выше, этаж за этажом, тянулись сплошные ленты горизонтальных окон, перечеркивавшие фасад ровными, безэмоциональными линиями. Никаких балконов, никаких украшений, никакой человеческой суеты. Лишь отчужденная, математически выверенная геометрия, всем своим видом заявлявшая о превосходстве функции над формой. Эта бетонная громада была идеальным прикрытием, саркофагом для тайн. Кто, в самом деле, заподозрит, что в этом унылом «овощехранилище» для идей кипят закулисные страсти шпионской игры?

А страсти здесь кипели, не уступая по накалу шекспировским. В 2015 году, в эпоху тотальной цифровизации и кибервойн, «Институт овощеводства» оставался негласной европейской штаб-квартирой и одновременно заповедником для осколков великой империи – российской разведки. Но кадровый состав здесь был особенный. В коридорах можно было услышать мягкий прибалтийский акцент, певучую кавказскую интонацию или округлые гласные минчанина. Это были те самые «дети СССР» – русские, грузины, армяне, белорусы, евреи – люди, давшие присягу Советскому Союзу и не изменившие ей в душе даже после его «геополитической смерти». Теперь они служили России, и их верность по-прежнему принадлежала незыблемым принципам: высочайшим стандартам советской разведшколы, железной дисциплине и неписаному кодексу чести. Они были мастерами старой школы, «штучным товаром» в мире, где человеческий фактор все чаще заменялся алгоритмом. И они по-прежнему цепко «держали руку на пульсе» всемирной «шпионской игры».

Перенесемся на пятый этаж, в святая святых – закрытое для посторонних крыло. В просторном холле, обставленном с той же холодной, функциональной эстетикой, что и все здание – диваны из черной кожи на стальных каркасах, журнальные столики из стекла, абстрактные цветные пятна на стенах – шел импровизированный «разбор полетов». Шел он, впрочем, на редкость бурно и весело. Группа оперативников, в основном молодежь до сорока, сбилась в плотную кучу у огромного панорамного окна, из которого открывался вид на серый лондонский пейзаж. Они хохотали до слез, хлопая друг друга по плечам.

Причиной этого безудержного веселья стал свежий, почти анекдотический инцидент. Час назад в небольшом сквере, что зеленел буквально в двух шагах от «института», их коллеги из группы наружного наблюдения «повязали» агента ЦРУ. Сам факт был рядовым, но вот обстоятельства…

– Ребята, вы бы его видели! Клянусь бородой Маркса, это было шоу! Парик! Рыжий, как у клоуна, курчавый и сползший на ухо! – заливался раскатистым смехом Саша «Грач» Белов, молодой и дерзкий оперативник, уже успевший зарекомендовать себя в нескольких операциях. – А очки! Классика жанра! Такие, знаете, как у ботаника, в толстой черепаховой оправе! Я думал, такое только в старых фильмах про Фантомаса бывает!

– А компас, Саша, ты забыл про компас! – подхватил Тимур, молчаливый обычно техник из Ташкента, который сейчас не выдержал и, утирая слезы, согнулся пополам от смеха. – Он стоял посреди газона, уткнувшись в сувенирную туристическую карту Лондона, и компасом сверялся, где наш «Институт». Наш институт! С которым у него визуальный контакт! У него в телефоне, я уверен, GPS точнее любой ракеты, а он с компасом! Наверное, еще и голубем собирался шифровку отправлять!

– В жизни так не бывает! ЦРУ скатилось на уровень школьного драмкружка! – выкрикнул кто-то из толпы.

Всеобщий гвалт, хохот и победное улюлюканье сливались в единый радостный гул. Это был момент триумфа, сладкий и упоительный. Они, наследники великой школы, в очередной раз утерли нос заокеанским «партнерам».

А настоящая жизнь, в ее истинном, несуетливом и немногослойном проявлении, сидела чуть в стороне, на низком диване из гладкой черной кожи. Леонид Ильич Сумароков, человек, чье имя было известно лишь единицам, а позывной «ЛИС» – единицам из этих единиц, не принимал участия во всеобщем празднике. Шпион с той самой заглавной буквы «Ш», которая отливается из стали и закаляется десятилетиями тишины.

Он медленно попивал из простой белой фарфоровой чашки обжигающе-крепкий черный чай, без сахара и молока. Периодически его рука, сухая, с проступившими венами, но абсолютно твердая, совершала выверенное движение: чашка с едва слышным стуком опускалась на стеклянную столешницу кофейного столика. Диван, столик, сталь и стекло – все это было частью интерьера. Но ЛИС, своей монументальной неподвижностью, превращал этот уголок в свой личный командный пункт. Он слушал задорный гвалт молодых коллег, и его лицо, испещренное сетью морщин, словно карта пережитых операций, оставалось совершенно непроницаемым. В глазах цвета старой, вороненой стали не было и тени веселья.

«Еще как бывает», – пронеслось в его мыслях, когда он сделал очередной медленный глоток, давая терпкой горечи растечься по языку. Эта мысль была полной противоположностью той, что выкрикивали в толпе. Молодежь смеялась, потому что считала, что в жизни так нелепо не бывает. А Леонид Ильич был уверен, что именно так в жизни и бывает. Не потому, что это смешно. А потому, что это слишком смешно. Слишком театрально. Слишком нарочито. Слишком по-дилетантски для профессионалов такого уровня. Американцы могли быть самонадеянными, могли просчитаться, но они никогда, ни при каких обстоятельствах, не были клиническими идиотами.

И этот клоун в нелепом парике и едва ли не с бутафорским носом, вооруженный компасом в век спутниковой навигации, в самом сердце Лондона… Он не был ошибкой контрразведки противника. Он был тщательно продуманным сообщением. Грубой, но яркой наживкой, вброшенной в их пруд. ЛИС видел этот почерк – «гамбит фигляра». Когда для отвлечения внимания на сцену выпускают шута, в то время как за кулисами происходит главное действо.

Веселящиеся товарищи у окна были прекрасными исполнителями, но плохими зрителями. Они видели лишь легкую, потешную победу. А ЛИС видел грубо, но старательно разыгранный спектакль. И сейчас, глядя в темную, как нефть, гладь своего черного чая, на отражение холодных потолочных ламп, он пытался разгадать главную загадку: для какого именно зрителя была эта премьера? Для этих хохочущих ребят? Для их начальства? Или… для одного старого Лиса, который единственный поймет, что охота началась, но дичь в ней – совсем не тот, кого поймали.