Читать книгу Подвал П-4 - Группа авторов - Страница 1

Три семь – и газ.

Не резкий, не удушливый, а именно тот, который просачивается исподволь: тонкая, едва уловимая нить запаха, будто кто-то поднёс спичку к старому одеялу и тут же задул пламя.

Она остановилась в дверях кухни, не входя. Рука сама потянулась к выключателю света – и остановилась в полумраке, будто боясь нарушить хрупкое равновесие воздуха.

Я всегда выключаю газ.

Эта фраза звучала в голове как мантра, как закон физики: не «я стараюсь», не «наверное», а всегда. С тех пор как…

С тех пор как.

Она отбросила мысль, как мокрый лист с плеча. Подошла к плите. Четыре конфорки – чёрные глазницы. Ручки – строго по центру, в нейтральном положении. Ни одна не вывернута вправо. Ни одна не дрожит под пальцем, когда она проводит по ним тыльной стороной ладони – так, как учил Лёша: «Если газ течёт, кожа чувствует вибрацию. Даже если запаха ещё нет».

Ничего.

Но запах – был.

Она открыла окно. Холодный декабрьский воздух ворвался, рассекая тяжёлый покой квартиры. 28 декабря. Воскресенье. Весь дом спал, кроме неё. И, возможно, кого-то ещё.

Проверь духовку.

Проверила. Пусто. Чисто. Дверца плотно закрыта.

Проверь шланг.

Опустилась на колени. Старый шланг – чёрный, в трещинках, но без узлов, без перегибов. Крепление – затянуто. Она даже провела пальцем по стыку, будто надеясь на чудо: пусть вдруг обнаружится капля мыльного раствора с пузырьком – явное, физическое доказательство утечки. Но ничего. Только пыль и лёгкий, почти неуловимый аромат ванили – от свечи, которую она зажгла вчера вечером, в память.

В память о нём.

Лёша умер 27 июня. Ровно полгода назад. Инсульт – внезапный, необратимый. Врачи сказали: «Молниеносный. Не мучился». Она тогда кивнула. Потом, дома, сжала зубы так, что треснул задний коренной. Молниеносный – значит, он не успел испугаться. А вот она – успела. И продолжает.

Она встала, потерла колено. Запах не исчез. Стал тоньше – но оттого ещё зловещее. Теперь он плавал где-то на границе восприятия, как галлюцинация, которую можно списать на усталость. На стресс. На посттравматическое расстройство, как написано в последнем заключении доктора Орловой.

Но она не верила в совпадения. Особенно в этом доме.

Выключила газ на стояке – в коридоре, за шкафом с бельём. Щёлкнул кран. Звук – чёткий, окончательный.

Теперь можно дышать.

Она вернулась на кухню, налила воды, сделала глоток. Холодная. Реальная.

И тогда увидела.

На полу, у края холодильника – между плитой и стеной, в тени, где редко заглядывают – лежал носок.

Серый. Хлопковый. С небольшим катышком у пятки и едва заметной строчкой логотипа на внутренней стороне манжета – «M», полустёртая.

Она не двинулась.

Не дышала.

Потому что знала этого носка.

Она знала его.

Он был из пары, что купила Лёше в «Леонардо» за 299 рублей – «на каждый день», как он шутил. Тот самый, с тонкой синей полосой внутри, чтобы не перепутать с её чёрными. Она сама выстирала их в последний раз. Сама сложила в его ящик. Сама… закрыла тот ящик в июле. Навсегда.

Носок не мог лежать здесь.

Ни при каких обстоятельствах.

Она не брала его. Не стирала. Не теряла.

А уж тем более – не находила на полу кухни, спустя полгода после его смерти.

Медленно, не отрывая взгляда, она присела. Не касаясь, смотрела.

Серый. Тёплый оттого, что лежал в тени батареи? Или ей показалось?

Она протянула руку – и в последний момент отдернула.

А вдруг он горячий?

Идея была абсурдной. Но в голове мелькнуло: а вдруг он только что с ноги?

Сердце стукнуло – раз, два – и замерло на третьем.

Она встала. Подошла к вытяжке. Включила на полную. Гул заполнил кухню, как белый шум. Заглушил тишину. Заглушил мысли.

Но не запах.

И не носок.

Она снова опустилась. Взяла его двумя пальцами – большим и указательным, как биолог пробирку с неизвестным вирусом. Ткань – мягкая, чуть влажная от конденсата батареи. Не пыльная. Не затоптанный. Свежий.

И тогда —

внутри, в складке у пятки – что-то хрустнуло.

Не бумажка. Не крошка.

Что-то мелкое. Острое.

Она развернула носок.

Внутри, вглубь ткани, кто-то вшил маленький металлический диск – диаметром с горошину. Гладкий, матовый, без маркировки. На ощупь – холодный. Тяжёлый для размера.

Она перевернула его. На обратной стороне – едва различимая гравировка:

3:07

Три. Двоеточие. Ноль. Семь.

Её пальцы задрожали.

Потому что 3:07 – это не просто цифры.

3:07 – это время.

То самое.

То, что стоит в протоколе смерти.

То, что она видит каждую ночь на экране будильника, когда просыпается – будто тело помнит, даже если разум заглушил.

3:07 – 27 июня.

Она подняла глаза к окну. За стеклом – подъезд. Тусклый фонарь у входа мигнул. Раз. Два. Погас.

В тишине, за остывшей плитой, тикнул счётчик газа.

Она не повернулась.

Я всегда выключаю газ.

Но кто-то, видимо, включил его снова.

Кто-то, кто знал, что она проснётся.

Кто-то, кто знал, что она придёт сюда.

Кто-то, кто оставил его носок – как знак. Или как предупреждение.

Она встала. Подошла к раковине. Включила воду. Подержала носок под струёй – не стирая, а очищая. Смывая следы. Смывая запах. Смывая… что?

Затем выжала его. Аккуратно. Сложила втрое. Потом – вчетверо. Положила на ладонь.

Металлический диск не сдвинулся. Он был внутри ткани. Вшит намертво.

Она пошла в гостиную. К книжному шкафу. Пробежала пальцем по корешкам – «Гиппократ», «Неврология», «Этика в медицине» – и остановилась на потрёпанном экземпляре «Память и её пределы», подаренном ей Лёшей на защиту кандидата. Книга, которую она не открывала шесть месяцев.

Раскрыла на титульном листе.

Его почерк:

«Моей Ане – которая помнит всё. Даже то, что не должна».

Дата – 14 января. За полтора месяца до смерти.

Она открыла обложку. Вынула пустой почтовый конверт – тот, что лежал внутри «на всякий случай», ещё с весны. Положила носок внутрь. Заклеила уголок – не полностью, а так, чтобы можно было открыть, не повредив клей.

И вписала на лицевой стороне, чётко, чёрной ручкой:

28.12.2025. 3:07. Газ. Носок Л. Диск: 3:07.

Пауза.

Потом – ниже, мельче:

Я не придумала.

Закрыла книгу. Поставила обратно – между «Нейропластичностью» и «Когнитивными искажениями». Ни слишком глубоко, ни слишком броско. Там, где найдёт – если придёт искать.

Вернулась в коридор. Посмотрела на дверь.

За ней – лестничная клетка. Подвал. Подъезд. Улица.

Она не вышла.

Вместо этого подошла к зеркалу в прихожей. Посмотрела на себя: бледное лицо, тёмные круги, волосы, собранные в небрежный пучок. Глаза – уставшие, но ясные.

– Я не сумасшедшая, – сказала она вслух.

Голос не дрожал.

А в зеркале, за её плечом, на стекле двери шкафа – отразилось нечто.

Миг – и исчезло.

Но она увидела.

Внизу, в щели под дверью – тень.

Не её.

Длинная. Неподвижная.

Остановившаяся ровно в тот момент, когда она произнесла: «Я не сумасшедшая».