Читать книгу Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах - Группа авторов - Страница 5

Часть первая
Глава 4
После Инсбрука. И до Гренобля

Оглавление

– Итак, в Москву вместе со сборной конькобежцев вы, Савелий Евсеевич, вернулись, что называется, «на щите». И даже, как выразились, оказались в фаворе. В чем же это выразилось?

– Тут один из верных признаков – отношение руководства Спорткомитета СССР. Мне стали благоволить. И даже вдруг командировали на Игры, которые теперь называются параолимпийскими (тогда они де-юре не проводились. – Прим. Г.К.).

– Любопытно! Можно подробнее?

– О, это была интереснейшая поездка. Началось с телефонного звонка в том же 1964 году, но уже после Инсбрука, разумеется. Звонила сотрудница международного отдела Спорткомитета, где с той поры, как я стал выездным, меня хорошо знали: «Савелий, хочешь в Америку поехать?» А почему бы и нет, думаю, раз жизнь удалась! Лето – от коньков я свободен.

– Конечно, хочу, – отвечаю. – А с кем?

– Ну вот, – резво откликнулся голос из трубки. – Решением руководства поедешь с командой глухонемых.

«Глухонемых»! Для меня это стало вроде шоковой терапии.

– Я-то при чем?

– Турниры пройдут в Вашингтоне. Собирайся! Срочно заполняй анкеты – будем подавать документы для получения визы, покупки билетов, бронирования отеля…

Словом, оформили. И я улетел. Делегация наша, между прочим, оказалась нехилая – человек семьдесят за океан отправились. Спортсмены готовились соревноваться в самых разных видах: от легкой атлетики до борьбы и от бокса до футбола. И на всю команду один врач. Со мной, правда, поехала переводчица Виктория Фокина, жена журналиста Юрия Фокина (известный тележурналист советской эпохи, родоначальник жанра телерепортажа. – Прим. Г.К.). Я и с ним потом познакомился. Она – в высшей степени интеллигентная и образованная женщина. Кроме нее, в делегацию входил сурдопереводчик. Оно и понятно, учитывая контингент. Ему ведь и тренерам нужно было помогать – они, конечно, говорящие, но общались-то с глухонемыми. Кстати, между спортсменами из разных стран языкового барьера не существовало, да и не могло быть. Я это по пути в США наблюдал.

Советская делегация летела через Брюссель, где пересела на лайнер, перебросивший нас через океан. Этим же самолетом в США добиралась сборная Бельгии. Когда они и наши ребята встретились в аэропорту, я стал свидетелем того, как все вдруг оживленно и дружелюбно обменивались жестами. Сурдопереводчик пояснил, что, хотя разговорная речь у одних и других отличалась, в их «арсенале» осталось много общих обозначений, чтобы они без труда могли понимать друг друга.

– Чем запомнились столь неординарные соревнования?

– Хозяева организовали их блестяще. Мероприятие курировал семейный клан Кеннеди. Они же его спонсировали. В церемонии открытия участвовал Роберт Кеннеди. В тот же день в честь спортсменов дали концерт. На нем я впервые увидел сестер Берри, популярных американских певиц, которые тогда пользовались бешеным успехом в мире. Хотя в зале сидели глухонемые, а перед ними выступали замечательные артисты, которых они не слышали, зрители тепло принимали каждого из них.

Турниры проходили в университетском городке. Там же располагалось общежитие, где поселили участников. Все было удобно, все под рукой. Словом, американцы уделили максимум внимания как организации соревнований, так и бытовым вопросам.

Параолимпиада оказалась событием значимым. Мы это поняли, хотя бы потому, что на следующий день после прибытия в Вашингтон всю нашу делегацию принял посол СССР в США Анатолий Федорович Добрынин. Общение с ним, беседа, сам статный супердипломат произвели на меня сильное впечатление. Не зря он более двух десятилетий (!) работал полпредом Страны Советов. Кроме того, Добрынин подкупал окружающих человеческими качествами. Что, кстати, потом подтвердили в частных разговорах сотрудники, которые с ним долго трудились. Все без исключения высоко отзывались о его хорошем к ним отношении, умении не только спрашивать с подчиненных, но и в случае необходимости их защищать.

Кстати, о подчиненных. До встречи в приемной посла меня поджидал неожиданный, но очень приятный сюрприз. Я уже рассказывал, что в годы учебы увлекся баскетболом, выступал за сборную института. Когда мы всем клубом – три мужских и две женских команды – участвовали в первенстве Москвы, то в подгруппе частенько встречались на площадке и с ребятами из МГИМО. В ту пору за нашу 1-ю женскую выступала симпатичная Нина Краснова. С ней тогда познакомился, а потом начал за ней ухаживать обаятельный паренек из сборной МГИМО Сережа Голубничий. Через нее и мы познакомились, позже сдружились. Потом жизнь нас как-то развела. Однако в первый же мой выезд за границу с конькобежцами (1958 год, чемпионат мира в Финляндии) нос к носу столкнулся в нашем посольстве с Сергеем. Его, оказывается, после окончания института распределили туда на работу в качестве атташе.

Встреча получилась теплой, но краткой. И надо же! Спустя шесть лет, в приемной Добрынина вновь увидел обставленного со всех сторон телефонами и обложенного бумагами Голубничего. Да и он сам, когда меня заметил, обалдел! С того дня я стал его почетным гостем. Сергей приезжал за мной в «деревню», увозил к себе домой, показывал Вашингтон. Словом, уделил массу времени и внимания. Кстати, благодаря ему я стал очевидцем картины, которую редко удается увидеть постороннему.

Как раз в те дни военный атташе советского посольства сдавал дела сменщику. По давнишней традиции убывающий из страны высокопоставленный дипломат в чине генерала проводил прием. Сережа включил меня в список гостей. Представьте: разгар лета, жара. Все приглашенные зарубежные атташе в парадной форме. На белоснежных кителях золотые аксельбанты, погоны, эполеты… Небывалая красота! А огромный зал посольства! Фуршет. Бар, над стойкой которого возвышался чопорный официант с родным, типично русским лицом. Сережа к нему подвел и спросил меня: «Что пить будешь?», а я растерялся. Такого количества фирменных напитков даже не мог представить. Нет, на приемах – после соревнований в Норвегии, например, – я бывал. И кое-что пробовал. Но чтобы в таком блеске и изобилии… Поэтому впервые попробовал – после подсказки Голубничего – джин.

– Ну и как?

– Ничего. Понравилось.

– А что на аренах особенно впечатлило?

– Многое. Особенно, если учитывать специфику спортсменов. К примеру, знакомство с предварительными процедурами. Их цель – документально установить: участник соревнований, действительно, глухонемой. Наши ребята, естественно, еще в Москве прошли обследование. Поэтому все медицинские документы мы с собой привезли. Но ведь все могло случиться. Встречались же участники сборной, которые произносили похожие на слова звуки. Порой можно было разобрать, что они говорят. Такие глухонемые, кстати, к турнирам допускались. Тем не менее перед стартами все их будущие участники подверглись еще одной проверке: прошли аудиометрию – их обследовали с помощью слуховых и речевых тестов.

Впечатляли и другие необычные наблюдения. Поначалу поразила обстановка на общем собрании команды в «деревне». Ну, полная тишина! С другой стороны, чему удивляться, если не забывать, что собрались-то в основном глухонемые. Но ведь пока врубишься! Поэтому входя иной раз к ребятам в столовую, ловил себя на странности: слышен только цокот ложек.

На соревнованиях, которые длились около двух недель, озадачивали также невиданные от общих правил особенности. Скажем, играли футболисты. А среди них, размахивая флажком, метался арбитр. В первую секунду я удивился: почему флажком и где его свисток? На вторую дошло: не могут же эти игроки слышать трель…

– А вы за те две недели научились изъясняться со столь необычными спортсменами? К примеру, какие-то жесты освоили?

– Да, кое-что запомнил. Но главное не в жестах. Тут очень нужно взаимное понимание. А оно начинается с добросердечия. Причем опять взаимного. Поэтому в отношениях с моими новыми, необычными подопечными существовала определенная особенность. К тому времени я, как доктор, накопил изрядный опыт, пользовался уважением. И свыкся с тем, что мне доверяют, со мной считаются. Но в данном случае я был поражен трепетным вниманием, с которым глухонемые спортсмены относились ко мне. Вместе с тем подобное отношение объяснимо.

Они приехали в сборную из разных мест. Причем в своем подавляющем большинстве оттуда, где не только медициной, но и прочими нужными любому человеку вещами, включая обычное внимание, были чаще всего обделены. А тут я, который не только в силу профессионального долга, а по складу характера никому не могу отказать. И готов принять, вникнуть, постараться выручить в любое время дня и ночи. Они это мое качество быстро «раскусили». И ко мне на прием – в отдельно выделенный в общежитии номер – постоянно выстраивалась длиннющая очередь. У меня сложилось впечатление, что не было в сборной СССР спортсмена, который не зашел ко мне со своей, даже порой не бог весть какой проблемой.

Вместе с тем это была публика, которая не могла – да и не собиралась – высказывать неудовольствия и, тем более, претензии. Единственное, чего они, по-моему, действительно боялись, что я их по каким-то медицинским противопоказаниям могу отстранить от соревнований. К счастью, мой профессиональный да и жизненный опыт уже позволяли их понимать, обходясь без переводчика. И я, как мог, выручал их во время и вне соревнований, делал перевязки, проводил нужные процедуры…

– Как же в итоге выступили в Вашингтоне наши, по сути, первые параолимпийцы?

– Вполне успешно. Сборная, если не ошибаюсь, заняла общекомандное 3-е место. Очень многие выиграли медали. Я в этой связи грешным делом думал, что когда вернемся домой, то в аэропорту будут приветствия, цветы, журналисты. А прилетели в Москву – жиденькая группка встречающих. И – тишина. Жаль! Ребята заслуживали большего.

За две недели соревнований они настолько привыкли ко мне, а я к ним, что неизбежное по окончании Игр расставание прошло тяжело. Они трогательно пытались мне показать, как непросто расставаться с доктором, который им оказывал столько внимания. Хотя что, собственно, еще надо объяснять, когда человек с тобой прощается, а у него в глазах стоят слезы?

Мне-то все же было куда легче. Впереди «наплывали» очередные мировые и европейские первенства с участием конькобежной дружины. А значит – новые хлопоты, впечатления, переживания…

– Ближайшим, если память не изменяет, стал чемпионат мира 1965 года. И какие вас там поджидали переживания?

– Самые сильные, пожалуй, оказались связаны с Виктором Косичкиным.

– Супертурнир проходил в Осло?

– Да! На стадионе «Бишлет». Где, как и положено, подготовили почти идеальный по тем временам лед. Конькобежцы-многоборцы тут показывали самые высокие результаты. Косичкин выкладывался, как мог. Он уже сходил – ему было около 30 лет. Поначалу все складывалось неплохо. После трех дистанций он имел отрыв чуть ли не в 12 секунд! Для общей победы достаточный запас. Виктору оставалось пробежать 10 000 метров так, чтобы не растерять свое преимущество перед Пером-Иваром Му, конкурентом из Норвегии. Тогда Косичкин, став чемпионом, красиво ушел бы из большого спорта в зените славы. Но, видимо, силы были уже не те. Потому что подошел он ко мне перед забегом и попросил:

– Савелий, дай мне что-нибудь.

А, собственно, что? Тогда никто о допинг-контролях и знать не знал. Но как-то надо было выручать.

– Что же беспокоило Косичкина?

– Ну, кто волнует в подобных случаях? Конечно, конкурент, сидевший у него «на пятках». Виктор считался классическим стайером. Когда он соревновался с товарищами по сборной, то опережал их на 15, даже на 20 секунд. Словом, сколько надо было, столько и отыгрывал. Так что удержать 12 секунд Косичкину вроде было по плечу. Правда, дистанция немаленькая – 25 кругов. Но зато, согласно жеребьевке, бежал он до основного конкурента. А это в коньках имеет весьма важное значение.

С учетом сложившихся обстоятельств мудрый Кудрявцев составил график бега так, что Косичкин имел все шансы показать результат, обеспечивавший абсолютную победу. И вдруг просьба Косичкина? Как-то следовало его взбодрить. Разумеется, речь о чем-то из разряда допингов не шла. Но у меня с собой имелась настойка элеутерококка – есть такой восточный корень. Настоянный на спирту, обладает стимулирующим действием. Словом, дал я Виктору две условные дозы. Вдобавок заварил кофе покрепче, кофеинчику добавил. Судя по тому, что перед выходом на старт он признался мне: «Знаешь, я так себя здорово чувствую!» – «зарядил» его. Он и помчался.

Кудрявцев, который с «биржи» вел Виктора, это прекрасно видел. И сразу стал корректировать – на пальцах показывал Косичкину: кверху палец – «плюс», вниз – «минус». Но тот словно удила закусил. Весь заранее тщательно продуманный главным тренером график летел к черту. Хотя Кудрявцев, предупреждая, все время показывал: сначала +2 секунды отклонение, затем +3, +5… Тренер уже пальцы перестал выбрасывать – кулаками стал махать и кричать: «Куда же ты мчишься? Чего творишь?» И как в воду глядел!

Косичкин рьяно, со старта взявшись опережать свой график, долго, как на крыльях, нарезывал круг за кругом. Но после 20-го ему, словно кто-то палкой по ногам ударил. То есть «обрубило» его напрочь. И как следствие, на оставшихся 5 кругах Косичкин утратил все – весь свежий запас и те 12 секунд форы, которые до старта имел.

– Кого винили потом? Не доктора Мышалова?

– Кудрявцев, конечно, невероятно негодовал. Но на Косичкина. Тот в свою очередь после забега в мой адрес произнес только одну фразу: «Савелий, мало дал!» Жаль! Это была одна из тяжелейших драм, на которые так богат спорт высших достижений. Косичкин тогда даже в тройку призеров не попал – финишировал в общем зачете аж 7-м, пропустив впереди себя занявших пьедестал Му (1), финна Йоуко Лаунонена (2), голландца Арда Схенка (3) и нашего Антса Антсона, ставшего 5-м. После чего Виктор спортивную карьеру закончил.

Напомню: лидерство в коньках в ту пору прочно перешло к голландцам. Таким ярким «звездам», как Схенк и Кеес Феркерк. Оба запросто расправлялись с соперниками. И потом шумно праздновали победы в отеле, где жили все скороходы.

В 1967/68 году у нас в лидеры выскочил Валерий Каплан. Армеец, призер первенств мира и Европы, здорово бежал спринт. И вообще считался очень хорошим парнем. Уже после соревнований как-то вечером собрались у меня ребята. Не зря повелось, что номер, куда меня в гостиницах селили, в часы отдыха превращался в «клуб веселых и находчивых».

Ну, сидели мы, что-то вспоминали, смеялись. А на улице мороз страшный. Вдруг оглушительный рев сирены – во всем отеле сработала система пожарной безопасности. Каплан – он же спринтер, реакция мгновенная. «Горим, братцы! – кричит. – Спасайся, кто может!» Без паники, а больше на юморе все выскочили в коридор. И верно: ни дыма, ни даже запаха гари. Видимо, администрация тоже быстро во всем разобралась. Потому что сирену выключили. И начали что-то по внутренней связи объяснять, успокаивать…

Оказывается, кто-то из шумно отмечавших очередной успех голландцев взял да и ткнул непогашенной сигаретой в противопожарный датчик. Был, как бы сегодня сказали, и такой прикол. За него шутника очень прилично оштрафовали…

Спустя много лет история имела продолжение. В 1991-м вместе с тренером Борисом Петровичем Игнатьевым и футбольной молодежной сборной страны я приехал в Норвегию. Город, где должен был состояться матч, оказался небольшим. Разместившись в гостинице, пошли кушать в ресторан. Там-то я и увидел легендарного Феркерка. Он не изменился. Но меня, когда я к нему подошел и завел разговор, узнал не сразу. Вспомнил, когда я начал рассказывать о той ложной пожарной тревоге. Тут он оживился. В этот момент нас и «захватили» фотокорреспонденты. Местная газета опубликовала снимок…

– Чем же знаменитый голландец занимался в Норвегии?

– Жил. Но сначала женился на местной девушке. И полагаю, весьма богатенькой. Да он и сам в бедняках никогда не ходил. Правда, тогда конькобежцы зарабатывали не так, как в наши дни. А уж покинув ледовую дорожку, бросил «якорь» в скандинавской стране, стал успешным коммерсантом. Имел свой ресторан, кажется, и отель. Мы с ним потом, по завершении нашего пребывания, еще раз увиделись. Он передал через меня посылочку одной из наших конькобежек – видимо, когда-то оказывал ей знаки внимания.

– Молодец, жизнерадостный человек!

– Да, он всегда оставался таким. Веселый, с юмором. Чемпионская слава его нисколько не испортила. А ведь он был настоящим кумиром, любимцем армии поклонников бега на коньках. Таким же, как его друг и соотечественник Схенк, который первый в истории этого вида спорта на одном из чемпионатов мира выиграл все дистанции! Выдающийся рекорд потом повторил американец Эрик Хайден. Но Арда, правда, я застал в начале его триумфальной карьеры. Он еще не сверкал, когда я в 1969-м расстался с коньками…

– Значит, Игры-1968 в Гренобле оказались последней для вас зимнейОлимпиадой, где вы работали врачом сборной СССР?

– Да! Но во Франции мне снова, как и в Инсбруке-1964, пришлось совмещать эту роль с обязанностями врача наших фигуристов. И опять выручило то, что из всей советской команды только лыжники жили и соревновались в горах. Остальные размещались в «деревне». Да и арены располагались рядом. Та Олимпиада запомнилась сплоченностью и дружеской атмосферой, царившей в национальной команде. Как мы поддерживали друг друга! Хоккеисты, например, болели за скороходов. Когда им позволяло время, они в полном составе приходили на ледовый стадион подбодрить ребят. Конькобежцы в свою очередь, да и все, кто только из наших мог, использовали любую возможность поддерживать с трибун «советскую красную машину».

Там выступали сплошь армейские «звезды». Но моя душа лежала к спартаковской тройке Старшинов – братья Майоровы. С Борисом и Женей я дружил. Поддерживал прежние взаимоотношения и тогда, когда оба, покинув ледовую площадку, нашли себя – старший на тренерском поприще, младший – в спортивной тележурналистике. На арене армейцы, спартаковцы и динамовцы выглядели единой, монолитной дружиной. Хотя за ее пределами в своих вкусах, пристрастиях, даже развлечениях сильно различались. Некоторые хоккеисты, например, не прочь были при удобном случае выпить. Особенно этим почему-то грешили цеэсковцы. Спартаковская «тройка» от подобных забав оказывалась в стороне. Все менялось, повторюсь, когда эти бескомпромиссные в чемпионате страны друзья-соперники выходили на лед в составе сборной. И они весьма убедительно проявили себя в Гренобле.

– Да, но вроде там турнирная ситуация для нашей дружины сложилась так, что ее «золото» зависело не только от нее…

– Да, мы могли стать олимпийскими чемпионами при условии – если шведы обыграют чехов, а мы – канадцев. «Кленовые листья» привезли во Францию очень сильную команду. Удивительно, но факт. По поводу того, что она будет бита, я у наших ребят сомнений не заметил. Так, кстати, и оказалось. Иное дело – шведы. Никаких, понятно, гарантий, что они «подомнут» чехов, а не наоборот – не было. Тем более, мотивация у последних оказалась помощней – в случае их победы олимпийское «золото» отправлялось в Прагу. А наши в лучшем случае оставались с «серебром». Что по тем временам всеми было бы воспринято чуть ли не как катастрофа. Так что накануне финала ставки оказались чрезвычайно высоки.

– Весь спортивный мир помнит ту сенсацию. «Не очень мотивированные» «Тре крунур» обыграли «сильно мотивированных» чехов. И тем самым «открыли калитку» сборной СССР к верхней ступеньке пьедестала. Получается, Фортуна оказалась на нашей стороне…

– Я даже знаю, кто ее «перевел» на нужную сторону.

– Кто же?

– Сегодня в этом большого секрета уже нет. Владимир Чернышев и Анатолий Тарасов, выдающиеся тренеры нашей сборной.

– А как? Откуда вы узнали?

– Сначала подсмотрел. Я рассказывал, что делегации разместили в разных корпусах, но близко друг от друга. Шведы жили напротив. По утрам наши конькобежцы (и я с ними) выходили на зарядку. Шведы этим не злоупотребляли. А тут в день их игры с чехами вдруг чуть ли не вся хоккейная «Тре крунур» высыпала. Смотрю, «заряжаются», какие-то упражнения делают, имитируют что-то – словом, делают то, в чем раньше замечены не были. Этим как раз советские хоккеисты отличались. Что за чудеса? Кое-что для меня прояснилось чуть позже, когда ненароком узнал: накануне в их расположении появились Чернышев с Тарасовым. И уж совсем все стало на свои места, когда вечером, незадолго до стартового свистка, шведы в полном составе вдруг энергично выехали на раскатку, что им было не свойственно. Дальше началась игра.

И они так «поехали», что разве что далекий от спорта человек не увидел бы в их действиях «фирменные» следы консультативной помощи наших знаменитых тренеров, которые, встретившись со шведскими коллегами, похоже, совместно разработали тактику игры против чехов. И даже режим, вероятно, расписали. Помогли, словом… Дальнейшее общеизвестно: наши «укатали» канадцев и стали победителями Игр-1968.

– Кажется, эта победа стала одной из самых ярких событий той Олимпиады.

– Более того. Кое для кого из «сборников» других видов она стала прямо-таки спасительной. Ведь в общекомандном зачете Игры в Гренобле мы начисто «продули». Если в Инсбруке советская команда стала первой, выиграв 11 золотых медалей, то во Франции уступила норвежцам, завоевав лишь пять высших наград. Среди фигуристов победили Белоусова и Протопопов, сильнейшей стала команда биатлонистов… Лыжники провалились. Недаром по возвращении домой тогдашнего председателя Спорткомитета (до октября 1968-го – Союз спортивных обществ и организаций СССР. – Прим. Г.К.) Юрия Дмитриевича Машина оперативно освободили от занимаемой должности. Но поскольку победили хоккеисты, остальные неудачи быстро забыли.

В этой связи «вдогонку» расскажу еще один характерный эпизод, которому не один я стал очевидцем. После того, как наши хоккеисты обыграли канадцев, к нашему корпусу подрулил автобус со сборной Швеции. Приехали и растворились на этаже, где жила наша ледовая дружина. Через какое-то время из окон полетели бутылки – пошел, как говорится, процесс совместного принятия на почве отмечания. А внизу стояло чуть ли не все руководство советской олимпийской делегации, включая сотрудников Идеологического отдела ЦК КПСС (на уровне завсектора). И они просто лучились от счастья, наблюдая, как славно веселились наши и шведские хоккеисты.

– Савелий Евсеевич! Не секрет, что бытует шутка: когда Бог раздавал людям мозги, спортсмены находились на тренировке. Да и среди моих коллег – чего греха таить – часто слышал мнение, что вот-де большинство спортсменов как бы одноклеточные, мол, с ними кроме голов, очков и секунд вроде говорить не о чем. Ну а уж если какое исключение попадается, так это – море восторгов! Что не стыкуется с тем, что вы рассказывали. Как же на самом деле?

– Про всех говорить не берусь. Я ведь не с рядовыми атлетами работал, а с лучшими из лучших в стране, а то и в мире. Речь шла о «звездах». А тут можно говорить о той или иной степени одаренности, образованности, культуре, уровне интеллекта. Но одно, поверьте, неизменно: «звезды» – я уж не говорю о воспитавших их тренерах – «одноклеточными» не бывают. Высшие достижения в любой сфере без хороших мозгов не достигаются. В некоторых видах спорта это особенно бросается в глаза.

В свое время, когда я уже работал в большом футболе и мы тренировались в Новогорске, довелось там плотно общаться с Георгием Мондзолевским, Павлом Селивановым, Юрием Чесноковым и другими ребятами из сборной СССР по волейболу. Мы жили с ними в одном корпусе. Они, не очень довольные своим врачом, частенько обращались за помощью ко мне. Так вот их интеллектуальный уровень меня поразил. Понимаю, что такое трудно измерить, но возникло ощущение: по сравнению со многими коллегами из других игровых видов они стояли на пару ступенек выше. Общение с ними проходило в высшей степени содержательно. Вот почему, когда, забегаю вперед, в конце 1970-х тогдашний тренер нашей сборной Вячеслав Платонов предложил перейти к ним, я крепко задумался. Тогда, правда, к этому и другие факторы примешались.

Мы с главным тренером национальной команды Никитой Симоняном в тот незадачливый год проиграли все, что можно. Ни в какие чемпионаты не попали, всю сборную того созыва расформировали. А меня перевели в олимпийскую – читай, тогда молодежную сборную СССР. А я, между прочим, тогда уже давно не один жил.

В 1966 году женился на своей Татьяне (она выбрала интересную профессию – выиграла проходивший в Москве 1-й международный конкурс косметологов), с которой мы прожили 35 счастливых лет, дочь Ирочка подрастала. Словом, имел семью. Поэтому следовало крепко подумать, как дальше жить. В тот непростой момент Платонов, перехватив меня в Новогорске, предложил: «Нужно побеседовать. Только приводите сюда жену, потому что без нее я разговаривать не буду. Тут такое дело, что потребуется ее согласие».

Ну, привез я Татьяну. Встретились. Платонов мне и говорит: «Заканчивайте со своими молодежными делами. И переходите в волейбол! Я вас приглашаю!» Тут до меня дошло, что на этот шаг, видимо, его подопечные, которые у меня лечились, натолкнули. Но как он все тонко обставил! Понимал, что я очень люблю футбол, что возникла ситуация, когда я могу сорваться, но потом всю жизнь жалеть. Поэтому не стал брать греха на душу. А подстраховался, пригласив мою жену, понимая: только очень родной, хорошо меня чувствующий человек подскажет правильное решение…

– Семья Мышаловых согласилась на переход в другой вид спорта, правда, тоже связанный с мячом?

– Нет! И жена меня поддержала.

– Слушай, – посоветовала она. – Не лезь ты в волейбол! Неизвестно, что дальше будет, останется ли в сборной Платонов.

И в конце концов оказалась права. Но ведь и Платонов – каков умница! Так что мне очень повезло в большом спорте. Я, действительно, работал с глубокими и умными людьми. Личностями и на аренах, и в жизни. Иллюстрация тому – та же конькобежная сборная СССР конца 1950-х – первой половины 1960-х. Моя, как можно было бы условно ее назвать, любимая команда скороходов.

– Ну что ж! По-моему, мы подошли как раз к тому моменту, когда хочется пристальнее взглянуть на ее «первый состав» глазами доктора Мышалова. Начнем-ка, пожалуй, с тренеров…

Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах

Подняться наверх