Читать книгу Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах - Группа авторов - Страница 7

– Савелий Евсеевич! Понятно, что, работая сначала в конькобежной, а позже в футбольной сборной страны, вы имели дело с большими мастерами. Иных туда и не приглашали. Но если исходить из ваших многолетних личных наблюдений, кто он/она – спортсмен экстра-класса?

– Конечно, это – человек, который совмещает в себе комплекс лучших качеств: мастерство, высокую физическую кондицию, психологическую устойчивость, умение выкладываться до предела в самых сложных условиях. До моего знакомства с футболистами сборных все это я наблюдал у конькобежцев. И не переставал удивляться. Причем более всего умению выкладываться.

Ведь в главной команде страны я работал не кем-нибудь, а врачом. Знал всех не понаслышке. Постоянно наблюдал. Их каждая мышца была мне знакома. И, в конце концов, хорошо вроде бы представлял, на что способны наши лучшие конькобежцы, каков предел их возможностей.

Тем не менее они столько раз меня поражали, каким-то невероятным образом преодолевая этот предел. При этом не переставали оставаться живыми людьми. А еще, развивая ранее поднятый вами вопрос об «одноклеточности» спортсменов, отмечу – они отличались высоким интеллектуальным уровнем. По этому показателю многие были под стать главному тренеру. Я уже упоминал, каким, в частности, заядлым театралом мы воспринимали Кудрявцева.

А его питомцы – Шилков, Гончаренко, Гришин, те же Скобликова с Артамоновой – их тоже интересовало многое в мире искусства. Они могли пойти на концерт симфонической музыки, на серьезный драматический спектакль… Я, кстати, со временем тоже увлекся театром, следил за репертуаром, знал ведущих актеров. Так что ж удивительного, что у меня с ребятами всегда находились общие темы для разговоров! Они ведь, в частности, еще и поэтому тянулись ко мне. Я рассказывал, что стоило вечером заглянуть за дверь моего номера – и там почти всегда можно было застать кучу народа. Пожалуй, в процессе подобного общения впервые почувствовал: могу лечить не только таблетками, но и словом. Что тоже очень важно для врача. А ребята высоко ценили саму атмосферу, возможность свободного общения, обмена информацией, когда мы, бывало, с юмором «перемывали кости» Кудрявцеву и друг другу, шутили, смеялись…

Нет! Как-то не встречал я среди «звезд» узколобых. Ни в коньках. Ни в других «рабочих» для меня видах спорта. Все были в моем восприятии по-настоящему яркими, крупными личностями. Ну, почти все…

– Кого все же – согласно только что обозначенным критериям – вы бы отнесли к лучшим из лучших?

– Из тех, с кем мне довелось работать?

– Именно так.

– А в каком порядке?

– Как вам удобнее.

– Тогда по времени «сверкания» на спортивном Олимпе. Я ведь, собственно, начал говорить об этом в подобном ключе, коснувшись вопроса чемпионской преемственности в команде Кудрявцева.

Итак, если из мужчин – прежде всего, Гончаренко, Гришин и, пожалуй, Косичкин. А женщины – Скобликова, Артамонова и Титова…

– Расскажите, пожалуйста, о том, что вам открылось в каждом из этой «великолепной шестерки»?

– Начну с Олега Гончаренко. Потому что благодаря ему через сорок с лишним лет (!) после победы русского конькобежца Николая Струнникова лауреатом мирового первенства вновь стал спортсмен нашей страны.

О.Г. Гончаренко родился 18 августа 1931 г. в Харькове. Выпускник местного пожарно-технического училища. Абсолютный чемпион мира в конькобежном многоборье 1953 г. (впервые среди спортсменов СССР), 1956 и 1958 гг., серебряный призер чемпионатов мира 1954 и 1955 гг. Абсолютный чемпион Европы 1957 и 1958 гг., серебряный призер 1955 г. Двукратный бронзовый призер Олимпийских игр 1956 г. Знаменосец сборной СССР на Играх-1956 в Кортина д’Ампеццо (Италия). Заслуженный мастер спорта (1953 г.). Награжден орденом Ленина (в 25 лет 1956 г.!). Почетный гражданин Денвера (США) и Осло (Норвегия), где есть музей, посвященный советскому скороходу. Избирался членом техкома Международной федерации конькобежного спорта. Написал автобиографическую книгу «Повесть о коньках».

Умер 16 декабря 1986 г. Похоронен на Новокунцевском кладбище.

Незадолго до своей кончины Сталин разрешил поездку в финскую столицу, чтобы на льду того же злополучного стадиона в Хельсинки, где советские скороходы расписались в провале пять лет назад, на этот раз взять реванш. Вождю доложили, что ставка делается на мировых рекордсменов Сергеева и Чайкина, абсолютных чемпионов страны Сахарова и Шилкова. В качестве резервиста взяли с собой Гончаренко, который появился в сборной год назад, но упорного парня. Так он снова распахнул скороходам «окно» не только в Европу, но и открыл его на весь мир!

– По этому поводу мои старшие коллеги рассказывали журналистский анекдот-быль. В 1950-е по понедельникам в свет выходила лишь газета «Правда». Только она могла опубликовать информацию о воскресном триумфе Гончаренко. Но на спорт в политических изданиях смотрели с высокомерием. Поэтому дежурный редактор, получив «молнию» хельсинкского собкора ТАСС, отложил телеграмму в сторону: «Номер ломать из-за каких-то коньков не будем. Дадим завтра…» На следующее утро Сталин, открыв главное издание страны и не найдя заметку о коньках, позвонил главному редактору Дмитрию Трофимовичу Шепилову (впоследствии печально известному в качестве якобы «примкнувшего» к «антипартийной группе», выступившей против нарождавшегося культа личности Хрущева):

– Вы все-таки не верите, что на первенстве мира победил наш Гончаренко? Весь мир верит, а «Правда» не верит?

Естественно, во вторник фотография Олега красовалась на 1-й полосе «Правды»: такого не случалось в истории журналистики сталинских лет. Главная газета страны не позволяла спортивной информации находиться ближе последней страницы – и лишь триумф Гончаренко отменил неписаное «железное» правило газетчиков. Тогда же в Финляндии Гончаренко дал первое в жизни интервью зарубежному репортеру:

– Зачем вам заниматься спортом? Идите в кино – сразу станете звездой экрана. Вы такой красивый…

На ледовой дорожке он бы не растерялся, а тут лишь улыбнулся в ответ:

– Мне и в коньках неплохо.

Ответ этот все-таки сорвал аплодисменты. И все-таки, Савелий Евсеевич, что было главным в характере Гончаренко?

– Мне кажется, чувство ответственности. Как известно, большинство мировых рекордов в 1952 году принадлежало советским скороходам, но все они устанавливались на идеальном высокогорном катке Медео. Они соревновались с остальным конькобежным миром заочно. И большинство специалистов на Западе резонно не очень-то верили в закономерность подобных высших достижений. Поэтому так важно было первым советским скороходам – первопроходцам в мировых и европейских первенствах, утвердить советскую школу бега на коньках. Олег понимал это, может, острее, чем остальные наши лидеры. Те просто верили в силу сборной, знали, что кто-то из ребят обязательно победит. А Гончаренко – единственный, кто считал, что выиграть обязан не «кто-то», а именно он. Олег не ждал указаний и установок Кудрявцева, а сам ставил перед собой задачу-максимум, которая забирала его целиком и на решение которой часто требовались годы и годы…

Была еще одна «фирменная» черта Гончаренко – любую работу (бежать 25 кругов по льду – действительно, тяжелый труд) он выполнял красиво и вдохновенно. Олег покорял рекорды так вдохновенно и страстно, что внушал зрителям разных стран восхищение и любовь. Его бег приходили смотреть самые утонченные и рафинированные ценители конькобежного искусства. Он считался чемпионом среди чемпионов.

Легенды о нем складывались даже после неудачных турниров. В Гончаренко подкупало и увлекало болельщиков, вероятно, самое главное – стиль, улыбка, предвосхищавшая знаменитую гагаринскую, доброжелательность и в то же время твердость. Зрители конькобежных чемпионатов – зрители особые. Они приходили на трибуны «театра Гончаренко». Его любой «спектакль» был наполнен внутренней драматургией, загадкой, тайной борьбы спортсмена с самим собой.

– Может, удастся вспомнить конкретные примеры, иллюстрирующие эти ваши определения касательно характера Олега Георгиевича?

– Подростком он потерял на фронте отца, пережил оккупацию. На его глазах фашисты казнили патриотов. Не раз и сам оказывался на краю гибели. Гончаренко мало кому рассказывал о том, при каких обстоятельствах в детстве получил серьезную лицевую травму – перелом переносицы. Оказывается, то был след страшного удара кулаком, который нанес Олежке озверевший эсэсовец. В те годы есть приходилось хлеб с добавлением жмыха и опилок, а картофельные очистки казались лакомством. Однако под вражьей пятой подросток не согнулся. Наоборот, распрямился, окреп, в нем рано проснулось чувство собственного достоинства.

А ведь почти перед каждым главным стартом лидера сборной СССР, поверьте, подстерегали несчастья: то радикулит не даст ему разогнуться, то хозяин иностранной гостиницы угостит его шоколадом с явно просроченным сроком хранения. Но случайности не могли помешать Олегу выйти на старт. А уж если он появлялся на дорожке, то всегда боролся на пределе сил.

– Как известно, высшую советскую награду – орден Ленина – спортсменам давали не часто. Обычно делали это, как бы подводя итог карьеры. А Гончаренко ордена удостоили аж в 25 лет?!

– Его родные и друзья полагают, что произошло это с подачи МИДа. В феврале 1957 года, спустя три месяца после драматических венгерских событий, советские дипломаты не рекомендовали нашим конькобежцам выходить на парад чемпионата Европы в Осло: «Вас забросают тухлыми яйцами как агрессоров!» Многотысячный «Бишлет» и впрямь был настроен воинственно. И тогда Олег решительно попросил: «Объявляйте меня – иду первым». Едва диктор произнес: «Чемпион мира Олег Гончаренко», как местные зрители стоя приветствовали любимца. А тот в благодарность болельщикам «порадовал» их победой, взяв верх над знаменитым хозяином ледовой дорожки Кнутом Юханнесеном.

Его победа выглядела столь внушительно, что никто из жителей норвежской столицы даже не ощутил горечи и обиды за поражение земляка. Так Гончаренко стал почетным гражданином Осло. Советское посольство почти в полном составе пригласили на прием в ратушу, где встретили дипломатов с уважением – как же, соотечественники выдающегося спортсмена! Посол Грибанов оказался человеком благодарным и порядочным: послал в Москву шифровку, в которой нахваливал конькобежцев и особо Гончаренко. В «высотке» на Смоленской площади согласились, что, если бы не успех спортсменов, посольству долго бы еще пришлось сидеть в изоляции. Так что орден Гончаренко получил скорее за «выполнение важной политической миссии».

– Когда он в последний раз вышел на лед?

– В феврале 1962 года. В «Лужниках» проходил чемпионат мира. Однако во главе советской команды Олег появился лишь на параде участников. Напряженная двухдневная борьба, к радости переполненного стадиона и миллионов телезрителей, завершилась триумфом Косичкина. «Первым, кто бросился поздравлять меня, был Олег, – рассказывал нам Виктор. – Мы обнялись, и он сказал: «Витя, эта твоя победа стоит всех пяти моих венков!»

– В замечательном очерке моего давнишнего знакомого и коллеги Анатолия Юсина, бывшего правдиста и общепризнанного знатока конькобежного спорта, дружившего с Гончаренко десятки лет, довелось прочитать грустные строчки: «Я сделал все, что мог» – эта надпись на обратной стороне памятника Гончаренко на кладбище поразила меня. И знаете, почему? В жизни он был настолько скромен, что никогда бы вслух не смог произнести этой фразы, и лишь в больнице, прощаясь с женой, ей высказал сокровенное: «Я сделал все, что мог». Сказал просто, без восклицательного знака».

– Да! Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить!

– Ну, тогда, думаю, не будете возражать, если перейдем к подробностям о соратнике и единомышленнике Олега – Евгении Гришине…

Гришин Е.Р. родился в Туле 23 марта 1931 г. После окончания войны в 1946 г. Гришин пришел в конькобежный спорт и начал тренироваться под началом Я. И. Яковлева. Первый выход на соревнования Гришину принес славу – юношеский рекорд СССР. После первенства России Евгения преследовали неудачи и травмы, но в начале 1948 г. Гришин завоевал титул чемпиона в первенстве ВЦСПС. Годом позже познакомился с В. Сталиным, который перевез его в столицу, где тренером Евгения стал К. Кудрявцев. В конце 1940-х – начале 1950-х Гришин участвовал в строительстве высокогорного катка Медео под Алма-Атой. Впоследствии он, преодолевая боль, неоднократно выводил сборную СССР в лидеры мировых соревнований и Олимпиад: заслуженный мастер спорта (1952) на Играх 1956 (Кортина д’Ампеццо) и 1960 (Скво-Вэлли) побеждал на дистанциях 500 и 1500 м. Серебряный призер Игр-1964 (Инсбрук – там же знаменосец олимпийской сборной СССР). Абсолютный чемпион Европы (1956), бронзовый призер первенств мира в классическом многоборье (1954, 1956). Шестикратный чемпион мира. Восьмикратный чемпион Европы. Двенадцатикратный чемпион СССР. Двенадцатикратный мировой рекордсмен на дистанциях 500, 1000, 1500 и 3000 м. Серебряный призер первенства страны по велосипедному спорту (в начале1950-х один из лучших трековиков СССР, участвовал в летней Олимпиаде-1952 в Хельсинки). После травмы 1967 года и своих последних Игр 1968 г. (Гренобль) выпускник Смоленского института физкультуры (1965) ушел на тренерскую работу (в 1970—1980-х готовил нескольких ведущих спринтеров СССР, а также сборную страны), за что в 1973 г. получил звание заслуженного тренера СССР. Награжден орденами Ленина (1960) и Трудового Красного Знамени (1957). Будучи пенсионером, Гришин написал автобиографическую книгу «Такое не забывается» (еще раньше – «500 метров», «Или – или», «Годы триумфальных побед»). Скончался в Дедовске (Московская область) 10 июля 2005 г.

Известно, что в коньках четырехкратных олимпийских чемпионов всего двое. Гришин и норвежец Ивар Баллангруд (1928, Санкт-Мориц – 5000 м; 1936, Гармиш-Партенкирхен – 500, 5000 и 10 000 м). Был, правда, и пятикратный – уже упомянутый американец Эрик Хайден. Но он – хоть и «фейерверком», но «взвился» лишь на одной Олимпиаде-1980 в Лейк-Плэсиде (США). Гришин же выступал на четырех Играх. И как! Он обладал прямо-таки стальным характером. И вообще был уникальной неординарной личностью.

– Причем, если судить по публикациям, с самого детства. Ну, вы, к примеру, когда-нибудь слышали, чтобы ребенок начал ходить в семь месяцев, а в девять самостоятельно забрался в трамвай и, не попрощавшись с родителями, уехал? Хорошо хоть милиция нашла и вернула…

– Похоже на анекдот…

– Но вот не анекдот, а биографический факт: в начале войны 10-летний Женя попал под бомбежку. И только своевременно сделанная операция спасла его от ампутации ноги, из которой хирург вытащил 12 осколков!

– А вот это как раз о секретах его невероятно мощной натуры! Ведь именно из этого израненного пацана вырос обладатель всех тех высших в мировом конькобежном спорте титулов, с перечисления которых я начал рассказ о Гришине.

– Савелий Евсеевич! В титулах и званиях читатель, в конце концов, разберется из биографических резюме. Было бы заманчивей больше узнать про то, что только с вашей «колокольни» врача и можно лучше всего рассмотреть. То есть, конечно, о тех же победах. Но все-таки еще об их цене…

– Охотно! Начну, пожалуй, с эпизода, который характеризует Гришина как человека, не привыкшего отступать и уступать. 1962 год, Москва, чемпионат мира по конькам. Евгений бежит свои коронные дистанции – 500 и 1500 метров. Почти все были уверены, что «пятисотку» выиграет. Но публика не знала, что накануне, на тренировке, он получил очень серьезную травму – повредил так называемую приводящую мышцу. Ее нормальная работа особенно важна при старте. Я, конечно, Евгения лечил, делал все, что возможно. А руководство тем временем «вибрировало». Наведывалось в команду. Сам председатель Спорткомитета СССР интересовался: «Ну, как Гришин?» Я всех заверял, что он обязательно выйдет на старт, чем, кстати, брал в случае неудачи большую на себя ответственность. Проигрывать, да еще в Москве – за это тогда по головке не гладили.

А Женька только успокаивал: «Савелий, не дергайся, все равно побегу. Не бойся, говори всем, что со мной все нормально». Словом, нельзя сказать, что я его окончательно вылечил – оставались проблемы. А с ними и большой риск. И вот он вышел на старт, застыв в стартовой позиции. Никто ничего о его проблемах не догадывался – все ждали чемпионского спурта. А я-то знал, во что это все могло вылиться. И потому стоял «на бирже», а в голове страшная мыслишка крутилась: сейчас с места рванет – и все! Но он стартанул, пролетел быстрее всех. Да еще за финишной чертой поднял руку и приветственно мне помахал…

– Дескать, риск – благородное дело…

– Мол, «а ты боялся!»… Он, действительно, что называется, настоящим мужиком был. Не боялся соперничества. Ни со своими, ни с чужими. И всегда воздавал должное таким же, как он, сильным спортсменам. Мог, если нужно, за них и похлопотать. Я, например, стал невольным свидетелем того, как Гришин отстаивал Гончаренко – тот еще был действующим, но уже «возрастным». Так вот, чтобы снять сомнения руководства сборной, он подошел к Кудрявцеву и сказал: «Константин Константинович! Чего ты берешь на чемпионаты целые бригады? Возьми одного Гончаренко – все вопросы закроются!»

Или другой случай. Гришин дружил с Косичкиным. Хотя разница в возрасте была у них большая, Евгений относился к Виктору как к равному, потому что видел в молодом человеке лидера. Как раз за год до уже упомянутого первенства мира в Москве они вместе проводили летние разминки на Воробьевых (тогда Ленинских) горах. И постоянно вытаскивали меня с собой. Бывало, закручусь, а Евгений напоминал: «Савелий Евсеевич! Ты чего там? У нас с Косичкиным тренировка. Давай приходи!» На «Воробьях» они в основном кросс по «пересеченке» бегали. Очень удобно, кстати, получалось – не надо было за город тащиться. Так вот ближе к осени после тренировки засмотрелись они на панораму Лужников. А Гришин заметил вслух:

– Представляешь, Витя! На следующий год, в феврале, здесь кто-то станет чемпионом мира…

– Что значит «кто-то»? – перебил Косичкин. – Известно, кто…

И на себя показал. Замечу, у голландцев тогда очень сильная «бригада» собралась. И конкурент у Косичкина нашелся – будь здоров! Ван ден Грифт – он до этого столько соревнований выиграл!

Зная об этом, Гришин только и сказал:

– Ну, ты и нахал!

– А посмотришь!

Евгений и до этого про «нахала» без осуждения сказал. А уж после уверенного «посмотришь!» – и вовсе глянул на товарища с уважением. Словно знал: Косичкин предстоящие соревнования действительно выиграет…

– А что сам Гришин? Правда ли, что в Инсбруке у него 5-ю золотую олимпийскую медаль «украл» случай? Или, как до сих пор утверждают некоторые специалисты, он уже был на «сходе»?

– Не будем забывать, что в 1964-м Гришину четвертый десяток пошел. От этого никуда не уйдешь. Но я – врач. И хорошо зная его тогдашнее состояние, ответственно могу сказать: Евгений Романович обладал таким изумительным запасом прочности, что даже с возрастом позволяло ему выходить из самых, казалось, безнадежных ситуаций. Я, например, до сих пор не могу понять, как Гришин установил знаменитый рекорд в спринте (после закрытия Олимпиады-1960, на показательных состязаниях впервые в мире «выбежал» из 40 секунд – 39,6), когда ему было под тридцать! Казалось, в спорте такое невозможно. А он это сделал. При этом мало кто знает, что во время того феноменального бега у Гришина вдобавок ко всему лопнули дырочки для шнурков на стареньких ботинках…

– Это не те «незаменимые», что подарил ему когда-то легендарный патриарх отечественного конькобежного спорта Ипполитов?

– Те самые. Тоже, между прочим, традиция. Гришин многие свои рекорды в них установил. Но возвращаюсь к вашему вопросу. К Инсбруку-1964 он был готов, как никогда в жизни. Готов подтвердить как врач. Но лучше сошлюсь на результаты прикидочных стартов – там к нему никто даже близко не приближался. Теперь о самом «случае». Дистанция 500 метров. Гришин бежал во 2-й паре. Перед забегом полагается разминка. Вдруг перед окончанием разминки Евгений влетел в раздевалку в жутком состоянии:

– Где Константиныч?

Кудрявцев в это время на льду стоял. Пока за ним бегали, выяснилось: во время разминки Гришин левым коньком на что-то наехал на льду и в результате сорвал кромку с лезвия. Попросту говоря, так его затупил, что во время бега оно не «держало». Словом, надо было спешно перетачивать. Евгений, как и остальные скороходы, сам точил свои коньки. И, как все, имел с собой спецстанок и другие необходимые для этого вещи. Однако процесс точки – целая наука. Он требовал точности, терпения и времени. А тут уже 1-ю пару на старт вызвали. Короче говоря, влетел Кудрявцев, и Гришин обратился к нему: «Константиныч, я не могу точить! Наточи мне!»

– Успел?

– Успеть-то успел, но впопыхах, видимо, получилось плохо. Тут и с «родным» коньком легко напортачить. А это же не его… Да! Ну, Евгений вышел на старт, рванул изо всех сил. И нам с «биржи» по ходу видно, что не то – «пробуксовывает». Уже на 2-м повороте, пробегая мимо, Гришин выкрикнул нам:

– Мне «копец» (на самом деле выразился куда круче)! Коньки!

Словом, 1-м пришел новый олимпийский чемпион американец Ричард Макдермот, 2-м финишировал наш Владимир Орлов. Гришин оказался только 3-м. Но мне до сих пор не ясно, как он тогда бежал и больше никого, кроме этих двух, не пропустил… При этом, стоя на 3-й ступеньке пьедестала почета (для многих – недостижимая мечта!), Гришин, похоже, был готов от стыда провалиться под землю. Хотя то, что он сделал, – настоящий подвиг…

– Понятно! Но все – и с полным на то основанием – ждали триумфа.

– Конечно, ждали. Да так, что загодя фильм о нем, как о новом чемпионе Игр, сделали – осталось только подснять счастливого победителя на пьедестале. А вместо того сплошные звонки в олимпийскую деревню: что случилось с Гришиным? Просто трагедия!

– А я вспоминаю схожую историю с замечательным борцом Александром Карелиным на Олимпиаде-2000 в Сиднее. Ведь никто тогда не сомневался, что этот абсолютный, действительно не имевший тогда на ковре равных трехкратный победитель Игр в довольно спорных обстоятельствах уступит американцу Рулону Гарднеру. Тогда наперебой шумели, по «секрету» показывали нам, аккредитованным там журналистам, значки и награды, которые ждут не дождутся Сашу в Австралии, в тот день на ВИП-трибуну подоспела высокая делегация из Москвы во главе с тогдашними вице-премьером Матвиенко и вице-спикером Госдумы Чилингаровым…

– Вот-вот! А каково спортсмену? Тому же Гришину каково было, когда вместо выстраданного им «золота» непрерывно звонили в «деревню»: что случилось с великим конькобежцем?

– Да, такое кого хочешь сломать может! Какие спортивные титаны после этого не выдерживали – уходили…

– Ломались! Да только не Евгений. Не в его натуре было вешать коньки на гвоздь и уходить побежденным. Помню, как уже после возвращения домой на одной из тренировок в Челябинске Гришин получил тяжелейшую травму ноги. И что вы думаете? Даже после этого он нашел в себе силы не только вернуться на лед. Более того, начал готовиться к следующей Олимпиаде, твердо решив еще на четыре года остаться в большом спорте. Хотя ему не просто намекали, а откровенно просили уйти. Мол, иссяк, пора дать дорогу молодым…

– Ну, может, действительно, «иссяк», да и другим, более перспективным путь к рекордам заслонял?

– Ерунда все это! Мы уже с вами говорили, как он в своем «цеху» относился к другим талантливым спортсменам. Поэтому ограничусь тем, что говорила легендарная Лидия Павловна Скобликова: несмотря на то, что она имела своего тренера, свои выдающиеся успехи прежде всего связывала с Гришиным.

Он имел почти идеальную, потрясавшую специалистов технику бега на коньках. И этим во многом был обязан много лет тренировавшему его Кудрявцеву. Евгений, видимо, всегда это помнил. И став в определенном смысле эталоном, Женя на этом своем богатстве, как Кощей Бессмертный, отнюдь не отсиживался. А щедро делился с товарищами по сборной.

Сколько раз я наблюдал на льду одну и ту же картину: конькобежцы, выстроившись друг за другом гуськом, совершали разминочный бег по кругу. Та же Скобликова (в сборной и женщины, и мужчины в ту пору тренировались одной командой) в этих случаях всегда каталась за Гришиным. И просто-напросто училась у него. Скажем, осваивала бег по повороту. У скороходов этот элемент, пожалуй, самый важный. А технически, похоже, сложнейший – ведь на спринтерской дистанции, когда в этой точке они переставляют ноги, возникает огромная центробежная сила. Надо уметь управлять собой, чтобы тебя не вынесло. Ведь сколько раз на соревнованиях мы становились свидетелем того, как даже мирового уровня конькобежцев на повороте уволакивало за бровку. Выносило в свое время многих, включая Гришина. Но он умел делать выводы. И щедро делился секретами с товарищами. Вот вам и ответ на вопросы касательно того, заслонял ли он кому-то дорогу и что мог предъявить на Олимпиадах.

– Получается, еще не работая впоследствии тренером, Гришин в какой-то степени стал им, будучи действующим спортсменом?

– Конечно! Он и этим талантом обладал. Многому – и гораздо лучше, чем многие тренеры – мог научить. Но при этом соревновался на дорожке. И как все спортсмены, очень нуждался во взгляде со стороны. Как раз в период его подготовки к стартам в Гренобле-1968 мы с ним особенно сдружились. Причем дело дошло до того, что я у него начал выступать в роли… тренера. Во всяком случае, Гришин ко мне подъезжал, расспрашивал, советовался:

– Ну, как я, на твой взгляд, прошел поворот? А по прямой как бежал? Не заметил, что у меня левая нога отстает? А правая?

– И что вы отвечали?

– А куда мне деваться? Был бы я в этом отношении безнадежен, Евгений быстренько перестал со мной советоваться. А он чем дальше, тем больше. Да и я уже поднаторел. Прилично научился разбираться в структуре воздействия тренировочных нагрузок… То есть вник в специфику, вгрызся, влез туда. В итоге – накануне Олимпиады в начале зимы 1968 года Гришин в графе «тренер» вписал: «Кудрявцев, Мышалов». Однажды он мне сказал: «Знаешь, к чему дело идет? Если выиграю в Гренобле, тебе присвоят звание заслуженного тренера СССР. Это я гарантирую». Так что я мог стать и заслуженным.

– И что же?

– Не стал.

– Обидно!

– Да не столько за себя, сколько за Евгения. Это надо было видеть, как он красиво летел по ледовой дорожке Гренобля!

– Где-то прочел, что сам Гришин считал, что это был его лучший по исполнению бег на всех Олимпиадах.

– Он обладал удивительной пластикой. Она придавала его бегу необыкновенную красоту. Присутствовала эта красота и в том его выступлении. Только беда в том, что не оказалось в ней былой стремительности.

– Потом мои старшие коллеги писали: в Гренобле судьба-злодейка преподнесла Евгению Романовичу подлянку похлеще, чем в Инсбруке. Что-то там наши тренеры и приданная нашей команде научная бригада перемудрили…

– Правильнее, считаю, было бы сказать – допустили чудовищный просчет. Ведь как получилось? Сначала все – в том числе наши конькобежцы – проходили предолимпийскую подготовку в высокогорном Давосе. Потом за неделю до главных стартов спустились в долину Гренобля. Все, кроме советской команды. Потому что наши умные научно-тренерские головы, доверившись своим «секретным» выкладкам, вдруг объявили: все продумано, просчитано и подтверждено наукой акклиматизации и реакклиматизации. Их тогда отговаривал чуть ли не весь конькобежный мир. Даже соперники! Но горе-ученые стояли, как Брестская крепость. Результат для советских скороходов оказался плачевным. Даже Гришин показал для себя весьма посредственное время. А выиграли те, кто вовремя уехал из Давоса. В частности, в спринте – немец Эрхард Келлер, «восходящая звезда» на «пятисотке».

– Надо же, какая особая для Гришина несправедливость! Так готовиться – и снова подножка.

– Вы знаете, справедливость и объективность – не одно и то же. Как медик, как спортивный врач хотел бы напомнить: в Гренобле Гришину было уже 37 лет! Сохранять в таком возрасте чемпионские скорости в спринте – большой вызов человеческой природе. Потому что железный характер, силы, даже выносливость еще остаются, а скорость неумолимо падает. Это, что называется, медицинский факт. Конечно, из-за ошибки с адаптацией Евгений себя чувствовал не очень хорошо. Но не настолько, чтобы перед стартом вдруг сказать: «Если я выиграю, это будет чудо». Так что было завоеванное им в Гренобле 4-е место провалом или подвигом – судите сами. К тому же не будем забывать – на Олимпиадах он побывал еще дважды. Правда, уже в роли главного наставника сборной СССР.

– Савелий Евсеевич! Мы много говорили о стальном характере Гришина, мощной стартовой скорости, благодаря которой он сразу обгонял соперников, невероятной выносливости. Но вот здоровье, говорят, у него было далеко не железное. Например, с сердцем проблемы имелись…

– Здесь, действительно, не все оказалось в порядке. Я, например, столкнулся с этим, когда он еще бегал в начале 1960-х, после Игр в Скво-Вэлли. Сборы традиционно проводились в Иркутске. Там-то я впервые и обнаружил появление у него экстрасистолии.

– Что это такое?

– На обыденном языке – «перебои», внеочередное сокращение сердца. Одни это чувствуют слабее, другие – сильнее. У некоторых даже страх появляется.

– Как это происходило у Гришина?

– Жили мы тогда все в одной гостинице. Зашел он ко мне в номер и попросил:

– Послушай, пожалуйста, пульс!

Ну, щупаю я запястье и тихо прихожу в ужас: беспорядочная сердечная трескотня. Аритмия! Начинаю выяснять, когда, где, что. Оказалось, не было, не было, «да вот появилось…». И что в процессе дальнейшего наблюдения выяснилось? Начиналось, как правило, где-то в 10 часов вечера. И до полуночи его колотило. Потом проходило. И так ежедневно.

– Такая опасная особенность организма?

– Наверное. Потому что я давал ему какие-то таблетки. Они не помогали. И тогда единственная у него была просьба, чтобы в этот период я находился рядом с ним, в номере.

– Поняв, в чем дело, помогли?

– Помочь-то помог. Стал заставлять во время аритмии делать 20 приседаний. И все проходило. На следующий день на тренировке все в порядке. Во время нагрузки – ничего анормального. А вот с причиной так и не понял, в чем дело. Предположил условно-рефлекторную патологию. Тем более, когда мы возвращались в Москву, экстрасистолия заканчивалась. И все же я решил докопаться:

– Жень, я, конечно, знаю, как ты относишься к консультациям, но все-таки хочу тебя показать специалисту. Давай, поехали – надо выяснить причину!

Повез я его к профессору Павлу Евгеньевичу Лукомскому, академик, один из наших ведущих терапевтов. Я у него в институте учился. Он нашу группу вел. Ну, приехали. Я сначала зашел в кабинет один, официально представился доктором сборной по конькам. Но он меня почти сразу узнал. И очень хорошо принял:

– Ну-с! – говорит. – С чем пожаловали?

Я объяснил, что вот-де есть такой Гришин, олимпийский чемпион.

– Слышал! Слышал! А что с ним?

Рассказал ему все. Он:

– А что-нибудь есть?

И смотрит на две электрокардиограммы, которые я держал в руках. А сам думаю: «Что он увидит, если на них ничего нет. Вот если бы мы ЭКГ снимали во время приступа…» Но Павел Евгеньевич все равно глянул и спросил:

– Ну, и где он у тебя лежит, в какой клинике?

– Да не лежит, – отвечаю. – Вовсю бегает. Вот Олимпиаду выиграл. А теперь со мной пришел к вам.

– Так чего его привел? Пусть бегает. Это такая индивидуальная вещь, которая вызвана большими нагрузками и сопровождается блокадой левого желудочка сердца и нулевым нижним давлением… Но ничего страшного нет…

Получилось, что я оказался прав. Вскоре приступы у Евгения исчезли. И то, что именно к Лукомскому обратился, свою положительную роль сыграло. Его авторитетное «добро» продлило спортивный век Гришина. А то его уже хотели «зарубить». Чтобы перестал бегать…

– Но все-таки сердце у него было, видно, нездоровое. Как-никак уже в годах инфаркт перенес.

– Увы! Это уже были времена, когда «Годы триумфальных побед» – так он назвал свою последнюю автобиографическую книгу – остались далеко позади. Наступает время воспоминаний, хвороб, одиночества и некрологов.

– Где Евгения Романовича похоронили?

– В Москве, на Троекуровском кладбище.

– Вот как… Ведь там же обрели последний покой его великий тренер Кудрявцев, двукратная олимпийская чемпионка Людмила Аверина и чемпион мира Борис Стенин… «Романычу будет не скучно», – как-то сказал его знаменитый ученик Валерий Муратов, сменивший Гришина на посту главного тренера сборной.

В этой связи деликатный вопрос. Относительно недавно на сайте «Спорт-экспресса» я наткнулся на объявление с банковскими реквизитами и призывом редакции перечислить деньги для сооружения надгробного памятника Гришину (правда, так и не понял, сами небедные коллеги расщедрились?). У него не осталось родных?

– Последние годы фактически оставался один. Мать давно умерла. С женой Мариной, между прочим, чемпионкой СССР в парном фигурном катании, дочкой многолетнего председателя Федерации футбола СССР и вице-президента ФИФА Валентина Гранаткина, развелся. Потом появилась другая женщина. Елена, дочь от первого брака, с отцом крайне мало общалась. По-моему, теперь в Америке живет.

– А государство? А ЦСКА, который в годы его побед и триумфов считал Гришина чуть ли не своим знаменем?

– А что государство? Оно платило пенсию и спецстипендию, за что всегда особое спасибо. Армейцы вроде тоже что-то подкидывали. А в общем-то…

– Если в целом, то равнодушие. То же самое и в частности. Вполне благополучный ЦСКА, мне рассказывали, никаких средств на тот же памятник не выделил.

– Да, словно другого Гришина увековечили на Аллее армейской спортивной славы.

– Добавлю. Словно не вспоминал его сосед по Аллее знаменитый велосипедист Виктор Капитонов крылатое изречение Евгения Гришина, советского офицера и великого спортсмена…

– Это какое же изречение?

– Его после триумфа на Олимпиаде-1960 в Скво-Вэлли (США) местные журналисты спросили: что понравилось за океаном? И Гришин ответил, по-моему, гениально: «Красный флаг на фоне голубого американского неба». Очень красиво и достойно!