Читать книгу Житие протопопа Аввакума - Группа авторов - Страница 10

В лета 7160-го году, июня в день[42], по попущению божию вскрался на престол патриаршеский бывшей поп Никита Минич, в чернецах Никон*, обольстя святую душу протопопа духовника царева[43] Стефана, являяся ему яко ангел, а внутрь сый диявол. Протопоп же увеща царя и царицу, да поставят Никона на Иосифово место*. И я, окаянной, о благочестивом патриархе к челобитной приписал свою руку*. Ано врага выпросили и беду на свою шею. Тогда и я, при духовнике, в тех же палатах шатался, яко в бездне мнозе. Много о том потонку беседовать, едино рещи: за что мучат мя, тогда и днесь, большо и до исхода души. Егда же бысть патриархом злый вожь, и начат казнити правоверие, повелеваяй трема персты креститися и в пост великий в церкви в пояс творити метания. Мы же, со отцы и братиею, не умолчав, почали обличать еретика*, предтечу антихристова. Он же нас, муча много, и розослал в ссылки всех. И рассеяны быша, яко от скорби, бывшия при Стефане апостоли*. Тако, отец и братию мою, епископа Павла Коломенскаго, муча, и в Новогородских пределех огнем сожег; Даниила, костромскаго протопопа, муча много, и в Астрахани в земляной тюрьме заморил;* такоже стриг, как и мене, в церкви, посреде народа: муромскаго протопопа Логина, – остригше и муча, в Муром сослал, тут и скончался в мор;* Гавриилу, священнику в Нижнем, приказал голову отсечь; Михаила священника без вести погубил: за Тверскими служил в монастыре Богородичне, перевел к тюрьме, да не и стало вдруг; двух священников, вологжан, безвестно же и сих дел; со мною 60 человек у всенощнова взял*, муча и бив и проклиная, в тюрьме держал, малии в живых обретошася; а меня в Даурскую землю сослал, – от Москвы, чаю, тысящ будет с дватцать за Сибирь, – и волоча впредь и взад 12 лет, паки к Москве вытощили, яко непогребеново мертвеца*. Зело там употшивали палками по бокам и кнутом по спине 72 удара. А о прочих муках потонку неколи говорить, – всяко на хребте моем делаша грешницы. Егда же выехал на Русь, на старые чепи и беды попал*. Видите, видите, яко аз есмь, наг Аввакум протопоп, в землю посажен. Жена моя, протопопица Настасья, с детьми в земли же сидит*. И старец Соловецкия пустыни Епифаний, наг, в земли же сидит; два языка у него никонияна вырезали за исповедание веры, да и руку отсекли, а и паки ему третий язык бог дал. И Лазарь поп, наг же, сидит в земле, казнен, говорит также*. И диякон Федор и Киприян*, нагой, с нами же мучится. В тюрьме за православие же пытан в прошлом году. А Соловецкой монастырь в осаде 7 лет от никониян сидит*. На Мезени из дому моего двух человек удавили* никонияна еретики на виселице. На Москве старца Авраамия, духовнаго сына моего, Исайю Салтыкова в костре сожгли. Старца Иону казанца в Кольском рассекли на пятеро. На Колмогорах Ивана юродиваго сожгли. В Боровске Полиекта священника и с ним 14 человек сожгли. В Нижнем человека сожгли. В Казани 30 человек. В Киеве стрельца Илариона сожгли. А по Волге той живущих во градех, и в селех, и в деревеньках тысяща тысящими положено под меч* нехотящих принять печати антихристовы. А иные ревнители закона суть, уразумевше лесть отступления, да не погибнут зле духом своим, собирающеся во дворы с женами и детьми, и сожигахуся огнем своею волею*. Блажен извол сей о господе! Мы же, оставшии, еще дышуще, о всех сих поминание творим жертвою, со слезами, из глубины воздыхании неизглаголаными, воспеваем, радующеся, Христа славяще: «упокой, господи, душа раб своих, всех пострадавших от никониян на всяком месте, и учини их идеже присещает свет лица твоего, в селех со святыми, избранными твоими, яко благ и человеколюбец». Рабом божиим побиенным вечная память трижды ж. Почивайте, миленькие, до общаго воскресения и о нас молитеся, да же и мы ту же чашу испием о господе, которую вы испили и уснули вечным сном. Пряно вино: хорошо умели никонияне употшивать. Да не тужите о здешнем том окаянном житии, но веселитеся и радуйтеся праведнии о господе, понеже прейдоша от злаго во благое и от темнаго в житие светлое. Мы же еще в море, плаваем пучиною*, и не видим своего пристанища. Не вемы бо, доколе живот наш протянется, умилосердитлися владыка и даст ли нам та же чаша пить, ея же сам пил, и вас, рабов своих, напоил.

…Душе моя, душе моя, восстани, что спиши! Конец приближается, и хощеши молвити. Воспряни убо, да пощадит тя Христос бог, иже везде сый и вся исполняяй*. Душе, я же зде – временно, а я же тамо – вечно. Потщися, окаянная, и убудися: уснула сном погибельным, задремала еси в пищах и питии нерадения. Виждь, мотылолюбная, и то при тебе: бояроня Феодосья Прокопьевна Морозова и сестра ея Евдокея Прокопьевна княгиня Урусова, и Даниловых дворянская жена Марья Герасимовна с прочими! Мучатся в Боровске, в землю живы закопаны*, по многих муках, и пытках, и домов разорении, алчут и гладуют. Такие столпы великия, им же не точен мир весь! Жены суть, немощнейшая чадь, а со зверем по человеку борются. Чудо! да только подивитися лише сему. Как так? Осмь тысящ хрестиян имела*, домовова заводу тысящ больши двух сот было, – дети мне духовныя, ведаю про них, – сына не пощадила, наследника всему, и другая тако же детей. А ныне вместо позлащенных одров в земле закопана сидит за старое православие. А ты, душе, много ли имеешь при них? Разве мешок, да горшок, а третье лапти на ногах. Безумная, ну-тко опрянися, исповеждь Христа, сына божия, явственне, полно укрыватися того. Добро рече некто от святых отец, яко всем нам един путь предлежит. Иного времени долго такова ждать: само царство небесное валится в рот. А ты откладываешь, говоря: дети малы, жена молода, разориться не хощется*, а тово не видишь, какую честь ту бросили бояроне те, да еще жены суть. А ты – мужик, да безумнее баб, не имеешь цела ума: ну, дети переженишь и жену ту утешишь. А за тем что? не гроб ли? Таже смерть, да не такова, понеже не Христа ради, но общей всемирной конец…