Читать книгу Истоки. Качественные сдвиги в экономической реальности и экономической науке - Группа авторов - Страница 25

«Во всех имеющихся формулировках экономической теории, разработанных как английскими экономистами, так и учеными континентальной Европы, человек рассматривается с позиций гедонизма; иными словами, он представляется как пассивная и инертная, а также неизменная в своей данности человеческая сущность. Физиологические и антропологические концепции, из которых исходили экономисты, использовались уже несколькими поколениями исследователей в психологии и социальных науках. Гедонистическая концепция уподобляет человека быстродействующей машине для исчисления ощущений наслаждения и страдания, которая вибрирует как некая однородная глобула стремления к счастью и приходит в движение под воздействием стимулов, оставаясь при этом неизменной»[166].

В полную противоположность определению, данному Вебленом, Жаффе описывает экономического человека Менгера как «неумелое, заблуждающееся, плохо осведомленное существо, страдающее от неуверенности, вечно колеблющееся между манящими надеждами и навязчивыми страхами, органически неспособное принимать взвешенные решения в своем поиске удовлетворения»[167]. Менгерова человека действительно можно представить как действующего в условиях неуверенности и далекого от обладания исчерпывающей информацией. Однако в «Основаниях» постоянно повторяется мысль о том, что принятие решений во многом зависит от получения информации, поскольку для людей «приобретает весьма большой интерес знание не только своего собственного состояния, но и состояния всех тех, кто находится с ними в меновых сношениях»[168]. Это поведение является совершенно целенаправленным (хотя и не всегда успешным), так что Жаффе, возможно, был слишком резок, используя слово «неумелый». Хотя Менгеров человек, принимающий решение, имеет мало информации о настоящем, он постоянно пытается увеличить свое знание, стремясь «составить себе суждение и о количествах благ, доступных в данное время распоряжению других индивидов, с которыми он связан обменом». Более того, он пытается получить также и информацию о будущих нуждах и желаниях: «Культурные люди тем отличаются от всех других хозяйствующих индивидов, что они заботятся об удовлетворении своих потребностей не на короткое, а на продолжительное время, стремятся к их обеспечению на многие годы»[169]. Он даже создает общественные институты для сбора информации[170].

Менгеров человек, принимающий решения, знает о будущем еще меньше, чем о настоящем: «Опыт учит нас, однако, что нередко по отношению к будущему времени более или менее недостоверно, проявятся ли вообще известные потребности в пределах этого времени»[171]. Раз за разом Менгер подчеркивает временной аспект благ и связанную с этим аспектом неуверенность. В свете позиции Джевонса, описываемой в четвертой части этой статьи, нам важно то, что Менгер, обсуждая межвременной выбор человека, подчеркивает близорукость его оценки будущих нужд, слабую способность предвидеть будущее: «Наслаждение, как учит опыт, кажется человеку более сильным, если оно предстоит сейчас или в ближайшем будущем, чем удовольствие такой же интенсивности, если его можно вкусить только через известное время»[172].

Получается, что экономический человек для Менгера – это не Вебленова быстродействующая машина для исчисления ощущений наслаждения и страдания, но и не существо, пассивно реагирующее на изменяющиеся ограничения. Его нельзя исчерпывающе описать при помощи статичной, четко определенной функции предпочтений. Он мало знает о мире вокруг, но целенаправленно стремится расширить свои знания о нем.

Важно помнить, что, хотя движение экономического человека к достижению равновесия было в глазах Менгера медленным и трудоемким процессом, он все же приписывал экономическому человеку достаточно четкую цель. Своей задачей в «Основаниях» Менгер называл демонстрацию того, «как люди на основе таких суждений применяют доступные их распоряжению количества благ (предметы потребления и средства производства) к возможно полному удовлетворению своих потребностей»[173]. Однако, хотя Менгер свято верил во власть предпочтений и в целенаправленность человеческой деятельности, он также предполагал, что потребители могут заблуждаться относительно того, что на самом деле составляет их благо[174]. Он подчеркивал, что существуют как «истинные», так и «воображаемые» потребности, а также, соответственно, «истинные» и «воображаемые» блага: «…люди могут так же ошибаться по отношению к ценности благ, как и по отношению ко всем другим объектам человеческого познания и потому могут приписывать ценность предметам, в действительности, согласно экономическому положению вещей, ею не обладающим, если только они ошибочно считают, будто от какого-нибудь блага или количества блага зависит более или менее полное удовлетворение их потребностей, тогда как на самом деле этого отношения нет; в таком случае перед нами явление воображаемой ценности»[175]. Так, например, писал Менгер, потребители ошибочно приписывают ценность примитивным лекарствам или любовным зельям. Как и Джевонс, он считал, что люди склонны переоценивать значение удовлетворения тех потребностей, которые «споспешествуют их благополучию хотя и интенсивно, но кратковременно»:

«Это, однако, ни в коем случае не исключает того, что нередко глупые люди благодаря несовершенству своего познания неправильно ценят значение отдельных удовлетворений потребностей, и даже те индивиды, хозяйственная деятельность которых разумна и которые, следовательно, стараются познать истинное значение удовлетворений потребностей в целях достижения таким путем правильной основы своей экономической деятельности, не свободны от ошибок, связанных со всяким человеческим познанием. Особенно легко поддаются люди заблуждению, придавая тем удовлетворениям потребностей, которые споспешествуют их благополучию хотя и интенсивно, но кратковременно, высшее значение, нежели тем, от которых зависит благополучие хотя и менее интенсивное, но простирающееся на долгое время, т. е. они часто ценят преходящие интенсивные удовольствия выше, нежели свое продолжительное благополучие, а иногда даже выше, нежели свою жизнь»[176].

Подобное отношение позволяет оправдать вмешательство государства в экономическую деятельность, если его цель – исправить ошибки потребителей при оценке благ. Собственно говоря, Менгер как раз призывал государство принять меры к поощрению бережливости, выражая в этом призыве свое отеческое беспокойство о том, что люди «часто ценят преходящие интенсивные удовольствия выше, нежели свое продолжительное благополучие, а иногда даже выше, нежели свою жизнь»[177]. Как и Джевонс, Менгер считал, что те народы, «которые наиболее бедны действительными благами», особенно склонны ошибочно оценивать способность благ удовлетворять их нужды[178].

Отношение Менгера к подобным истинным и воображаемым потребностям повлияло на его теорию цен. Поскольку в теории цены основываются на оценках потребителей, исходящих из предельной полезности благ, а в реальности потребители могут заблуждаться в оценке благ, Менгер разделял «экономические цены» и цены, существующие в реальном мире. Экономические цены – это цены, которые установились бы, если бы люди не ошибались, если бы рациональные экономические акторы преследовали свои интересы, располагая полной информацией о своих нуждах и о рыночных явлениях. Однако в реальном мире люди совершают ошибки, принимая решения, стремясь сделать добро другим людям и в прочих случаях. Таким образом, экономические цены устанавливаются редко; как правило, устанавливаются реальные цены[179].

Полностью рациональным экономическим человеком Менгер считал просвещенное существо, понимающее свои реальные нужды; движение к полному равновесию, к экономике, для которой будут характерны «экономические цены», он считал медленным и непредсказуемым процессом. Однако это движение было чем-то большим. Оно было, как недавно выразился один ученый, «движением всей истории человечества в том виде, в каком представляли его себе европейские либералы XIX в., вторя Кондорсе»[180], или тем, что может быть названо «усовершенствованием человечества», если использовать фразу, которая была употреблена в отношении трудов Дж. С. Милля и У. С. Джевонса[181].