Читать книгу Небесное воинство. Рассказы о чудесах - Группа авторов - Страница 9

Я лечился в Швейцарии и уже надеялся на выздоровление, как вдруг доктора сказали, что мне необходима срочная операция. Конечно, это сообщение меня расстроило. Операция была серьезной, но без нее я мог остаться инвалидом. Поэтому я решил рискнуть и дал доктору свое согласие.

День, назначенный для операции, приблизился очень быстро. Я заранее привел свои дела в порядок, на случай плохого исхода. Операцию должен был сделать известный хирург, профессор университета. Накануне были закончены все мои приготовления. Поужинав, я приступил к длительному воздержанию от пищи перед операцией, которую, разумеется, должны были делать под наркозом. До нее я уже не должен был ни пить, ни есть.

Вечер я провел, общаясь с другими больными. В десять часов я принял ванну, затем ушел спать немного раньше обыкновенного. Странно, но я не чувствовал ни беспокойства, ни страха. Мне пришлось в прошлом перенести легкую операцию под хлороформом, и воспоминания об этом успокаивали меня.

А. Бида. И сказал Иисус: «Это ныне пришло спасение дому сему». 1858–1883

Мой сон был безмятежным, и я проснулся в восемь часов утра. Стояла зима, день был тусклый и темный, свинцовое небо тяжело нависло над долиной, окрестные горы были закрыты тучами. Впервые я почувствовал, что меня оставляет бодрость духа, и что-то похожее на беспокойство стало закрадываться в мою душу.

Ровно в девять часов я услышал тихий разговор в коридоре и шаги нескольких человек, приближавшихся к моей палате. В дверь постучали.

– Войдите! – сказал я.

Профессор был высоким мужчиной, около пятидесяти лет. Он стал меня исследовать и с особенным вниманием выслушивал мое сердце, от его состояния зависел успех операции. Результаты осмотра, должно быть, были удовлетворительными, и после нескольких вопросов и двух-трех ободряющих слов знаменитый хирург спустился вниз вместе с другими, чтобы закончить последние приготовления. Меня должны были позвать через полчаса.

Нервное беспокойство овладело мной. Наконец пришла сестра милосердия и позвала меня в операционную. Все обитатели больницы или ушли на утреннюю прогулку, или отправились на террасы, чтобы провести на них утро, как это было заведено. Все было так, как всегда, и чувство одиночества охватило меня, когда мне стало ясно, сколь мало мое предстоящее испытание интересует весь остальной мир. Хотя последнее и было вполне естественным, все-таки бессознательно-равнодушное отношение этих людей болезненно отразилось во мне. Однако я был рад, что, проходя через лестницы и коридоры, мы никого не встретили.

Ко мне в приемную вошел один из ассистентов. Он пощупал мой пульс: сто ударов в минуту. «Не беспокойтесь, мы дадим вам кое-что для успокоения нервов», – сказал он. Вслед за тем вошел профессор и сказал, что пора. Он был одет с ног до головы в белое, и его сильные мускулистые руки были оголены по локоть.

Теперь я находился в светлой, чистой, полной воздуха операционной. Посреди комнаты стоял роковой стол, покрытый белоснежной простыней. Меня накрыли одеялом и отрегулировали подвижные части стола, чтобы мне было удобнее. В следующее мгновение, приказав мне дышать глубоко и равномерно, ассистент начал давать наркоз.

Барабаны стали выбивать ритмичную дробь в моих ушах. Я почувствовал, как все уплывает, последний остаток сознания меня покинул, и все померкло.

Сколько времени прошло до моего вторичного возвращения к сознанию, я не могу сказать. Но вот я пришел в себя. Странное чувство легкости наполняло мое существо. Я не мог ни видеть, ни слышать, ни чувствовать, я мог только думать. Это новое ощущение продолжалось не более сотой доли секунды, и в следующее мгновение я опять стал и видеть и слышать.

А. Венецианов. «Причащение умирающей». 1839

Нечто странное и необъяснимое открылось моему взору. Я находился в той же операционной, тут же стояли профессор, его помощники, но было еще другое лицо, которого я раньше не заметил. Оно лежало на столе и казалось болезненно-бледным. Я стал в него внимательно вглядываться с того возвышенного положения, в котором находился. Черты лица показались мне знакомыми. Вдруг сильное чувство страха охватило меня: я сам был этим человеком, лежавшим там, на столе! Я или, вернее, мое тело не подавало признаков жизни.

Профессор стоял рядом с телом и щупал область сердца. Анестезиолог отложил маску в сторону и растерянно перешептывался с другими врачами. Сестры милосердия стояли тут же, не понимая, что случилось.

– Остановка сердца! – сказал профессор.

Тело по-прежнему продолжало лежать неподвижно. Некоторое время я не мог понять, что именно случилось, затем до меня дошла страшная правда – я умер! Но вскоре я был не в силах смотреть на это тяжелое зрелище. Бессознательно я захотел перенестись на мою далекую родину, в дом моих родителей. К моему крайнему удивлению, я тут же оказался в нашей гостиной! Мать сидела в любимом кресле и занималась вышиванием, отец читал газету около лампы.

Ф. Лейтон. «Елисей воскрешает сына сонамитянки»

Глядя на эту мирную и знакомую сцену, я позабыл на время о том, что со мной произошло. Я заговорил с матерью, но мой голос был беззвучным и не произвел на нее никакого впечатления. Сознание неумолимости настоящей действительности вернулось ко мне с удвоенной силой, и я понял, как бесполезны мои старания. Но я не хотел сдаваться без борьбы и сосредоточил всю свою волю на одном желании – сообщить ей о моем невидимом присутствии.

В этот момент мать с тревогой посмотрела на отца и сказала, что ее беспокоит, как я перенесу операцию. Отец посмотрел на часы и сказал, что надо ожидать телеграмму через три-четыре часа, но что он лично не сомневается в ее благополучном исходе. Но моей матери было не по себе, она взялась за книгу и не смогла сосредоточиться на ней.

Мне было невыразимо тяжело при мысли, что моих родителей вскоре должно поразить известие о моей смерти и внести горе в их тихую жизнь. Беспокойное чувство усилилось во мне, и я захотел увидеть моего брата. Он был лейтенантом флота и в это время находился с нашей летучей эскадрой где-то в Карибском море, за несколько тысяч верст. Но я уже успел немного освоиться с моим положением, и расстояние не было для меня препятствием.

На этот раз я очутился на капитанском мостике одного из наших крупных океанских крейсеров. Вокруг было море, сливающееся на горизонте с небом. Звуки ритмичной пульсации машин долетали до нас. Черный дым медленно и лениво клубился из высоких труб.

Мой брат стоял в плаще около штурвальной рубки и смотрел вперед. Я встал напротив него и опять сосредоточил на нем свои мысли. Вдруг он отступил от фальшборта и провел рукой перед лицом, как будто что-то закрывало его взор. Я заметил, что он побледнел при свете компасных фонарей. «Не может быть, – пробормотал он, – должно быть, мне померещилось!» И, немного постояв в раздумье, он поднял свой ночной бинокль и опять стал вглядываться вдаль.

Я был так одинок! Меня стала ужасать мысль, что я могу так существовать годы, столетия, вечность! Это слово «вечность» имело страшный смысл теперь, который раньше был мне недоступен. Я стал понимать его значение!

Покой был для меня недосягаем. Нет выхода, нет спасения от самого себя! У меня промелькнула дикая мысль о самоубийстве, но я тут же понял ее несуразность. У меня уже не было тела, у которого я мог бы отнять жизнь, ведь я только что его покинул!

Обратиться к Богу? Что, если я заблуждался в своем прежнем материализме? Что, если все то, чему меня учила в детстве мать, было истиной?! Что, если моя хваленая логика, которой я так гордился, была лишь плодом больного мозга? В отчаянии я стал молиться.

Затем у меня появилась страшная мысль, что мое настоящее состояние было наказанием Божиим мне, неверующему! В этом беспредельном ужасе я опять стал молиться. Мои страдания стали невыносимыми. Вдруг все завертелось в головокружительном водовороте…

– Сделайте ему еще вливание! Где шприц? – услышал я далекий голос.

Затем кто-то приоткрыл мне левый глаз, я увидел профессора и понял, что нахожусь в постели…

Я не мог сообразить, что случилось.

– Ага, зрачок сокращается, он приходит в себя! – продолжал все тот же бодрый, сильный голос. – Ну, как вы себя чувствуете? Довольно скверно, да?

Я уже настолько успел привыкнуть к мысли о смерти, что это неожиданное возвращение к жизни ошеломило меня.

– Что случилось? – спросил я. Затем я все вспомнил.

– Как прошла операция? Была ли она удачной, профессор?

– Не переживайте! Главное – вы живы, и через несколько недель будете на ногах.

Воскресший Иисус. Витраж XV в. Фото Matt Gibson

Скоро я действительно выздоровел, но яркое воспоминание о страшном видении навсегда осталось в моей памяти, и я до смертного часа не забуду те ужасные минуты, которые мне пришлось пережить…