Читать книгу Не от мира сего. Рассказы о святых - Группа авторов - Страница 6

Тихо в тереме князя Давида.

Тяжелые занавеси закрывают высокие оконца, солнечный свет едва проникает в покои, здесь царит полумрак.

На высокой дубовой кровати, на мягкой пуховой перине лежит молодой князь – красавец Давид.

Вот скрипнула дверь, больной слегка повернул голову к двери.

Вошла старушка в темном сарафане, мать князя.

Она тихо подошла к постели больного, заботливо поправила сбившуюся подушку.

– Как почивал, княже?

– Спасибо, мама, не знаю… как-то тяжело мне, не то сплю, не то нет…

– Не откушаешь ли чего, соколик?

– Нет…

Старушка садится у изголовья больного.

– А я к тебе, княже, по делу пришла, – говорит старушка Кондратьевна, – надумала я, как тебе, батюшка, в твоей болезни пособить. Велишь, что ль, сказать?

– Говори, мама, – нетерпеливо отвечает молодой князь.

– Есть у меня, соколик, племянница, пчельника дочка, – Евфросинией звать. И впрямь чудная девушка! Смирная, тихая, а знает такие дела, о которых другая и не слышала. Каждую травку умеет назвать, да это еще что! – каждый цветочек, листочек, все, – говорит, – человека исцеляет от недуга; надо только знать, когда какую травку попить или каким соком натереть. Так вот, княже, не дозволишь ли ей тебя полечить?

«Где уж девушке вылечить меня, – думает князь, – все лекари перебывали у меня, все снадобья перепробовал, а облегченья все нет; здоровье, силы уходят. Еще месяц, другой – и смерть придет».

Ужас охватывает князя при этой мысли, он хочет отогнать ее от себя, забыть, да нет, не выходит из головы роковая мысль.

– Так что ж, мой соколик, привести племянницу-то? – спрашивает, наконец, старуха, дотрагиваясь до плеча князя.

Князь оторвался от своей тяжелой думы.

– Веди. Да только это не поможет, скоро умру я.

Старуха мелкими старческими шажками торопливо исчезает из покоев.

Опять все тихо в тереме. Один остался князь Давид, черные думы повисли над ним. Он гонит их, старается не думать о болезни, о смерти. Смутная надежда зарождается в его душе.

– А почему не сможет меня вылечить девушка? Быть может, она знает какую-нибудь траву, неведомую другим.

Вернулась мать, привела девушку.

Покров с изображением Петра и Февронии. 1593 г.

– Подойди, Евфросиния, не стыдись, – сказала она.

Князь Давид словно во сне смотрел на гостью и не мог налюбоваться ее красотой. Он даже приподнялся на постели, но острая боль в боку напомнила о болезни, князь не в силах был удержаться, застонал и упал на подушки.

– Вылечи меня, девица, – с трудом проговорил князь, – избавь меня от злого недуга – и… ты моей женой станешь!..

– Господь с тобой! – испуганно вскрикнула Кондратьевна. – Или ты бредишь? Где ей княгиней быть? Видишь – боса.

– Как я сказал, так и будет. Не бойся, красавица, вылечи меня и будешь княгиней.

* * *

Со следующего дня Евфросиния стала лечить молодого князя. Каждый день она приходила в княжеский терем, поила князя отварами трав, натирала пахучей мазью. И силы стали заметно возвращаться к князю Давиду. Едва прошло две недели, как он встал с постели и ходил по терему, еще через неделю вышел в сад, а там и на коня вскочил.

То ли Евфросиния вылечила князя, а быть может, он и сам выздоровел – но князь исполнил свое обещание: стала она княгиней.

Уже два месяца княжит после смерти брата князь Давид в Муроме. Всем хорош муромский князь, да недовольны бояре молодой княгиней Евфросинией. И рода она не знатного, а княгиня! Муромские боярыни гораздо знатнее ее родом, а должны почитать ее. Молодая княгиня и не похожа совсем на княгиню: тихая, скромная, кроткая, никогда плохого слова никому не скажет.

Думали-думали муромцы и решили, что не должны их знатные жены унижаться перед простолюдинкой; решили они просить князя Давида заключить ее в монастырь, а себе другую жену взять из знатного рода.

Пришли муромские бояре в княжеский терем и сказали князю Давиду:

– Либо отпусти, князь, княгиню Евфросинию в монастырь, либо уходи из Мурома, а мы себе другого князя выберем.

Князь Давид мерно ходит взад и вперед по своему большому терему.

«Уйти или отпустить Евфросинию? – в сотый раз спрашивает себя князь. – Отказаться от Мурома – отказаться от княжения. Кто позовет меня потом княжить? Но и княгиню жаль. Тихая она, ласковая… Как поступить, чтобы потом не раскаиваться? Уйду я из Мурома и буду изгоем… Чем буду жить? Не будет у меня этих хором, не будет челяди, коней, почета – все потеряно… и для чего? Чтобы осталась со мной жена?

А, ведь, правду сказать, какая она княгиня? Каждая боярыня может ее обидеть, а она слова не ответит; уж больно смирна! Пожалуй, лучше отпустить княгиню… скажу ей, что муромцы требуют от меня этого… она тихая, ничего не скажет, а я найду себе княгиню. Евфросиния – голубка, а мне орлицу надо!»

И воображению молодого князя уже начинает рисоваться его будущая жена. И князь, забыв о настоящем, отдается мечтам.

В дверь тихо постучали.

– Кто там? Чего надо? – крикнул он.

– Дозволь, князь-господин, – послышался тихий голос молодой княгини.

– Войди.

Княгиня вошла.

Никто не узнал бы в ней прежнюю Евфросинию. Богатый княжеский наряд весьма шел ей. На княгине был длинный белый атласный сарафан, шитый жемчугом. Высокий кокошник с длинными спускавшимися на белый лоб подвесками подчеркивал красоту княгини. Полуоткрытая широкая кисейная рубашка красивыми складками выбивалась из-под сарафана, богатое ожерелье лежало на точеной белоснежной шее. Легкий румянец волнения покрывал ее щеки.

Князь Давид застыл в изумлении. Ему бросилась в глаза красота жены, будто он впервые увидел ее.

«Какая же она красавица!» – подумал он.

А княгиня, вся светлая, как майский день, тихо подошла к нему и сказала мягко:

– Не гневайся, князь-господин, что помешала тебе.

– Зачем пожаловала?

– Я пришла, чтобы, – голос княгини дрогнул, – чтобы просить тебя, князь, отпустить меня в монастырь.

То, о чем князь недавно мечтал, показалось теперь ужасным.

– Тебя, в монастырь? Зачем? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Так надо. Отпусти.

Ресницы княгини задрожали, и жгучие слезы крупными каплями потекли по ее щекам, а в сердце князя точно вливалось широкой струей чувство жалости и горячей любви к своей чистой, кроткой княгинюшке. Какие-то новые, неведомые струны зазвучали в его душе, и он понял, что так любит свою Евфросинию, что ни за какие сокровища в мире не расстанется с ней. Прошлое показалось князю каким-то чудовищным сном, чувство жгучего раскаяния охватило его, мучительно больно стало при мысли, что лишь несколько минут тому назад он почти решил отправить свою жену в монастырь и взять себе другую.

– Что ты, женушка, тебя в монастырь! – возразил князь – Зачем? Разве тебе нехорошо у меня, разве я мало балую тебя? Сядь, расскажи, моя голубка, не плачь… Посмотри на меня, моя радость.

Князь привлек ее к себе и обнял.

– Дорогая моя, ненаглядная, прости… Я виноват пред тобою, прости меня, из-за меня тебе так тяжело, ты так мучаешься. Знай же теперь, Евфросиния! – вдруг твердо сказал князь и выпрямился. – Теперь мое решение неизменно: если не хотят тебя муромцы, я уйду из Мурома вместе с тобой.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул князь Давид, ударяя в ладоши.

В дверях тотчас показался седой старик – постельничий князя.

– Что, Евсеич, приходили бояре? – спросил его князь

– И посейчас ждут тебя, княже, в большой палате.

– Так вот им мой ответ: Бог сочетал меня неразрывными узами с княгиней Евфросинией, а что Бог сочетал, негоже человеку расторгать. Не хотят бояре видеть княгиню, без нее и я им не князь!

Прошло три месяца.

Верстах в тридцати от Мурома, среди леса, на небольшой полянке стоял невысокий домик в несколько окошек. Крыша низко спускалась над оконцами, небольшое крылечко выходило в маленький садик, окружавший домик. За палисадником виднелись колоды с ульями,

Высокие подсолнечники поднимались под окнами, их яркие головки горели на солнце; несколько гряд, засаженных огурцами и капустой, виднелись вблизи.

На крылечке домика показалась молодая женщина в белом простом летнике, в лаптях, на голове ее была холщовая повязка. Женщина держала в руках большую глиняную миску. Сойдя с крыльца, она направилась в пчельник. Пахнуло ароматным запахом меда. Подойдя к первому улью, женщина умело вынула соты, пчелки спокойно смотрели на ее работу – они роем летали над головой женщины, садились на ее руки, шею, но не жалили ее; видно, не первый раз приходила она сюда. Обойдя все ульи и собрав полную миску меда, молодая пчельница направилась к домику.

Собор Рождества Богородицы в Муроме, где до начала XIX века находилась рака с мощами свв. Петра и Февронии. Разрушен в 1930 году

– Здравствуй, княгинюшка, – послышалось за нею. Она обернулась. В нескольких шагах стояла старушка Кондратьевна.

– Здравствуй, родная, – ответила княгиня, – что, встал князь Давид?

– Спит еще касатик, матушка, это ты, как пташка, с солнышком встаешь.

Они вошли в домик. В углу просторной комнаты с двумя оконцами висела большая божница с иконами, по стенам шли лавки, перед ними стол, покрытый чистой белой скатертью.

Трудно было князю жить здесь, в простой избе, но в своем поступке он не раскаивался.

Войдя в комнату, княгиня поставила на стол миску с медом, молоко и чернику, из поставца достала хлеб, нарезала его большими ломтями.

Дверь из соседней комнаты отворилась, и на пороге показался князь. Он взглянул на жену, и его лицо озарилось улыбкой.

– Добрый день, моя пташечка, – сказал он, целуя княгиню, – опять поднялась чуть свет?

– Здравствуй, князь, как спал-почивал?

– Спал хорошо, слава Богу, – отвечал князь, – а странный под утро сон видел. Вижу я, что в Муроме мы с тобой, в соборе… праздник какой-то, нас князем и княгиней величают. Я говорю, ведь вы нас прогнали, какой же я вам князь, а они говорят: полно, князь, что было, то прошло… Тут я и проснулся.

Княгиня молча слушала мужа. Князь часто видел такие сны, и она знала, как они мучили его.

Князь Давид сел к столу и принялся за еду. Княгиня тоже подсела к столу.

– А славный у тебя мед, Евфросиньюшка, – заметил князь, – нигде я не едал такого, ты мастерица у меня за пчелами смотреть.

В эту минуту вбежал в комнату старик Евсеич. Он сильно запыхался и едва мог говорить.

– Князь, бояре к нам едут, уж близко…

– Бояре? – взволнованно переспросил князь.

– Едут, княже, сам видел…

Вблизи послышался конский топот, и к крыльцу подъехало несколько всадников. Все они были в богатых праздничных кафтанах.

Князь взглянул в окошко и узнал муромских бояр. Они уже слезали с коней и входили на крыльцо.

Рака с мощами свв. Петра и Февронии Муромских в Богородице-Рождественском соборе. XIX в.

Впереди всех шел старый муромский княжий наместник, за ним человек двенадцать знатнейших бояр. Войдя в комнату, они бросились на колени.

– Мы к тебе, княже, – заговорил старик-наместник, – не вели казнить, вели слово молвить.

– Говори, – сказал князь Давид, – я и сам хотел вас спросить, зачем ко мне пожаловали? Или опять я что-нибудь неугодное вам совершил?

Легкая насмешка слышалась в словах князя. Он сразу понял, зачем приехали бояре.

– Смилуйся, княже, – заговорили разом бояре, – вернись в Муром князем, без тебя не можем, все у нас нелады и ссоры.

– Князем? Чтобы через несколько месяцев вы снова прогнали меня?

– Не гневись, князь, – ответил старик-боярин, – ведь мы тобой всегда довольны были, а коли что было, так из-за княгини твоей.

– А раз так, – сказал князь, грозно сверкнув очами, – то ее и просите вернуться к вам. Без нее я к вам не вернусь, а захочет ли она к вам вернуться, не знаю.

Бояре смутились. Многого хотел от них князь… Им, природным боярам, с поклоном к простолюдинке идти? Да делать нечего, без князя того и гляди совсем Муром погибнет, и так сколько пережили они за это время, – не нашли себе князя, а только беды нажили. Подумали, пошептались они и поклонились княгине.

– Не помни обиду, вернись к нам княгиней!

Легкий румянец залил ее щеки, робко взглянула она на князя. Он весело улыбался ей.

– Я всюду пойду за моим князем, – твердо сказала княгиня.

Многие годы княжил князь Давид в Муроме, правление его было мудрым и справедливым, и во всем помогала ему советом кроткая княгиня Евфросиния.

После возвращения князя Давида в Муром полюбили муромцы молодую княгиню. Да и было за что. Со всеми она обходилась ласково и кротко, заботилась о сиротах, навещала больных и убогих, принимала странников.

До глубокой старости дожили князь и княгиня муромские и незадолго перед смертью приняли монашество, князь – с именем Петра, княгиня – с именем Февронии.

Скончались они на Пасхальной неделе и были погребены, как и завещали, в одном гробу.