Читать книгу Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях - Группа авторов - Страница 15

Утром, до обедни, мы пошли побродить по горным лесам монастыря, примыкающим вплотную к парку графа Рибопьера и его живописной усадьбе. Старые дубы и липы еще не обронили осеннего убора, а густые шары омелы, насевшие целыми семьями на широкие кроны лип, своим свежим зеленым цветом придавали им совершенно летний вид.

В графском парке мы наткнулись на могилы убитых черкесов, о которых рассказывал лодочник. Мусульмане и христианин покоились рядом (как рядом и погибли), под насыпями, обнесенными решеткой.

На вершине горы, в сотне сажен от опушки леса, расположился монастырский хутор, где ютится все экономическое хозяйство монастыря; с четверть версты дальше – монастырское гумно, заставленное скирдами хлеба, стогами сена. Летом на молотьбе работает до шестидесяти монахов, не считая наемных рабочих. Монахи возят снопы, подают в молотильную машину, косят. На другом хуторе монастыря, на монастырской мельнице в Маяках, тоже хозяйничают и работают монахи.

На хуторе не только хозяйство. Там еще монастырская больница и при ней церковь. Затворник Иоанн скончался в этой больнице и похоронен около нее. Над могилой его целые дни почти без перерыва служатся панихиды богомольцами, и память о его отшельнических подвигах, несомненно, стала теперь одним из главных побуждений народного паломничества в Святые Горы.

Осмотрев верхние окрестности монастыря, мы, заслышав благовест к поздней обедне, спускались по ступенькам крутой тропы, сбегающей через лесную пропасть в нижний монастырь. Нагнали тихо плетущегося в церковь старика-монаха; заговорили с ним о древних монастырских преданиях, об иноках-подвижниках…

– Нет, у нас какие же древности… У нас, слава Богу, все заново теперь отстроено, – оправдывался старик, считая некоторой виной со стороны монастыря сохранение его в древнем виде. – Видели, небось, Успенский собор? Расписан-то как!

Ничего, кроме всем известных преданий (тоже ему ведомых не совсем ясно), смиренный инок не знал и с очевидной неохотой касался этой, малоинтересной ему, области.

А когда я спросил его, есть ли теперь в монастыре затворники и схимники, он ответил, безнадежно махнув рукой:

– Ну вот, какие же нонче подвижники! Эти дела в старину бывали, триста-четыреста лет тому назад… Теперь кто на это пойдет? Кого заставишь? Совсем не те мысли у людей пошли…

Мы сели отдохнуть в тени деревьев над обрывом, у подножия которого высились золотые главы и белые здания монастыря. Оттуда открывалась восхитительная панорама Донца и его лесистых окрестностей.

Невольно мечта перенеслась в воспоминания глубокой старины, когда еще на этих берегах не слышно было русской речи, и какие-нибудь степняки-хазары строили свои вежи и разбивали кочевья. Можно предположить, что еще в IX веке христианство уже угнездилось на этих меловых утесах, в этих недоступных пещерах, потому что Кирилл и Мефодий, просветители славян, принесли Евангельское учение и в Хазарское царство, обнимавшее тогда собой берега Донца и Дона. А может быть, гораздо раньше христианства эти пещеры были приютом какого-нибудь степного народа – сарматов или скифов. И христианский крест, как это чаще всего бывало, осенил собой упраздненное языческое капище, которое передало Святым Горам в историческое наследство свое старое имя.

К. П. Брюллов. Портрет графа Александра Ивановича Рибопьера. 1829.

Мы пошли побродить по горным лесам монастыря, примыкающим вплотную к парку графа Рибопьера и его живописной усадьбе

Во всяком случае, несомненно, что христианские иноки разыскали этот живописный уголок и угнездились в его безопасных природных твердынях, укрытых лесами и поднятых высоко к небу, в самую раннюю пору русской истории. И киевские монахи, бежавшие от Батыя, вероятно, уже знали о существовании здесь пещер и христианских отшельников.

«Если здесь не уметь, то где же молиться? Здесь так близко к небу, здесь так далеко от земли!» – выразился о Святогорье архиепископ Филарет.

С XVI столетия Святые Горы начинают упоминаться в летописях и государственных актах как одно из важных сторожевых укреплений. Недаром по старой описи монастыря поминаются в нем три медных и одна чугунная пушка. Вследствие близости Святых Гор к крымским улусам сюда исстари направлялись «утеклецы» из татарского полона, чтобы, отдохнув среди своих, двинуться дальше в глубь родной земли.

«Из Рыльска прибыл станичник толмач Гаврило, коего князь Петр Иванович Кашин посылал к Святым Горам», – записано под 1547 годом в Львовской летописи.

В расписаниях донецких сторож 1571 года говорится: «Пятая сторожа Святогорская, от Изюмской стороны полднища, а сторожам на ней стояти из тех же городов[2] шести человекам, из города по три человека, а беречи им по Донцу до Савинского перевоза и налево вниз по Донцу до устья Оскола днища полтора… Стояти сторожам на Святогорской стороже на сей стороне против Святых Гор… Стояти им укрываясь в луке против Святых Гор и по иным местам».

В XVII столетии Святые Горы делаются своего рода дозорным местом, из которого наши порубежные караулы наблюдали за движением беспокойных крымских хищников и своевольных черкас, нападавших одинаково и на татар, и на русских.

В старинном документе читаем: «26 апреля 1654 года прибежал в Валуйки из Святогорского монастыря станичный атаман Наум с товарищи и сказал: сказывал им в монастыре игумен Феофан, приходили в Святогорский монастырь с Дону донские казаки молиться и сказывали, послана-де с Дону станица Москве с вестями на Святой неделе, что крымский царь подымается на государевы города».

В 1679 году татары ограбили и разорили Святогорский монастырь и увели в полон архимандрита Иоиля с братией, продержав их у себя более двух лет.

Двенадцать лет спустя из подвластного монастырю городка Маяки, или Маяцкий (его мы проехали по дороге в город Славянск; сейчас это слобода Маяки, верстах в семи от монастыря; там мы видели большую монастырскую мельницу, крупорушку и сукновальню) монастырский приказный доносил чугуевскому воеводе: «Алексей Федорович Залесский, идя в Маяцкий и пройдя Царево-Борисов и Донецкий колодезь выше Святых Гор, видел на старом перевозе, что перешли воинские люди Донец с крымской стороны на ногайскую; и видел он, Алексей, тех людей въявь, по смете[3] тех людей со сто пятьдесят, и те воинские люди против старого перевоза взяли в полон святогорского наместника, черного попа Паисия. И я, господин, собрав маяцких людей и черкас, за теми воинскими людьми в погоню посылал до старого перевоза, и маячане за теми воинскими людьми ходили до старого перевоза, и воинских людей не видали, а видали только сакму[4] и по той сакме ходили за речку за Нетриус до урочища Лимана, пошла сакма до реки Жеребца, и воинских людей не догнали».

Святогорский Успенский монастырь. Фото Wadco2.

С XVI столетия Святые Горы начинают упоминаться в летописях и государственных актах как одно из важных сторожевых укреплений

Через три недели татары опять появились у Святогорья. «Ноября 2-го пришел в Маяцкий Семен Козинкин и сказал: возил он дрова к реке Донцу маячнику Якову Чулкову выше Святых Гор и старого перевоза, из Теплинского лесу, и видел три сакмы воинских людей, и те три сакмы пошли к старому перевозу».

Даже до половины XVIII столетия монастырь продолжал страдать от набегов и грабительства крымчаков. И еще в 1737 году хозяйство монастыря было совершенно разграблено татарскими шайками.

Вид на Северский Донец в Харьковской области между Эсхаром и Змиевым возле села Мохнач. Фото Ace^eVg.

Мы сели отдохнуть в тени деревьев над обрывом, у подножия которого высились золотые главы и белые здания монастыря. Оттуда открывалась восхитительная панорама Донца и его лесистых окрестностей

Наши великие князья и цари ценили важное порубежное значение Святогорской обители, именовавшейся при царе Михаиле «Монастырь за чертой», наделяли его землями и доходами и постоянно заботились о его защите от врагов и об охране его имущественных прав.

Царь Михаил Федорович в грамоте 1644 года предписывал чугуевскому воеводе: «И ты б сослался в Белгород с Никитою Бабарыкиным, велел быти в Святогорском монастыре чугуевским служилым людям 3 человека с белгородскими служилыми людьми вместе, и отпускал бы в Святогорский монастырь на байдарах со всякими запасами и велел быти в Святогорском монастыре непременно по 3 месяца… да чугуевцам приказал бы, чтобы они в Святогорском монастыре были с большим береженьем, чтоб над ними татары и воры черкасы безвестно, украдом и обманом какого дурна не сделали… А будет, придут в Святогорский монастырь из Крыма, или от Ногай, или из Царьграда, или из иных земель полоненники, русские люди или иноземцы: и они б полоненных про татарский приход и про всякие вести расспрашивали; а за которыми полоненниками будут вести большие – и они с большими вестями присылали б товарищей своих в наши польские[5] города, которые к Святогорскому монастырю податны».

А в 1672 году приказывалось чугуевскому воеводе: «И ты б, по указу великого государя, для Святогорского монастыря, что на Северном Донце, игумену Корнилию с братией для бережения от прихода неприятельских людей велел дать в Чугуев полпуда пороху ручного, свинцу…»

Когда же у монастыря завелись споры об угодьях с соседними городами и владельцами земель, царь Федор Алексеевич сделал в 1679 году такое распоряжение белгородскому воеводе Пашкову: «Как к вам сия наша, великого государя, грамота придет, и вы б из Белгорода в Царев-Борисов, и в Маяцкий, и в Соленый[6] городы и в Святогорский монастырь послали дворянина добре… и с ним подьячего добре; и велели б им в тех городах, которые к монастырю близки, взяти с собою сторонних людей добрых и старожильцев, которые тамошние места знают. И с теми сторонними людьми и старожильцами и с царев-борисовскими, и маяцкими, и Соленого города людьми лучшими, против челобития архимандрита Иоиля с братиею монастырские их земли и всякие угодья по… выписи и по межам, и по граням досмотреть те земли и леса, и рыбные ловли, которые по даче боярина и воеводы князя Бориса Александровича Репнина со товарищи за тем монастырем написаны… и те земли по той даче и по межевым книгам со всеми угодьями отдать тому монастырю… А около того монастыря в ближних местах лесных угодий пустошить и в Северском Донце рыбу ловить тех городов жителем не велеть, чтоб того монастыря архимандриту с братиею было чем впредь питаться и розно не разойтись…»

Таково было в течение многих веков русской истории великое государственное значение Святогорского монастыря. Его горные твердыни, защищенные, с одной стороны, пучинами реки, с другой – глухими лесами, были своего рода конечным острием железного клинка, который вбит был русской государственной силой в глубину степей, под самое сердце Крымского ханства. Этой же цели служила цепь укрепленных городков, острожков, валов и сторожей, устроенных вдоль берегов Донца, – реки степей. Святогорский монастырь, охваченный, как пустынный остров – водами океана, безлюдными степями, по которым кочевали и разбойничали хищные орды азиатов, являлся с зари русской истории очагом христианства и православия, к которому, словно к духовному сердцу, невольно притягивались рассеянные по берегам степных рек оазисы русской народности. Это были первые аванпосты надвигавшейся русской силы – казаки, звероловы, пасечники, промышлявшие на свой страх в диких дебрях лесов; караулы и сторожи, высылаемые государством в глубь Дикого поля. А были еще полоняники, постоянно и во множестве бегавшие по следам князя Игоря из улусов грабителей вдоль спасительного потока Донца, ведущего прямо на Русь…

Святогорский монастырь был их общим прибежищем и как боевая твердыня, и как родной дом, где они были накормлены, напоены и одарены незаменимым душевным утешением.

Святогорская Лавра, река Северский Донец. Фото Vizu.

Это тот самый, старый, многоводный Донец, каким он был века назад на пространстве сотен верст своего течения, каким его видел еще князь Игорь, когда бежал из половецкого полона, скрываясь в дремучих чащах берегов

Эта обитель играла в истории степной Руси почти ту же роль, какую Сергиево-Троицкая Лавра или Соловецкий монастырь играли в истории Северной Руси.

Святогорская Успенская Лавра. Фото Sgiaz.

«Если здесь не уметь, то где же молиться? Здесь так близко к небу, здесь так далеко от земли!» – выразился о Святогорье архиепископ Филарет

И нельзя не изумляться поразительному убожеству русского исторического чувства у тех наших деятелей, которые без колебания и раздумья, с легким сердцем решились на упразднение этой древней твердыни русской народности, забыв родные летописи… Эти современники и питомцы французских энциклопедистов готовы были обратить в парк избалованного князя, в какой-нибудь «Монплезир» во вкусе модной тогда госпожи Помпадур, пустынные леса и утесы, еще полные памяти суровых монашеских подвигов и кровавых сеч наших доблестных предков с басурманами.