Читать книгу Уроки мудрости - Конфуций - Страница 47

Древен народ наш – с самых первичных времен!

Он Цзянь Юань – праматерью нашей – рожден.

Как порожден был народ наш? Могла Цзянь Юань,

Зная обычай, для жертвы принесть свою дань,

Чтобы бесплодье минуло ее, – и в ответ

Пальца большого владыки верховного след

Видит она, на него наступает… И вот,

Вся задрожав, в тот же миг понесла она плод…

Времени мало ждала она – ей суждено

Было родить и питать государя Зерно.

Месяцы вышли – был первенец ею рожден

Так же легко, как овцою ягненок рожден.

Он ей не рвал и не резал утробу тогда,

Не было матери славной ни мук, ни вреда.

Это ль не чудо явилось у всех на глазах?

Разве верховный владыка не рад в небесах?

Чистая жертва ему не приятна ль была? –

Первенца очень легко Цзянь Юань родила.

В узкий загон для скота положили его[264].

Овцы с быками, жалея, укрыли его.

Был он покинут потом на равнине в лесу –

Но дровосеки его подобрали в лесу.

Брошен младенец на смерзшийся лед в водоем –

Птица его, согревая, укрыла крылом!

Птица едва оставляет ребенка на миг –

Князя Зерно раздается пронзительный крик.

Так был силен и протяжен им изданный звук,

Что все дороги собою наполнил вокруг!

На четвереньках едва только ползает он,

Но, как скала, уже он и могуч и силен!

Пищу едва научился тянуть себе в рот –

А уж бобами успел засадить огород!

Пышно, как флаги, бобы в изобилье стоят,

Пышные злаки красиво посеяны в ряд,

Тучей тучнеет пшеница и с ней конопля,

Многое множество тыкв покрывает поля!

В поле Зерно государь изо всех своих сил

Силам природы взрастить урожай пособил.

Дикие сорные травы сгоняет с земли,

Сеет хлеба, чтобы, ярко желтея, росли.

Вот в скорлупе своей все набухает зерно,

Вот прорвалось, вот росток выпускает оно…

Вот и пробился росток, вот и колос стоит:

Зерна окрепли и стали добротны на вид.

Зернами полный склоняется колос – созрел!

Тай, как наследственный дом, получил он в удел.

Много прекрасных семян раздавал он кругом:

Черное просо и просо с двойчаткой-зерном[265],

Красное сорго и белое! Всюду подряд

Черное просо и просо-двойчатка стоят,

Сжали и в груды сложили весь хлеб на полях,

Сорго – и красным, и белым – покрыта земля,

Носят его на плечах, на спине по домам…

Жертвы приносит народ, что взлелеял он сам!

Как же нам жертву такую готовить дано?

Тот обдирает, а тот растирает зерно,

Тот провевает, тот топчет колосья ногой,

Плещутся всплески – зерно промывает другой.

Варят зерно – вот уж пар над котлами поплыл.

Надо, чтоб каждый посильную лепту вложил!

Надо с полынью для жертвы размешивать жир,

Духам дороги баранов готовить на пир.

Мясо повсюду и варит, и жарит народ,

Чтобы успешно начать наступающий год.

Мы это мясо кладем в деревянный сосуд,

Чистым отваром сосуды из глины нальют…

Стал уж вздыматься от них к небесам аромат,

Неба верховный владыка доволен и рад –

Благоуханью ль, что не запоздало оно?

Жертве ль, указанной нам государем Зерно, –

Той, непорочной, что, свято блюдя, как закон,

Здесь приносили еще и до наших времен!

Густо тростник возле самой дороги растет,

Пусть не потопчет и пусть не примнет его скот!

Вот развернется тростник, свой наденет наряд –

Нежные листья его заблестят, заблестят.

Кровные, кровные братья теперь у меня –

Не разлучайтесь, да будет вся вместе родня!

Вот и циновки для пира подстелены вам,

Низкие столики ставят – опору гостям.

Столики поданы, мат на циновку кладут,

Слуги, сменяясь все время, подносят еду.

Чаши хозяин сперва наливает гостям –

Гости подносят ему, чтобы выпил он сам.

Чаши омыты, но их наполняют опять:

Каждый отставил в сторонку, не стал выпивать.

Ставят соленья и с соусом острым блюда,

Ставят жаркое и печень. Богата еда!

Лакомый самый кусочек – язык и сычуг.

Гусли поют… В барабаны ударили вдруг!

Лук установлен – изогнуты круто углы,

И в равновесии строгом четыре стрелы[267];

Спущены стрелы, в цель они метко летят…

Судя по меткости, гости поставлены в ряд.

Туго натянуты луки резные, и вот,

Каждый четыре стрелы из колчана берет:

В цель как впиваются стрелы! Закончив игру,

Тех, кто не чванился, ценят гостей на пиру.

Пира хозяин – потомок преславных отцов –

Добрым, приятным вином угостить нас готов,

Вот наливает большими ковшами, а сам

Жизни до желтых волос он желает гостям,

Желтых волос и пятнистой спины, как у рыб[268], –

Чтобы друг другу советом всегда помогли б,

Чтоб долголетней счастливая старость была, –

Дни благоденствия множатся пусть без числа!

Ныне вином напоил допьяна,

Нас напитал от великих щедрот.

Тысячи лет да живешь, государь!

Светлое счастье твое да растет!

Ныне вином напоил допьяна,

Данный тобою прекрасен обед.

Тысячи лет да живешь, государь!

Да возрастет лучезарный твой свет.

Свет лучезарный твой блещет кругом –

Ясность высокая с добрым концом!

Добрый конец ты теперь заложил –

Мертвых наместник[269] добро возвестил.

Что возвестил он? Сосуды полны,

Яства в сосудах чисты и вкусны.

В помощь избрал ты достойных друзей[270] –

В них величавость и строгость видны.

В срок величавость и строгость яви!

Сын твой почтительной полон любви.

Не оскудеет любовью твой сын,

Благо вовеки тебе, господин!

Благо какое да будет тебе? –

Вечно счастливый, в покоях дворца

Тысячи лет да живи, государь!

Будет потомство твое без конца!

А каково же потомство твое?

Милость небес навсегда над тобой,

Тысячи лет да живи, государь,

Ты, одаренный великой судьбой!

Как одарен ты судьбой навсегда?

Ты удостоен преславной жены,

Ты удостоен преславной жены –

Внуков отцами да будут сыны!

Утка и чайка на Цзине-реке – над водой[271].

Мертвых наместник пришел насладиться едой.

С чистым вином твоим, вижу, сосуды стоят,

Яства твои издалека струят аромат.

Мертвых наместник пирует и пьет у тебя,

Счастье его совершенно, он весел и рад.

Утка и чайка сидят на песке у воды.

Мертвых наместник явился отведать еды.

Ты угощаешь его в изобилье вином,

Яства прекрасны на вкус на обеде твоем.

Мертвых наместник пирует и пьет у тебя,

Гостеприимная радость наполнила дом.

Утка и чайка на остров садятся средь вод.

Мертвых наместник теперь на пиру отдохнет.

Чисто отцежено, вижу, для гостя вино,

Яства твои – то крошеное мясо одно.

Мертвых наместник пирует и пьет у тебя,

Радость нисходит на гостя, и счастье полно!

Утка и чайка по устью притока плывут.

Мертвых наместнику – пир и почет воздадут!

Ныне едой насладиться явился он в храм[272],

Счастье и радость нисходят с наместником к нам.

Мертвых наместник пирует и пьет у тебя,

Высшим блаженством и счастьем исполнен он сам!

Утка и чайка в стремнине потока меж скал.

Мертвых наместник, он радостным, радостным стал!

Вкусно вино твое и веселым-весело,

И ароматами мясо давно изошло!

Мертвых наместник пирует и пьет у тебя,

В будущем минут тебя и несчастье и зло.

Счастлив наш государь, прекрасен он,

Достоинством высоким одарен.

Ведя как подобает свой народ,

От неба принял множество щедрот,

И волей неба верно он храним,

И милость неба непрерывно с ним.

Его богатств крупнее не найдешь,

Бессчетно и его потомство тож.

Почтительны державные сыны –

Князья, цари, достойные страны, –

Не умалят того, что сделал он,

Блюдя и помня древний наш закон!

У них величья полон строгий вид,

Их слава без ущерба прозвучит,

Чужды им будут ненависть и гнев.

Друзей своих советы рассмотрев,

Они стяжают счастье свыше мер,

Для всей страны кормило и пример!

Кто нам пример, тот явит и закон,

Друзьям и близким мир дарует он.

Владыка, и вельможа, и солдат

К царю с любовью взоры обратят.

Кто не ленив на троне будет, тот

В довольстве успокоит свой народ.

Великодушен князь – преславный Лю![273]

Он отдыха не знает от работ:

Межи в полях, черты границ ведет,

С полей в амбары жатву соберет.

Зерно сложил в мешки на этот год,

В тюки припасы: думал он свой род

Во славе успокоить. «Пусть народ

Натянет луки, стрелы припасет,

Секиры, копья и щиты возьмет!»

Князь Лю тогда отправился в поход.

Великодушен князь – преславный Лю!

К долине этой обращает лик:

На ней народ числом уже велик.

Народ спокоен: всюду он проник –

Народ вздыхать подолгу не привык!

И вот поднялся князь на горный пик,

Спустился вновь в долину, где родник.

На поясе что было у него?

Редчайшие каменья и нефрит,

И в самоцветных ножнах меч висит.

Великодушен князь – преславный Лю!

Идет туда, где сто истоков вод,

Широкою долиною идет;

Поднялся он на южные хребты,

Высокий холм увидел с высоты:

Там место есть для множества жилищ,

Он жителей велел селить на нем.

Для чужеземцев он построил дом,

И здесь за словом слово будет течь,

А там пойдет за мудрой речью речь.

Великодушен князь – преславный Лю!

Себе на горке прочно ставит дом.

Величья полные мужи кругом…

Велит постлать циновки в доме том,

Зовет на пир, и гости входят в дом,

Расселись – приказал он пастухам:

Свинью из хлева выбрали б, – а сам

В простые тыквы льет вино гостям.

И те едят и пьют вино его

И как царя, как предка чтут его[274].

Великодушен князь – преславный Лю!

Его земля обширна – всех сторон

Границы очертил по тени он[275];

Где солнечный и где тенистый склон,

Где токи рек, стремится он узнать.

Три легиона – княжеская рать…

Он знает, где возвышенность, где падь.

Межи и подати ввел с этих пор.

Узнал страну он к западу от гор.

Владений Бинь просторным стал простор!

Великодушен князь – преславный Лю!

Лишь временный себе поставил дом.

Как через Вэй устроил он паром,

К себе железо стал возить на нем.

Устроив всех, межи везде ведет –

В довольстве множится его народ.

Строенья сжали весь Хуан-поток,

Достигли мест, где мчится Го-поток, –

Идут они, густы и широки,

До самых до излучин Жуй-реки![276]

Там далёко вода дождевая бежит по дороге –

Зачерпните ее, принесите сюда эту воду:

Можно рис отварить и, обед приготовив, подать.

Государь и счастливый, и вместе любезный народу, –

Для народа он словно отец и родимая мать!

Там далёко вода дождевая бежит по дороге –

Зачерпните ее, принесите сюда эту воду:

Пригодится она, чтобы вымыть в ней винный сосуд,

Государь и счастливый, и вместе любезный народу, –

И народ, прибегая к нему, обретает приют!

Там далёко вода дождевая бежит по дороге –

Соберите скорей, принесите сюда эту воду:

Пригодится, чтоб вымыть сосуды водою такой!

Государь и счастливый, и вместе любезный народу, –

И народ, прибегая к нему, обретает покой!

Где холм стоит, в излучину на нем

Донесся с юга теплый ветер вдруг.

Ты, наш счастливый, добрый государь,

Пришел гулять и песни петь вдвоем;

Услышь же песни этой стройный звук.

Прогулки – красят твой досуг они;

С приятностью гуляя, отдохни.

Ты наш счастливый, добрый государь,

Да будет долгой жизнь твоя, и ты,

Как прежние цари, окончишь дни!

Обширна и славна твоя земля,

И все растет и крепнет день за днем.

Наш благосклонный, мудрый государь,

Да будет долгой жизнь твоя, и ты

Всех духов, как гостей, да вводишь в дом[277].

По воле неба взыскан ты давно

Щедротами[278], и благо суждено

Тебе, счастливый, добрый государь!

Да будет долгой жизнь твоя! Тебе

Навеки счастье чистое дано.

Да будут же помощники царя

Сыновним долгом, доблестью полны –

От них совет и помощь для царя.

Ты, наш счастливый, добрый государь,

Да будешь ты законом для страны!

Величья полон твой достойный вид,

Будь духом чист, как скипетра нефрит[279],

Пусть слава добрая твоя звучит.

Ты, наш счастливый, добрый государь,

Для всей страны ты – правило и щит!

Четою ныне фениксы летят,

В полете крылья их шумят, шумят,

Вот по местам они расселись вдруг.

Есть у царя немало верных слуг,

Почтительных, готовых для услуг:

Сын неба для таких – любимый друг!

Четою ныне фениксы летят,

В полете крылья их шумят, шумят,

И неба достигает их полет.

Царь много, много добрых слуг найдет:

Коль царь свои приказы им дает,

Они полюбят весь его народ[280].

И ныне фениксы поют четой,

На том хребте поют, что так высок…

Растут утунги на горе на той,

Чей склон глядит под солнцем на восток:

Утунги[281] в зелени густы, густы,

А звуки пенья так чисты, чисты!

Есть колесницы ныне у царя –

В его войсках так много, много их.

Есть у тебя и кони, государь,

И быстр привычный бег коней твоих!

Ты песни пел – и лишь в ответ на них

Сложил и я короткий этот стих.

Народ наш страждет ныне от трудов –

Удел его пусть будет облегчен.

Подай же милость сердцу всей страны[282],

Чтоб мир снискать для четырех сторон.

Льстецам бесчестным воли не давай,