Читать книгу Гастролеры, или Возвращение Остапа - Константин Алексеевич Чубич - Страница 21

Молодой человек вышел на улицу, зажмурившись от яркого света, ниспосланного Вседержителем. Наш герой отправился дальше – познавать непознанные души привозян.

Глазу открылся пёстрый пейзаж сельскохозяйственной продукции.

– Карто-о-шка, отборная, домашняя, очень вкусная, разваристая, карто-о-шка, – монотонным лирическим баритоном, журчал, как поп на отпевании, кургузенький мужичок в фуражке, как у легендарного бабелевского Бени Крика.

– Перец, чили, острый, как сатира, злой, как тёща! Не проходите мимо! – взывал паренёк, выглядывая из-за пирамид с красным и зелёным перцем.

Овощной павильон соседствовал с молочным, в котором в эмалированных тазах и кастрюлях покоились белые, как снег творога, сыры, парадный строй жёлтых со страусиное яйцо кусков коровьего масла на подносах.

– Сыр, молоко, сливки, творог, масло! – скандировала пышная розовощёкая хохлушка.

– Молоко свежее? – миловидная интеллигентная старушка ткнула пальцем в трёхлитровую четверть с молоком. – Не отравите?

– Я вас умоляю. Какой мне смысл вас травить, потому шо ж вы больше не придёте?

У пивного киоска, разложив на деревянном ящике варёных раков, крестьянин, на лице которого сияла счастливая улыбка простого добродушного человека, настойчиво провозглашал:

– Раки… варёные раки. Налетай, подешевело – было рубыль, стало два. Рубыль кучка – два рубля штучка. Коммунистам скидка!

– А почему скидка коммунистам? – выразил несогласие с доктриной ракоторговца Жульдя-Бандя.

– А потому что красные, – привёл контраргумент торгаш.

– А если бы раки были голубыми, то скидка была бы представителям сексуальных меньшинств?

– Коммунистам! – отстаивал первоначальную позицию пролетарий. – После их как сваришь – всё равно покраснеют.

– Зато коммунистов, сколько ни вари – краснеть не станут! – выдвинул гипотезу молодой человек.

– А ты варил?! – крестьянин обозначил на лице вопрос, отчего брови, неестественно скруглившись, взъёжились, а на лбу организовались ломаные линии морщин.

– Варил! – явно соврал оппонент.

– Брешешь!..

– Трофим, дай червонец, – вмешался в диалог поколений вывалившийся из пивнушки гражданин переходного, с претензией на почтенный, возраста и жалобно протянул руку, готовую принять подаяние.

Ракоторговец, аккуратно поправляя каждый палец, сложил фигу и поднёс рукотворное сооружение к носу просящего. Эту фигуру пролетарии частенько используют в качестве лаконичной и убедительной замены отрицательно настроенной оппонентки частицы «на».

– Дай будет при коммунизме.

– Ну, займи! – мгновенно нашёл выход из положения тот и, не сдержавшись, хихикнул, пытаясь вспомнить, когда произошло грандиозное событие, связанное с отдачей долга.

Жульдя-Бандя не смог отказать себе в удовольствии внести свою лепту в столь щекотливый вопрос.

– У него, видимо, огромный опыт по возвращению кредитов.

– Не то слово, – согласился ракоторговец, в совершенстве владеющий биографией просителя, и отобразил на лице улыбку, обильно орошённую язвой.

– Ну, займи хоть пятёрку! – страждущий готов был расстаться со слезой.

– На, только отстань! – добрый дядя протянул жаждущему пятирублёвку, отдавая себе отчёт в том, что тот будет клянчить до вечера.

На лице счастливого обладателя денежной единицы воссияла улыбка и неподдельная радость, отчего, на радостях, тот позволил себе шутить:

– Пятёрку будешь должен!

– Когда отдашь?! – вовсе на это не рассчитывая, на всякий случай, поинтересовался крестьянин.

– В понедельник! – искренне пообещал заёмщик и, удаляясь, с надеждой в голосе, прокричал. – Может, тебя за выходные трамвай задавит!

– Вот гадюка! – беззлобно пожурил кредитор, объяснив причину своей щедрости. – Свояк, будь он неладен!

– Когда даёшь взаймы, подумай, – возможно, лучше подарить и забыть, чем одолжить и всю жизнь помнить.

Ракоторговец, поджал верхнюю губу нижней, слегка склонив голову, как делает

всякий, в чём-либо усомнившийся:

– А ты, голуба, не нашинских краёв?!

– Я – не вашинских краёв?! – обвиняемый принял позу честного педераста, коему вменялась интимная связь с женщиной. – Повтори это ещё раз, только с выражением, и здесь будет море крови и горы трупов!

Ракоторговец хихикнул.

– Рано радуешься! – Жульдя-Бандя сделал лицо, на котором можно было ставить штамп с грифом «особо секретно». – Грядёт великая афера тысячелетия. – Всё, что раньше принадлежало народу, – заводы, фабрики, рудники – будет принадлежать его отдельным представителям. Естественно – лицам, приближенным к императору. Это, как говорил великий комбинатор – Остап Ибрагимович Бендер, один из четырёхсот способов честного отъёма денег у граждан.

Ракоторговец, как всякий уважающий себя одессит, проживающий, впрочем, в 20 верстах и трепетно относящийся к памяти «рождённого», по их мнению, в Одессе Остапа Бендера, восхищённо посмотрел на незнакомца:

– А людя́м что?

Жульдя-Бандя улыбнулся, впервые услышав, чтобы людей «ударяли» на второй слог.

– А людя́м, – он также сделал ударение на второй слог, – навоз и землю.

Незнакомец, кашлянув в кулак, удовлетворённо кивнул, поскольку ему именно это и нужно было. Рассчитывать на завод у него не хватало воображения, разве что на маслобойню…

– Там, наверху, – рассказчик вознёс указательный палец, устремив глаза во Вселенную, отчего было не очень понятно где: то ли у Вседержителя, то ли у обустроившегося за океаном генерального секретаря масонов, в чём, откровенно говоря, особой разницы не было, – решено перенести Иерусалим в Одессу.

Доверчивый крестьянин, цокнув языком, покрутил головой: он, без сомнения, поверил бы и тому, что Иерусалим решено перенести на Луну.

– Их главный ребе – Лазарь 17-й вместе со своими 13-ю апостолами, шамбалою и сионскими протоколами – это их путеводитель, – он отобразил на лице высшую степень секретности, – уже переехали в новый штаб на Малую Арнаутскую. Евреи, слава богу, наскитались. Ты пробовал когда-нибудь скитаться две тысячи лет?

Собеседник чистосердечно покрутил головой, стал чухать репаными крестьянскими пальцами скулу, будто силясь о чём-то вспомнить:

– А Стена Плача?! – вспомнив, задал он вполне резонный вопрос.

– Стену Плача решено оставить палестинским арабам. Пусть плачут себе на здоровье, – лицо незнакомца по-прежнему источало гриф секретности, но уже средней степени, поскольку главный секрет таковым уже не являлся. – Евреи своё отплакали. Теперь настала очередь поплакать другим. Евреи оставляют пропитанный скорбью и печалью монотонных нескончаемых псалмов и копотью лампад священный Иерусалим.

Жульдя-Бандя поразился, что так легко и непринуждённо «родил» столь мощную тираду. Он заподозрил в этом ауру, витающую над «Привозом» и над ним, в частности, и под воздействием этой самой ауры поспешил закончить мысль, дабы та не передислоцировалась в какое-нибудь другое место.

– Евреям с их праздничной конституцией, далёкой от меланхоличных настроений, ни к чему столько грусти и показного послушания.

Ракоторговец, с трудом переваривший треть мощной тирады незнакомца, удивлённо покрутил головой:

– Ты откель такой вумный?!

– Из Соединённых Штатов Армении.

– Поди, врёшь?

– Шоб я сдох!

Крестьянин подарил единоверцу самого большого рака, коего тот тут же съел.

Прощаясь, Жульдя-Бандя пожал ему руку:

– Спасибо! Родина тебя не забудет… но и не вспомнит!

– А ну-ка, погодь, – ракоторговец остановил его, приглашая сесть рядом на ящик, явно не из праздного любопытства. – Вот ты немножко умный человек…

– Я немножко очень умный… – охотно согласился парижанин.

– И щебечешь красиво. Ты по религии – христьянин?..

– Христьянин.

– И я христьянин, но дороги в церкву не помню. Не знаю, хороший ты человек или такой, как все…

– Конечно, хороший! – Жульдя-Бандя аж привстал с ящика, в попытке это каким-то образом материализовать. Что и произошло. – Иной раз смотрю на себя в зеркало и не налюбуюсь: «Какой же ты все-таки замечательный парнище»…

– Вот ответь мне, добрый человек, на один вопрос… – торгаш сделал паузу, поскрёб клешнёй за ухом. – Ответишь – все раки твои!

– Можешь завернуть!

– Не-ет, ты погодь, погодь. Не гони, так сказать, лошадей! – мужик пожурил натруженным порепанным крючковатым пальцем. – По нашей религии кто самый главный?..

– Иисус Христос…

– Вот! – крестьянин придал указательному пальцу вертикальное положение. – А

отчего ж мы говорим: «Слава Богу»! Восхваляем не Христа, а Бога…

– Та-ак. Это вопрос серьёзный. Тебя как зовут?

– Мыкола.

– Меня Вовик. Мыкола, дуй за пивом. Эта дискуссия, как минимум, на полчаса, а то и вовсе на час.

Вскоре ракоторговец вернулся – по паре бокалов пива в каждой руке. Он провёл мастер-класс по очистке раков, приготовившись слушать.

– Так вот, – Жульдя-Бандя стал серьёзным соотносительно поднятой темы. Он сделал внушительный глоток пива пред тем, как начать. – В мире три основных религии: ислам, буддизм и христианство, плюс мелкие, например, такие как юдаизм, индуизм. Исламисты поклоняются Аллаху, буддисты – Будде, христиане – Иисусу Христу, иудеи, евреи поклоняются Яхве.

Мыкола кивнул, соглашаясь с нехитрыми доводами рассказчика.

– Мораль евреев начинается и заканчивается деньгами, – собеседник глотнул пива, закусывая очищенным хвостиком рака, чем, слушая, занимался Мыкола. – Именно за это их, мягко говоря, не любят: христиане, мусульмане и буддисты, а возможно, даже и адвентисты седьмого дня. Один древнегреческий мыслитель сказал: «Все нации по-своему недолюбливают друг друга и все вместе ненавидят евреев (ремейк, М. Твен)».

Мыкола, я тебе как брату скажу, им просто завидуют. Простая человеческая зависть. У тебя есть раки, а у евреев есть деньги. Они купят твоих раков вместе с тобой. Вина евреев только в том, что они умеют делать деньги, а ты умеешь их только тратить.

Собеседник тяжело вздохнул, кивая головой, поскольку лучше тратить деньги получалось у его бабы: то абажур на лампочку ей подай, то стулья заместо табуреток, то клеёнку на стол, то пальто новое, хотя в этом и четырёх зим не отходила…

– Я приведу тебе пример. Я дарю тебе миллион. – Жульдя-Бандя придвинул к собеседнику рака, который, откровенно говоря, до миллиона несколько не дотягивал. – Что ты с ним будешь делать?

Тот, нисколько не обрадовавшись столь щедрому подарку, неопределённо пожав плечами, стал чухать клешнями ладошку:

– Ну… куплю машину. – Он сгорнул на сторону губы, сощурив левый глаз, поскрёб подбородок, силясь эффективно потратить деньги. – Дом в Евпатории. Ка..нет – яхту, – ретировался миллионер, посчитав, что яхта на синей глади моря будет смотреться симпатичнее катера. – Шубу бабе… эту…

– Норковую, – порекомендовал собеседник.

Мужик утвердительно кивнул и, покушаясь купить что-нибудь ещё, открыл для этой цели рот.

Жульдя-Бандя обозначил руками, что, пожалуй, для начала хватит и этого.

– А еврей купит заправку, которую будет кормить Мыколына машина, должность директора городского кладбища, куда впоследствии его и отнесут…

Ракоторговец хихикнул.

– А может, он купит «Привоз», – рассказчик воздвиг палец, – и лёгкий дождичек ассигнаций будет пополнять его финансовое озеро… Через год же твой сын, по пьяни, разобьёт машину. Дочка с друзьями, накурившись гашиша, посадит на риф и утопит яхту. Завистливые соседи сожгут твой дом в Евпатории. Моль сожрёт шубу… и ты как был бедным, так и останешься. Выходит, что я напрасно подарил тебе миллион. Ты его торжественно просрал. – Жульдя-Бандя вернул рака обратно.

Мужик улыбался, слушая убедительные доводы рассказчика.

– Евреи пережили ассирийскую, египетскую, римскую, византийскую, христианскую цивилизации, – рассказчик отхлебнул пива, напустив на себя философской мудрости. – Для тех, кто выражает к ним свои чувства открыто, евреи, управляющие христианами, мусульманами и буддистами, вместе взятыми, придумали закон об антисемитизме, по которому тебе дано право выражать свои чувства только утробно, в глубине души. Человечество с удовольствием ненавидит евреев…

Мыкола утвердительно кивнул, хотя ненависти к евреям никогда не испытывал, разве что – к проклятым янкам.

– …Спрашивается – за что?! Подойдём к этому вопросу философски. Еврей – это высокоразвитое, самодостаточное, высокоорганизованное существо! – Жульдя-Бандя воскресил указующий перст. Отхлебнул пива, сим же перстом, при содействии большого, закинул в рот раковую шейку. – С научной точки зрения, человек – это животное. Незыблемый закон животного мира – выживает сильнейший. Вот евреи и выживают, как могут. Да, человек – существо разумное, высокоразвитое, но это всё инсинуации. Человек сам себя обозвал разумным и тешится собственными выводами. А чем глупее таракан?..

Мыкола хихикнул от столь экзотического сравнения.

– Гомо сапиенс – человек разумный, – перевёл на бытовой язык рассказчик. – И этот самый разумный человек для своего собственного уничтожения изобрёл водородную бомбу. Где логика? – философ развёл руками. – Её нет. Недалеко то время, когда водородная бомба уничтожит тех, кто её изобрёл. Человека не будет, а таракан останется. Кто умнее?!

Мыкола, вытянув губы, почухал клешнёй затылок, кивая, подтвердил:

– Логычно!

– Но это небольшая, так сказать, ремарка, то есть отступление, – Жульдя-Бандя отхлебнул из кружки, тыльной стороной ладони стерев с губ пену. – Верховным главнокомандующим над всеми религиями является Бог! Бог – это генеральный секретарь, генералиссимус. Командующими, образно выражаясь, фронтами, являются – Аллах, Иисус Христос, Будда, Яхве и прочие. Их замы – пророки, апостолы – посредники между Богом и людя́ми, проще говоря, замполиты. У Иисуса, предположим, Моисей, у Аллаха – Мухаммед, у Будды – я…

Ракоторговец, соглашаясь, кивнул:

– Тут мне вроде бы немного понятно. Но я не врублюсь, был ли Христос на самом деле или же не был?!

– Конечно, был! Две тысячи лет назад! – с такой уверенностью заявил собеседник, будто Иисус был ему одноклассником.

– А как насчёт непорочного зачатия?! – Мыкола стукнул своим натруженным крестьянским кулаком по краю стола, коим был перевёрнутый вверх дном ящик. – Мы все – от порочного, а Христос от непорочного. Такое рази может быть?!

Жульдя-Бандя кивнул:

– С этим вполне согласен, возможно, пророки с апостолами здесь слегка переусердствовали.

– И самое для меня непонятное, – ракоторговец отхлебнул пива, отстранив кружку на край ящика. – Христос был кто?!

– Как это кто?!

– Ну, по национальности!

Молодой человек с ужасом обнаружил, что такой простой, на первый взгляд, вопрос поставил его в тупик. Он пожал плечами, пытаясь анализировать:

– Нанайцем он быть мог? Не мог, – он загнул мизинец, исключая тем самым Иисуса Христа из списка коренных народов севера. – Татарином, я думаю, тоже. Больше вероятности быть татарами у нас, нежели чем у него, хотя мы и мним себя русскими, – философ загнул безымянный палец. – Наверняка, он не был и узбеком, – средний палец составил компанию мизинцу и безымянному.

Мыкола, улыбнувшись, кивнул, соглашаясь с аргументами собеседника.

– Поскольку Палестина во времена доисторического материализма была заселена евреями и арабами, а на араба он похож так же, как я на эскимоса, то, вероятнее всего, Иисус Христос был евреем…

– Вот, – оживился Мыкола, – я об том же! Из этого вытекает, что мы – славяне, поклоняемся иудейскому царю! – он, угрожающе вознёс указующий перст. – Мы – славяне, – он с усердием постучал себя по груди, – не могли выбрать себе миссию посреди своих?!

– Мессию, – поправил Жульдя-Бандя, контратакуя. – А шо он тебе плохого сделал?! Мы и щас можем выбрать. Кто нам запретит?!

– А каво? Вот в чём вопрос!

– Меня, конечно! Я – опупительный пацан. За базар отвечаю…

Ракоторговец усмехнулся:

– А как насчёт страданий?! И этава… распятия на кресте.

– Распятия?! – претендент на должность мессии если и был готов страдать, то расставаться с жизнью – не очень. – Нэ-э-эт. Я травка кушай!

– А я раков кушай!

Крестьянин закинул в рот раковую шейку, запивая плоть членистоногого пивом. Жульдя-Бандя же, наоборот: сделал несколько внушительных глотков, а уж потом шейку, с тем, чтобы обонять запах раков, коих он любил больше, нежели они его.

– Едет аксакал на ишаке, – Жульдя-Бандя взял в руки мнимые поводья, сотрясая телом так, будто тот едет не по дороге, а по стиральной доске, – догоняет молоденькую симпатичную туркменочку. «Слущий, девищка, давай вместе едем – дорога дальний – ближний кажется». Согласилась туркменочка. Едут-едут, беседуют. «Слущий, девищка, – предлагает аксакал, – давай немнощко отдыхай, чай пей, ищак травка кущий, мы дело делай». Согласилась девушка. Отдохнули, дело сделали. Едут дальше. Снова аксакал предлагает: «Слущий, девищка, давай немнощко отдыхай, чай пей, ищак травка кущий – мы дело делай». Отдохнули, сделали дело – едут дальше. Едут, едут, едут, едут – молчит аксакал. «Слущий, аксакал, – обращается красавица к старику, – давай немнощко отдыхай, чай пей, ищак травка кущий – мы дело делай!» – «Нэ-э-эт, – отвечает аксакал, – я травка кущий ишак дело делай!»

Ракоторговец заржал жеребцом, вытирая клешнями нахлынувшие слёзы.

– Мыкола, знаешь, что я тебе скажу, – прощаясь, напутствовал друга Жульдя-Бандя, пожимая огромную костистую руку. – Крепись!

Ракоторговец пообещал крепиться, однако под натиском информации, захлестнувшей наивную пролетарскую душу, сделал рукою знак остановиться:

– Слухай, Вовик, это, как его, ну… вот хочу ещё спросить… у нас щас…. – Мыкола от волнения стал чухать неухоженными грязными ногтями подбородок. – У нас щас это, демократия или как?..

Жульдя-Бандя хитро улыбнулся:

– Это где же ты, злодей, набрался таких идей (Л. Филатов)? У нас сейчас демонократия. Демократии никогда не было, нет и не будет. Впрочем, вру. Во времена своей политической девственности в Древнем Риме демократия всё же имела место быть. Судью, принявшего неправомерное решение, если находили в нём признаки корысти, – рассказчик почиркал большим пальцем о средний и указательный, – наказывали так же, как и невинно осужденного. Вплоть до смертной казни, если был казнён невиновный. Сегодня это возможно?! В худшем случае коррумпированного судью отправят в отставку.

Собеседник кивнул, соглашаясь.

– Нынешняя демократия – это ворона в перьях политического лицемерия прикидывающаяся голубкой! Это демоны, под паранджою ангельского смирения, чистоты и политической невинности танцующие свои сатанинские пляски. Демократия – это сказка для идиотов. Запомни! Ни в какие времена и ни при каком политическом строе бараны не смогут пасти волков!

Оратор грозно потикал пальцем, усугубляя величину сказанного. При этом лицо нового знакомого покрылось оттенком торжественной монументальности, что привело ракоторговца в какой-то необъяснимый трепет.

– Стадо – было, есть и останется стадом. Холопов, которых всемилостивейше стали называть народом, а во время предвыборной страды – электоратом, убедили в том, что они живут в демократическом обществе. Ты в это веришь?

Мыкола неопределённо пожал плечами, поскольку он верил во всё, о чём говорят по телевизору, и не верил только своей бабе – Фросе. Та постоянно брехала. Туфли сносились, нужно куплять новые (а туфлям нету и трёх лет), колготки драные (как будто в хате нету иголок и ниток), лампочки ей подавай стоваттные – ни хрена не видно (раньше при свечках жили и не плакались)…

– Как сказал один австрийский князь, – продолжал Жульдя-Бандя: «Человек начинается только с барона (А. Виндишгрец)», по-нашему – с барина, а по-современному – с чиновника. Ты, Мыкола, веришь в то, что ты человек, хотя тебя и обзывают человеком?

Слушатель покрутил головой, хотя в меньшей степени неопределённости. Откровенно сказать, об этом он никогда не задумывался. Да и ковырясь в навозе или с мотыгою в руках, такие высокие мысли никогда не посещали его звенящую пустотой крестьянскую голову.

Он улыбнулся, вспомнив, как его стройная, как лань, Фросенька била копытцем, заставляя его, жениха, надеть галстук на свадьбе. Как он противился, упирался бычком, заявляя: «Мне перед людя́ми неудобно. Как шут гороховый». Нынче эта старая кобыла бьёт копытом, будто боярыня, высекая брызги ненависти.

– Основным постулатом демократии является свобода слова и свобода собрания – право открыто выражать своё недоверие к власти. У тебя есть такое право?

Мыкола покрутил головой, потому что не имел вообще никаких прав. Все права были у узурпаторши Фроси.

– Как сказал Карл Маркс: «Право – это возведённая в закон воля господствующего класса», – Жульдя-Бандя, дабы подчеркнуть сказанное, воздвиг указательный палец, хитро улыбнулся; улыбнулся и собеседник, сознавая, что дальше будет нечто весёленькое. – Встречаются американец и русский. Американец: «У нас в Соединённых Штатах истинная демократия, любой может выйти к Капитолийскому холму и кричать: «Рейган дурак!», и ему за это ничего не будет». Русский: «У нас тоже демократия, любой может выйти на Красную площадь и кричать: «Рейган дурак!», и ему тоже за это ничего не будет».

Мыкола засмеялся искренне и откровенно, сверкая пожелтевшими от никотина зубами.

– Короче, Коля, – как-то официально и непривычно обозвал ракоторговца молодой человек, по-товарищески приобняв за плечи. – Иди домой и ставь заупокойные по безвременно ушедшей Демократии. И не забудь сходить в церковь, заказать молебен во царствие небесное упокоившейся в политических интригах Демократии.

Мыкола понял это буквально и с пролетарской наивностью вопросительным взором обнял Вовика:

– Чё, серьёзно?

– Шучу. Демократию уже давным-давно похоронили и отпели, пусть земля ей будет пухом.

– Шо, в землю заховали?

– В историю.

– Ну, будь здоров, – ракоторговец пожал руку молодого человека окончательно, недоумевая, как возможно закопать в историю вообще что-либо.

– И на посошок, – Жульдя-Бандя вдруг сделался серьёзным, как тёща пред тем, как впервые объявить зятю о том, что тот мерзавец. – Мы сегодня являемся свидетелями ритуального убийства социализма, прародителями которого были Томас Мор, Сен-Симон, Герцен, литературный пролетарий Белинский, который отправился к прародителям в грудничковом творческом возрасте – 37 годиков, и немногие другие. В политическом предбаннике в томительном ожидании грустит неокапитализм, проще говоря, недоразвитый капитализм, доктриной которого будут деньги, деньги ради денег, деньги во имя денег.

Жульдя-Бандя определил в рот раковую шейку и, жуя, продолжал:

– Если всё это привести к всеобщему знаменателю – от развитого социализма к недоразвитому капитализму.

Мыкола кивнул, выказывая полное согласие с доктриной молодого человека.

– Капитализм сожрёт последние остатки добродетели, которая, до недавнего времени, стояла по разные стороны баррикад с пороком. Сегодня мы часто свидетельствуем, когда добродетель, опускаясь с пьедестала гуманизма, трепещется в объятиях порока, не имея ни сил, ни желания противостоять демонам страстей и первобытным инстинктам. Фирштейн?..