Читать книгу Арктический лен. Стихи разных лет. - Константин Кравцов - Страница 8

Весна лупила в тулумбас – трамвайный бубен,

с ума сходили, помню, воробьи

вместо которых в замогильном Салехарде

порхают пуночки, порхают и молчат.

Весна бела, как куропатка в тех широтах

или полярная сова: молчит и смотрит

в льняную синь полутатарский городок —

в сырую, бледную, как немочь, синеву.

Зато по осени бескрайние помойки

в ромашках сплошь, и те колышутся под ветром;

сентябрь – и всё в снегу: он сходит в мае,

а мая не бывает вообще

на родине моей. И догадало ж

меня с моим умом-то и талантом…

Весна. И тюбики, мазилки, богомазы,

как называли нас дизайнеры, а мы

их циркулями, помню, называли;

заглядываешь в книжный – Дилан Томас:

крылатые деревья в птичьем гвалте,

улитка-церковь и вихры, октябрьский ветер…

Но это было позже, а тогда

открылось что-то в сказках Оскара Уайльда

и рифмовался с апельсином клавесин.

А в восемнадцать я ушел в солдаты

и мне теперь все чаще снится Север

где пил когда-то красное вино.

«Баллада Редингской тюрьмы» и «De profundis»,

да вранограй над берегом Полуя —

сны мерзлоты, что там ворочает домами,

как пьяный деревянным языком:

чуть свет стучатся, спрашивают, нет ли

одеколона, земляки? И всюду Север

шаламовский, но лиственница, но

Верлен, не различающий, где глина,

где снег на ней и тоже арестант —

беспутный арестант с лицом ямщицким,

косматый фавн с его дорогой в рай.

Березки льются дымом сигаретным.

кривым и талым, блеклым, как они,

в сугробах увязают водовозки,

июнь, а все пурга, пурга, пурга.

Где клавесин? Где лютня? Не слыхать их.

Но видишь арфу в северной березке,

ее изгиб. А струны – тот, кто слышит,

услышит и без них твою музы́ку.

Изгиб, излом и красное вино

меланхоличного забывшегося солнца —

чернила красные для бесконечных писем

Бог весть кому, быть может, и тебе.