Читать книгу Третий двойник Наполеона - Константин Крохмаль - Страница 26

После поражения при Ватерлоо (18 июня 1815 года) и второго отречения от престола Наполеон Буанапарте оказался в руках англичан. Он надеялся получить политическое убежище в Англии, но союзники решили иначе: бывшего императора сослали на далёкий остров Святой Елены в Атлантическом океане, чтобы исключить любые попытки вернуться к власти. Император Наполеон принял решение послать в ссылку, на остров Святой Елены своего двойника Франсуа Эжена Робо.

Трудный выбор

Август 1815 года выдался на редкость пасмурным, в воздухе ощущался запах пепла от извержения вулкана Тамбора27 на индонезийском острове Сумбава в апреле этого года. Он унёс жизни почти ста тысяч человек, что является наибольшим числом погибших от извержения вулкана за всю историю человечества. Всего за несколько месяцев, пепел распространился по земной атмосфере и последствия извержения в Европе ощущались столь сильно, что в последствии появилось определение этого периода, как «год без лета» или «великий голод». Погода продолжала оставаться зимней. В мае и июне было неестественно много дождей и града, а иногда выпадал снег вызвав эффект вулканической зимы в северном полушарии, который ощущался на протяжении нескольких последующих лет. Необычный холод привёл к катастрофическому неурожаю. Цены на зерно выросли в десятки раз, а среди населения разразился голод, переходивший в каннибализм. Десятки тысяч европейцев, всё ещё страдавших от разрушений кровавых Наполеоновских войн28, эмигрировали в Америку.

– Позовите его, – произнёс Властитель, его голос был ровен, как шепот ветра перед сильной бурей.

В зале Совета над белым столом легла тишина, император поднял руку и простым жестом приказал открыть двери. Свет свечей дрожал на позолоте, бросая странные тени на массивные портреты. Даже верный Луи Николя Даву по прозвищу «Железный маршал», единственный из 26 полководцев Наполеона, который не проиграл ни одного сражения, отступил назад, пригибаясь под тяжестью ответственности этой минуты.

– Пусть войдёт, – сказал Наполеон и, посмотрев в окно, увидел потрясающе красивый закат ярко желтого цвета. Мелкие частицы пепла окрашивали небо, но помимо красоты это было крайне опасно, из-за чрезвычайно плохой погоды люди неделями не могли покинуть свои дома.

Вошёл тот, кто с детства учился смотреть в мир так, как в него однажды посмотрела судьба в лице Наполеона, который обратил внимание на поразительное сходство с собой: одинаковый утонченный нос, те же хищные с ярким блеском глаза, похожая манера наклонять голову чуть вправо, когда слушаешь глупца. Он был не совсем точной копией Императора, и это было заметно, так как в уголках рта у него было постоянное напряжение, сильно сжата челюсть, а во взгляде – плохо скрываемая робость. Его звали Франсуа Эжен Робо29, но в армии его называли просто – «двойник».

У императора всегда была слабость к театру: не только к молоденьким актёрам и актрисам, но и к самой игре – к игре масок. Он коллекционировал не бриллианты, а голоса и жесты. Франсуа это знал и выучил на память не только маршевые такты и строевые приёмы, но и те мелочи, которые заставляют людей верить, что он и есть Наполеон. Подражать императору было не сложно, главное не забывать про привычку прихватывать мундир левой рукой, держать лёгкий налёт сухой грубоватости в улыбке, кивок, который служил подтверждению приказов, плавные жесты руками и меньше слов. «Тот кто меньше говорит, того больше боятся» – вспомнил он слова Буанапарте. Его учили тихо входить, уверенно говорить, громко уходить – и он входил, говорил, уходил, понимая, что был нужен, императору, за особое умение быть кем-то ещё.

– Ты официально назначаешься моим двойником, теперь для всех ты Император, – произнёс Наполеон, и в этих словах сверкнула не только холодность расчёта, но и неизбежность. – Если потребуется, ты станешь пленником. Ты примешь цепи. Ты вынесешь усиленные дозоры и покосившиеся бараки. Ты станешь фигурой, которую будут обсуждать и обожествлять, в то время как я вернусь в мир, не привлекая внимания, буду решать возникающие проблемы.

Франсуа слушал и видел, как мелькают тени на лице императора: то раздражение, то грубая усталость, то, едва заметная, нежность. Всё это было частью плана: когда все будут смотреть на лишённую свободы фигуру, на полях Европы может вырасти что-то иное – другой человек, другой Буанапарте, который снова будет решать, кто есть кто.

– А если они узнают, – тихо сказал Франсуа, словно спрашивая не о возможном разоблачении, а о разрешении. – Узнают ли они обман?

– Они узнают лишь то, чему приучат их глаза и слух, – ответил Наполеон. – Историю пишут те, кто остаётся. Тот, кто будет сидеть в клетке, станет символом. А символ – вещь простая. Он требует веры, а не истины.

Франсуа посмотрел в зеркало. Его лицо не было чужим, оно повторяло контуры лица, которое покорило мир. Но в его отражении он увидел ещё и свою собственную тень – тонкую линию, разделяющую его великое имя и свою судьбу. Он понимал цену, быть живой ширмой для грандиозного спектакля. Они говорили о чести, о долге перед Отечеством, о том, что иногда великое требует малых жертв. Но в глубине его формировалось то, что не описывается приказом – страх не вернуться к себе, страх растаять до имени и титула, который наскоро подарили ему, будто одежду, снятую при входе в парадную дворца.

Наполеон на борту Беллерофонта

Путь на остров

Путь на остров Святой Елены30 был долгим и тяжёлым. Предстоял почти месяц тяжёлого ожидания решения англичан об участи Наполеона и его свиты, генералов Бертрана, Монтолона, Гурго и, Лас Каза. Все они постоянно находились на борту «Беллерофона» в Плимутском заливе и им запрещалось сходить на берег, опасаясь народных бунтов и волнений.

31 июля 1815 года британское правительство официально объявило, что Наполеон будет отправлен на остров Святой Елены как военнопленный.

7 августа 1815 года под покровом ночи Франсуа сопроводили к кораблю «Нортумберленд»31, это был мощный корабль, специально подготовленный для долгого плавания. На нем Императора должны доставить на остров Святой Елены.

Подмена

Старая гавань была наполнена хриплыми криками матросов и запахом соли. Наполеон стоял у причала, пальцы сжимали ворот мундира, и, казалось, что в этом жесте была вся невыносимая грусть мира. В голове крутилась одна мысль: «Если бы я в своё время повесил Талейрана и Фуше, я бы ещё оставался на троне». Он был готов продолжать борьбу, но был вероломно предан в 1814 году в Париже.

Он приблизился к стоящему в тени человеку и нежно коснулся своими пальцами лица Франсуа – не символически, а как человек касается руки ребенка, перед тем как отпустить.

– Помни, – сказал он, – что маска, которую ты будешь носить на острове, станет мукой и благословением одновременно. Береги достоинство. Твоя игра должна быть честной. Люди любят верить в легенды, не разрушай их по пустякам. Всегда носи перчатки, меньше говори. Когда всё утихнет, я вернусь за тобой. Верь мне.

Франсуа стоял и слушал, как вдалеке гремит затяжной рык якорей. В один миг перед ним возникла целая жизнь, тяжелые цепи на запястьях, тусклая свеча в одиночной камере, ржавые решётки – и в то же время – уютные, теплые комнаты Парижа, пустые балконы, прохожие, которые однажды склонились перед ним думая, что видят императора. Он не имел права жаловаться: он был воспитан так, чтобы заменять, а не быть заменяемым. Но в его груди родилось то, что нельзя было ни переписать, ни подделать – это была тоска по утраченной по собственной воле свободе.

На корабле

Британский корабль «Нортумберленд», словно перевозил «тонны молчаний», медленно шёл по неспокойным водам южной Атлантики, и тусклое солнце окрашивало воды в желто-серый цвет. В пути их сопровождала эскадра из девяти кораблей, включая фрегаты для охраны, чтобы предотвратить попытку побега или захвата сторонников. Условия на борту были простыми, пленнику выделили отдельную каюту, но его передвижения ограничивали. Он много читал. Франсуа смотрел на горизонт и пытался отделить в памяти те рекомендации, которые ему были вручены Императором, от тех, что принадлежали другим. Матросы шептались, задавая вопросы, но им давали лаконичные ответы – «это рота хранителей», «это важный узник». Взгляд, за которым они шли, был не тем, кого ожидали. Никто не знал, что за маской Властителя стоит обычный человек, боящийся наступающего утра.