Читать книгу Жозефина: из куртизанки в императрицы. История восхождения к власти - Константин Крохмаль - Страница 10

Ночь над портовым городком ложилась тяжёлыми покровами, в воздухе витал запах солёной воды, пота и дешёвой лаванды. Таверна стояла у самого пирса, где бочки и верёвки отбрасывали сложный, едва различимый узор на морскую глину. Внутри было тесно и жарко: пьяные голоса, стук кружек, смех, в котором то и дело проскальзывала злость и нецензурная брань. И среди толпы, словно яркое пятно на старой тряпке, мелькала она – юная Жозефина, с глазами, бьющими как два огонька в прогоревшем угле.

Она появлялась в полутёмном зале, как на сцене и играла в созданным ею собственном театре, внимательно следя за своей манерой сидеть, движениями рук, игривым прищуром. Её волосы всегда были немного растрёпаны, платье простое то, что можно найти у уличных торговок, но она умела сделать из бедности роскошь, – шарф, случайно заброшенный на плечо, становился в её исполнении короной и шлейфом. Мужчины замечали её не сразу – сначала их притягивало что-то иное, тихая уверенность походки, и лишь потом они понимали, как сильно хотят услышать её смех.

Таверна скрывала свои тайны, служанки знали верный подход к сердцам мужчин, хозяин – маршрут к кошельку приезжего, а юная Роза – язык, который мог открыть любую дверь. Она смеялась, говорила комплименты, слушала откровения и, сделав вид, что доверяет, незаметно переводила разговор в выгодное русло. Иногда её голос был как согревающий глинтвейн – мягкий, ободряющий, и мужчины в ответ раскрывали свои тайны – о жёнах, о долгих дорогах, о потерянных деньгах и обещаниях, которые не были выполнены.

Разврат здесь понимался иначе, чем в роскошных домах: это была игра тела и слов, где каждая ласка – торговая единица, а каждый поцелуй – ставка. Жозефина знала свои правила: никогда не впутывать в это тех, кто по-настоящему ей дорог; никогда не позволять страху управлять собой; никогда не оставлять за собой следа, который мог бы выдать её слабость. Но в этой игре были и мрачные стороны. Иногда кутёж переходил в грубость – и тогда она уходила, поглядывая на тонкие пальцы, которые пахли табаком и вином, а в груди было чувство, будто у неё вырвали часть души.

Обман путников был ремеслом, доведённым до искусства. Постояльцы приходили – уставшие от долгих дорог, с глазами, полными ожиданий и доверия, и то, как они смотрели на Розу, было для неё призывом и сигналом к действию. Она могла прикинуться наивной, шутницей, доброй знакомой, и в зависимости от роли выбирать манёвр: рассыпать истории о спрятанном наследстве, придумать несуществующую родственницу, поверить воле случая и милости провидения. А её сообщники – старый шкипер с крючковатым носом и шутковатой улыбкой, парочка шустрых мальчишек – знали, когда и как надо работать, пока один отвлекает, другой тихо берёт кошелёк, а третий – запирает дверь за спиной невнимательного гостя.

Она не смотрела на своё ремесло с презрением: у неё были причины. Она видела своеобразную справедливость в том, что города и дороги забирали у людей гораздо больше, чем её ловкие руки – надежду, время, честь. И всё же ночью, когда звук музыки исчезал и пропадал последний посетитель, она оставалась одна, понимая, что только собственное сердце может посчитать убытки.

Пьянки были обрядом – иногда коллективным, где смех смешивался с плачем, иногда одиночным, когда она заказывала вина и вглядывалась в глубину тёмной жидкости, как в зеркало, где отражение казалось совсем чужим. В моменты опьянения её границы размывались, она забывала о планах, хитростях, скрытом договоре с судьбой. Тогда она могла дать волю чувствам: крепко обнимать незнакомца, петь серенаду нежным голосом, или делить пирожок с бедняком, который однажды спас её от ночного дождя. Но поутру при первых лучах солнца возвращалась холодная реальность: хозяйка таверны уже подсчитывала выручку, шкипер хмыкал, а Жозефина аккуратно прятала в кармане не только монеты, но и те крошечные остатки радости, которые ей давало это место.

Не все её поступки были однозначно дурными. В своих уловках она часто искала способ помочь себе и тем, кого считала друзьями. Она берегла несколько лиц – старуху-тару1, что готовила и продавала специи по цене, ниже рыночной; мальчика, у которого не было ни родных, ни дома, а только мечты о море; женщину, что однажды спасла её от грабителя. Для них она играла другую роль: не ловкий обманщик, а яркий свет в ночи. Эти мелочи давали ей право смотреть на себя в зеркало по утрам без полного презрения.