Читать книгу Содом и умора - Константин Кропоткин - Страница 10

– …Изумрудный! Или цвета фуксии, – уверенно заявил Марк, – яркие цвета улучшают настроение.

– Не заметил, что мне становится весело от твоей рубахи. Той – лимонно-розовой в фиолетовый горошек, – сказал я.

Мы лежали на полу в гостиной. Марк нежился под солнцем и глядел в журнал. Я спрятался в тени, чтобы солнечные зайцы не мешали думать. Уставившись в потолок, я решал две задачи. Во-первых, не содрать ли паутину с лампочки. Честно говоря, ее судьба была интересна лишь потому, что мой отчим орал бы про «свинарник» весь день, не переставая. Из застарелого чувства противоречия я решил оставить в покое шедевр паучиного ковроткачества, как минимум, до ближайшей генеральной уборки. Вторая дума была сладка, поэтому я не торопился принимать окончательное решение. Иногда ведь важна не цель, а путь к ней.

Тем более, что случай был уникальный.

Кирыч собрался поменять работу. Его не хотели отпускать и даже дали премию, надеясь пробудить у него совесть. Деньги он взял, но заявление об увольнении все-таки подал.

Конечно, можно было бы профукать нежданный излишек привычным порядком – на клубы, музыку и красное вино, но Кирыч предъявил ультиматум:

– Нам нужен диван. Если мы не купим его сейчас, то не купим никогда. Сколько можно на полу валяться?

Звучало, как крик души.

После того, как у мы сплавили старый диван на соседскую помойку, сидеть в гостиной нам оказалось не на чем. Теперь мы смотрим телевизор, как султаны – на полу, закиданном цветными подушками. Красиво, но очень непрактично – зад мерзнет, навевая неприятные мысли о простуженном мочевом пузыре или, не дай Бог, простатите. Кирыч прав, пора обзаводиться диваном. Хотя бы ради того, чтобы позднее сэкономить на лекарствах.

Чтобы не сделать неправильный выбор, Марк отыскал в своих завалах журнальную статью под названием «Цвет мой, зеркальце, скажи!» и теперь вслух зачитывал самые интересные куски.

– Желтый! Это символ спокойствия, интеллигентности. Получается путем смешивания красного и зеленого. Желтый является цветом энергетизма.

– Если мы купим желтый диван, то нам останется только дружно спятить, чтобы не обманывать ничьих ожиданий, – сказал я, с ужасом представляя себе гигантскую канарейку, которая может поселиться в нашей гостиной.

– И переезжать на поселение в «желтый дом», – поддержал меня Кирыч.

Он разместился на небольшом отдалении и любовно сортировал внезапное свалившееся на нас богатство: каждую купюру он рассматривал, разглаживал и лишь затем определял в стопку подходящего номинала.

– Если желтый цвет неприятен, то речь идет о человеке сосредоточенном, пессимистически настроенном, с которым трудно завязать знакомство, – зачитал Марк следующий пассаж.

– Зато ты, Маруся, весела за троих, – сказал я и хлопнул цветочного эксперта по заду, выбив из него облачко пыли.

– Наибольшее предпочтение желтому, – взбодрившись, продолжил он чтение, – отдают беременные женщины, ожидающие благополучного исхода родов…

– Кого рожать будем? Мальчика или девочку? – перебил я.

– Что там про другие цвета написано? – спросил Кирыч, – Про серый, например. На нем грязи не видно.

– Только через мой труп! – возмутился Марк, – Диван – не мышь, ему серым быть не обязательно.

– Мыши и белыми бывают, – сказал я.

– О! Белый?! – глаза его загорелись, – Будет шикарно!

– Еще как! – согласился я и проникновенно продолжил, – Одним прекрасным вечером ты сядешь пить чай перед телевизором, поставишь его на столик рядом с диваном. Кирыч соберется спать, встанет, опрокинет весь чай на диван, и нам останется только подарить его бедным.

– А я не буду садиться на диван, когда пью чай.

– Зачем диван, если на него нельзя садиться? – резонно заметил Кирыч.

– Точно! Давайте лучше купим попугая! – обрадовался Марк, – В зоомагазине на Чистых прудах я видел красного. Он всем говорит «здрасте».

– И стоит как целый диван? – спросил я, – Это нечестно. Почему мне никто не платит таких денег за то, что я говорю «здрасте»?

– У попугая есть гребень. Он встает дыбом, если в клетку зернышек кинуть.

– Вот увидишь, что будет с моими волосами, если мы купим птицу по цене дивана, – сказал я.

– Сейчас нам нужен диван, а не попугай, – сказал Кирыч, – Зачем спорить? Поедем в магазин и посмотрим, что там есть.

Марк кинул журнал в коробку с макулатурой.

***

– Диваны? Да, сколько угодно! – радостно отрапортовал продавец.

Его лицо казалось сделанным из резины. Оно двигалось без остановки, показывая всевозможные дежурно-положительные эмоции,

– Какие будут пожелания? Цвет? Форма? Дизайнер? Страна-производитель? Цена?

– Артемий, – строго сказал я, взглянув на карточку, пришпиленную к фирменному синему жилету, – Нам нужен хороший диван.

– Удобный, – добавил Кирыч.

– Красивый, – присоединился Марк.

– Для кого мы покупаем? – уточнил продавец, оглядев нашу троицу.

– Для нас, – не понял вопроса Марк, – Мы вместе живем.

Кирыч закашлялся.

– Ах, вы вместе? – губы Артемия разъехались в улыбке, – Понимаю-понимаю… У нас, конечно, найдется именно то, что вам подойдет.

«Можно подумать, что нам нужен какой-то особенный диван», – раздраженно подумал я, несясь галопом вслед за расторопным консультантом в дальний угол павильона.

– Нам в гостиной не на чем сидеть. Сидеть, понимаете? – на бегу пояснил я, опасаясь, что он предложит нам сексодром с отсеком для презервативов.

– Понимаю-понимаю.

– Чтобы смотреть телевизор, понимаете? – крикнул я, пытаясь не отстать.

Судя по целеустремленности, с которой Артемий бежал в выбранном им направлении, какие-то идейки на наш счет у него имелись. И, чуяло мое сердце, с нашими желаниями они вряд ли совпадали.

– Понимаю-понимаю, – повторил он и, наконец притормозил возле гигантского сооружения.

Деревянные слоны изображали подлокотники, спинка снизу была обита пурпурным шелком, а сверху состояла из темного-красного резного дерева: по джунглям бредет караван с поклажей.

– Какая прелесть! – восхитился Марк, – Как будто из дворца магараджи. Куплю себе сари! Хатуба-матуба! – заголосил он и задвигал головой, как какая-нибудь служительница храма Брахмапурти.

– Сари – это женская одежда, – сказал я вполголоса.

– В чем тогда мужики ходят? – замер Марк.

– В пончо! – сказал я первое экзотическое слово, пришедшее на ум.

– Ты думаешь, я того? – Марк покрутил пальцем у виска, – Пончо – мексиканский плащ. Или пальто. Это такой большой платок с дырой посередине…

– Нам не подходит, – сказал Кирыч, прервав лекцию по истории мексиканского костюма.

Я посмотрел на ценник и понял причину его решительности. Дешевле было бы обить всю квартиру персидскими коврами.

– Понимаю-понимаю, – закивал Артемий и вновь поволок нас сквозь мебельные залежи.

Второй диван был мечтой – но лет 30 тому назад, в мрачную пору советского дефицита. Два пухлых матраса, сшитых вместе. Учитывая то, что мебели у нас немного, а ремонт мы собираемся сделать как-нибудь потом, то этот диван мог чудесно вписаться в наши интерьеры. Эдакая ветшающая социалистическая лепота.

– Осталось купить ковер с голой женщиной и лебедями, – ухмыльнулся я.

Судя по цвету, мебель уже начала есть плесень.

Продавец съежил лоб в гармошку.

– Это классика! – сказал он и, дернув спинку, каким-то особенным способом, превратил диван в кровать.

– Будто щи варили, – сказал Марк, все еще переживая по поводу обивки.

– И тут же съели, – добавил Кирыч, – У вас нет чего-нибудь… повеселей?

– Ну, разумеется! – согласно подвигал гуттаперчевым лицом наш провожатый.

Мы прошли еще дальше и очутились перед большой буквой «Г», обтянутой темно-синей синтетикой, похожей на замшу.

– Стоит, конечно, недешево, но качество отличное, – доверительно произнес резиновый продавец и, воровато оглянувшись, добавил вполголоса, – Мы с моим бывшим когда-то точно такой взяли. Вы меня понимаете?

– Понимаю-понимаю! – закивал вежливый Марк.

Юркий Артемий просиял и, склонившись к марусиному уху, принялся шептать. Судя по всему, нечто соблазнительное: у Марка заблестели глаза, а на губах заиграла полуулыбка. С таким лицом он обычно слушает горькую повесть соседки Томочки о том, какие ей приходится делать непристойности, ублажая своего Санина. Марк сочувственно кивает, а на его лице написано, что он не против стать жертвой домашней диктатуры: «Ах, любите меня, да чтоб до крови».

– …Мы на нем такое вытворяли! – прислушавшись, разобрал я обрывок фразы, – Соседка в стенку стучала, говорила, что милицию вызовет… Знаешь, после всего, что пришлось пережить, меня уже ничем не испугаешь…

«Не повезло, – с тоской подумал я, – Сейчас он приплетет отчима, который совратил его в нежном возврасте, и первую любовь, которая, конечно, была самой большой. Друг его бросил и сейчас требует раздела имущества. А делить нечего, потому что он все отдал, чтобы погасить долги своей фирмы, которую разорили нечестные партнеры. Они, конечно, знали, что он спит с мужчинами, и выжили его из ненависти. Теперь он торгует диванами и мечтает о друге, с которым можно вместе засыпать и просыпаться».

Кирыч обошел диван кругом, зачем-то понюхал материю и заглянул под сиденье. Если бы таможенники относились к своей службе так, как Кирыч к выбору дивана, то контрабандисты остались бы без работы.

– Нашел? – спросил я.

– Что? – недовольно буркнул Кирыч, с трудом отвлекаясь от напряженной умственной работы.

– Пакет с героином! – поразился я его непонятливости.

Кирыч лег на диван и, покачавшись на ворсистой синей волне, кивнул мне. Я был с ним согласен. Такие вещи редко выходят из моды, потому что никогда в нее не входили. Прямые линии, слегка закругленные углы. Лишь гнущиеся во все стороны боковины и спинка, которую тоже можно скривить наподобие лепестка, свидетельствовали, что перед нами образчик современного диваностроения.

Артемий все курлыкал, как глухарь на току. По скучающему виду Марка я понял, что наш новый знакомый уделяет плотским удовольствиям слишком мало внимания.

– Кха-кха, – вежливо напомнил Кирыч о своем существовании.

– Ты его стукни, – подначил я Кирыча, – Может, опомнится.

Марк, поймав мой раздраженный взгляд, лишь развел руками. «Геям надо запретить работать продавцами, – подумал я, – Завидев себе подобных, они присасываются, как пиявки, и норовят пересказать всю свою жизнь – от пеленок во младенчестве до трусов актуального любовника».

Потеряв всякую надежду обратить на себя внимание, мы бросили Марка на произвол судьбы. «Это послужит ему уроком. В следующий раз будет думать, прежде чем соваться к посторонним со своим милосердием», – мстительно подумал я, отправляясь на поиски менее говорливого продавца.

Персону вне подозрений нашли за кассовым аппаратом. Женщина лет сорока с перманентом на голове смотрела на покупателей как на похитителей табуреток. Я удовлетворенно крякнул. Не было никаких сомнений: рассказы о муже-изверге и сыне-двоечнике эта инквизиторша прибережет для подруг.

Пока Кирыч излагал суровой даме свои виды на диван, я боролся с соблазном потребовать жалобную книгу. Загвоздка была лишь в том, что я никак не мог сформулировать свои претензии. Не напишу же я, что продавец Артемий пристает к покупателям с историями о неразделенной любви…

Оставив в кассе требуемую наличность, мы вернулись к вожделенному дивану.

Мальчики времени зря не теряли. Артемий уже крутил пуговицу на полотняном пиджаке Марка, на что тот игриво хихикал и потряхивал кудрями.

– Еще немного, и они совокупятся на нашем диване, – сказал я.

Кирыч помрачнел. Право первой ночи он, видимо, хотел оставить за собой. Приблизившись к парочке, он не сказал ни слова, но Артемий осекся. Его физиономия прекратила ходить ходуном, собравшись в страдальческую гримасу.

Мы подхватили Марка под руки и поволокли к выходу.

– Я позвоню, – крикнул Артемий.

– Пожалуйста! – не оглядываясь крикнул я, – Мы на связи бесплатно и круглосуточно: «01», «02», «03».

– Обидели человека и рады, – с упреком сказал Марк, оказавшись на свежем воздухе.

– Не волнуйся, у нас еще будет немало поводов загладить свою вину, – сказал я, – Нужен шкаф, два кресла, вешалка, пара стульев…

– Самое страшное еще впереди, – поддержал Кирыч.

– Ах, неее, – Марк испуганно заныл.

– Мой тебе совет, – сказал я, – Хочешь дарить людям утешение, иди учиться на попа.

– Не богохульствуй, – полыхнул праведным гневом Кирыч.

Серафима Львовна воспитала Кирыча в строгости. Он даже в церковь не ходит – боится Божьей кары за содомский грех.

– Не люблю несчастных геев, – переключился я на другую, менее скользкую тему, – Мне кажется, что они распространяют бациллы несчастья. Как грипп – воздушно-капельным путем. Вот, Марк, сегодня Темочка на тебя чихнул, а завтра твой собственный дружок скажет тебе «адье, мон дье».

– Во Францию что ль сбежит? – не понял Марк.

– Например, – согласился я, – Уедет в Париж учиться на мушкетера.

– Ах, мы с Гекачкой и так уже просто подруги, – беспечно отмахнулся Марк.

– А если бы ты отдал Геку лучшие годы своей жизни? – предположил я, – Если бы он был смыслом твоего существования? Единственным светом в окошке? И вдруг – раз – и ушел, оставив только грязные носки под кроватью и старую зубную щетку в ванной! А ты уже старый, чтобы искать нового хахаля! У тебя вставная челюсть и титановый сустав в бедре!

Марк посмотрел на свое отражение в витрине и уверенно заявил:

– Я до этого не доживу.

На его лицо вдруг набежала тень. Он вынул из кармана платочек и промокнул им воображаемый пот на лбу:

– Как только увижу первую морщину, тут же приму яд.

– Маруся отравилась, – захохотал я.

***

Диван доставили через неделю.

– Ура! – закричал Марк и, вооружившись кухонным тесаком, со зверским видом начал кромсать полиэтиленовую обертку.

– Осторожно, обивку не порви, – сказал Кирыч, продираясь к дивану с другой стороны.

Мне в этой возне места не нашлось, но я считал себя обязанным присутствовать при историческом событии. Наконец-то, Кирыч перестанет бояться за свой простатит, а Марк – жаловаться на отсиженный на твердом полу зад. Я тоже получу свою порцию счастья, перестав раздражаться на них обоих…

А когда Марк с утробным урчанием вырвал, наконец, кусок обертки, я понял, что вместо двух маленьких, у меня появился один большой источник для раздражения.

Диван был расписан во все цвета радуги.

– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, – пересчитал полосы Марк.

– Отомстил Артемий, – констатировал Кирыч.

– Лучше бы мы купили попугая, – сказал я.