Читать книгу Содом и умора - Константин Кропоткин - Страница 5

– Поди-же сюда, лапушка, рыбанька ты моя! – доносилось из зарослей

Вариантов, как провести остаток вечера, было всего два. Либо скакать по кустам вслед за Марком, либо таскать тяжести вместе с Кирычем. Первое было глупо, от второго у меня и так гудели руки, поэтому я выбрал третье – уселся на скамейку и начал клацать зубами, как мертвец из фильма ужасов.

Природа напрочь позабыла про свои обязанности: дул не по сентябрю ледяной ветер.

«Ух! Не делайте этого! – казалось, завывал он, – Ох, не уживетесь вы вместе!».

«Поздно, милый», – леденея, думал я,.

Деньги заплачены, и у нашего трио имелась лишь одна-единственная перспектива – вести совместное хозяйство и отравлять друг другу жизнь.

– Поди-же сюда, птичка моя! – нежно ворковал Марк где-то неподалеку.

– Ты ей будто руку и сердце предлагаешь! – раздраженно крикнул я, – Покажи, в конце-концов, характер. Скажи так, чтобы животина брякнулась в обморок.

Марк не ответил. Дело, которым он был занят, требовало от него крайней сосредоточенности.

Марк ловил кошку.

Кошку нужно было пустить через порог прежде, чем мы сами начнем обживать новый дом.

– Иначе счастья не будет, – заявил Марк и помянул какую-то из своих бабушек, которая прожила 98 лет вместо положенных 120 потому только, что забыла про кису, – Киса, – сказал Марк, – Это наше спасение!

Своей кошки не было, и Марк придумал воспользоваться услугами какой-нибудь посторонней. Я хотел было сказать, что не хочу такого же облезлого счастья, как уличные мурки, но не успел – Марк скрылся в кустах, завидев залог грядущей благодати. Доминирующий цвет у кошки был кофейный, а на морде и лапах красовались черные подпалины. «Сиамка», – облегченно вздохнул я.

Против породистого счастья я ничего не имел.

– Это кто там шумит! – из окна на втором этаже выглянула бабка с волосами, как у Мальвины.

– Здрасте! – крикнул я синим кудряшкам как можно дружелюбнее, – Мы – ваши новые соседи. Из первой квартиры.

– Вечер добрый! – поддержал меня Кирыч и с кряхтеньем поднял коробку с книгами.

– Устроили тут содом, – сварливо сказала бабка и, убедившись, что вещи тащат в дом, а не наоборот, захлопнула окно.

Стекла зазвенели, словно осуждая.

– Устами бабули глаголет истина, – сказал я, – Так и назовем наш жилищный кооператив – «Содом и гоморра».

***

О том, что съезжаться надо, стало ясно месяца два тому назад.

– Сейчас увидишь! – шепотом сказал Марк перед дверью в свою берлогу, которую вот уже неделю делил с неким Германом, – Красавчик! Ни одной пломбы! Представляешь, какие у мальчика гены?!

– Тебе с ним детей не рожать, – прокомментировал я.

Романы с молниеносным заселением на чужую жилплощадь мне категорически не нравились.

Герман, не удосужившийся даже встать с дивана при нашем появлении, и впрямь оказался почти точной копией Аполлона, статую которого Марку подарили на 25-летие: римский профиль плюс полтора метра претензий на красоту.

Правда, имелось два отличия.

Во-первых, Герман был одет. А во-вторых, у него были руки, тогда как гипсовый Аполлон за годы кочевья по сьемным квартирам уже успел их утратить.

– Царевна Будур, – представился я, пытаясь расположить к себе марусиного кавалера.

Не получилось. Герман окинул меня взглядом и, без выражения кивнув, опять уставился в телевизор. «Невысоко оценил», – понял я, а, приглядевшись к нему повнимательнее, вздрогнул.

Его цену я знал абсолютно точно. Один наш знакомый заплатил за час аполлоновой любви сто двадцать долларов. Плюс премия.

– Хорошенький, правда? – Марк увел меня на кухню и приготовился слушать комплименты.

– Бельведерский, – едко сказал я.

– Да, Герочка такой, – мечтательно вздохнул Марк.

– Я видел его в «Макаке», – осторожно начал я.

– Надо же, как тесен мир, – Марк притворился, что удивлен.

– Тогда его звали Даниилом.

– С кем не бывает, – беспечно сказал Марк.

– С ним был Андрюша-модельерша. Помнишь его? – я выразительно посмотрел на Марка.

– Кого? Эту расфуфыренную жирную клушу? У которой золотых колец, больше чем пальцев? – презрительно переспросил Марк, – Нет, не помню.

Однажды в клубе Андрей приревновал Марка к дежурному «спутнику жизни» (кстати, совершенно безосновательно) и располосовал конкуренту лицо. Марк в долгу не остался. Раны драчуны зализывали уже на улице, дружно браня расторопных охранников. Правда, друзьями они после этого не стали: для дружбы у Марка и Андрея были слишком схожие вкусы.

– Так вот, – продолжил я, – Золота у «клуши» теперь нет. Укатились вместе с аполлоном. Бедный Андрюша потом целый месяц ходил в темных очках.

– Зачем? – вытаращился Марк.

– Твой Герман ему глаз подбил, дурень! – разозлился я, – Он – криминальный элемент! По нему тюрьма плачет!

– Но я не ношу золота, у меня на него аллергия, – растерянно сказал Марк.

– Прячетесь что-ли? – в дверном проеме появился марусин аполлон.

Он улыбался во все незапломбированные зубы, но от его улыбки мне сделалось нехорошо. Холодно. Потому наверное, что рот улыбался, а глаза – нет.

– Герочка, – жалобно сказал Марк, – Рыжик говорит, что ты преступник. Это правда?

– Чего? – римский нос изогнулся птичьим клювом, а глаза сузились до щелочек.

– Вот Рыжик говорит, что ты золотые кольца воруешь, а я не верю, – звенящим голосом пояснил Марк.

Вместо ответа Герман-Даниил схватил меня за рубаху и начал трясти, будто я – усыпанное зрелыми яблоками дерево, а он – голодный путник.

– Да, я тебя сейчас…, – задышал он мне в лицо.

Пахло, надо сказать, приятно – зубной пастой, а еще каким-то одеколоном. Его запах был знакомым, но вспомнить название я не успел: красавцу-недомерку быстро надоело играть в голодающего путника и, сцепив руки на моей шее, он перешел к роли Геракла – удушителя гидры.

Гидра попалась квелая. Немного поизвивавшись, я расслабился и, закатив глаза к потолку, экспромтом сочинил что-то вроде молитвы.

«Господи, прости мне мои прегрешения!» – сказал себе я, готовясь к скорой встрече с ангелами и заоблачному ПМЖ. В голове запиликали скрипочки, а в глазах начало темнеть…

Потом загудел колокол. Конечно, никакого колокола не было, но звук, который издала сковородка, припечатавшись к голове Германа-Даниила, получился очень похожим на колокольный – густой, тягучий.

– Ты сделал мне больно! – сказал Марк, занося сковородку для нового удара.

Со смотрин я вернулся в драной рубахе и синяками на шее, но вполне довольный, исходом дела. Герман, он же Даниил, он же Аполлон Бельведерский и Властелин чужих колец, отведав марусиного гнева, покинул поля боя в куда более плачевном виде.

– Нет, этого так оставлять нельзя, – сказал Кирыч.

– Синяки припудрить можно, и ничего не будет видно! – сказал я.

– Съезжаться надо. Иначе какой-нибудь тип Марка точно убьет.

– Его убьешь! – сказал я, вспомнив, как ловко наш друг обращается со сковородками.

***

– Кыс-кыс-кыс, – Марк не унимался.

– Не гоморра, а умора, – раздраженно сказал Кирыч, – Один за кошками бегает, другой ворон считает. Так мы до завтра не управимся.

Кирыч ворчал больше для проформы – на улице осталось только два предмета, подлежащих транспортировке. Во-первых, тюк с кастрюлями. Во-вторых, гипсовый Аполлон. Его рукастая копия наверняка обирала сейчас несчастных мужчин, желающих вечной любви за 120 долларов, а он стоял возле подъезда, как часовой рядом с Мавзолеем. Ветер дул изо всех сил, но Аполлон лишь слегка покачивался на неровностях асфальта, сохраняя горделивую осанку и лицо – глупое и чванное.

– Ты уже битый час пялишься на это чучело, – сказал Кирыч, примериваясь к кастрюлям.

– В хороших руках и чучело может стать человеком, – парировал я, понимая, что это всего лишь фигура речи.

Статуя, кое-как сляпанная безвестным ремесленником, вряд ли украсила бы собой даже парк культуры и отдыха, не говоря уже о квартире, которую я задумал превратить в изящную бонбоньерку. Для этой цели был куплен гобелен из конского волоса с вытканным на нем знаком «инь-янь» и две кожаные рамы цвета меди. Чванно-глупый Аполлон с ними никак не гармонировал.

– В крайнем случае, статую можно как вешалку пользовать, – предложил Кирыч, как всегда безошибочно угадывая ход моих мыслей, – Пальто вешать все равно некуда.

– Мы сделаем вот что! – я просиял, – Выкрасим парня в синий цвет, а на голову ему напялим бейсболку. В таком виде у него есть хоть какие-то шансы сойти за произведение искусства. «Поп-арт» – это, кажется, так называется.

– Попа-чего? – переспросил Кирыч.

– Ничего! – заворчал из кустов Марк. У него просыпается рысий слух, когда слушать ему не положено, – Ничего подобного! Красить мальчика никто не будет. Он больших денег стоит.

– Тогда другой мальчик будет ночевать на улице, – ласково сказал я.

– Кто это? – Марк высунул из зарослей всклокоченную голову.

– Да, есть тут один. «Кошколюб». Его друзья уже все вещи перетаскали, чуть не надорвались, а он все в кустах сидит. Счастье изловить никак не может! А как его поймает, так будет своего истукана караулить, чтобы злые люди не уперли. У его друзей сил на истукана нет, а сам он эдакую красотищу ни за что не унесет – кишка тонка.

Дальше я хотел сообщить про удивительную гармонию, с которой телесная слабость может соединяться с немочью душевной, но не успел. Марк выскочил из кустов, как пробка из бутылки, и, обхватив Апполона за туловище, попытался его поднять. Со стороны это напоминало борьбу муравья с соломинкой. Силы были неравны – статуя выскользнула из его объятий и, пошатавшись, грохнулась в кусты. Треск веток сменился истошными воплями, и на нас скакнула молния. Да, обыкновенная молния. Кофейного цвета с черными подпалинами. Сиамка, решив, что ее убивают, кричала благим матом. Если бы за истязание животных людям давали тюремные сроки, то уже за эти вопли нам присудили бы пожизненное заключение.

Пометавшись у нас под ногами и не найдя убежища, кошка рванула в подъезд – именно туда, куда Марк собирался тащить ее силой.

– Мальчик мой! – причитал Марк над кусками Аполлона.

– Был мальчик и весь вышел, – сказал Кирыч, поглядев на гипсовую труху.

– В таком виде Аполлон мне нравится больше, – сказал я.

Жаль, муркиной сознательности не хватило, чтобы исполнить все пункты марусиного плана. Распахнутую дверь нашей квартиры кошка проигнорировала – сиганула куда-то выше и теперь мяукала в темноте над нашими головами.

Марк застыл, не решаясь переступить порог нашего нового жилища.

– Ну, чего ты? – спросил я, собираясь закрыть дверь и отдохнуть, наконец, после тягот сегодняшнего дня.

Марк нервно повел плечами и, будто решившись на что-то очень важное, махнул рукой.

– Ах, все это прерассудки, – сказал он и сделал шаг.

– Добро пожаловать в ад! – сказал Кирыч.

– Жилищный кооператив «Содом и умора», – сказал я.