Читать книгу Чейнстокс - Константин Лебедев - Страница 4

Рихард из последних сил удерживался на ногах, вцепившись в края раковины. Из разбитого носа неостановимо текла кровь. Багровые капли падали в канализационный сток, а те, что задерживались на фаянсе, растекались длинными полосами. Его привычно растрепанные волосы сегодня были живым воплощением хаоса.

С момента Загрязнения 267-го квартала прошло пять лет, но воспоминания о том дне оставались свежи, будто всё произошло вчера. Воспользовавшись лазом контрабандистов, их троица продолжила следовать плану дяди Эберарда. Пробравшись в школу, они привели себя в порядок и переоделись в оставленную для уроков физкультуры форму. Рих старался не думать ни о близких, ни о фрау Дифенбах.

Покинув здание, они быстро поняли, что не вызывают подозрений. Несколько часов они слонялись по улицам, слушая причитания соседей о постигшей квартал трагедии.

– Нам нужно двигаться к центру. Чем дальше от дома, тем больше шансов, что жандармы поверят нашей легенде, – впервые за долгое время заговорил Уль.

Рихард радостно обернулся, но лицо друга источало такое равнодушие, что его преждевременное ликование мгновенно испарилось. Он переглянулся с Рут, и та молча дала понять – донимать Уля расспросами не стоит. Тем не менее, Рихард должен был признать, что его слова имели смысл.

Теперь их бесцельное блуждание обрело направление. Переходя от квартала к кварталу, они с удивлением отмечали перемены. Уже через два района дома выглядели иначе, люди одевались лучше, в магазинах был богаче ассортимент, а на улицах периодически встречались личные автомобили.

К полудню их троица привлекла внимание жандармов. На допросе все трое упорно твердили, что ничего не помнят о своём прошлом, называя лишь имена. Сидевший напротив жандарм нервно курил, один за другим разбивая бычки о пепельницу-шестигранник. Рихард не сомневался, что тот им не верит, но это было неважно. Главное, чтобы страж порядка не заподозрил в них беженцев. К тому времени они ушли достаточно далеко, чтобы эта версия казалась невероятной.

Они провели на допросе около трёх часов, когда за ними явились представители Фонда молодёжного воспитания. Тогда случилось то, о чём никто из них не подумал. Детские дома Чейнстокса были раздельными – для мальчиков и для девочек. Рут вцепилась в руку Рихарда, и взрослым пришлось применить силу, чтобы оторвать их друг от друга. Рих вырывался изо всех сил, даже укусил за кисть одного из жандармов, но всё было тщетно. Он до сих пор злился на Уля, что тот не помог ему в ту минуту.

Детский дом стал их новым пристанищем – местом, где выживание было единственной учебной программой. Первое время оно казалось Рихарду почти приемлемым. Он мог бы влиться в ряды местной «элиты», возглавляемой Хорстом Планком, и жизнь потекла бы спокойнее. Но врождённое чувство справедливости, помноженное на всепоглощающее чувство вины, не позволяло ему пройти мимо, когда сильные обижали слабых.

Вглядываясь в своё отражение в потрескавшемся зеркале над раковиной, он в который раз давал себе слово – это в последний раз. В конечном итоге это не помогало ни ему, ни тем, кого он пытался оградить от опасности.

Охваченный мечтой когда-нибудь вступить в ряды Отряда, Рихард уделял много времени тренировкам и был в прекрасной форме. Но противников всегда было больше. Он игнорировал это неравенство, боясь глубоко задуматься над мотивами своих поступков. Но ответ, пробивавшийся сквозь толщу подавленных эмоций, был прост: вина. Страшная, гложущая вина за гибель 267-го квартала.

Эта мысль посетила его не сразу. Обсудить её с Улем и Рут до задержания не получилось. Позже, когда первый шок прошёл, Рихарда накрыла такая лавина осознаний, что он едва не сошёл с ума. Главная из них намертво засела в сознании: Войды проникли именно тогда, когда они совершили свою вылазку. В этом он не сомневался. Все последующие смерти были на его совести и на совести его друзей. Мозг изо всех сил пытался не дать этой мысли стать всепоглощающей, но не всегда справлялся. Рихард брал на себя ответственность за всё вокруг, лишь бы не нести её за один-единственный, самый страшный проступок. Этим и объяснялась его неистребимая потребность защищать других.

На Уля в его постоянных битвах рассчитывать не приходилось. Они уже несколько лет даже не здоровались. К концу первой недели в приюте Уль снова заговорил, но это был уже не тот человек, которого знал Рихард. Он словно старался изо всех сил походить на обычного парня. Стал душой компании, отличником, спортсменом, мастером находить общий язык. И лишь Рихард видел, что всё это только блестяще сыгранная роль.

Только с ним Уль нарочно избегал любого общения. В конце концов Рих сдался, решив, что его старый друг просто пытается жить дальше, забыть о трагедии, а сделать это без рядом идущего соучастника было куда проще.

В отражении зеркала Рихард заметил движение дверной ручки. Он быстро провёл рукой по глазам, смахивая подступающие слёзы, и с облегчением выдохнул, узнав в госте герра Майера. Заметив состояние юноши, тот приветливо улыбнулся, и во взгляде его Рихард уловил столь редкое для этих стен сострадание.

Карл Майер вскоре должен был перешагнуть седьмой десяток, но на свои годы не выглядел. Морщинки в уголках глаз выдавали в нём человека, любящего улыбаться. В приюте он работал завхозом и за прошедшие годы стал для Рихарда одним из самых близких людей.

– Опять подрался? Сколько их было на этот раз? – спросил герр Майер, доставая из своей вездесущей тележки перекись водорода.

– Четверо, – равнодушно ответил Рихард, пока тот откручивал крышку.

– Ничему тебя жизнь не учит, – произнёс Карл, но в его словах не было и тени осуждения.

Двумя сухими клочками ваты он заткнул Рихарду ноздри, чтобы остановить кровь. Прикосновение смоченной перекисью ваты к разбитой брови заставило юношу невольно отпрянуть.

– Вступить в драку с четырьмя головорезами это норма, а от клочка ваты бежим в страхе? – не сдержал саркастической улыбки Карл.

– Не люблю врачей и всего, что с ними связано, – пробормотал Рихард, возвращаясь на место.

– Тогда тебе придется несладко, Хартман. Завтра из центра приедет комиссия – осматривать подведомственных медсестре Урслер учеников, – отчеканил Карл, цитируя полученную на прошлой неделе телеграмму.

Услышав обращение по фамилии, Рихард испытал двойственное чувство. Он так и не привык к этому чуждому сочетанию букв, данному им в приюте, чтобы стереть прошлое. Было горько осознавать, что, возможно, до конца жизни ему придётся носить чужую фамилию.

Врачей Рихард не любил с той самой поры, когда из-за врачебной ошибки умер его дед. Лечащий врач халатно отнесся к своему долгу, считая, что доживающий свой век старик не стоил особых усилий. Мать Риха пыталась использовать рабочие связи, чтобы призвать нерадивого медика к ответу, но тот оказался родственником одного из Видящих, и дело быстро замяли. На следующий день дядя Эберард подкараулил того врача. Рихард до сих пор помнил, как дядя вернулся домой с окровавленными костяшками пальцев. Больше того врача в их квартале никто не видел. Ходили слухи, что после «восстановления» он сам попросился на перевод.

– Пойдем, есть кое-что, что я хочу тебе показать, – Карл махнул рукой, приглашая Рихарда следовать за ним.

Бредя по знакомому до боли коридору, Рихард с тоской водил взглядом по стенам. За годы, проведенные в приюте, он изучил каждую трещину на штукатурке. Многие из этих повреждений появились благодаря ему и его неистребимому желанию вступаться за слабых. О ремонте не могло быть и речи. Финансирование урезали настолько, что вместо туалетной бумаги приходилось использовать пожелтевшие страницы архивных выпусков «Чейнстокского вестника». Это было рискованно – кто-то мог счесть такое использование осквернением официального издания, но суровая правда заключалась в том, что до сирот никому не было дела.

Рихард не помнил, когда к ним в последний раз приезжала проверка или наведывался чиновник из центра для формального смотра. Иллюзий никто из обитателей приюта не питал. Их растили с одной-единственной целью – дожить до совершеннолетия и пополнить ряды «доблестной армии Чейнстокса» на южном или восточном фронте.

Сколько он себя помнил, у города всегда был главный враг. Он мог меняться, но сам факт его существования оставался неизменным. Кто-то постоянно угрожал благополучию Чейнстокса, и это заставляло его жителей отрекаться от личных желаний, посвящая жизни общей цели.

Рихард знал, что рано или поздно окажется в одном из бесчисленных окопов. Он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что героические истории с последних страниц «Чейнстокского вестника» имели мало общего с реальностью. Большинство его товарищей по приюту потеряли на фронте отцов. Письма с передовой, конечно, досматривались, но отследить весь поток было невозможно, и горькая правда тонкими ручейками сочилась в семьи.

Проходя мимо одного из редких окон, Рихард понял, что провел в уборной немало времени. Солнце уже клонилось к закату, и высокие пики ограды отбрасывали на землю длинные, косые тени.

Герр Майер жил в небольшой пристройке к основному корпусу и по ночам исполнял обязанности сторожа. По приюту ходили слухи, что в молодости он был одним из Видящих, но Рихард в это не верил. У человека, не раз лишавшего других жизни, не могло быть таких добрых глаз.

Они прошли мимо будки сторожевого пса, которого боялся, кажется, каждый в приюте. Исключением был лишь Карл. Это казалось необъяснимым, но свирепый зверь в его присутствии становился ласковым и послушным. Возможно, именно это в конечном итоге и заставило Рихарда проникнуться доверием к старому завхозу. Юноша видел странную схожесть между собой и этим псом – оба они были одиноки и, за редким исключением, презирали людей.

Оказавшись в маленьком домике, Рихард привычно устроился в своем кресле. В жилище Карла царил идеальный порядок. Даже книги на многочисленных полках были расставлены в строгом алфавитном порядке. На всех корешках красовался штамп, подтверждающий одобрение изданий литературным советом городской канцелярии.

Рихард был уверен, что Карл хочет похвастаться очередной новинкой из мира публицистики, но тот вышел в соседнюю комнату и вернулся через несколько минут с предметом, лишь отдаленно напоминавшим книгу. Придвинув к креслу Рихарда небольшой столик, хозяин уселся на табурет рядом.

Юноша не мог не заметить перемены в поведении Карла. Всегда спокойный и расслабленный, сейчас он выглядел непривычно сосредоточенным. Его сухие, но все еще крепкие пальцы бережно открыли обложку. На первой пожелтевшей от времени странице была наклеена фотография. На ней был изображен их приют, но выглядел он куда опрятнее и ухоженнее.

– Мой первый день на этом посту, – тихо и с легкой печалью произнес Карл.

Рихард с трепетом разглядывал изображение. До этого он видел фотографии лишь на страницах газет, да и то, как ему казалось, появляться они там начали уже при его жизни.

– Я никогда не спрашивал, как ты здесь оказался? – спохватился Рихард.

– Многие верят, что приходят в этот мир с определенной целью. В какой-то момент я понял, что именно здесь смогу принести городу наибольшую пользу, – уклончиво ответил Карл.

Пока Рихард перелистывал страницы, Карл отошел на крохотную кухню, чтобы приготовить чай. Чайник засвистел как раз в тот момент, когда юноша добрался до последней страницы. Большинство снимков были сделаны в приюте, но чаще других на фотографиях появлялась одна и та же светловолосая девочка, запечатленная в разном возрасте.

Карл вернулся с подносом, на котором стояли две чашки. Внезапный приступ кашля заставил его остановиться. Он изо всех сил старался удержать поднос ровно, но судорожный позыв заставил его расплескать немного чая.

– Старость… Единственный рубеж, который боишься перейти и одновременно ужасаешься, что можешь до него не добраться, – проговорил он извиняющимся и слегка назидательным тоном.

– Кто это? – Рихард указал на девочку лет двенадцати с одной из последних фотографий.

– Моя дочь, – лицо Карла озарила теплая улыбка.

– Ты никогда не говорил, что у тебя есть дети. Где она сейчас? Чем занимается? – Рихард тут же запнулся, испугавшись, что молчание Карла связано с тем, что девочки уже нет в живых.

– С ней все хорошо. Она нашла свое призвание, и это заставляет меня испытывать и гордость, и страх. Ей удалось перебраться в центр Чейнстокса незадолго до того, как ты попал в наш приют, – успокоил его Карл, словно прочитав мысли.

Он не сдержал улыбки, увидев восхищение в глазах юноши. Жить в центральных районах было заветной мечтой любого обитателя окраин. Рихард почувствовал на себе пристальный взгляд Карла, будто тот пытался проникнуть в самые потаенные уголки его души.

– Но это еще не все. Я хотел показать тебе кое-что другое, – спохватился Карл, помедлив.

Он снова вышел и вернулся с небольшой коробочкой, которую с видом заговорщика поставил на стол прямо перед Рихардом. Сияющая улыбка Карла не оставляла сомнений в ценности этого предмета. Рихард даже не сразу решился прикоснуться к нему.

Металлический корпус аппарата был почти полностью обтянут кожей – вероятно, чтобы крепче держался в руках. Лицевая сторона была украшена круглым стеклом в золоченой оправе. Сверху располагалось несколько кнопок и дисков управления, каждый уникальной формы и размера. Перевернув аппарат, Рихард обнаружил на задней стенке замок. Не удержавшись, он попытался поддеть крышку ногтем, но его руку тут же перехватил Карл.

– Нет! Засветишь пленку! – негромко, но резко воскликнул он.

– Это… аппарат для съемки? Фотоаппарат?

– Не просто фотоаппарат, а последняя модель. Его мне дочь прислала, – не без гордости произнес Карл.

Рихард внимательнее присмотрелся и заметил многочисленные царапины и вмятины. Судя по всему, Карл был далеко не первым владельцем, но огорчать единственного человека, всегда относившегося к нему с добротой, Рихард не хотел.

– Дорогая, наверное, штука.

– Дорогая? Эта «штука», как ты выразился, бесценна! Такие есть не у каждого эксперта в жандармерии.

Рихарду стало даже немного не по себе от того страстного огня, что вспыхнул в глазах старика. Он, хоть и был юн, уже сомневался, что когда-нибудь в жизни испытает подобную страсть к какому-либо увлечению.

– Вставай, я сделаю несколько снимков, – скомандовал Карл, забирая аппарат.

Рихард поднялся, и Карл подтолкнул его к стеллажу с книгами. Едва юноша занял указанное место, как раздался щелчок. Рихард замер в ожидании, гадая, откуда появится фотография, но ничего не произошло.

– Кадр запечатлен на пленку. Чтобы проявить его на бумаге, потребуется время и особые условия, – пояснил Карл, предвосхитив его вопрос.

Аппарат слегка потрескивал, когда герр Майер прокручивал небольшой рычаг перемотки.

– Пленка статична. Чтобы перемотать ее на следующий кадр приходится делать это вручную, – пояснил он.

После следующего щелчка Рихарду разрешили вернуться на место. Следующие полчаса он слушал увлеченный рассказ об истории фототехники, пока Карл не спохватился, взглянув на часы.

– Уже поздно. Фрау Урслер прибьет нас обоих, если завтра во время визита комиссии ты будешь выглядеть неидеально. Иди, тебе нужно как следует выспаться.

Оказавшись в общей спальне, Рихард тоскливым взглядом окинул стоявшие в ряд двухъярусные кровати. По возрасту он уже принадлежал к старшей группе, и время отбоя для них было нестрогим. Кровати были до смешного коротки, и, бредя в полумраке, Рихард старался не задеть чьи-нибудь торчащие из-под одеял ноги. Проходя мимо койки Уля, ему показалось, что его глаза были широко открыты и смотрели в потолок.

Добравшись до своего матраса, Рихард разделся до трусов и с наслаждением прижался лицом к прохладной подушке. Лишь расслабившись, он в полной мере ощутил всю полноту боли от побоев. Фрау Урслер и впрямь будет недовольна – завтра его лицо вряд ли будет обладать здоровым оттенком.

Ночью он проснулся от возни, доносившейся из другого конца зала. Не открывая глаз, Рихард понял, что происходит. Он сам видел, как за обедом парень по фамилии Бунге имел глупость взять последнюю котлету прямо перед носом у Хорста Планка. Необдуманный поступок. Теперь его самого превращали в отбивную. Вскоре к глухим ударам присоединился противный, хлюпающий звук означающий, что пролилась кровь. Рихард не выдержал и поднялся с кровати.

– Заканчивай, Хорст. Парень свое уже получил, – произнес он, обращаясь не только к главарю, но и ко всей его свите.

– Тебе сегодня было мало, Хартман? – из темноты прозвучал голос одного из прихвостней Планка.

Рихард почувствовал, как, потеряв интерес к Бунге, несколько теней начали окружать его. Страха он не испытывал. Он знал, что его не убьют. Да и Бунге бы не убили. В городском приюте можно было делать с друг другом все что угодно, главное, чтобы жертва в итоге дышала. Местные «авторитеты» научились чувствовать эту грань с инстинктивной точностью.

– Отстань от него, Магнус. С них обоих на сегодня хватит. Пойдем, перетрем, – неожиданно сказал Хорст, направляясь к выходу.

Рихард наклонился над телом Бунге и, на всякий случай, убедился, что тот дышит. Под приподнятым краем жесткого матраса он нащупал и достал пачку сигарет. Проверив, что внутри еще остались «бумажные апостолы смерти», он сунул ее в карман. Собственные запасы у Риха кончились, а Бунге вряд ли сможет курить ближайшие пару дней.

Следуя за Хорстом, он не был уверен, что впереди его не ждет засада, но сегодня Планк, похоже, был настроен на разговор. Тот стоял в полумраке выложенного некогда белой плиткой помещения, и его лицо изредка озарялось тлеющим огоньком сигареты. Увидев Рихарда, он протянул ему свой «бычок», чтобы тот мог прикурить. Рих с благодарностью принял дар. Спички здесь тоже были в дефиците.

– Извини за сегодня. Ничего личного, – первым нарушил тишину Хорст.

– Бывает, – спокойно ответил Рих, выпуская струйку дыма.

– Мы бы тебя не задевали, если б ты не лез. Вот не сидится тебе на месте. Мог бы быть одиночкой, как Уль, и никто бы тебя пальцем не тронул. Пойми меня правильно – я тебя уважаю. Уважаю за то, что этому проклятому городу так и не удалось тебя сломать.

– Да, твое уважение у меня на лице написано, – усмехнулся Рихард.

– И ты должен понять, что я не могу поступить иначе. В таких местах всегда должен быть тот, кто держит остальных в узде. Я здесь почти с рождения и, поверь, знаю, о чем говорю. Можешь смеяться, но я далеко не худший из возможных вариантов.

– Как тебе, наверное, тяжело, – не удержался от очередной усмешки Рих и протянул свой окурок Хорсту, чтобы тот прикурил новую сигарету.

– Злорадствуешь? И тем не менее, за все время, что я держу ситуацию под контролем, здесь никто не умер. Раньше наше учреждение такой статистикой похвастаться не могло.

Хорст лукавил. Он учитывал только тех, кто не умер прямо от его рук или рук его подручных, намеренно забывая о тех, кто, не выдержав издевательств, свел счеты с жизнью.

– Представь, если бы на моем месте был, к примеру, тот же Магнус. Толстяк Бунге точно не проснулся бы завтра утром. Да и тебя бы он прикончил для острастки.

– Выходит, я должен тебе сказать спасибо? – спросил Рих, принимая обратно тлеющий окурок.

– Да плевал я на твое спасибо. Просто объяснил ситуацию. Мне осталось тут торчать всего год. Потом армия, а там я своего не упущу. Просто хотел, чтобы мы понимали друг друга.

– Спасибо, теперь мне будет куда легче переносить боль, – ответил Рихард с сарказмом, но уже без злобы.

В словах Хорста была своя правда. Тот не был садистом и, похоже, не получал удовольствия от чужих страданий. Рихард знал многих, кто, заняв его место, не стал бы соблюдать и этих условных границ.

– Зря вы так с Бунге. Фрау Урслер будет вне себя, когда увидит, во что вы его превратили.

– Ты же знаешь, она будет вне себя в любом случае. Она давно мечтает отсюда сбежать, но дураку понятно, что ее мечты никого в центре не волнуют.

Рихард тяжело вздохнул. Штатная медсестра фрау Урслер пугала его куда больше, чем кто бы то ни было другой.

– Ладно, надеюсь, мы друг друга поняли, – сказал Хорст, туша окурок о подоконник и морщась, когда горячий пепел обжег ему пальцы.

Вернувшись к своей кровати, Рихард неожиданно быстро уснул. Он и сам не ожидал, что разговор с Хорстом Планком так поднимет ему настроение. Появилось смутное ощущение, что жить станет чуть легче. Его сну не мешали даже приглушенные всхлипывания очнувшегося Бунге.

Утром их разбудили на час раньше обычного. В дверном проеме, залитая резким светом, стояла фрау Урслер. В своем белом, натянутом на тучную фигуру халате, она с презрительной брезгливостью окидывала взглядом поспешно выстраивающихся воспитанников.

– Сегодня я жду от каждого из вас абсолютного послушания, – её голос прозвучал металлически-чётко.

Взгляд сузившихся глаз на мгновение задержался на распухшем лице Бунге. Её собственное лицо побагровело, но шаги в коридоре заставили её сдержать гнев.

В спальню вошли двое мужчин. Первый – пожилой, с седой клинообразной бородой и густыми бровями, почти скрывавшими круглые очки в тонкой оправе. Второй – молодой человек, явно исполнявший роль ассистента. Он бросил выстроившимся в ряд юношам короткую, ничего не значащую улыбку и поставил на пол две объёмные кожаные сумки.

– Сегодня нам выпала честь принимать профессора Гроссера. Он лично изъявил желание провести осмотр будущих солдат Чейнстокса и осуществить плановую вакцинацию.

Торжественный тон медсестры заставил Рихарда похолодеть изнутри. Больше врачей он не любил только иглы. В прошлый раз он рефлекторно ударил санитара, и потребовалось трое взрослых, чтобы фрау Урслер смогла ввести препарат в его дергающуюся руку.

Профессор Кристиан Гроссер что-то хрипло пробормотал, явно торопясь поскорее приступить к делу. Рихард ожидал, что их поведут в обычный медкабинет, но фрау Урслер неожиданно направилась вниз, к редко открывавшейся двери в подвал. За все годы в приюте Рихард ни разу там не был. Это место всегда вызывало у него необъяснимую тревогу, и он инстинктивно держался от него подальше.

Тяжелая металлическая дверь со скрежетом отворилась, открывая длинный, слабо освещенный коридор с множеством одинаковых дверей по бокам. В конце тоннеля располагался просторный, на удивление ярко освещенный зал, способный вместить всех воспитанников – около пятидесяти человек.

В центре стояли два стола, за которыми расположились переодетые в белые халаты гости. Фрау Урслер разбила юношей на две группы. Рихард оказался в очереди к молодому ассистенту. Тот, не теряя времени, сразу приступил к делу. На одного пациента уходило минут десять. Прикинув, Рихард понял, что здесь ему предстоит провести часа четыре. Не испытывая ни малейшего желания поскорее ощутить укол иглы, он тактично занял последнее место.

Прямо перед ним встал Хорст Планк, для которого этот день, судя по всему, был неформальным выходным. Здесь, в подвале, он мог ненадолго перестать быть надсмотрщиком и просто стать частью стада.

Из соседней очереди донесся сдержанный смех. Рихард обернулся и увидел Уля, окруженного привычной толпой «фанатов». Он только что закончил рассказывать какую-то историю. Рихард сомневался, что она была по-настоящему смешной, и уж тем более, что сам Уль находил в ней что-то забавное. Он просто мимикрировал, играя роль, чтобы слиться с толпой и извлечь из этого максимум выгоды. Своей очереди Уль не дождался. Фрау Урслер долго о чем-то шепталась с врачами, а затем увела его наверх.

Шло время. Мимо Рихарда проходили знакомые лица, и, казалось, ничего страшного не происходило. И всё же, когда подошла его очередь, нервы снова заговорили. Молодой врач заметил его напряжение и одарил ободряющей улыбкой.

– Не любишь врачей, приятель? – подмигнул он, когда Рихард нерешительно уселся на стул.

– Отношусь с подозрением, – выдавил Рих, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Понимаю. Я тоже держал их на длине пушечного выстрела, пока не встретил доктора Гроссера, – кивнул он в сторону старшего коллеги.

– Хороший врач?

– Не просто хороший. Врачи вроде него создают будущее. Будущее, где нам, возможно, больше не придется бояться тех, кто живёт за Цепью. Так значит, не ладишь с медиками?

– Можно и так сказать, – Рихард хотел ответить сдержанно, но невольно улыбнулся, поддавшись обаянию молодого человека.

– Может, тебе будет легче, если я скажу, что тоже вырос в таком же месте. Меня зовут Дитрих, но ваша фрау Урслер в попытке выслужиться почтительно величает меня герром Дрезднером, – едва сдерживая усмешку, произнес он.

Рихард почувствовал, что проникается к нему симпатией. Их общее насмешливо-снисходительное отношение к медсестре стало незримым мостом. Он покорно позволил измерить свой рост и встал на весы. Его внимание привлекла медицинская карта на столе Дитриха, так как она явно отличалась от тех, что вела фрау Урслер.

– Почему вы не пользуетесь архивными картами? – скорее чтобы отвлечься от нарастающей нервозности, чем из любопытства, спросил Рих.

– Не в обиду фрау Урслер, но мы предпочитаем опираться только на собственные данные. Есть хронические заболевания? Жалобы? – уклончиво ответил Дитрих.

Получив отрицательный ответ, он уточнил группу крови и достал из сумки длинный узкий чехол. Рихард сглотнул подступивший к горлу ком.

– Да не трясись ты, приятель. Эта штука еще никому не навредила, – снова ободряюще улыбнулся Дитрих.

Рихард был благодарен ему за терпение. Врач дождался, пока тот сам, собрав волю в кулак, закатает рукав и подставит плечо. Надо отдать Дитриху должное – он был виртуозом. По сравнению с грубыми манипуляциями фрау Урслер, его укол был почти неощутим.

– Ну вот и всё, приятель. Я же говорил, – рассмеялся Дитрих, похлопывая его по-другому плечу.

Рихард улыбнулся в ответ и с облегчением огляделся. К тому времени профессор Гроссер заканчивал осмотр Хорста, и, кроме них четверых, в зале никого не оставалось.

– Вы сказали, что выросли в приюте. Но как вы стали врачом? – осмелел Рихард.

– Хороший вопрос. Никакой красивой истории за этим не стоит. Я не блистал знаниями. В восемнадцать меня, как и всех, отправили на фронт.

Рихарду было так интересно, что он сразу же позабыл, что минуту назад буквально трясся от страха.

– Видишь? – Дитрих подтянул штанину, обнажая ногу.

Чуть выше щиколотки начинался длинный, уродливый шрам, тянувшийся почти до колена.

– Подарок с третьего боя. Попал в лазарет, где вечно не хватало рук. Крови я не боялся, потому справлялся лучше других. Заведующий госпиталем это заметил. Понаблюдав за мной все месяцы реабилитации, он написал обо мне своему старому учителю. С тех пор мы работаем вместе. Вот и вся история, приятель, – Дитрих кивнул на Гроссера.

– Вы были на фронте? Убивали? – совсем осмелел Рихард, чувствуя, что нашел родственную душу.

– Убивал ли? Не знаю, приятель. Там стоит такая канонада. Стрелял туда же, куда и все. Но если ты спросишь, попадал ли я… понятия не имею, – на его лицо легла печальная тень.

– Дитрих, заканчивай, – раздался усталый голос профессора Гроссера.

– Начальство зовёт, – Дитрих приблизился поближе и произнес эти слова извиняющимся тоном, так словно он и сам не хотел, чтобы их разговор заканчивался.

– Надеюсь, мы с вами еще увидимся, – сказал Рихард поднимаясь со стула.

– Я в этом не сомневаюсь, приятель, – в последний раз улыбнулся ему герр Дрезднер.

Из зала Рихард выходил вместе с Хорстом Планком. Оба пребывали в приподнятом настроении, и каждый впервые задумался о том, что стать врачом не такая уж призрачная перспектива. Идя по коридору, Рихард заметил, что в небольших ящичках у дверей теперь лежали свежие медицинские карты. В самом конце тоннеля их поджидала фрау Урслер. Своим грузным телом она практически полностью перекрывала выход.

– Карантин. До завтрашнего утра вы останетесь здесь. После наблюдения вернетесь к обычному расписанию, – отрезала она.

– Но герр Дрезднер не говорил ничего подобного, – возразил Рихард, переглянувшись с Хорстом.

– Высокопоставленные господа приехали и уедут, а отвечать за ваше здоровье буду я, – ее голос не допускал возражений.

Она распахнула дверь, и ее молчаливый взгляд требовал немедленного подчинения. Видя их нерешительность, фрау Урслер с трудом сдержала вспышку гнева.

– Вы отказываетесь выполнить распоряжение? Хартман? Планк? – ее багровеющее лицо поворачивалось от одного к другому.

– Нет, фрау Урслер, – покорно ответили они хором и переступили порог.

Камера оказалась небольшой и аскетичной. Две узкие койки, привинченный к полу стол и оцинкованное ведро в углу вместо туалета. Рихарда удивило яркое освещение – лампочка под потолком горела куда ярче, чем в основном корпусе приюта.

Хорст, смирившись с обстоятельствами, тут же плюхнулся на одну из коек. Пока все были заперты, он мог на время забыть о роли надсмотрщика. Рихард тем временем досконально осмотрел их временное пристанище. Помимо кроватей, он заметил лишь графин с водой и два стакана на столе. Кормить их, судя по всему, не планировали до утра.

Присев на оставшуюся койку, Рихард с удивлением понял, что впервые за долгое время может спокойно поспать, не опасаясь ночного нападения. Его мысли прервал скрип, и в комнату ворвался поток звуков и легкий сквозняк. Небольшое окошко в нижней части двери теперь было открыто, прикрытое лишь металлической решеткой.

Из других камер доносились голоса. Сливаясь, они превращались в неразборчивый гул. Рихард встал и попробовал открыть дверь, но та была заперта накрепко.

– Расслабься и наслаждайся отпуском. Завтра всё вернется на круги своя, – проговорил Хорст, зевая и потягиваясь.

Едва Рихард снова прилег, как в коридоре послышались шаги. Через решетку он успел разглядеть несколько пар солдатских сапог и ботинки герра Дрезднера. Те самые, начищенные до блеска, на которые он обратил внимание, когда врач показывал ему шрам. Ботинки были дорогими, хорошими и за ними явно ухаживал человек с характером педанта.

– Как думаешь, зачем здесь военные? – спросил он у Планка.

– Ты видел наших врачей? Шишки они важные. К таким всегда приставляют охрану, – Хорст отмахнулся, хотя и сам думал, что охраной высокопоставленных лиц обычно занимались жандармы.

– Тогда почему их не было видно раньше?

– Отстань, Хартман. Не порть мне выходной, – буркнул Планк и повернулся к стене.

Рихард последовал его примеру и, как ни странно, под монотонный гомон за дверью быстро уснул. Он не знал, сколько прошло времени, когда проснулся от оглушительной тишины. Повернувшись, он увидел, что Хорст тоже не спит.

– Черт, как тут душно, – просипел Планк, срывая с себя майку.

– Мне нормально, – спокойно ответил Рих.

– Это потому что ты только проснулся. Через полчаса будешь изнывать так же, как я, – Хорст с трудом поднялся и, пошатываясь, подошел к столу.

Планк жестом велел Рихарду молчать. Его глаза, широко раскрытые в полумраке, выражали не страх, а напряженную настороженность. Из дальнего конца коридора донесся приглушенный, но яростный стук – кто-то бил кулаком в дверь.

– Попробуй посмотреть, что там, Хартман, – прошептал Хорст.

Рихард подошел к двери и, опустившись на колени, прильнул к решетке. Узкая щель обзора не позволяла разглядеть ничего, кроме пустого бетонного пола в полоске света от их камеры. Но тишины больше не было. Ее разорвал не яростный, а полный испуга крик. Еще один вопль, уже ближе. Затем третий, четвертый… Вскоре весь подвал превратился в адский хор отчаянных голосов, слившихся в единый жуткий гул.

– Я думаю, эти твари решили от нас избавиться. Должно быть, мы слишком дорого обходимся городу. Я им так легко не сдамся. Не дождутся! Черт, как же здесь жарко! – голос Хорста прозвучал хрипло, он нервно провел рукой по лицу.

Спустя полчаса непрекращающихся воплей его хладнокровие лопнуло. Он вскочил с кровати, подошел к столу и, схватив графин, стал жадно пить воду, проливая ее на себя. Осушив сосуд до дна, он с силой швырнул его в стену. Хрустальный звон разбитого стекла на мгновение перекрыл крики из коридора.

На глазах у ошеломленного Рихарда Хорст подошел к своей кровати, с силой дернул и разорвал простыню. Грубо обмотав ладонь тканью, он наклонился, выбрал среди осколков самый крупный и острый, с длинным, похожим на лезвие сколом.

– Ты спятил? – вскочил Рихард.

– Проснись! Уже больше часа эти твари орут, а никто не идет! Им плевать! Они вкололи нам какую-то дрянь! Даже если на нас она не подействовала, ты думаешь, они оставят в живых свидетелей? – голос Хорста сорвался на визг.

В его словах была чудовищная логика. Самый жуткий аспект происходящего был не в криках, а в их движении. Сначала они доносились со стороны выхода. Потом стихли, и почти сразу начали раздаваться из камер, расположенных ближе к залу, где делали уколы.

– Черт тебя побери, Хартман! Действуй! Я горю! – закричал Хорст.

Рихард обернулся и отшатнулся, ударившись спиной о дверь. Лицо Планка было залито кровью. Алая пена пузырилась у его рта, струйки крови текли из ноздрей и уголков глаз.

Я тебе помогу. Успокойся, Хорст, – Рихард выставил руки вперед, стараясь говорить мягко.

Но Планк был невменяем. Его рука с зажатым осколком дрожала, но острие было направлено точно на Рихарда.

– Вытащи меня отсюда или я перережу тебе горло! – его крик был полон животного ужаса.

– Сейчас, я что-нибудь придумаю!

Мозг Рихарда лихорадочно искал выход. Инстинкт самосохранения подсказал отвлечь Хорста иллюзией действия.

– Помоги мне! – крикнул он и начал сдвигать свою кровать, чтобы упереть ее в стол.

Хорст, не выпуская своего жалкого оружия, одной рукой помог ему. Закончив, он схватил окровавленную простыню и попытался вытереть лицо. Рихард сел на пол, уперся спиной в кровать и изо всех сил начал бить ногами по решетке в двери. Это была отчаянная и бессмысленная попытка, но рассудок Хорста уже не мог этого оценить.

– Чего ты медлишь? Я сгораю заживо! – его крик перешел в рыдания. Он рвал на себе остатки одежды, на коже проступали красные пятна.

Рихард не останавливался, пока мышцы ног не загорелись огнем. За это время крики Хорста превратились в нечленораздельное мычание. Обернувшись, Рихард увидел, что тот стоит, безучастно уставившись в пустоту.

– Помогите… – хрипел он, обращаясь в никуда.

Рихард окликнул его несколько раз, но понял – Планк ничего не видит и не слышит. Он медленно поднялся, не зная, что делать. Нужно было обезоружить его. Рука потянулась к осколку, но в последний момент в глазах Хорста вновь вспыхнуло сознание. Лезвие рванулось вперед. Рихард отскочил, больно ударившись спиной о дверь.

– Горячо… – прошептал Хорст, и в его голосе слышались слезы.

Рука с осколком дернулась вверх. Рихард зажмурился, ожидая удара. Но вместо этого раздался странный, влажный звук. Он открыл глаза и увидел, что окровавленное лезвие торчит из горла Хорста. Тот стоял на коленях, прислонившись к стене, затем медленно осел на пол. Из раны хлестала алая струя. Сомнений не было – Хорст Планк был мертв.

Охваченный ужасом и отчаянием, Рихард закричал. Он кричал, пока в горле не пересохло и не осип голос. В конце концов силы оставили его, и он рухнул на пол. Не в силах смотреть на тело в углу, он сорвал с кровати простыню и набросил на него. Обхватив колени руками, он разрыдался. В коридоре царила мертвая тишина.

Лишь спустя несколько часов эхо донесло до него звук шагов. Сначала Рихард решил, что это галлюцинация. Но нет, шаги приближались. Он вскочил и начал колотить в дверь. Шаги замерли у его камеры, и он увидел знакомые начищенные ботинки.

– Открывайте, – он узнал голос Дитриха.

Последовала долгая, мучительная пауза, за которой послышался лязг ключей. Наконец нужный ключ нашелся, и дверь со скрипом отворилась. Рихард зажмурился от яркой вспышки – кто-то сделал снимок. Воспоминание о словах Хорста про свидетелей пронзило его ледяным ужасом, и он отпрянул назад.

На пороге стоял герр Дрезднер. Он улыбался все той же обаятельной улыбкой, но теперь в ней читалась не просто вежливость, а неподдельная, ликующая радость.

– Что случилось? Планку нужна помощь! – выдохнул Рихард.

За спиной врача возникла бледная, как полотно, фрау Урслер. В руке она сжимала связку ключей. Она была напугана не меньше самого Рихарда. Но взгляд, которым Дитрих окинул юношу, был пугающе-отстраненным.

– Ты мой герой, приятель, – вежливо произнес доктор, но в его глазах плясало безумие.

– Помогите мне, – Рихард обратился к медсестре, понимая, что от врача помощи не дождаться.

Но Дитрих был полностью поглощен своим открытием. Он достал из ящика медицинскую карту Рихарда и принялся изучать ее с видом ученого, нашедшего редкий артефакт.

– Четвертая отрицательная… Фрау Урслер, когда мы отделим живых от мертвых, вам придется позаботиться о первых. Мертвых мы заберем с собой, они еще послужат Чейнстоксу.

– Но как я им всё объясню? Мы потеряли половину воспитанников! – в голосе медсестры слышалась паника.

– В этом не будет нужды. Мы сами проведем необходимые процедуры. Никто из выживших не вспомнит о сегодняшнем дне.

– Когда экспериментом руководил доктор Гроссер, таких побочных эффектов не было! – в ее голосе прозвучало откровенное обвинение.

– Равно как и значительного прогресса. Иногда, чтобы совершить прорыв, нужно отбросить сентиментальность.

– Чем вы здесь занимаетесь?! – закричал Рихард, отступая к телу Хорста.

– Поразительно! Никаких внешних проявлений, кроме легкого испуга. Ни истощения, ни дезориентации. Думаю, всё дело в твоей группе крови. Если я прав, мы совершим настоящий прорыв!

– Продвинетесь в чем?! Вы тестировали на нас какой-то яд?

– Прости, приятель. Но в конце концов, тебе повезло больше других. Обещаю, завтра ты ничего не вспомнишь. Эти воспоминания не будут мучить тебя до конца дней, – его голос внезапно стал мягким и почти жалостливым.

С этими словами Дитрих достал из внутреннего кармана шприц и плавно двинулся на Рихарда. Загнанный в угол, Рихард нащупал за спиной окровавленный осколок. Когда рука врача со шприцем протянулась к нему, он рванулся вперед и успел провести лезвием по щеке Дитриха, прежде чем тот схватил его за запястье. Сильная рука прижала его лицом к стене, и он почувствовал резкий укол в шею.

По венам мгновенно разлилась вязкая волна. Сознание стало уплывать. Он видел себя со стороны – его тело, обмякшее, всё еще стояло, упершись лбом в холодную бетонную стену, хотя Дитрих уже отпустил его.

Герр Дрезднер прикоснулся пальцами к крови на своей щеке, посмотрел на нее и медленно, торжествующе улыбнулся. Мир Рихарда расплылся в мутной пелене, и он провалился в небытие.

Резкий солнечный свет, бивший в лицо, заставил его зажмуриться. Все тело ныло, но особенно шея. Рихард с трудом приподнялся на кровати и опустил босые ноги на холодный пол. Он попытался восстановить в памяти события вчерашнего дня, но в голове стоял густой, непроницаемый туман.

– «Опять подрался с бандой Планка? Должно быть, меня хорошо отделали, раз я ничего не помню» – подумал он.

Рих медленно повернул голову, и каждый поворот отзывался пронзительной болью в шее. Комната была непривычно пустынна. Больше половины коек пустовали, без следов своих обитателей. В противоположном углу, в такой же позе растерянности, сидел Уль. Он не смотрел по сторонам, а с неестественной сосредоточенностью разглядывал ладонь, будто пытался прочесть на ней тайные знаки.

В спальню вошла фрау Урслер. Ее появление не несло привычной угрозы. Она молча выстроила оставшихся воспитанников и сухим, бесцветным голосом объявила, что в связи с оптимизацией финансирования часть воспитанников переведена в другие учреждения.

Рихард инстинктивно вытянул шею, пробегая взглядом по шеренге лиц. Среди них не было Хорста Планка. Зато его взгляд столкнулся с Магнусом. На его широком лице расползалась хищная, самодовольная улыбка. Рихард с тоскливой ясностью понял, что в чем-то Хорст был прав. Новый главарь, волей случая пришедший к власти, установит такие порядки, на фоне которых прежние покажутся детской забавой.

Один из младших воспитанников, дрожащим голосом, попытался пожаловаться на пробелы в памяти. Фрау Урслер резко, почти испуганно, оборвала его.

– Никаких разговоров! Приступайте к утренним обязанностям!

Но Рихард видел – в ней что-то изменилось. Там, где раньше была привычная жесткость, теперь читалась подавленная тревога. С этого дня ее обращение с подопечными стало заметно мягче.

Получив разрешение идти на завтрак, Рихард побрел в столовую. Впереди его ждал очередной день, ничем не отличающийся от бесконечной череды таких же серых, выцветших дней. Он чувствовал лишь смутную, глубоко запрятанную пустоту – будто кто-то вырвал из его жизни целый пласт и наспех залатал дыру блеклой, чужой тканью. Правда, как тяжелый, холодный камень, лежала на дне сознания, не желая всплывать, но уже начиная отбрасывать длинные, тревожные тени.