Читать книгу Чейнстокс - Константин Лебедев - Страница 6

Сознание возвращалось к Рихарду урывками. Первое, что он ощутил – ритмичное, монотонное покачивание и навязчивый, ни на секунду не прекращающийся стук колес о стыки рельсов. Его тело, запеленутое в грубые простыни, лежало на одной из верхних полок санитарного вагона. Голова тяжело и непослушно болталась в такт движению, несмотря на его попытки удержать ее.

Он попытался сглотнуть, но во рту было сухо и горько, словно он наглотался пепла. Память отказывалась служить ему, выдавая лишь обрывочные, пугающие кадры: зелёный туман, крики, щупальца Войдов и лицо Эрвина в последний миг. Когда поезд со скрежетом остановился на очередной затерянной станции, Рихард сквозь мутное окно увидел, как санитары в защитных масках выгружали на платформу деревянные ящики, доверху набитые противогазами. Судя по их потрёпанному, грязному виду, они были сняты с мертвецов и что-то подсказывало Риху, что выгружали их не для утилизации, а для процедуры очистки и повторного применения. Он закрыл глаза, стараясь не думать, сколько из этих масок уже вдохнули свой последний, предсмертный хрип.

В следующий раз он пришёл в себя уже в больнице. Белые, почти стерильные стены, тихий гул голосов и щадящий свет. Это место явно было образцово-показательным, витриной заботы государства о своих героях, расположенной где-то в центре города. Военных здесь было немного, а всё убранство: чистые простыни, цветы на подоконниках, доброжелательные лица медсестёр кричало о том, что к людям здесь относятся если не по-человечески, то по крайней мере, очень стараются имитировать подобный подход.

Когда сознание Рихарда окончательно прояснилось, к его постели подошла одна из медсестёр и, сияя дежурной улыбкой, вручила ему свежий номер «Чейнстокского вестника». Статья была посвящена «героической битве на рубеже Линдена». В ней даже присутствовала фотография. На снимке человек, отдалённо напоминающий Рихарда, но им не являющийся, водружал флаг Чейнстокса над разрушенным блиндажом Дайхаку. Блиндаж был не тот, больше походил на учебные укрепления, где-то в тылу, но вот разбросанные вокруг тела в серо-коричневой форме тайфулов были самыми что ни на есть настоящими. Инсталляция, должно быть, обошлась военным корреспондентам в круглую сумму.

В статье с пафосом повествовалось о героическом поступке рядового Рихарда Хартмана – единственного выжившего в «бойне Линдена», прорвавшегося в самое логово врага и установившего знамя родного города. Упоминалось, что в результате тяжёлых ранений жизнь героя находится под угрозой, и «весь город должен сплотиться в своей поддержке, чтобы подарить ему шанс». Несмотря на броский, победный тон, об истинных виновниках того ада Войдах в статье не говорилось практически ничего. Их словно не существовало.

Его личной сиделкой была назначена симпатичная, но до одури патриотичная медсестра по имени Грета. Она взялась за дело с пугающей, почти механической одержимостью, буквально не отходя от него ни на шаг. Она читала ему восторженные письма от растроганных горожан, вскрывала подарки и пересчитывала скромные денежные пожертвования. Всё это было частью спектакля, в котором он невольно стал главным актёром.

Один подарок, однако, оказался особенным. Небольшая, ничем не примечательная коробка появилась на его тумбочке, словно сама собой. Внутри, на мягкой бархатной подкладке, лежал компактный, дорогой фотоаппарат. К нему была прикреплена записка с простыми словами: «Рад, что ты выбрался. Надеюсь, ты найдешь ему применение». Подпись была лишь инициалами «К.М.», но Рихард не сомневался ни секунды. Карл Майер. Старый завхоз каким-то образом разыскал его и прислал этот дар, словно подавая молчаливый знак того, что их тайный союз всё ещё жив.

Когда Рихард наконец смог ходить, в палате с визитом нагрянули высокие чины. Полковник в идеально отутюженном парадном мундире с напыщенной речью повесил ему на грудь блестящую медаль и сообщил, что после выписки героя Чейнстокса ждёт «достойная награда». Наградой оказалась небольшая, но уютная квартира в одном из центральных районов и право выбора работы из предоставленного властями списка.

Вместе с орденом ему вручили тяжёлую лакированную коробку с гербом города. Полковник передавал её с таким благоговением, что Рихард вскрыл её, лишь оставшись наедине. В бархатной форме, идеально повторяющей контуры оружия, лежал наградной пистолет. Слева от него покоилось удостоверение на право ношения оружия, а справа коробка с двадцатью патронами. Вынув пистолет, он обнаружил в магазине ещё двенадцать. На дне коробки лежала качественная наплечная кобура.

Изучив удостоверение, Рихард с удивлением убедился, что имеет право носить оружие в черте города. Необъяснимое чувство спокойствия охватило его. Не потому, что он боялся улиц, а потому, что отныне у него под рукой всегда был лёгкий, безотказный способ покончить с этой гротескной игрой под названием жизнь, если она вдруг станет невыносимой.

Он боялся, что его будут дотошно расспрашивать, заставлять пересказывать «подвиг». Но истина никого не интересовала. Все, от врачей до высоких чинов, сами с упоением пересказывали ему его же историю, сформированную газетами. Миф был удобнее и ценнее реальности. Рихард, с холодной, циничной ясностью осознав это, решил воспользоваться благами своей новой роли по максимуму. Жизнь впервые подкидывала ему что-то хорошее, и отказываться от этого он не собирался.

Ценой этого комфорта стали ночные кошмары. Лица Гюнтера Кранца, Йозефа Глокнера и Эрвина Бергера являлись ему по ночам, безмолвно укоряя в том, что он жив, а они нет. Единственным отвлечением стала Грета, которая, стоило ему окрепнуть, стала задерживаться в его палате после смены. Их физическая связь была лишена тепла, скорее долгом, исполняемым ею с холодной, методичной отстранённостью. Первичная юношеская страсть Риха быстро сменилась горечью и осознанием глубокой, пронзительной пустоты.

Вскоре он получил возможность свободно передвигаться по больничным коридорам. Терзаемый «синдромом выжившего», он пытался помогать врачам в уходе за другими пациентами, словно это могло искупить его вину за право дышать, в то время как другие лежали в земле. Часами он простаивал у огромных окон, вглядываясь в улицы города.

Жизнь в центре разительно отличалась от его родного квартала. Здесь люди были лучше одеты, а их лица выглядели куда более сытыми. Но некоторые вещи оставались неизменными. Несколько раз он стал свидетелем работы «Маятника». Оживлённая улица по сигналу метронома синхронно замирала, и лишь фигуры жандармов и изредка мелькающие тени Видящих двигались среди окаменевшей толпы. Это зрелище вызывало у него леденящий душу страх.

Ему странным образом нравилось в больнице. Здесь был свой, предсказуемый мирок. Он боялся выходить обратно в большой, чужой мир, очерченный стенами Цепи. Размышляя над списком вакансий, он снова и снова возвращался к должности корреспондента в «Чейнстокском вестнике». Работа обещала быть нескучной, да и подарок Карла Майера должен был найти применение. Он уже сделал несколько пробных снимков – портреты врачей, больных, и, в одну из ночей, обнажённую Грету, позволившую ему запечатлеть себя с тем же безразличием, с которым исполняла свой «долг».

Спустя полгода его выписали. Грета не проронила ни слезинки, равнодушно вернувшись к своим обязанностям. У ступеней больницы его ждала служебная машина, доставившая его к новому дому. Квартира в приятном, тихом районе оказалась небольшой, но уютной. На двери висела табличка с чужим именем – «Кристиан Тидеман».

– Простите, ещё не успели сменить, – смущённо пробормотал сопровождающий.

– Ничего, – равнодушно ответил Рихард, стараясь не думать о судьбе предыдущего владельца.

Квартиры в этом доме выдавали за заслуги и потерять ее можно было лишь умерев или совершив преступление. Привычной для первого случая поминальной свечи Рихард у входа в дом не увидел. На столе в гостиной лежало направление в редакцию «Чейнстокского вестника» с адресом и временем явки на завтра. Сопровождающий испарился, не попрощавшись. Рихард, оставшись один, закурил, ощущая непривычную тишину и пустоту своего нового жилища. За стеной плакал ребёнок. По звуку уже не грудничок, но еще и не совсем осознанный человек. Ему до боли захотелось выпить.

Когда его везли в сторону нового дома, он видел на первых этажах строений множество заведений, украшенных чрезмерно яркой подсветкой. Риха даже охватило возмущение от того, что на неизвестное и явно развлекательное учреждение тратиться столько электроэнергии, когда лучше было бы направить ее на поддержание Цепи. Он невольно покраснел, когда на его вопрос сопровождавший назвал их ресторанами. Чуть позже, увидя непонимание на лице своего подопечного, тот уточнил, что там можно купить себе еду.

Он вышел на улицу, стараясь не привлекать внимания, и нашёл то самое заведение с яркой подсветкой, которое принял за подпольный игорный дом. Смутившись, он получил от официанта подтверждение, что это ресторан. Он сел за столик на веранде, с трудом разбираясь в меню, и заказал сковородку колбасок и «апфель» – напиток, который, как он читал в газете, предпочитал предыдущий канцлер. Рихард здраво рассуждал, что человек, который может получить все, не согласится на меньшее чем лучшее. Аромат яблок подсказал ему, что скорее всего для его создания используются плоды яблоневого сада, что Рих видел покидая Чейнстокс в поезде везущим его на фронт.

Наблюдая за нарядной, беззаботной публикой, он чувствовал себя чужим, пришельцем из другого мира. Мужчины в красивых костюмах и женщины в изящных платьях явно получали удовольствие от жизни. Вряд ли в гардеробе отца и матери Рихарда можно было отыскать что-нибудь, хотя бы отдаленно схожее по качеству и красоте.

Несмотря на поздний час, город продолжал жить. В его родном квартале с сумерками становилось так тихо, что можно было услышать как в соседнем доме кричит отец Вила. Рих усилием воли заставил себя вырваться из той пучины, в которую его затягивали воспоминания. Эти люди, казалось, жили в иной реальности, параллельной той, что он знал – реальности грязи, крови и окопов. Но даже здесь, в этом оазисе благополучия, он поймал на себе взгляды, полные снисходительности и намёка, что он здесь чужой.

Напиток оказался крепким и приятным. Он заказал ещё, и ещё, пытаясь заглушить нарастающее чувство одиночества и отчуждения. Проснулся он утром в собственной постели, смутно помня, как добрался домой.

Утро началось с суеты. Неумолимо тикающие часы заставили его поторопиться со сборами. Приняв душ и приведя костюм в порядок, он выскочил на улицу и, сверившись с адресом, отправился в издательство. Здание «Чейнстокского вестника» было гигантским, десятиэтажным монстром с заострённой крышей, подавляющим своим величием. У подножия лестницы стоял абстрактный монумент – мужчина с атлетическим телосложением и невнятными чертами лица вздымал руки к небу. Пальцы его сжимали газету, разворот которой был повернут обратной стороной, словно он хотел поделиться новостями с остальными.

Внутри царил оглушительный хаос – гул голосов, беготня курьеров, звонки телефонов. Отовсюду доносились оживленные разговоры, а люди суетились так сильно, что начинали напоминать потревоженный муравейник. Рихард понятия не имел куда ему стоит идти и долгое время оставался пассивным наблюдателем творящейся вакханалии.

– Герр Хартман!? – голос, прозвучавший рядом, был подобен спасательному кругу.

Он обернулся и увидел миловидную девушку, с мягкими чертами лица и лёгкой полнотой.

– Да, мне назначено, – ответил он, чувствуя, как камень тревоги на мгновение отпускает его.

– Следуйте за мной, – её голос был мелодичным, а шаги уверенными и быстрыми. Она ловко лавировала в толпе, и он, как тень, следовал за ней.

– Не обращайте внимания на эту суматоху. Это лишь первый этаж, приёмная города. Фрау Хаупт давно лелеет мечту все здесь упорядочить, но руководство не жалует перемен, – она бросила это с лёгкой, почти заговорщицкой улыбкой, подводя его к блестящим металлическим дверям, встроенным в стену.

– Как я могу обращаться к вам? – спросил он, следуя протоколу вежливости в этом новом, странном мире.

– Эрна. Эрна Брун. Я секретарь фрау Хаупт, – она одарила его ослепительной, искренней улыбкой.

– А фрау Хаупт – это? Простите, меня давно не было в городе, – он наблюдал, как её палец в третий раз нажимает на скрытую кнопку.

Эрна рассмеялась, приняв его слова за шутку. Слава героя уже успела стать достоянием прошлого, вытесненная новыми, более свежими мифами. Имя Рихарда Хартмана пресса уже забыла.

Двери разъехались беззвучно, и его рука рефлекторно рванулась под пиджак, к холодной рукояти пистолета.

– Никогда раньше не видели лифта? – в её голосе звучало понимание.

– Что это? – его собственный голос прозвучал нервозно.

– Не бойтесь. Это просто кабина, которая движется между этажами. Все через это проходят.

Шагнув внутрь, он ощутил, как мир сжимается до размеров камеры. Когда двери закрылись, плавные и бесшумные, его накрыла волна клаустрофобии, перемешанной с внезапным, острым воспоминанием подвала приюта, скрип двери и улыбка доктора Дрезднера. Он сглотнул ком в горле, судорожно ухватившись за холодный поручень, за который посоветовала взяться Эрна.

– Они появились недавно, только в правительственных зданиях. Но канцлер пообещал, что скоро они будут в каждом доме, – её голос звучал словно издалека.

Для него же каждый миг этого плавного, призрачного движения вверх был пыткой. Стеснённое пространство давило, рождая инстинктивный ужас.

– Надеюсь, для таких, как я, они оставят лестницы, – с трудом выдавил он.

– Все привыкают. Хотя герр Амсель, например, принципиально ходит пешком.

– Чувствую, мы с ним найдём общий язык, – он попытался улыбнуться, но получилось лишь подобие гримасы.

Когда двери наконец раскрылись, он вырвался наружу с чувством, будто избежал заточения. Шестой этаж встретил его благоговейной тишиной, нарушаемой лишь размеренным стуком печатных машинок за закрытыми дверями. Воздух был другим – пахло дорогой бумагой, лёгкими духами и властью.

В просторном кабинете для переговоров за овальным столом их ждали двое. Женщина. Ильзе Хаупт. Её красота была холодной и отточенной, как лезвие скальпеля. Её взгляд, цепкий и оценивающий, пронзил его насквозь, вынося мгновенный вердикт: провинциал, пешка, вознесённая на гребне пропагандистской волны. Рядом с ней сидел её антипод – Тобиас Аккер. Безупречный костюм, укладка и поза, излучающая нарциссическое самодовольство. Всё в нём кричало о напускном лоске и глубокой, тщательно скрываемой ущербности.

– Герр Хартман, присаживайтесь, – голос Хаупт был низким, бархатным, но интонация обжигала холодом.

Он ненавидел этот взгляд. Он видел его слишком часто за последние дни – смесь снисхождения, любопытства и отторжения.

– Ильзе Хаупт, – опередил он её, назвав имя, которое прочёл на табличке в коридоре.

Лёгкая рябь удивления пробежала по её лицу. Взгляд на секунду скользнул к Эрне, которая ответила виноватой улыбкой.

– Верно. Мы знаем вашу историю. Приют, армия, героизм. Почему «Вестник»? – Хаупт мгновенно восстановила контроль.

– Честно? – он позволил себе улыбку, в которой была капля вызова.

– Я не терплю другой манеры общения.

– Старый друг подарил мне фотоаппарат. Я подумал, что здесь он пригодится больше всего.

На долю секунды в её глазах, этих бездонных озёрах, что-то дрогнуло. Мелькнула искра чего-то человеческого – понимания? Одобрения? Но мгновение спустя лёд сомкнулся вновь.

– Пусть так. Герр Аккер будет вашим наставником. Тобиас, возьмите его с собой на дело Раске, – отрезала она.

Аккер, до этого разглядывавший свои ногти, поднял голову с выражением крайней досады.

– Я думал, он справится сам. Парень, вроде, не промах.

– Не юлите. Покажете ему все, посвятите в детали и тогда сможете слить это дело.

Тобиас преобразился. Облегчение и предвкушение избавления от давней головной боли засветились в его глазах. Ильзе Хаупт поднялась. Её фигура в идеально сидящем костюме была воплощением соблазна и власти. Сухо пожелав удачи, она вышла, оставив за собой шлейф дорогих духов и неразрешённых вопросов.

– Пойдём, новичок. Не советую пускать на неё слюни. Ничем хорошим для тебя это не закончится, – флегматично бросил Аккер, поймав его взгляд.

– Я и не думал, – буркнул Рихард.

– Ну, разумеется. А я, Тобиас Аккер, просто в этом ничего не смыслю, – самодовольно рассмеялся он, и как в самом смехе, так и во фразе чувствовалась непробиваемая самоуверенность, подкреплённая, судя по всему, вниманием большого количества «фрау».

Их кабинет был аскетичен, но вид из окна заставлял забыть о скудости убранства. Панорамное стекло открывало вид на город, лежащий у его ног, – море крыш, проспекты-артерии, а вдали словно воткнутая игла торчала вышка электростанции, питающей город и Цепь.

– Налюбовался? В путь. Нас никто не будет ждать, – Аккер уже стоял в дверях, полный нетерпения поскорее избавиться от обузы.

Рихард мысленно поблагодарил судьбу, что его первым гидом в мире лифтов стала Эрна, а не этот позёр. Новая поездка прошла легче, хотя кулаки в карманах по-прежнему сжимались до хруста. Двери открылись в тускло освещённый подвал с голыми бетонными стенами.

– Едем на машине, – бросил Тобиас, не глядя на него.

Подземный гараж был царством автомобилей. Аккер подошёл к одной из самых стильных моделей, щёлкнул брелоком и уселся за руль с видом повелителя этого металлического стада.

– Садись. Или ты никогда не видел машину? – явно наслаждаясь восхищением на лице своего нового коллеги произнес он.

– Твоя? – Рихард опустился на кожаное сиденье, ощущая его непривычную мягкость.

– На зарплату журналиста? Мечтай. Это привилегия служения городу. Я просто обеспечил себе лучший инструмент.

Машина тронулась с места с кошачьей грацией. Для человека, выросшего на окраинах, где единственными машинами были грузовики и чёрные «коробки» Видящих, это было погружением в другую реальность.

– Так кто этот Раске? Плохой детектив? – Рихард нарушил молчание, чтобы заглушить внутреннее напряжение.

– Лучший из лучших, – ответил Тобиас, глядя на дорогу.

– Тогда в чём проблема?

– Проблема в том, что его добыча – призрак. Четыре года. Убивает только чиновников высокого ранга. Иглой. В сонную артерию. Чисто, профессионально.

– И его до сих пор не поймали? В Чейнстоксе?

– Его не существует. Для прессы. Пока призрак не пойман, его нет. Никто не хочет сеять панику среди элиты.

Рихард присвистнул. В его голове всплыл образ доктора Дрезднера.

– Подозревают врача?

– Раске проверял всех. Но некоторых врачей трогать нельзя. Они слишком ценны для тех, кто наверху.

– Почему ты так хочешь от этого дела избавиться? Это же золотая жила!

– Жила, из которой нельзя добывать руду. Два года я езжу на вызовы и не написал ни строчки. Репутация власти дороже сенсаций, – цинично усмехнулся Аккер.

– Но это могло бы отвлечь народ от других проблем, – задумался Рихард

Тобиас впервые оторвал взгляд от дороги и пристально оглядел своего пассажира. Риху показалось, что он прочитал в его глазах уважение.

– Ты не так прост, как кажешься. Верно. Но не в этот раз. Жертвы – не ниже оберлейтенантов. Такой удар по репутации системы недопустим.

– И ни одного свидетеля за эти годы?

– Тела находят в глухих местах, у складов. Судя по словам криминалистов все жертвы оказываются там по своей воле. Загадка не в том, как их убивают, а в том, что их туда манит.

– Может наркотики? – предположил Рихард.

– Осматривающие тела эксперты в один голос заверяют, что это исключено. Еще версии, Хартман? – отрезал Тобиас надменно ухмыльнувшись, словно оскорбившись на то, что Рихард мог предположить, что он не рассмотрел эту теорию.

– Есть еще одна мысль, – немного колеблясь смущенно предположил новый сотрудник.

– Выкладывай, – скомандовал герр Аккер, сворачивая на перекрестке и замедляя ход автомобиля.

– Ты сказал, что подозревают врачей. Если это действительно так, то чем может врач заманить взрослых мужчин в подобное место? Только чем-нибудь, что на открытом рынке не достанешь. Если следов наркотиков в телах не нашли, значит это что-то другое. Когда я рос в приюте, слышал, что исходящее от Цепи излучение не очень хорошо влияет на мужское здоровье. Слышал и о том, что есть препараты, способные отсрочить этот момент, но они запрещены, – Рихард колебался, но затем все же высказал догадку.

– И откуда ты такой смышленый вылез? Да, это тоже одна из версий Раске. А знаешь, почему они запрещены? Да потому что так правительство заботится о популяции. В какой-то момент жители города стали больше думать о себе и детей рожали уже пройдя рубеж молодости, из-за чего потомство было не таким крепким как могло бы быть. Ты не понаслышке знаешь как здесь относятся к детям. Родившимся с отклонениями от нормы не дают право жить и тормозить город на пути к прогрессу. Чейнстоксу нужны сильные солдаты и рабочие. Хотя лично я готов поспорить, что те, кто принимал этот закон у себя дома имеют не одну заначку с заветными пробирками, – разговорился Тобиас сам задавая и сам же отвечая на свои вопросы.

– Я много читал, – коротко ответил Рихард, вспоминая библиотеку Карла Майера.

Машина остановилась у входа в узкий, как щель, переулок, тонущий в тени близко расположенных друг к другу домов. Воздух был спёртым и холодным.

– Пойдём. Увидишь всё сам, – сказал Тобиас, и в его голосе не было энтузиазма.

Длинное одноэтажное здание с множеством дверей скрывало за ними складские помещения. Четверо жандармов в форме активно суетились вокруг лежавшего на земле тела. Еще один в штатском стоял неподалеку и курил. Казалось, что высокий мужчина в черном пальто и шляпе совершенно не интересуется происходящим, но его взгляд перебегал от одной детали к другой. Заметив движение, он мельком оценил новоприбывших, задержавшись на Рихарде чуть дольше чем на Тобиасе и снова вернулся к своему занятию.

Аккер приветливо махнул жандармам и бросил какую-то будничную шутку, но Рих его не слышал. Вниманием его полностью завладело лежавшее тело. Это был мужчина лет сорока, облаченный в форму Видящих. До этого момента Рихард воспринимал их за сверхлюдей, но в смерти как оказалось они ничем не отличаются от обычного человека.