Читать книгу Один шаг в Зазеркалье. Мистический андеграунд (сборник) - Константин Серебров - Страница 6

Куда мы сейчас направляемся? – спросил я Джи, заметив, что мы подошли к станции метро.

– Поскольку возвращаться домой нежелательно, – сказал Джи, – то отвезу-ка я тебя на «перекресток бесконечностей»; там можно провести несколько дней, пока страсти на Авиамоторной не утихнут.

– Я не понимаю, почему это вы церемонитесь с этой несчастной соседкой! – снова возмутился я.

– Ты еще не знаком с коммунальными боями, которые всегда оканчиваются в пользу дотошных скандалисток; это ведь составляет неотъемлемую часть их жизни. Когда мы боремся с чем-то во внешнем мире, мы отождествляемся с этим, вбираем в себя чужие вибрации и в итоге проигрываем, растрачивая свет своей бессмертной души.

В этот момент в его глазах отразилась таинственная пустота Вечности, во всей своей многозначности. Мой ум застыл в безмолвии, и я увидел, насколько ничтожны земные проблемы по сравнению с необъятной Вселенной.

– Что такое «перекресток бесконечностей»? – спросил я, когда мы на эскалаторе спускались в метро.

– В этом неприметном для посторонних людей месте существует невидимая дверь в иные измерения, и тот, кто готов, может проникнуть сквозь нее в неведомый мир Зазеркалья.

– Можно ли мне войти в нее?

– Это столь же непросто, как верблюду проникнуть в угольное ушко.

– Вы хотите сказать, что, по сравнению с вами, я похож на верблюда? – спросил я обиженно.

– Может быть, для меня ты все-таки человек, но с точки зрения Стражей Порога высших миров ты определенно верблюд.

Я прикусил от досады губу, но не нашелся, что ответить. Мне была неприятна мысль, что кто-то видит меня верблюдом. От нахлынувшей на меня обиды я не заметил, как мы оказались у Курского вокзала. День выдался по-летнему жарким. На платформе толпились грибники с корзинами и дачники с рюкзаками и тележками. По их разморенным жарой лицам было понятно, что их не волнуют мысли о просветлении. Мы направились к пригородным кассам, обходя стороной толпу, и вдруг увидели маленькую сморщенную старушку, одиноко стоящую с протянутой рукой у стены. Сердце мое сжалось; я было опустил руку в карман, но моя жадность протащила меня мимо. Джи остановился и, неторопливо порывшись в карманах, подал ей гривенник. «А ты пожадничал», – робко напомнила мне проснувшаяся совесть, но гордыня властно парировала: «Ты что, дурак, возвращаться назад и позориться? Джи подал за нас обоих!» Покачиваясь от немощи, словно божий одуванчик, старушка прошептала Джи благодарственную молитву. А люди проходили мимо, так же как и я, не обращая на нее внимания.

– Перед Богом все мы находимся в положении этой старушки, все мы бедные, все мы нуждаемся в Его милости, – сказал задумчиво Джи, не глядя на меня. Я почувствовал немой укор в его интонации. Мое самолюбие было задето, мне стало не по себе, и я, вернувшись, неохотно положил рубль в сморщенную ладонь. Старушка посмотрела на меня затуманенным взором и, перекрестив, сказала:

– Господь поможет тебе, сынок.

Легкая тихая радость вошла в мое сердце, и ночной кошмар рассеялся, словно его и не было.

– Если ты подашь ей, то и Господь сможет однажды подать тебе, – сказал Джи. Его глаза внезапно отразили всю бесконечность мироздания.

– Вся наша падшая Вселенная стоит с протянутой рукой перед Господом, прося жалкую милостыню, и может быть, однажды, Он бросит ей золотой.

– Вот такая неприметная старушка, которой ты вначале поскупился подать монету, явилась для тебя громоотводом, – добавил он. Я воспрянул духом и, шагая рядом с ним по платформе, почувствовал себя счастливым. Мы вошли в первый вагон и сели на свободную деревянную скамью. Джи тут же достал из сумки дорожные шахматы и сказал:

– Предлагаю сыграть отчаянную партию, которая захватила бы твой дух. Если ты сможешь подключить к игре те враждебные «я», которые окопались в глубине души и отчаянно сопротивляются обучению, то их удастся трансформировать.

– Вы даете мне легкий путь к трансформации психологического свинца? – обрадовался я.

– Он потребует от тебя предельной концентрации и тщательного самонаблюдения, – улыбнулся он.

Я с большим энтузиазмом открыл красные дорожные шахматы и, расставив фигуры, сделал первый ход. Я уже знал, что Джи превосходно сражается в шахматы с любым противником, и поэтому победить его нелегко. В первые минуты я был полностью захвачен партией, и напряжение игры достигло уровня сущности, но внезапно что-то произошло, и я перестал спонтанно замечать неожиданные ходы. Мне стало скучно.

– Вот ты и столкнулся со своим свинцом, – заметил Джи, – и не можешь его преодолеть.

– Не знаю, как это сделать, – поникшим голосом ответил я.

– Вырвись из привычных шахматных штампов, которыми ты пользуешься в игре. Сделай сверхусилие и преодолей свое тяжелое состояние, пройди сквозь него, как доблестный воин.

Я попытался следовать его советам, но через пять минут произнес:

– Я не могу найти в этой партии ни одной интересной комбинации. Мне скучно, а скука для меня – труднопреодолимое препятствие.

– А ты пожертвуй одну из фигур, и за счет этого резко улучшишь свою позицию.

– Но тогда я могу проиграть вам эту партию!

– Если ты ее проиграешь в острой борьбе, то это совершенно меняет ситуацию.

– Самолюбие не позволяет, – признался я.

– Вот ты наткнулся еще на один паттерн в своей личности, – заметил он.

– Что вы имеете в виду? – заинтересовался я.

– Схему твоего механического поведения, когда ты включаешь в игру лишь свою ложную личность.

– А как надо играть на самом деле?

– Должна играть сущность, которая постоянно будет сталкиваться со свинцовыми пространствами ложной личности. И вот, если ты сможешь на сверхусилии, как воин, пройти сквозь эти препятствия, тем самым ты трансформируешь свой свинец.

– Сейчас наша станция, – посмотрев в окно, спохватился Джи и, осторожно собрав шахматы, быстро пошел к выходу. Я подхватил сумки и, изо всех сил раздвигая закрывающиеся двери электрички, едва успел выскочить из вагона.

Сойдя с платформы, мы зашагали по извилистой тропинке, пролегающей сквозь высокие кусты бузины и могучие заросли лопухов. Москва осталась далеко позади; здесь все было другим. Горьковатый аромат полевых цветов подчеркивал особую печальную прелесть бабьего лета. Золотистые солнечные лучи милостиво одаривали нас последним ласковым теплом. Следуя за Джи, я выжидал удобного момента, чтобы задать мучивший меня вопрос. Наконец он обернулся и я снова заметил в его глазах странное сияние: сначала незаметное, оно вдруг становилось ослепительным. Тогда я спросил:

– В одном из разговоров вы упоминали о том, что в каждом человеке есть скрытое женское начало. Не могли бы вы объяснить, как мне раскрыть его?

– В алхимических трактатах женское начало символизируется ртутью и изображается в виде белой королевы. Его надо выплавить путем различных трансмутаций из первоматерии, которой является неофит, то есть, в данном случае, ты сам. Первоматерия изображается на алхимических гравюрах в виде дракона, из которого должна быть извлечена душа во всей ее чистоте. Но белоснежная дева должна суметь приручить дракона, обуздать его мощь и поставить себе на службу.

Помочь в этом внутреннему женскому началу можно различными путями:

Первый изображен на многих индийских картинах: темно-голубой Кришна из бессмертного Космоса в окружении множества юных девушек. Человеческая душа – всегда юная девушка, поэтому Кришна каждую девушку обнимал и любил, и каждой казалось, что только ей одной он дарит свою любовь. Кришна один, но он распался на сотни и миллиарды частей, чтобы объять все человеческие души.

И другой подход: вдова, много лет страдавшая кровотечениями, которой не мог помочь ни один врач, пошла за Христом, веруя, что прикосновение к Его одежде исцелит ее. Христос почувствовал это прикосновение, произошла передача силы без Его ведома, и женщина была исцелена в мгновение ока. «Дщи, вера твоя спасе тя: иди в мире и буди цела от раны тво ея» (Мк.5:34).

Я не знал, как мне воспользоваться ответом Джи, но не стал больше надоедать ему вопросами, надеясь все осмыслить самостоятельно. На какой-то момент моя жажда знания была удовлетворена. Меж тем мы уже шли по дачному поселку. Солнце стояло в зените, и осень золотистыми листьями устилала нам путь. Возле глухого переулка, в котором, казалось, никто не жил, Джи приостановился.

– Это тайное «место силы» на перекрестке бесконечностей.

– Вы имеете в виду потусторонние миры? – спросил я.

– В этом месте могут появляться сущности из разных миров. Это пространство было построено для выхода в Зазеркалье. Оно восстанавливает силы, перезаряжая аккумуляторы души. На перекрестке миров на крыльях души оседает золотистая алхимическая пыльца. Эта пыльца является реальной валютой в Космосе, ибо деньги там не имеют значения. Каждый платит только из золотого запаса своей души. И если у тебя за душой пусто, то ты никому не нужен, даже себе. Накопив алхимическое золото, ты легко проникнешь в иные миры, а если нет – то пойдешь путем обычного человека.

– Я тоже желаю научиться накапливать космическую валюту! – выпалил я.

– Ну, тогда, – усмехнулся Джи, – готовься к встрече с неизвестностью.

Пока я пытался разгадать, что имел в виду Джи, он открыл калитку и зашел на участок, заросший малинником и диким кустарником. Я ожидал увидеть большой каменный дом, которым мог быть, по моим представлениям, «космический перекресток», но меня ожидало большое разочарование. «Местом силы» оказался маленький деревянный домик с мансардой, сиротливо стоящий среди крыжовника и густой крапивы, да покосившаяся деревянная кухня в заброшенном яблоневом саду. Золотистые бабочки-однодневки кружили над редкими цветами, выглядывающими из буйно разросшейся травы.

– Ты будешь жить в моем кабинете на первом этаже, а я расположусь в мансарде, – сказал Джи, исчезая за кустом отцветшего жасмина. Обрывая мелкие ягоды одичавшего крыжовника, я неторопливо вошел в дом; половицы подозрительно заскрипели под ногами. В комнате, которую Джи назвал кабинетом, стоял старенький столик с настольной лампой и две кровати на доисторических пружинах, покрытые бордовыми одеялами; на полках стояли пожелтевшие от времени книги Гофмана и Германа Гессе, а на стене ярко выделялись странные геометрические знаки. Я сразу же сел за стол, смахнул с него пыль и стал писать путевые заметки. Среди прочих моих наблюдений я записал, что идеи, которые проводит Джи, не могут жить в мире обычных людей, никогда не задумывавшихся о великом Пути освобождения. Окончив записи, я прошел на кухню и увидел там Джи, сидящего с кружкой чая на грубо сколоченном табурете; его голову украшало соломенное сомбреро, а глаза выражали неприступную строгость испанского гранда, остановившегося в избушке лесника. Увидев меня, он смягчил взгляд и стал уютно-добродушным милым дачником, который произнес:

– Предоставляю тебе еще одну попытку научиться с помощью шахмат трансформировать энергию своих драконов.

– С превеликим удовольствием, – без особого энтузиазма сказал я, изображая радостную улыбку, и стал расставлять шахматные фигуры.

– Ты опять не можешь выйти из схемы примитивной механической игры, – отметил Джи через несколько минут.

– Ну, я не виноват в том, что не могу следовать вашим инструкциям в шахматах, – оправдывался я.

– Нет в тебе отрешенности воина, – ответил строго Джи, и его взгляд стал тверд, как сталь. – В тебе отсутствует творчество, без которого всякое действие механично.

Мне стало не по себе – куда девался беззаботный дачник, попивающий чаек? Передо мной сидел человек с лицом средневекового рыцаря. Поток невидимой силы изошел из него, и я на миг перенесся на поле боя. Передо мной мелькали картины рыцарских сражений, победоносный клич рыцарей звал к победе над врагами христианской веры.

– Не хочешь быть воином – приступай к обязанностям Ваньки Жукова, – долетел словно издалека его голос.

– Я старательно избегаю приготовления обедов и мытья грязной посуды, – заявил я, вернувшись к дачной реальности, – а вы хотите превратить меня в кухонного мальчишку.

– Пока ты не станешь домохозяином, тебе не видать потусторонних миров, как своих ушей, – ответил Джи без всякого юмора и пояснил: – Домохозяин – это человек, который может на свои деньги содержать дом, в котором расположилась Школа. В его обязанности входит готовить обеды, следить за порядком и за тем, чтобы у всех было хорошее настроение.

– То есть содержать всех лентяев за свой счет. Это уж слишком подозрительное условие попадания в высшие миры, – мелькнуло в голове. Но я промолчал, надеясь избежать этой участи, сделал ход конем и понял, что безнадежно проигрываю. А вслух произнес:

– В данный момент могу содержать только двух человек.

– Себя и еще двоих сверху? – с любопытством спросил он.

– Себя и еще одного, – быстро ответил я.

– И этот другой человек – женщина?

– На женщин – не трачу, ибо они символизируют для меня уход от внутренних поисков в мир соблазнов. Процесс обучения является для меня важным делом, и денег на это не жалко. Но я не вижу смысла в том, чтобы кормить компанию ленивых учеников, – закончил я.

– А если это является частью обучения? – загадочно спросил Джи.

– Я не верю в такое обучение.

Джи поставил мне шах, а затем мат и произнес:

– Как ты относишься к миру, так и он к тебе, – и в его глазах на миг открылась вселенская пустота.

Решив все же сыграть роль Ваньки Жукова, я отправился в сад. Обойдя заросший крапивой двор, я не нашел ничего пригодного в пищу, кроме цветущей петрушки и пожелтевшего лука. Из этого я приготовил салат, а на грязную засаленную плиту поставил вариться горох, который остался в шкафу с прошлого лета. Как только я накрыл на стол, появился Джи и, бросив взгляд на скудный ужин, заметил:

– От твоей стряпни и помереть можно.

– Больше нет ничего, – с растерянностью ответил я.

– С таким отношением к обязанностям домохозяина как у тебя, на кухне никогда ничего не будет.

Меня задела его интонация, и я вернулся в комнату. В ящике письменного стола я обнаружил большую коллекцию курительных трубок и около двадцати сортов иностранного табака. Взяв из коллекции изящную трубку с изображением Мефистофеля, я набил ее табаком и сладостно закурил, пуская клубы дыма в потолок. Внезапно я вспомнил фразу, которую обронил Джи: «Наша цивилизация со всем ее комфортом носит фаустовский характер».

Но я не мог представить, как бы я жил без этого комфорта.

Докурив трубку, я решил посетить Джи. На улице было уже совсем темно. Яркие звезды рассыпались по небосклону, чаруя своим таинственным мерцанием.

– Мы пришли на Землю из созвездия Большой Медведицы, – вдруг прозвучал сверху голос Джи. Меня пронзило острое чувство ностальгии, и я долго не мог оторвать взгляда от звездного ковша. Поднявшись в мансарду, я залюбовался уютной комнатой: с левой стороны стояли две кровати, одна была накрыта голубым, а другая темно-красным старинным ковром с магическим завораживающим узором. Правую сторону занимали полки с толстыми томами работ Сталина, посреди комнаты стоял деревянный стол, на котором располагалась черная настольная лампа, освещавшая комнату желтым светом. Заметив у двери небольшую гипсовую скульптуру Ленина, я поинтересовался:

– Как вы можете терпеть его в этом мистическом пространстве?

– На невидимом перекрестке бесконечностей он является Стражем Порога Среды, – улыбнулся он.

– Вы говорите странными метафорами, – удивился я.

– Это отнюдь не метафора, – ответил он серьезно.

– Что же это?

– Страж Порога Среды, – медленно, разделяя каждое слово, произнес он, и эхо пустоты захлестнуло меня невидимой волной.

Утром я нашел Джи за длинным растрескавшимся столом под яблоней. Его лицо было задумчиво. Мне не хотелось мешать его размышлениям, и я было собрался уйти, но он кивнул мне в знак приветствия. Тогда я решился задать вопрос, который задавал уже не впервые:

– Каким образом я могу работать над собой?

Джи, чуть улыбнувшись, дал мне все тот же ответ:

– Попробуй начать с самонаблюдения.

– Как это делается? – механически поинтересовался я, уже зная, что ничего нового он не скажет.

– Проследи за сменой эмоций различных «я», и ты заметишь, что большую часть времени ты находишься в негативе.

Я не был согласен с его утверждением, но виду не подал.

– Ну, а дальше что с этим наблюдением делать? – спросил я как можно смиреннее.

– Осознать, что в состоянии негатива ты забываешь о цели своей жизни, о том, что ты собрался достичь внутренней свободы.

Тут я не выдержал:

– Вы не правы, я всегда помню о том, что хочу достигнуть высших миров.

– И каким же образом? – иронично спросил он.

– Я надеюсь, что вы возьмете меня с собой в эти миры, – ответил я растерянно.

– Я уже пробовал брать с собой своих учеников, но из этого ничего не вышло. Я могу лишь указать тебе Путь, но пройти по нему ты должен сам.

Меня охватила легкая дрожь.

– По книгам я знаком с различными методами обучения. Какому следуете вы?

– На книжное знание ты лучше не рассчитывай, – ответил он. – Ты должен как можно подробней описывать все, что происходит с тобой в моем присутствии. Если не сейчас, то когда-либо потом ты сможешь понять, куда ты попал. Иначе твое пребывание в моем обществе будет бессмысленным, – донесся его голос как бы издалека.

Я пошел к себе в комнату и, раскурив трубку с головой Мефистофеля, стал описывать последние события. Долго писал я в своем дневнике, пока усталость окончательно не свалила меня, и я прилег отдохнуть, надеясь продолжить после. В середине ночи я очнулся от скрипа отворяемой двери и стал напряженно всматриваться в темноту. Вдруг я заметил, как в образовавшуюся щель вошла прозрачная светящаяся сущность. По моему телу пробежал холодный озноб, и страх закрался в сердце. Сущность была соткана из голубоватого тумана. Ее светящиеся глаза скользнули мимо меня и остановились на одном из знаков, висевших на стене. В комнате разлился тонкий аромат цветущего жасмина, и в лунном полумраке отчетливо различался светлый утонченный лик. Заметив на себе пристальный взгляд, она выскользнула в дверь. Я поднялся и по шаткой деревянной лестнице взобрался в мансарду к Джи.

– Я только что встретил потустороннее существо! – взволнованно выпалил я.

Он оторвал взгляд от пожелтевшей рукописи и произнес:

– Надеюсь, ты больше не сомневаешься в том, что оказался на перекрестке бесконечностей?

– Мой ум не доверяет вашим словам.

– Потому что твоей душе не хватает внутреннего огня.

– Как его приобрести?

– Мне трудно бороться с твоим скептицизмом. Может быть то, что я тебе сейчас прочитаю, натолкнет тебя на понимание.

«Когда Иисуса распяли, то Пилат прибил к кресту доску, на которой была надпись INRI: „Иисус из Назарета, Царь Иудейский“. Но рыцари Розы и Креста расшифровывают ее иначе: „Огнем природа обновляется вся“ (Igne Natura Renovatur Integra).

Тут возникает тема внутреннего огня; огонь требует постоянной жертвы, иначе без дров нашей души, которыми является борьба с семью смертными грехами, внутренний огонь погаснет. Жертва является единственным питанием для огня. Каждый день мы можем жертвовать своими страстями, ленью, временем и энергией для поддержания огня в алхимической печи нашего сердца. На каждый удар сердца надо повторять: „В нас царствует Иисус“, – на латинском языке это звучит так: „In Nobis Regnat Jesus“.

Сердце – носитель огня, который рождается в крови. Сердце привлекает токи Иисуса. Настоящий христианин является носителем импульса Христа, который есть новый Адам Кадмон для всего передового человечества; это новый микрокосмос, который на собственной жертве, на алхимическом огне начинает проплавлять руду своей души, принося себя в жертву для поднятия падшей Вселенной, для восстановления своего первородства.

Обычные люди, называющие себя христианами, являются бутафорными фигурами на сцене жизни, но даже и в таком виде они в какой-то степени являются нашими союзниками».

– Мне трудно будет разжечь огонь в своей душе, ибо я не привык приносить жертвы, – сокрушенно ответил я. – Не могли бы вы мне подсказать, с чего начать мне первую жертву?

Джи встал и несколько раз прошелся по комнате.

– Я предлагаю тебе самому подумать над этим вопросом, – серьезно ответил он, – какие-то вопросы ты должен решить сам.

Я сконфуженно попятился к двери, и, не попрощавшись, стал спускаться в темноте по узкой лестнице. Засыпая, я все думал, чем же мне пожертвовать, чтобы разжечь внутренний огонь.

На следующий день, заглянув в пустые кухонные ящики, я понял, что надо идти в магазин, который находился в сером деревянном домишке, сиротливо стоящем у проселочной дороги.

«Пусть это будет моей первой сознательной жертвой», – подумал я.

Взяв со стула старенькую сумку для продуктов, я направился за покупками. У дверей магазина стояли куры и настороженно ожидали от людей хлебных крошек. В сельпо продавались лишь слежавшиеся макароны да плесневелый горох. Хлеб еще не привезли.

– Нет ли у вас чего-либо более съедобного? – недовольно спросил я. Толстая продавщица в сером потертом халате раздраженно ответила:

– Продукты надо везти с собой из Москвы, или на огороде выращивать.

«Отпетая мирянка», – подумал я.

Ничего не купив, я вышел, и куры дружно обступили меня, надеясь на свою долю, но мне нечего было им дать. Провожаемый недовольным кудахтаньем, я вернулся с пустыми руками.

– Ну что же, – сказал Джи, посмеиваясь, – это и есть твой уровень бытия как домохозяина. Ты не можешь в сельской местности достать приличной еды, а еще хочешь постичь тайное знание. А знаешь ли ты, что его в сотни раз сложнее добыть? Весь твой утренний облик говорил о том, что ты обречен на неудачу, поэтому я сам достал все, что необходимо для уютной жизни.

На столе красовалась бутылка токайского вина, на сковородке я увидел только что пожаренную рыбу, а рядом – огурцы, помидоры и пучки зелени.

«Опять ты прокатился на шару», – пронеслось в голове.

– Ты, брат Касьян, не расстраивайся, присаживайся, выпей да закуси. Когда-нибудь ты овладеешь искусством кайфмейстера.

– Что такое искусство кайфмейстера?

– Это умение в любой сложной дискомфортной ситуации построить душевную атмосферу, суметь отогреть своих товарищей теплом своего сердца. Это умение создать такую атмосферу, в которой все присутствующие чувствовали бы себя комфортно и свободно могли проявляться. А также суметь построить пространство, в котором человек смог бы попасть в свою сущность.

Я был явно не готов к восприятию сказанного, ибо, на мой взгляд, все люди мешали моему внутреннему комфорту, и я всегда старался от них отстраниться. Но с Джи спорить не стал, стараясь выглядеть смиренным.

Ближе к полуночи скрипнула калитка, и на пороге появилась красивая девушка в коротком ярком платье: стройная, длинноногая, с растрепавшимися от ходьбы волосами. Голубые глаза ее оживленно блестели из-под пушистых ресниц. На вид ей было лет пятнадцать.

– Знакомься, Касьян, – сказал Джи, – это Дракоша, одна из самых молодых учениц.

«Вот с этой ученицей я бы пошел хоть на край света», – подумалось мне. Девушка села у стола и стала увлеченно рассказывать Джи о последних событиях в Москве. Я не знал людей, о которых она говорит, и почти ничего не понимал, но с удовольствием слушал ее звонкий мелодичный голос. Я никогда не думал, что у Джи могут быть столь привлекательные ученицы. Около часа ночи, когда меня стал одолевать сон и я собрался уйти спать, Джи неожиданно предложил:

– Не мог бы ты, брат Касьян, прочесть вслух с правильной интонацией главу из книги Успенского «В поисках чудесного»?

– С большим удовольствием, – лицемерно заявил я, поскольку хотел казаться твердо идущим по пути к просветлению. Джи достал толстую книгу, отпечатанную на машинке, и подал мне:

– Прочти нам, брат Касьян, что-нибудь на выбор.

Читать скучные рассуждения Успенского мне совсем не хотелось. Но поскольку я старался произвести хорошее впечатление на молодую ученицу, то, открыв наугад толстую книгу, стал читать главу «О водородах».

Я начал довольно бодро, перевернул страницу и пришел в ужас: глава почти целиком состояла из непонятных таблиц. Но я решил пройти на сверхусилии.

– Триада «до», «си», «ля» дает «водород 96». В скобках: аш 96, – читал я монотонным голосом.

– Да он едва сидит на стуле, – засмеялась молодая девушка, – а от его голоса веет невыразимой скукой.

Джи недовольно посмотрел на меня и произнес:

– Почитай-ка ты Успенского, дорогая Леночка, у тебя и голосок звонче. Может быть, Касьян поучится, как надо правильно читать.

Под переливы ее приятного голоса я прикрыл веки и, делая вид, что внимательно слушаю, незаметно заснул. Я в ужасе очнулся оттого, что с грохотом свалился на пол, разбив при этом тарелку. Девушка звонко засмеялась и сказала с издевкой:

– Какие талантливые ученики живут у вас на даче!

Нелепо растянувшись на полу, я почувствовал, что краснею. Но я справился с собой, подобрал осколки, вновь уселся на стул и притворился внимательно слушающим. Глаза мои вскоре опять стали закрываться; я попытался их открыть и вдруг увидел, что нахожусь на лесной поляне. Была глубокая ночь, луна ярко светила над черными силуэтами сосен. Оглядевшись, я заметил хрупкую девушку, похожую на лесную фею, в воздушном платье, легком как туманная дымка, светлые волосы ее разметались по плечам. Она поманила меня пальцем и углубилась в тревожную темноту леса. Ее голубые глаза показались мне знакомыми, и я спокойно последовал за ней. Вскоре за стволами деревьев мелькнул огонь. Мы вышли на широкую поляну с большим костром посередине, вокруг которого лесные девы кружились в призрачном танце. Тела их едва прикрывали, развеваясь, невесомые накидки. Я застыл в изумлении; в крови пронесся невидимый ветер, и мои чувства стали воспламеняться. Одна девушка отделилась грациозно от круга и приблизилась ко мне, оживленная вихрем танца, с пылающим взором черных глаз. Гибкий стан ее обвевали мягкие складки нежного шелка. Я обнял ее прекрасные плечи, но она вдруг растаяла, став воздушным облачком. Я вздрогнул от неожиданности и в этот миг проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Молодая ученица подула мне в лицо, пытаясь разбудить, в глазах ее играли смешинки.

– Сегодняшний урок для тебя неудачно закончился, любитель Гурджиева, – съехидничала она.

– Ты оскорбил юную леди мужицким храпом, – серьезно, как судья, произнес Джи, – а ведь она приехала из Москвы, чтобы посреди ночи прочесть тебе о внутреннем развитии.

Я стал нелепо извиняться и, стараясь быть незаметным, выскользнул из комнаты. Рано утром я наблюдал в окно, как молодая ученица манерно вышла на улицу, направляясь обратно в Москву. Помахав мне рукой на прощанье, она скрылась за густыми кустами малины.

– Если хочешь искупаться в озере, то быстро собирайся! – раздался бодрый голос Джи.

Я бросил в сумку полотенце, кошелек и дневник, с которым решил никогда не расставаться. Мы шли по пыльной дороге меж кукурузных полей, а над нами по лазурному небу проплывали бело-дымчатые многоэтажные облака.

– Посмотри, какой замечательный небесный храм раскинулся над нами! – произнес Джи, и в его глазах просияла любовь ко всему мирозданию.

Я едва взглянул на небо; мои мысли были заняты другим.

– Вы знакомы с таким широким кругом людей, – наконец спросил я, – не понимаю, для чего они вам нужны?

– Наш прекрасный мир все же является тюрьмой для наших душ, – сказал он, – но я собираюсь выйти из ее стен и проникнуть в иной мир с группой преданных учеников. Поэтому я собираю команду для возможной археософской экспедиции в иные миры, и ты с ней постепенно познакомишься.

Меня мало интересовала команда, когда решалась моя собственная судьба. Я шел и размышлял о своем положении и о том, как переселиться в Москву, чтобы с помощью Джи проникнуть за занавес этого мира. Джи как будто угадал ход моих мыслей и сказал:

– Если ты утончишь свой внутренний состав, то тебе удастся проникнуть сквозь игольное ушко алхимического лабиринта. Будучи сырым, ты никогда не проплывешь между Сциллой и Харибдой, стоящими на грани двух миров.

«Опять он говорит о моей сырости», – недовольно подумал я.

– Между нами колоссальный разрыв, – продолжал Джи, – внутренне я обитаю в ином пространстве, которое тебе пока недоступно. Поэтому тебе следует пройти обучение у моих учеников и избавиться от деревенской грубости.

Меня не вдохновляла такая перспектива; я предпочитал общество Джи, но таил эти мысли в себе. Меж тем мы подошли к крутому берегу озера. Гладь воды была уже по-осеннему темной и суровой. Джи разделся и, войдя в воду, поплыл; я старался не отставать от него, но ледяная вода обжигала тело, и через несколько минут я настолько замерз, что не решился плыть дальше и повернул назад. Но когда я с трудом выбрался на холодный берег, то, к своему удивлению, обнаружил там Джи; он, посмеиваясь, растирался полотенцем.

– Как вы могли оказаться здесь? – подозрительно спросил я, но Джи ничего не ответил.

Меня это настолько поразило, что я неожиданно для себя заявил:

– Сегодня попробую сделать первую сознательную жертву: пойду в село и достану отличную закуску, – и, прихватив целлофановый пакет, я отправился в сторону ближайшего села.

– Только помни себя! – бросил Джи мне вдогонку.

«Себя-то я никогда не забуду, вот помнить бы о других», – недовольно подумал я и пошел по накатанной сельской дороге. Я мечтал найти в убогом селе домик, в подвальчике которого с потолка свисали бы окорока, а в углу стоял бы бочонок красного вина. Нет, не похож я на тибетского монаха, который во имя святого учения отправляется за подаянием. Поборов внутри себя спесь городского жителя, я стал бродить по крестьянским дворам, высматривая, нет ли там чего из еды. Через час унизительных для меня расспросов и поисков я приобрел баранью ногу и литр картофельного самогона. Гордясь собой, я пустился в обратный путь, но неожиданно для себя очутился в совсем незнакомой местности. Вся округа была усеяна однообразными квадратами дачных участков, похожих друг на друга как две капли воды. Сев на огромный камень у дороги, я осознал, что не запомнил ни названия переулка, где стояла приземистая дача, ни московского адреса. Пушистые белые облака мирно проплывали по небу, а я все сидел и гадал, какая из дорог является верной.

Только теперь я понял, что Джи не зря предупреждал меня: «Будь алертен, когда ты находишься в сфере действия Луча». Я сожалел, что не мог посмотреть на мир его глазами и не принимал его слова всерьез.

Выбрав дорогу наугад, я пошел ускоренным шагом, но через час дорога неожиданно закончилась у ворот очередного дачного поселка. Я вернулся к камню и пошел от него по другой дороге. Вокруг тянулись поля, дачи перестали попадаться; я пересек какой-то лес, попытался вернуться к камню, но не смог. К вечеру местность показалась мне хорошо знакомой. Уже в сумерках, уставший и обескураженный, нашел я покосившийся деревянный домик, стоящий в глухом переулке. «Наконец-то я вернулся», – обрадовался я, открыл калитку, вошел в полутьме в дом и позвал Джи, но навстречу вышла незнакомая женщина, очень старая, в морщинах, с седыми волосами и спросила:

– Вы кого-то ищете?

У нее были светлые острые глаза, на плечи накинута яркая шаль с крупными цветами. Я понял, что в сумерках ошибся, и рассказал ей историю о том, как я заблудился. Женщина ответила, что ночью я вряд ли найду дорогу, но могу остаться у нее до утра. Я осмотрелся и заметил огромного черного кота, который неприветливо наблюдал за мной, изо всех сил давая понять, что я вторгся на его территорию. Комната оказалась на удивление чистой, а кровать у окна покрывал сиреневый ковер. Под потолком висели связки лекарственных трав, их резкий запах был мне незнаком.

«Уж очень подозрительно здесь все», – подумал я, но плутать в темноте – больше не хотелось.

– Ну что ж, отдыхайте с дороги, – сказала женщина.

Серое платье болталось на ее сгорбленных плечах, а поседевшие волосы выбивались из-под платка. Я вдруг подумал, что когда-то она была очень красива. Я угостил кота бараниной, и тот, шипя, убрался с дороги. Странная хозяйка постелила мне постель и предложила чай из каких-то мелких сухих цветов; я почему-то чувствовал себя неловко и не решался заговорить с ней. Почувствовав навалившуюся усталость, я закрыл глаза. Я снова увидел перед собой проселочные дороги, по которым так долго ходил весь день, перекресток бесконечностей. Если бы Фея не рассердилась, я бы не оказался здесь. Я вспомнил слова Джи:

«Тебе надо учиться управлять женским ветром. Дама не может быть постоянно милой и заботливой. Иногда в ее атмосфере вспыхивают люциферические молнии, которые могут разрушить слабые души. Но этот огонь может закалить сердце того, кто собрался пройти сквозь алхимические реторты внутренней трансформации. А если начать даму осуждать и тут же устремиться к другой, то тогда не произойдет алхимической трансформации.

Положительный ветер, исходящий от дамы, надо использовать для достижения целей Школы. А ты пытаешься использовать этот ветер только для себя. Ты норовишь вытащить из школьного пирога только самые вкусные кусочки. Я же учу тебя работать со всей ситуацией, которая состоит как из привлекательных, так и неприятных моментов».

Я подумал, что старая женщина, у которой я ночую, как раз является горькой частью пирога. В ночной темноте я внезапно почувствовал, что кто-то схватил меня за руку и, вытащив из постели, вылетел со мной на улицу. При свете луны я увидел, что лечу над поселком, а рядом, крепко держа меня за руку, летит моя хозяйка в развевающемся платье; ее седыми волосами играл ветер, а лицо напоминало застывшую маску. Мое сердце словно остановилось от страха, но я старался держаться за старуху, чтобы не свалиться с огромной высоты. Вскоре вдалеке показался полуразрушенный храм, его золоченые купола тянулись вверх, к небесам. Мы влетели внутрь. Я услышал тихое пение. Вокруг было темно, только у разрушенного алтаря горела одинокая свеча. Присмотревшись, я заметил призрачные фигуры монахинь, читающих молитвы. Сквозь их темные силуэты просвечивали старые стены. Моя спутница бросилась на пол у распятия и долго лежала, шепча молитвы, затем, словно спохватившись, она крепко схватила меня за руку и взмыла в воздух. Подлетев к домику, мы с шумом ворвались внутрь, и я ощутил, как она втолкнула меня в тело, спящее на кровати.

Очнулся я от яркого луча солнца, бившего мне прямо в глаза сквозь щель в заколоченном досками окне. Я увидел, что одетый лежу на соломе в углу пустой комнаты, где пыль густой пеленой покрывает пол. Я выскочил во двор: вокруг молчаливо стоял заброшенный сад с зарослями крапивы. Покосившийся домишко сиротливо смотрел на меня заколоченными окнами. Выбравшись на улицу, я ринулся прочь от заколдованного места. Долго еще плутал я среди дачных поселков, но так и не нашел домик Джи. Ругая себя за отсутствие алертности, я кое-как добрался до электрички и поехал в Москву.

Только проехав три остановки, я вдруг вспомнил, что забыл в заброшенном доме свою добычу: самогон и баранью ногу. Совсем обескураженный, я приехал в Москву и, сойдя с электрички, быстро добрался до метро «Авиамоторная» и бросился к квартире Феи.

На долгие звонки дверь открыла соседка; увидев меня, она изменилась в лице. Ее глаза засверкали ненавистью, и она злобно прошипела:

– Твои покровители надолго уехали.

Она резко хлопнула дверью, давая понять, чтобы я немедленно убирался.

Ангел – посланец Господа нашего – спустился с небесных сфер, чтобы помочь ученику встать на Путь. Он возносит его на высокую гору, чтобы показать великолепные просторы Вселенной, которые откроются перед ним, если он пойдет по пути трансформации своей непросветленной природы.

– Как жаль, что рядом с Феей проживает такая темная душа, – сожалел я. Не имея никаких шансов найти Джи, я отправился на Киевский вокзал и купил билет на скорый поезд «Молдова». Моя душа была полна отчаяния: я опять упустил свой шанс.

По дороге в Кишинев у меня было достаточно времени, чтобы окончательно привести мысли в порядок. Я открыл свои записи и стал читать то, что удалось записать со слов Джи.

«Посвятительные работы на Земле считаются каторжными в нашей Вселенной. Люди, достигшие внутренней свободы, берутся за это добровольно, не жалея своей крови, жертвуя великолепными условиями бытия в высших космосах. Они нисходят в мир, чтобы своей кровью полить Землю, удержать ее от падения в адские глубины.

Наш космос основан на законах Гермеса Трисмегиста; эволюционное строительство Космоса было осуществлено им в течение тысячелетий. Он является Посвятителем нашего Кольца. В борьбе с космической инволюцией, хаосом, мировой анархией и силами сознательного зла Гермес Трисмегист проявил незаурядные способности, раскрыв существенные стороны творческого потенциала человека».

В этот момент навязчивый сосед по купе достал бутылку водки и, толкая меня локтем, сказал:

– Да брось ты свои каракули, давай лучше выпьем и поговорим о жизни.

Я посмотрел в его глаза и понял, что он не тот человек, с которым можно выпивать, ибо он никогда не пойдет по пути просветления.

– Видали мы таких гордых, – прохрипел он, наткнувшись на мой холодный взгляд.

Я отвернулся и молча продолжил чтение.

«Основной задачей Гермеса Трисмегиста было показать, что человек может дойти до Бога, опираясь только на свои силы. Но для этого надо родиться Героем. Импульс Гермеса – это импульс, идущий снизу. Герметический ток основан на строгой дисциплине, на жертве, на вечном подвиге, на постоянном сверхусилии. Только люди из расы Героев способны на рост из самих себя. Но ты им не являешься.

Импульс Христа – это помощь, идущая с Небес; сам Бог через Господа Иисуса Христа протягивает помощь свыше, и тебе необходимо обратиться к нему, если ты хочешь достичь Неба».

От этих слов передо мной раскинулась панорама необъятного звездного пространства, и я ощутил дыхание потусторонних миров.