Читать книгу Путь Ариадны - Кристина Вуд - Страница 9

Краснов молча проводил меня до первого этажа пустующего здания. Мы прошли мимо скучавшего дежурного на КПП, и на часах напротив входа я уловила время – без пятнадцати одиннадцать. Улица встретила привычным пронзительным ветром и оживленным проспектом, несмотря на относительно позднее время. Летом в это время город практически не засыпал: иркутяне старались ловить пролетающие относительно теплые денечки. Оперативник вновь любезно одолжил куртку, и я благодарно кивнула, потому как рой назойливых комаров окружил нас, как только мы вышли из здания. Я едва ли не сразу принялась вызывать такси через приложение на телефоне, не сходя с крыльца СК.

– Пройдемте к воротам. Машина не заедет на территорию, – предупредил парень. В тот момент я отчетливо услышала отголоски мяты, едва-едва исходившей от него. – Вы не передумали? Я бы мог вас подвезти, мне не сложно.

Его настойчивость начинала откровенно раздражать.

– Нет, спасибо. Уже поздно, не хочу вас напрягать, – отмахнулась я, когда мы вышли с территории следственного комитета, пройдя через ворота.

Пальцы судорожно набрали адрес на смартфоне. Оперуполномоченный молча достал сигарету и зажал ее меж зубов. Краем глаза заметила, как загорелся небольшой оранжевый кружок, и Краснов сделал первую затяжку. Я затаила дыхание, опасаясь ощутить соблазнительный табачный дым. Выпрашивать еще и сигарету у мента как-то не хотелось.

– Вы, наверное, по привычке указали домашний адрес? – усмехнулся парень, кивнув на экран моего телефона.

Я глупо улыбнулась, крепко сжав челюсть, и удивилась внимательности сотрудника. Они уже и адрес мой наизусть знают?! Черт, ну конечно знают… они же будет проводить обыск.

– Точно… спасибо. А то бы сейчас уехала… – нервно хихикнула и принялась судорожно менять улицу на ненавистный адрес.

Вот черт, теперь менты знают куда я поехала…

Сигаретный дым мгновенно окутал волосы, и помогал ему в этом встречный байкальский ветер. Я едва сдерживала повышенное слюноотделение, вызванное непреодолимым желанием отобрать у парня сигарету и как следует затянуться.

Матвей глянул на меня обеспокоенно и вскользь, как бы украдкой, с неловкой улыбкой на устах. А после выдохнул сигаретный дым, который серым облаком растворился в свете уличных светодиодных фонарей.

– Понимаю, возможно то, что я сейчас скажу прозвучит глупо… Но вы не пугайтесь Марка… то есть, товарища майора. Он всегда спокоен и умеет находить аргументы, поэтому с ним… ну, как это сказать… сложно. Я же вижу, на вас лица нет после допроса.

– Как-то не готовила меня жизнь к тому, что моего мужа будут подозревать в таком… в таких страшных преступлениях, – честно ответила, смахнув с лица парочку надоедливых пищащих насекомых.

– Признаться честно, я и сам первое время не знал как с ним работать, – рассказал Краснов, глядя на белое здание на противоположной улице. – Но прошло уже месяца два или около того, как он приехал… и мы просто свыклись друг с другом.

– Вы очень откровенны для оперативника, – смутилась я, улыбнувшись одним уголком губ.

Лицо Матвея озарила широкая улыбка, после чего на щеках вновь образовались небольшие ямочки. Он подавил короткий смешок, запустил руку в волосы, взъерошив светлые концы, и всего на мгновение опустил взгляд. После сделал глубокую затяжку и с наслаждением выдохнул табачный дым. Я повернула голову в противоположную сторону, чтобы не встретиться с облаком соблазнительного дыма.

– Возможно потому, что работаю только второй год и не успел еще повидать всего того, что видели капитан Смирнов или тот же Дорофеев, – признался парень, сверкнув в мою сторону малахитовыми глазами. Благодаря яркому свечению уличных фонарей они выглядели особенно выразительно.

В тот момент к воротам следственного комитета подъехал белый хёндэ, десять минут назад отобразившийся на моем смартфоне. Я отдала черный бомбер владельцу, Матвей принял его с легкой улыбкой и продолжил держать в руках.

– Спасибо… за все, – неловко промямлила я. Было решительно непривычно благодарить полицейского. – До свидания.

– И вам спасибо за помощь следствию, – отозвался Краснов, благополучно усадив меня на заднее сидение машины. – Доброй ночи, Анфиса Андреевна.

Когда молчаливый водитель тронулся с места, я облегченно выдохнула. Несколько часов находиться под пристальным вниманием следователя и оперативников, тот еще аттракцион. Я отчетливо ощутила, как кончики пальцев бросило в мелкую дрожь, они все никак не могли согреться, и далеко не от прохладного ветра, а от нервной обстановки в целом.

Разблокировала телефон и, пока было время, мельком просмотрела звонки и входящие сообщения. Пять звонков от матери, чей номер я так и не добавила в телефонную книгу, один звонок от Глеба с двумя сообщениями и двадцать смс от Кристины с кучей вопросительных знаков и недовольных эмоджи. Коротко и по существу ответила друзьям. Звонить было чрезвычайно лень, да и я была не любителем разговаривать в такси при незнакомом человеке.

Наконец, водитель завернул в арку серого панельного дома, от одного вида которого в легких заканчивался воздух, превращаясь в немой крик. Остановился возле восьмого, ненавистного мною, подъезда, и я нехотя вышла из машины. Тело категорически отказывалось слушаться, и дело было вовсе не в усталости. На ватных ногах доковыляла до домофона и собралась нажать на знакомую комбинацию цифр, которую не набирала около пяти лет. Как вдруг, дверь отворилась, и из подъезда вышел незнакомый паренек в застиранной серой футболке и спортивных штанах. Он недоуменно оглядел меня с головы до ног, и все еще странно оглядываясь, побрел дальше.

Крепко сжав челюсть, схватилась за железную ручку входной двери и потянула ее на себя, аккуратно войдя в подъезд. В нос резко ударил неприятный аммиачный запах мочи от местных кошек, которых подкармливали сердобольные бабушки. Я недовольно поморщилась и буквально пробежала три лестничных пролета. Прежде чем постучать в обшарпанную дверь, нерешительно подняла кулак в воздух и остановилась. Затем выругалась себе под нос и забарабанила в дверь, заранее зная, что дверной звонок не работал.

– Кого там еще принесло? – раздался недовольный бубнеж человека, которого я не могу даже отчимом назвать. За считанные секунды распознала в его интонации алкогольные нотки, и уже тысячу раз пожалела, что приехала.

– Ну че ты открыть не можешь?! – проворчала мама. Ее голос звучал несколько отдаленно, и я предположила, что она находилась в спальне.

– А че мы ждем кого-то шо ли?

За дверью раздалось раздражающее шарканье старыми дырявыми тапочками, которые уже давно приняли форму ног хозяина. Сразу после возня с хлипким замком, и не успел Толик распахнуть дверь, как я влетела в коридор.

– Анфиска?.. – медленно произнес он, едва увернувшись от меня в сторону. Меня триггернуло и передернуло от того, как он произнес мое имя. Предположила, что его мозг (или то, что от него осталось), пропитанный самогонкой из соседнего подъезда, еще не до конца прогрузился. – А ты че это… У тебя же свадьба сегодня? Ты че сбежала шо ли? А че ты… ты че меня не пригласила?.. Мне ваще-то обидно. Я тебя как-никак… растил-растил, а ты…

Анатолий (или как мы его называли в детстве Толик-алкоголик) – был максимально карикатурным алкашом своего вида. Его неизменными атрибутами являлись майка-алкоголичка, преимущественно белого цвета, чтобы по желтым пятнам под подмышками было видно, насколько он ею дорожил и не хотел расставаться. А также черные спортивные штаны с растянутыми коленками и протертой до трусов задницей, и черные носки с обязательными дырками на пятках. Также были еще и белые носки, считай парадные, которые он берег и надевал в исключительных случаях.

В тот день он выглядел еще хуже. Когда-то одна его вытянутая морда с недельной щетиной наводила на меня животный ужас. Но в тот момент он был жалок. Напоминал живой скелет без волос на голове, лице и частичным отсутствием волос на всем теле. Но неизменным оставалось лишь одно – состояние алкогольного опьянения и перегар, витающий вокруг него на расстоянии трех метров.

Около года назад Толику диагностировали цирроз печени, и с того момента он находился полностью на попечении матери. Она закупала ему дорогостоящие лекарства, оббивала пороги врачей, чтобы те прописали ему нужные препараты. Даже пыталась пропихнуть его на бесплатную операцию по пересадке печени по квоте из федерального бюджета. Одно время она умоляла меня уговорить Олега, чтобы тот раскошелился на операцию по пересадке, которая стоила порядка трех миллионов рублей. А когда получила мой твердый отказ, стала требовать от меня финансовой помощи для покупки новых препаратов для Толика. Я посылала их обоих к чертям каждый раз, даже не удосужившись рассказать об этом Олегу.

– Фисочка?! – недоуменно воскликнула мать, выбежав в коридор в махровом бордовом халате, который являлся моим ровесником. В нос тут же ударил неприятный запах хозяйственного мыла. – Ты… ты как тут? Хочешь у нас остаться?..

В дряхлой трехкомнатной квартире все оставалось на прежних местах, как и семь лет назад. В воздухе витал непередаваемый запах грязных носков, который уже въелся в обои, поклеенные лет пятнадцать назад. В коридоре пожелтевшие от времени белые обои еще сильнее отклеились и торчали небольшими кусочками сверху и снизу. Деревянные советские плинтуса, покрашенные десятым слоем рыжей краски, уже не отмывались от намертво пригвожденной пыли. А местами и вовсе отсутствовали. С кухни раздавался нелицеприятный запах от древнего холодильника ЗИЛ, который был метр с кепкой. Аромат его был сравним с настоящим биологическим оружием, и напрочь отбивал желание открывать его. За долгие годы эксплуатации, ЗИЛ впитал тысячи разнообразных запахов еды. А благодаря тому, что резинка уплотнителя двери рассохлась, мерзкие зловонии никогда не покидали кухню… а то и всю квартиру.

Босиком там ходить было категорически небезопасно. Мать убиралась от силы пару раз в месяц в лучшем случае. Все остальное время она либо допоздна работала санитаркой в ближайшей больничке, либо обслуживала Толика и бегала по аптекам и продуктовым магазинам. Мы с сестрой зареклись убираться во всей квартире и поддерживали чистоту лишь с нашей комнате. Нам было плевать зарастет ли Толик пылью, грязью, своими окурками и блевотиной после очередной попойки. Чистая ли на нам была одежда и был ли он достаточно сыт. Для нас он был никем, а для матери – целым миром. Именно поэтому с шести лет я не ощущала себя там как дома.

Хотя был один приятный момент – продавленный линолеум в тот день был более-менее чище, чем в то время. И туфли на удивление даже не прилипали и не раздавливали крошки от хлеба и песок с улицы. Но это меня не остановило, поэтому я буквально вбежала в свою бывшую комнату, не разуваясь. Меня трясло и передергивало… Настолько все оставалось прежним. В тот момент я вернулась лет на десять назад.

– Ты есть будешь? Я привезла кучу еды со свадьбы, не пропадать же добру! – раздался все еще растерянный голос матери, следовавшей за мной по пятам.

Местная атмосфера угнетала и перекрывала кислород. Думала, что никогда больше туда не приеду. Я делала все быстро, опасаясь не навлечь паническую атаку. Первым делом наглухо закрыла дверь и подперла ее прикроватной тумбочкой со столетней пылью. Глаза тут же пробежались по интерьеру комнаты: все та же дверь с облупившейся белой краской, которая все еще хранила следы от кулаков Толика; две полуразвалившиеся кровати, сделанные еще в СССР, с не менее древними матрасами, а на одной из них, принадлежавшей Алисе, покоилась пыльная подушечка с изображением милой панды; один двустворчатый шкаф с заляпанным зеркалом во весь рост, пыльные занавески до подоконника, стол напротив окна, который отдали нам соседи (единственный предмет мебели, который был младше меня) и даже рисунок на двери с оповещающей надписью, приклеенный на древнюю жвачку еще лет десять назад:

«Комната Фисы и Лисы! Пастароним вхот строга запрещен!!!».

Два имени, обведенные красным фломастером в корявое сердечко.

Я едва сдержала слезы, уловив рисунок, и старательный почерк Алисы. А после ухмыльнулась, увидев старенькую пыльную плюшевую панду на своей бывшей кровати. Сестренка «заболела» пандами еще лет в восемь. С тех пор все подарки родственников и соседей ограничивались вещами с изображением этого милого медведя. Его дарили даже мне. Вероятно, посчитав, что и я тащилась от этого животного. А я передаривала игрушки, футболки и подушки с его изображением Алисе.

– Фисочка, как прошел допрос у следователя? – раздался приглушенный голос мамы за дверью. – Что он сказал тебе? Что будет дальше?

– К-какой еще след…ватель?! – удивленно пробубнил Толик, икнув.

– Толя, иди отсюда! – раздраженно вскрикнула она в свойственной ей командной манере. – Я кому сказала? На кухню иди! Ну иди же… иди!

Старый линолеум все еще хранил облупившиеся следы красного лака. Еще в пятнадцать я нарисовала черту, через которую нельзя было преступать матери и Толику, наивно полагая, что это как-то поможет. Возможно, то было своего рода психологическим барьером от неадекватности, которая преследовала за пределами нашей комнаты. Впрочем, Толику-алкоголику никакие черты, криво нарисованные лаком на пороге комнаты, были не помехой. А вот мать с того момента ни разу не пересекала порог нашей комнаты. Это была территория, где действовали только наши правила. Где фантазии не было предела, где не существовали любые формы насилия и всегда торжествовала справедливость.

Воспоминания, хорошие и не очень, молниеносно проносились перед глазами. Уловила едва заметные отметины карандашом на дверном откосе, где мы отмечали наш рост. Последние отметки Алисы ограничились тремя цифрами – 159 см, а мои 165. После глаза тут же встретились с продавленными следами от кулаков Толика на двери. Беспощадные воспоминания тут же заполонили сознание яркими вспышками: пьяные карие глаза Толика, истощавшие неконтролируемую агрессию и злобу, моя пульсирующая нижняя губа, коридор, дверная ручка нашей комнаты, мое учащенное дыхание, громкий хлопок и испуганные глаза Алисы. Сразу после судорожная установка преграды к двери в виде двух хромающих прикроватных тумбочек, капли крови на одежде и линолеуме, дрожащий и до ужаса испуганный голосок сестры, и ее нарастающая истерика при виде моей разбитой губы.

Затем яростные кулаки Толика, мой тихий и приглушенный, громкий и молящий о пощаде плачь Алисы. Она дрожала в самом углу кровати ближе к окну, поджав под себя ноги, по-детски закрыв лицо ладонями. Я же с силой облокотилась об тумбочки, которые едва-едва не впускали яростного монстра по ту сторону двери, и без преувеличения спасали наши жизни. Ножки тех несчастных тумбочек к тому времени уже успели нещадно поцарапать старый линолеум и проделать неровную дорожку от кроватей к дверям и обратно.

С каждым его ударом хлипкая деревянная дверь, казалось, трещала по швам. С каждым ударом кулаков образовывались новые вмятины, угрожавшие перерасти в дыры. С каждым ударом мы нервно вздрагивали, молясь, чтобы все это поскорее прекратилось.

– Фисочка! Слышишь меня? Ты останешься у нас? – тем временем, мать все никак не желала оставить меня в покое. Как только та услышала, что я затихла, ее тон изменился на более привычный: требовательный и командирский. – А что… что ты там делаешь?! Анфиса! Немедленно открой дверь!

С непосильным трудом сглотнула подступающие слезы и приступила расшнуровывать тугой корсет платья. Без посторонней помощи было крайне трудно выбраться из корсетного плена. Но, повозившись минут десять, все же удалось избавиться от единственного напоминания о том дне. Открыв шкаф, вывалила первую попавшуюся одежду. Не помнила чья она была, и не глядя взяла черные брюки скинни, темно-синюю толстовку с капюшоном и серые полу рванные кеды, которые когда-то ослепляли своей белизной.

Когда я принялась аккуратно снимать диадему с волос, стараясь не вырвать половину из них, телефон завибрировал, а экран загорелся. Тут же подошла к смартфону известной американской марки и вчиталась в содержимое анонимного сообщения. Как только глаза пробежались по словам, по позвоночнику прошел неприятный холодок:

– «Менты следят за тобой. Будь осторожна. Используй только налик. Сними деньги со всех карт и избавься от них. Мои карты и счета не трогай. Слишком подозрительно. Ты сегодня молодец. Но менты от тебя не отстанут. Я в безопасности. Не переживай. Люблю».

– Сука… – вырвалось из уст прежде, чем успела о чем-либо подумать.

Прикрыв губы ладонью, машинально подошла к окну – ничего подозрительного. Впрочем, я и не обладала какими-то особыми навыками по обнаружению ментов в засаде. Болезненно прикусила костяшки пальцев, обессиленно промычав.

Как ты мог меня оставить… Как ты мог меня оставить?! Как ты мог!!!

Никогда прежде не ощущала себя настолько беспомощно. В голове за минуту пролетали тысячи мыслей: ни одна не обладала положительными красками.

Как Олег мог знать, что я ходила на допрос? Откуда ему было известно, что менты за мной следят? Хорошо, последнее можно было предугадать… Но что делать с первым?

На размышления времени не было. Вытерла слезы тыльной стороной ладони. Громко выдохнула и запустила руку в волосы, уложенные в пучок тремя тоннами лака и невидимок. Глянула на время – половина двенадцатого.

– Анфиса! Мне надоело твое поведение! – сокрушалась мать, барабаня по двери. – Сколько еще ты будешь вести себя как несносный обиженный подросток?! Ты уже замужняя женщина, скоро у тебя появятся свои дети, и ты должна прекрасно меня понять…

– Наличка… наличка… где же…

Впопыхах перевернула сумочку вверх ногами в надежде, что Крис припрятала хоть какую-то наличку в сумке. Холодные, пораженные дрожью пальцы, судорожно перебирали содержимое: зарядное устройство, документы, зажигалка, какой-то древний блеск для губ, бренчащая мелочевка и…О, Боже, во внутреннем кармане сумочки пальцы нащупали помятую зеленую купюру в размере двухсот рублей. На такси и до банкомата хватит. Выдохнув с облегчением, я быстро вернула вещи на место, и сумка из розовых паеток, раздражающая своим блеском, вновь набухла.

Решив не тратить время и не возиться с распутыванием волос, взялась за свой тайник. Придумала его еще лет десять назад, чтобы хранить в той жестяной баночке из-под печенья с бутафорским детским замочком свои личные дневники. Однако, время шло и детские никому ненужные записи в нем сменились важными уликами.

– Ты всегда была такой… такой неблагодарной дочерью! – все никак не могла успокоиться мама. По крайней мере, она перестала яростно барабанить дверь кулаками. – Я до сих пор удивляюсь, как Олег взял тебя такую замуж! Ты же всю жизнь сбежать от нас хочешь… От собственной матери, которая выносила и родила тебя в страшных муках! Даже и понятия не имеешь, как это обидно… Анфиса… Анфиса!!!

Как же я ненавидела это имя…

Я лгала, когда говорила, что не была здесь чуть больше шести лет. Пару-тройку лет назад мне все же пришлось приехать сюда. Выждала время, когда Толик ушел в очередной запой и стал впускать в дом кого угодно, а ничего не подозревавшая мать была на работе. Отчим даже не удивился, увидев меня на пороге, а я и не вела с ним светских бесед. Молча прошла в комнату, запихнула улики в новогоднюю коробку из-под печенья, защелкнула замок и утопила ее в горе никому ненужных детских вещей. Я знала, что никому не будет дела до жестяной коробки со страшным дедом Морозом и облезшей Снегурочкой.

– Черт, руки…

Вовремя опомнилась, потянувшись к детскому вязаному платочку, который без проблем скроет отпечатки пальцев. А затем взяла телефон, отодвинула чехол, где припрятала небольшой поржавевший ключик от замочка. Парочка ловких движений и плюшевый замочек открылся. Глаза встретились с черным непроницаемым пакетом, от содержимого которого в жилах стыла кровь. Я громко выдохнула, собралась с духом и взяла в руки шелестящий пакет. Заглянуть вовнутрь еще раз духу не хватило. В коробочке оставила документ, от одного взгляда на который на глаза наворачивались слезы… но он мог здорово меня подставить. Следственный комитет уже взял мои отпечатки, поэтому рисковать я была не в силах. Сначала хотела взять весь пакет целиком, но подумала, что улики могут еще пригодится. Поэтому оставила три документа в твердой обложке в пакете, остальные запихнула обратно в коробку под замок.

– Я каждый день Господа молю, чтобы моя дочь вразумилась! – жалостливо воскликнула мать. – Нельзя быть такой черствой и безразличной! Мать у тебя одна, как ты не понимаешь?!

Черный пакет запихнула в небольшой тканевый рюкзак, с которым Алиса когда-то ходила на бальные танцы. Пальцы предательски дрожали, когда я схватилась за собачку и попыталась закрыть молнию. Сразу после без разбора и наспех засунула разбросанные вещи в шкаф, намертво прикрыв банку для печенья с небольшим секретиком. Накинула на голову черный капюшон, скрывавший мою свадебную прическу, небрежно кинула сумочку Кристины в рюкзак и закинула его на плечо. Бросив последний взгляд на свадебное платье, одиноко лежавшее на моей бывшей кровати, я тяжело выдохнула. После прикрыла веки, собралась с мыслями и, отодвинув тумбочку, подпиравшую дверь, вышла из комнаты, натолкнувшись на мать в проходе.

– Лучше бы ты молилась, чтобы дочь тебя простила, – грубо выплюнула слова ей в лицо и толкнула в плечо, чтобы пройти в коридор.

– Ты… ты… да как ты! – от возмущения она начала заикаться, последовав за мной по коридору. – Да Алиса… моя Лисочка, никогда бы не посмела так разговаривать с матерью!!!

Я резко развернулась, уловив ее широкие от злости глаза – васильковые, ярко-голубые. Та единственная красивая и бесподобная вещь, что была в ней, которую она передала дочерям. Подобные бездонные глаза воспевали поэты в стихотворениях и изображали на своих картинах художники, вдохновившись их красотой. Но они не умоляли всего того, что мать натворила.

– Не смей произносить ее имя…

Мой голос прозвучал грубо, рвано. Он был сравним разве что со скрежетом металла или раздражающим скрипом ногтя по школьной доске. Полный ненависти и злобы, он морально ударил мать и подействовал куда хуже обычной пощечины. Взгляд мой метал молнии, а челюсть скрежетала от раздражения и какой-то невероятной злости, накатившей в тот момент.

Не помню, как выбежала тогда из подъезда. Не помню, как добежала до ближайшего банкомата в соседнем магазине и сняла все деньги с карты. Не помню даже, как вводила пин-код и взяла ли карту обратно, когда ее выплюнул банкомат. Дрожащие руки заказали такси в приложении. И пока оно не подъехало, не выходила из помещения с круглосуточными банкоматами, опасаясь местного контингента, и следящих ментов.

Молча плюхнулась на заднее сидение. Водитель и все остальные прохожие уже не пялились на меня так, будто у меня было три головы. Потому как находилась я в обыкновенной неприметной одежде, а не в нарядном свадебном платье посреди ночной улицы. Мужчина, чье лицо скрывалось за темнотой, спустя двадцать минут поездки, завернул на нужную улицу.

Расплатилась наличкой и вышла из машины. Меня трясло то ли от прохладного ветра, то ли от страха, когда я взглянула на высотку, состоявшую из двадцати пяти этажей. Где-то там наверху находилась квартира, в которую страшно было войти. Свет в окнах не горел, она непривычно пустовала, и от того наводила жуткую атмосферу. Сложилось ощущение, будто меня не было здесь вечность, а на деле же и суток не прошло.

Я вернулась домой.