Читать книгу Башня в огне - Кристоф Водич - Страница 2

Он попал.

Автомат выпустил короткую очередь, отморозок из «Четверки» сполз по кирпичной стене.

Слишком поздно.

«Наоми!»

Он ускорил шаг, держа на прицеле дверь черного хода.

– Наоми, ты как?

Девушка лежит на мокрой земле. Куртка в крови.

«Бронежилет?»

Видно три попадания – ублюдок стрелял бронебойными.

– Гамма-Два – Центру, ранен офицер полиции, квадрат три-семь, нужна помощь!

Дрон видит улицу, нательный датчик наверняка передал сигнал, но датчики иногда подводят.

Наоми пытается говорить. Вместо слов течет тонкая струйка крови.

«Чёрт! Чёрт! Чёрт!»

От увиденного сжались внутренности.

«Соберись!»

Он оттащил девушку за мусорный контейнер, продолжая наблюдать за входом. Банда – не спецназ, но с нескольких метров всадят пулю не хуже. Недобитков «Четверки» вообще не должно здесь быть, их почти вывели несколько лет назад.

Положив автомат стволом к двери, он расстегнул жилет Наоми. Пальцы дернули аптечку из подсумка.

– Держись!

Зашипел биопистолет: две раны покрылись смесью гемостатика, антисептика и жидкой повязки, которая мигом затвердела. Пискнул автомедик, закрепленный на предплечье. По экрану побежали данные анализа, щелкнул инъектор. Теперь…

Дверь распахнулась, в проеме возникла фигура. Одинокий фонарь высветил камуфляжные брюки и черную косуху. Лицо закрыто банданой. Блеснул никелем помповый дробовик.

Руки опередили мысли. Приклад встретил плечо, точка коллиматора нашла цель быстрее, чем бандит повернул голову в сторону бака. Палец потянул спуск – быстрая пара – противник упал рядом с подельником. Еще пара – контроль.

Прицел – на дверной проем. Выждать.

Ветер толкнул дверь и принялся играться мусором.

Никого.

Взгляд вернулся к Наоми. Теперь пулевое в груди.

«Сейчас, сейчас…»

Наоми дышит тяжело, дыхание участилось, появилась одышка. Слышно, как в рану со свистом входит воздух.

«Пневмоторакс?»

В аптечке лежат игловой катетер и герметичный пластырь с клапаном. В голове – инструкция.

Волнение ушло на задний план. Опыт есть, руки знают, что делать… но не могут.

«Что?!»

Пальцы одеревенели. Не слушаются руки, ноги и шея. Он не чувствует тело, колени не ощущают твердый асфальт, а кожа – холодный дождь. Голосовые связки отключились: он не может связаться с Центром, не может ободрить, закричать или попрощаться.

Невидимая сила заставляет смотреть, как из девушки уходит жизнь.

«Что со мной?»

Ладони исчезли – он буквально перестал их видеть. Тело утратило вес, растворилось в воздухе.

Хочется выть от бессилия, но даже это не получается.

Явились демоны. Их не видно – они внутри.

Ледяной Ужас окутал сознание.

«Ты – призрак. Ты – ничто. Время прощаться», – прошептал Ужас.

Ледяная Тоска сдавила холодными пальцами сердце.

«Она умрет. Смотри, смотри, как она умирает», – прошептала Тоска.

Он не в силах помочь Наоми.

Демоны рассмеялись.

Сверкнула молния.

Наоми больше не дышит. Глаза потускнели, превратились в стеклышки. Губы замерли, силясь выдавить слово.

«Наоми…»

Окаменевшее лицо, покрытое каплями, смотрит в ночное небо.

Грянул гром!

Он проснулся, задев стаканчик. Остатки кофе обрызгали панель и брюки.

– Кошмары? – спросил пассажир.

– Нормально, – отмахнулся водитель, вытирая капли.

Наверное, он задремал, когда действие стимулятора закончилось.

Дождь монотонно барабанит по лобовому стеклу, нагоняет меланхолию и задумчивость. Небо отбивает усыпляющий ритм, играет мириадами капель. Думает, что город лежит у его ног, не в силах остановить стихию.

Да только городу плевать, он не собирается останавливать. Пустая трата ресурсов, думает город. Он закрылся тысячами железобетонных коробок, укрылся прочными навесами и опоясался сотнями километров многоярусных дорог. А там, где город приоткрыл нутро, выступила армия разноцветных зонтов и плащей.

Город решил, что неэффективно просто сидеть и ждать. Он раскрыл ненасытные пасти водосборников, чтобы заглатывать тонны воды, направляя ее в желудки фильтрационных станций и дальше – к потребителям-клеткам с вечными жаждой и голодом.

Дворники смели капли в сторону, на секунду открывая обзор. Стекло быстро покрылось водяными кляксами и потеками, предметы и прохожие расплылись и исчезли в мутной завесе. Огни фонарей, машин, голограмм и вывесок потеряли четкость, но продолжили разгонять вечернюю темноту.

Город не любит темноту и обрушивает на нее лавины света.

Пассажир протяжно вздохнул, смяв пустую коробку из-под сэндвича. Курица, ветчина, сыр, кружочки помидора и лист салата между хрустящим ломтиками хлеба стали воспоминанием. Пассажир извлек из кармана пачку сигарет, но замер на полпути в нерешительности. Взгляд метнулся между пачкой и боковым окном.

– Даже не думай, – произнес водитель.

– И в мыслях не было.

Сигареты вернулись в карман.

– Ага, вижу. Где твоя сила воли?

– Да ладно тебе! – Пассажир махнул рукой. – Сколько лет борются с этой дрянью – без толку. Так то целые государства, организации всякие. А я кто? Старый и слабый человек, куда мне до них.

– Ты старше меня на два дня.

– Целых два дня, – пассажир поднял палец вверх.

Водитель покачал головой. Щетки дворников повторили маршрут.

– Есть же безопаснее способы. Тебе подарить сертификат в аптеку или релакс-шоп?

– Я старомоден, – ответил пассажир. – Лучше в «Облачный странник». Или «Натуральные продукты от Старушки Бэкки».

– Бэкки выращивает табак и каннабис.

– А еще фрукты, овощи и ягоды.

Водитель провел ладонью по лицу и несколько раз крепко зажмурился. Взгляд вернулся к мокрому окну.

– Да знаю я, – сказал пассажир. – Всё понимаю. Не начинай только.

Водитель кивнул.

– И толку с того, что ты знаешь и понимаешь?

Капли барабанят по стеклу, на своей волне.

– Никакого, – ответил пассажир.

Щетки тоже на своей волне, туда-сюда, смиренно, с усердием.

Небо вспыхнуло, яркие зигзаги прочертили темное полотно. Небо решило напомнить зонтам и странным металлическим существам, на что способно. Напомнить о своей силе и разрушительной мощи, о том, как ему поклонялись, как мечтали, глядя на звезды, молились, искали спасение, находили погибель, рождались и умирали под его неустанным взором.

Не удалось. Люди дотянулись до неба, пожали плечами и вернулись к делам.

Небо загрохотало.

На центральном экране вспыхнул сигнал вызова. Водитель ответил:

– Скажешь что-нибудь ободряющее?

– Еще одна жертва, – сообщили динамики усталым голосом. – Криминалисты на месте.

– Умеешь взбодрить. Давай адрес.

– Отправляю. Мерфи с тобой?

– Привет, Мако, – произнес пассажир, разглядывая улицу.

– Славно. Жду.

Водитель и пассажир переглянулись.

– Что-то не так? – спросил водитель.

– Всё не так, Джим, – ответил голос и отключился.

Водитель потянулся в кресле и запустил двигатель. Ожили фары. Замурлыкал женский голос – бортовой ассистент принял координаты. Замигали синим и красным проблесковые маячки. Машина тронулась с места и влилась в транспортный поток. Дворники ускорились.

– Мако вышел на свежий воздух, – произнес Мерфи. – Может, по такому поводу и дождь закончится.

Джим скривился.

– Или затопит к чертям, – развил мысль Мерфи.

Дорога, укрытая железобетонными стенами, плавно извивается между тушами небоскребов, верхушки которых уносятся высоко-высоко в небо. Черный «Шевроле» без проблем пробирается к цели. Позади стелется шлейф из поднятой массивными колесами воды. Попутные машины сонно тянутся на автопилоте. Бортовые компьютеры заранее распознают служебный автомобиль и пропускают вперед, согласованно внося коррективы в движение.

Оснований для спешки нет: остывшему трупу она без надобности, а полиция и криминалисты занялись делом. Можно не гнать, расслабиться и довериться бортовой системе. Пусть займет нужный ряд и проследует по артерии города к заданной точке. Система всё рассчитает, как и город сам рассчитает и управится со светофорами, реверсивными полосами, указателями и знаками.

Город видит жителей через тысячи камер, чувствует вездесущими сенсорами. Он прислушивается к органам и конечностям, к самому себе, своим ощущениям и посылает мириады сигналов всему, с чем связан. Оптимизация, контроль и безопасность. Город не спит и не устает, он эффективен и неподкупен.

Можно не спешить и довериться Городу, но две силы гонят Джима вперед, управляя мыслями и телом. Две сущности – не ангел и не дьявол – шепчут на ухо, усевшись на плечи.

На одном плече сидит профессионал. Старший следователь Отдела. У этого парня есть чувство долга и ущемленная профессиональная гордость. Он ищет жестокого убийцу, серийного маньяка. Не единственная, но приоритетная задача, которая сначала не дает уснуть, а потом валит с ног.

Второй голос монотонно гудит, как в салоне старых пассажирских самолетов. Он хочет, чтобы день закончился. Закончился вместе с дождем, усталостью и головной болью. Быстрее бы добраться до места, увидеть очередной труп, задаться новой кучей вопросов, подумать, что делать и как жить дальше. Потом завалиться спать. Не раздеваясь врезаться лицом в подушку. Завалиться бы на пару дней, но и пары часов хватит. Или не хватит… Точно не хватит, но это проблема завтрашнего Джима. Пусть разбирается.

Технологии усложняются, мир перестраивается, но многие продолжают жить от пятницы до пятницы, от выходных до выходных, не понимая, что так и живут только в пятницы и выходные, забывая о ценности дня, каким бы тяжелым он ни был. День пройдет и никогда не повторится, следом пройдут другие, десятки или тысячи – как повезет. Это поезд в один конец.

Их можно понять.

«Ты тоже так живешь, Джимми».

Всё заканчивается, рано или поздно. Такая штука. Вот есть жизнь, а вот нет. Зачем ее торопить? Только если мучаешься на больничной койке или выплевываешь внутренности на допросе, когда всё равно закончишь в пластиковом мешке.

«Наоми никогда не торопила».

В сердце кольнуло.

«Малышка Наоми».

Любила дождь, радовалась как ребенок первому снегу, подставляла лицо ветру и одинаково хорошо себя чувствовала морозной ночью и в знойный полдень. Никогда не унывала и шла под пули, лезла в рассадники гнили, чтобы ее стало хоть чуточку меньше.

А потом обдолбанный боевик из «Четверки» высадил в Наоми весь магазин. Три пули достигли цели. Бронежилет не помог. В извечной битве щита и меча победил меч.

Когда проигрывает щит, звучит разное. Кто-то молчит, стиснув зубы от боли, другие стонут, зовут Бога или маму. Наоми захлебывалась кровью, уставившись тускнеющим взглядом в глаза Джима, и говорила. Губы едва шевелились, слов не разобрать. Джим разобрал только «сегодня».

Он вышиб стрелку мозги, потом пытался остановить кровь. Остановил, но слишком поздно. Наверху решили, что всё, конец истории. Подписали небесные бумаги, отправляя дежурного жнеца на смену.

Ей не было и тридцати. Тогда тоже лил дождь. Холодный и колючий, будто миллион мелких иголок, падающих с неба. И в груди иголки, колют прямо в сердце. Потом превращаются в ножи, режут сердце на кусочки. Затем – в тиски, сжимают легкие. Процесс повторяется.

Джим тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Сейчас только о смерти думать.

«Смерть. Смерть, Джимми, дает тебе работу и позволяет оплачивать счета».

Машина перестроилась через несколько рядов, свернула в боковой съезд и выехала на соседнюю магистраль. Еще одна бетонная кишка, только на уровень выше.

На отбойнике появился робопёс. Кибернетические лапы плавно понесли изящное красно-серое тело вдоль дороги.

Сначала он мчался налегке, затем в зубах возникла пестрая гроздь сумок. На спине выросли пузатые чемоданы. Робопёс сделал несколько длинных прыжков – чемоданы сменились конопатым ребенком с улыбкой до ушей.

Милый пёсик. Джим имел дело с его четвероногим собратом, который вместо сумок и детей приносил боеприпасы и уносил раненых.

Еще собачки, бывает, не прочь поохотиться, но об этом рекламные ролики не снимают и за ланчем праздной публике не показывают. Точнее, снимают, но не для всех. И ладно, да – иногда показывают за ланчем для избранной аудитории.

Крайне радикальные группировки повадились перепрошивать собачкам мозги. Начиняли киберзверушек от хвоста до носа взрывчаткой и отправляли к блокпостам. Или в торговые центры. Вскоре бухгалтерия заставила вернуться к старым проверенным методам. Люди и машины дешевле, но мозги прошивать всё равно приходится.

Через сотню метров собака круто свернула и скрылась вдали. Вместо нее возник итальянский спорткар. Он сравнял скорость с крайним правым рядом.

– За такие деньжищи он должен летать, – заметил Мерфи.

– Обещают лет через десять пустить на массовый рынок.

– Слышал. Лет десять назад.

Автомобиль исчез, вернулся знакомый пёс.

Раньше наружную рекламу обвиняли в том, что отвлекает внимание и повышает аварийность. Автопилот посмеялся и смахнул со стола подобные аргументы. Жуй-пей, смотри картинки и ни о чем не беспокойся.

Джим сосредоточился на дороге. Движение то погружает в мысли, то заглушает их. В голове клацает невидимый тумблер, переключает настройки и меняет частоту вещания. «Шеви», кажется, управляет сам собой, но ассистент лишь отслеживает возможные угрозы. Связь человека и машины – особая связь. Без коннекторов и радиоволн, вшита навыками и опытом в спинной мозг и разработана задолго до искусственных помощников.

Пёс замедлился и озабоченно уставился перед собой: приближается съезд и развязка.

Крайние ряды начали притормаживать, замигали вразнобой сигналы поворотов. Джим аккуратно перестроился. Четвероногий робот остался позади, радостно виляя гибким механизированным хвостом. «Догмэйт» – верный друг и помощник всего за десять-тысяч-девятьсот-девяносто-девять. Одобрен Департаментом семьи.

Однообразие магистрали закончилось, за окном потянулись оживленные улицы города. Время притормозить и ехать осторожнее: дороги уже, прохожие кругом и автопилоты не будут услужливо расступаться, как косяк океанской мелочи перед крупной рыбой.

– Хоть пробок нет. – Мерфи задумчиво посмотрел в окно.

– На часы глянь, – ответил Джим, пропуская пешеходов.

– И то верно. А раньше, помню, забито было.

– Город учится.

– Ага, учится! – фыркнул Мерфи. – Доучится до всякого и решит, что нам лучше вообще не ездить.

– Вряд ли. – Джим покачал головой. – Инстинкт самосохранения не позволит.

– Как в Тёмном?

Джим не ответил. Мерфи хмыкнул и вновь уставился на улицу.

Тёмный февраль. Спонтанная цепочка событий привела к малопредсказуемой череде решений, принятых Городом. Случился локальный армагеддон.

Дерьмо потекло из всех щелей: от транспортного коллапса до аварий в энергосистемах и системах безопасности. Технический сбой привел к сбою в умах и сердцах, обнажил скрытые механизмы и потребности.

Когда в лесу пожар, звери убегают вместе. Потушить не могут, но хотя бы друг друга не трогают. У людей немного сложнее. Начался большой пожар – одни тушат, другие разводят руками, а третьи потирают ладони, решая, что настало их время: грабь-убивай и всё такое.

Власти разыграли карту стороннего вмешательства, но скрыть несовершенство системы не удалось. Городу доверили многое, границы доверия подверглись испытанию.

Автономную систему городского управления «Город-203Х» хотели прикрыть, но передумали. Усовершенствовали алгоритмы, доработали модули ограничений и блокировок, и спать стало спокойнее.

Шрам на плече не дает Джиму забыть Тёмный февраль, но его волнует другое: главные беды обычно приносит не суперкомпьютер или искусственный интеллект. Это лишь инструмент или контекст. Главный источник бед – люди.

Мимо промелькнул парк – яркий узор из старательно оберегаемой и причудливо освещенной зелени. Живой уголок, который дышит среди грубых железобетонных гигантов.

Джим знает этот район. Первые этажи – магазинчики, мастерские и кафешки, над ними – недорогие офисные помещения. Еще выше – жилые блоки. Нормальный район, жить можно, хоть и шумно. Здесь Джим недолго снимал первую квартиру после переезда.

– Решили-таки взяться за него, – произнес Мерфи, указав подбородком на старый дом с проектной анимацией во весь фасад. – Может, и получится что путное.

Джим безразлично пожал плечами.

Дорога стала уже, внедорожник аккуратно вклинился в бутылочное горлышко. Рабочий день завершился, пара рабочих осталась закончить с мелочами. Строительный робот-помощник застыл в ожидании новой смены. Желто-черные полосы скрестились на груди подобно пулеметным лентам. Работяги прицепили роботу яркую оранжевую каску.

Новостройки тянутся к небу, закрывая солнце от тех, кто слишком стар и не вышел ростом. Фасады первых этажей повторяют исторический облик, но стоит войти внутрь или запрокинуть голову, сразу понимаешь, что не всё имеет силы оставаться неизменным. Здания надели маски – из уважения, смущения или шутки ради. Это – временная прихоть. Когда маска надоедает или натирает кожу, ее сбрасывают, являя миру молодое и свежее лицо.

Поворот направо, мимо азиатской закусочной с головой дракона, старинной библиотеки с магазином домашних помощников и стеклянного куба «Пролимб» – центра по обслуживанию бионических протезов. Куб светится огромным ярким фонарем.

«Шеви» катит солидно, уверенно. Огни ночного мегаполиса отражаются разноцветным узором на мокром корпусе.

Палец Мерфи потянулся к аудиосистеме.

«…новые реабилитационные центры для больных синдромом Эйдена, – сообщили динамики. – Корпорация „Энпланти“ осознает ответственность перед обществом и полностью берет на себя финансирование проекта, заявил на пресс-конференции Айзек Фог, президент и сооснователь компании. Он также напомнил, что синдром является крайне редким побочным действием. Доля отклонений после Процедуры с каждым годом снижается на…».

– Что там реабилитировать?! Скворечник насквозь порушен, – проворчал Мерфи и переключил канал.

Там шла реклама: мерзкий голос под дурацкую музыку предлагал модное пойло для веселой компании. Палец вновь коснулся экрана – вернулся привычный стук дождя.

– Лучше, чем остаться без присмотра, – сказал Джим. – Или попасть в Черную Зону.

– Лучше, – согласился Мерфи. – В Черной по частям разобрать могут, и эти самые части… того… по сходной цене.

– Они имеют право на помощь.

– Если эта помощь будет.

Напарники замолчали. Над улицей промчался медицинский коптер. Джим бросил взгляд на экран заднего вида. Красно-белый корпус с мигающей синей снежинкой скрылся в лабиринтах городских кварталов.

– Я же не спорю, просто… – сказал Мерфи. – Намудрят они с этими железками, ей-богу намудрят! А Клиника найдет, как отмазаться, уж поверь.

– Ладно, не заводись, – вздохнул Джим.

– Ай! – отмахнулся Мерфи. – Не бери в голову.

Снова заезженная пластинка. У Джима нет сил это обсуждать.

Процедура заняла почетное место в «лавке чудес» Фога. Клиенту вживляют нейроимплант, который точечно отключает эмоциональное отношение к чему-либо: работе, событию, человеку. К чему угодно. Реальному или воображаемому. К тому, что произошло или возможно в будущем. Минус или плюс меняется на ноль – рецепт чудесного избавления от страданий.

Наоми объясняла. Тогда еще малознакомая, слегка грубоватая, но искренняя Наоми – малознакомому Джиму, иностранцу.

«Носители, – говорила Наоми, поворачивая стакан с ромом. – Их много. Сходу не разберешь. Простые прохожие, топают по своим делам. Как ты и я. У них эта штука здесь. – Наоми постучала пальцем по голове Джима. – Ее не видно, разве что маленький шрам. Блокирует чувства, подавляет эмоции, меняет отношение в сторону безразличия».

Стакан звонко приземлился на дубовую стойку.

«Захотел разлюбить – бам! Готово. Боишься летать? Пугают собаки, пауки, цунами или клоуны? Не вопрос. Захотел не париться… Ну, ты понял».

Не совсем научное объяснение, зато доступное. В полночь за стойкой бара рядом с горячей амазонкой другого и не надо.

Там, откуда приехал Джим, такие «железки» под запретом, а информация о них подлежит цензуре. Родина Джима консервативна и осторожна. Старый добрый остров с туманами и дождями.

Джим удивлялся, как такое сложное решение стало массовым, но ответ лежал на поверхности.

Люди всегда хотели волшебную таблетку – и Клиника дала такую. Принимать строго по рецепту, внутрицеребрально.

«Посмотри вон на того, – язык Наоми начал понемногу заплетаться. – Да, в сером костюме. И сам он весь серый. Какой-нибудь мелкий чиновник или менеджер хрен-знает-какого звена. Господи, да он каждый божий день тащит серую задницу на работу, которую ненавидит! Ненавидит рабочий стол, компьютер, коллег и жирного босса, который самоутверждается за счет сотрудников. Каждый день одно и то же.

Но знаешь, в чем фокус, Джимми? Стоит ему пойти в Клинику – так мы называем ребят из «Энпланти» – и всё изменится. Он пойдет в Клинику, прицепит чип, запрограммирует на подавление – и вуаля! Ему станет похрен. Совсем! – Наоми театрально развела руки в стороны. – Он будет приходить в офис и… ничего не чувствовать. Гениально! – Хлопок в ладоши. – Причем имплант так настроят, что подавление не коснется того, что не представляет проблем. Если не намудрят, конечно, или не заглючит, как у тех, что ты видел».

Наоми сделала очередной глоток. Парень в сером расплатился и ушел.

«Клиника поможет забыть. Точнее, не забыть, нет. Они сделают так, что тебе будет всё равно, понимаешь? Если пережил неприятности или скорбишь по ком – это превратят в пустой звук. Лично для тебя. А что, неплохая задумка. Наверное».

О подавлении Джим слышал мало, интереса не проявлял, но, перебравшись, посмотрел на Процедуру под другом углом. А когда не стало Наоми…

Просто и сложно одновременно. Простая и прямая, как рельса, логика – взять и выключить то, что не устраивает. Сложно реализовать – что технически, что финансово. Но дело выгорело.

Одни нашли спасение. Обезболивающую таблетку, пропуск в мир безмятежности. Возможность убежать от невзгод, пусть только в голове, но зато быстро и без усилий.

Другие – поводок и намордник. Способ уберечь общество от преступных элементов, точнее – от их желания навредить. Исправительные учреждения по-прежнему исправляют, но иначе.

Для третьих – разрешение не бояться, не чувствовать вину и, следовательно, работать эффективнее. Работа порой грязная, но имплант частично решил и этот вопрос: убрал значимость чистоты. Директор Бюро внешней разведки в недавнем интервью назвал это «профессиональными издержками и инструментом оптимизации».

Бонусом можно схватить нехилый приход. Специальное оборудование, незаконное, как и наркотическая дрянь, что рождается в лабораториях Черных Зон, подарит экстаз и яркий трип. Но это редкость, белый порошок доступнее.

Джим мельком взглянул на Мерфи: напарник подключился к полицейской базе и копается в досье. Глаза сосредоточенно бегают по экрану, губы беззвучно шевелятся.

До пункта назначения остается совсем немного.

Впереди, словно самые большие маяки среди океана других маяков, излучают свет башни делового центра. Прилизанные и утонченные свечки на корпоративном торте. Сквозь дождевую пелену пробивается сияющая гирлянда из букв и слов. Имена провидцев и победителей сверкают, как игрушки на громадной транснациональной ёлке. Шпиль Клиники выше всех, деликатно намекает, кто теперь председатель клуба. Даром что самая молодая, а уже крепко взяла старожилов за яйца.

Мигающий зеленый – желтый – красный. Стоп.

На тротуаре замер догмэйт, нагруженный сумками. В этот раз настоящий, с настоящими каплями дождя на гладком корпусе. Рядом хозяйка – девочка в ярком красном дождевике с прозрачным капюшоном. К спине собаки прицеплен такой же яркий рюкзак, отражающий свет фар. Пёс сидит на задних лапах, уставившись перед собой. Почти как живой, а вместо поводка – программный набор инструкций и ограничений.

Два потока размытых силуэтов двинулись друг другу навстречу, смешались на фоне ярких фар и перетекли на противоположные берега. Пёс с хозяйкой перебрались на другую сторону и зашагали дальше по улице. Красный рюкзак скрылся в толпе.

Зеленый.

Слева за окном промелькнул «Доходный дом братьев Роузвелл» – бюджетная, но чистая и не протекающая крыша над головой для простых работяг. Роузвеллы следят не только за сроками оплаты, но и за порядком. К сожалению, за всем не уследишь.

Здесь нашли первую жертву.

Дом стоит как ни в чем не бывало, окна светятся уютом, но Джим отчетливо помнит маленькую комнату и застывшее тело, сидящее за столом. Имплант вырезан и уничтожен. Раздроблен на мелкие кусочки без возможности восстановить доступ к лог-файлу. Чип миниатюрный, но убийца знал, где искать – слишком точно орудовал ножом. Вырезал, разбил и вложил осколки в ладонь жертвы, а саму ее усадил на стул в позе глубокой задумчивости. И надпись оставил: «Конец».

«Вот такая инсталляция».

За этим потянулась череда новых преступлений. Минус жизнь, плюс запись в полицейской базе. Курт Зинклер, сорок два года, безработный, Носитель, имплант уничтожен. «Конец» – кровью на стене. Алекс Дюпре, тридцать два, безработный, Носитель, имплант уничтожен. «Тупик». Тильда Кроу, тридцать шесть, бухгалтер (нарушила статистику), Носитель, имплант уничтожен. «Точка».

Смахивает на систему. Схожие почерк и жертвы, даже места одного уровня. Но версия с маньяком – не единственная.

«Инициатива Грея» тоже в разработке, точнее, радикальное крыло организации – «Новая Инициатива». Крупная рыба. Импланты и Клинику на дух не переносят, хотя концептуально резать Носителей – явный перебор.

Сегодня очередное убийство. Шестое чувство подсказывает, что они столкнулись с чем-то новым.

Внедорожник миновал указатель «Краунхилл Плаза» и помчался мимо дорогих коттеджей и таунхаусов. Аккуратные ряды деревьев и высокие подстриженные туи покачиваются в мягком свете уличных фонарей.

«Краунхилл Плаза» – респектабельный комплекс в тихом и охраняемом районе. Здесь не ожидаешь, что тебе вырежут имплант в собственной гостиной и оставят в луже крови дожидаться судмедэкспертов.

Через минуту показался полицейский кордон. Джим сбавил скорость, машина остановилась возле парадного входа.

«Вы прибыли к пункту назначения!» – преувеличенно бодро воскликнул ассистент.

– Да что ты, – пробурчал Джим и застегнул плащ до подбородка.

Выходить не хочется. Дождь барабанит по стеклу и замолкать не спешит.

Джим и Мерфи выбрались из теплого салона и быстро зашагали ко входу. Капли зашуршали по одежде, но не смогли проникнуть сквозь мембранную ткань.

Скучающие под навесом патрульные молча пропустили следователей. Широкие двери разъехались в стороны.

– Неплохо! – присвистнул Мерфи.

Джим согласился.

Мягкий свет равномерно освещает холл. Точечные светильники образовали замысловатый узор. Потолок подпирают широкие квадратные колонны с водопадом. Вода шелестит в лучах подсветки по серо-коричневой плитке. Стены однотонные, с деревянными и каменными вставками. В углах – кадки с живыми растениями. Сочно-зеленые листья гармонично сочетаются с темными панелями.

Звук шагов поглощает толстый и, несмотря на погоду, сухой и чистый ковролин. Особенности материала и пропитки. В лобби тихо играет блюз двадцатого века. Широкие кресла пустуют, за баром никого.

Тона темные, но не мрачные. Интерьер продуман, и даже инфопанель не выбивается из общего стиля. Разве только виртуальный помощник, чья стройная фигура проецируется за приемной стойкой. Джим думал, что богачи предпочитают живой персонал, а не бездушные голограммы, пусть и весьма сексуальные.

В холле полицейские опрашивают местную охрану и уборщиков. Рядом суетится мужчина средних лет в пиджаке с логотипом комплекса. Наверняка администратор. Мужчина нервничает, но старается не подавать виду. Получается плохо.

Лифт ждать не пришлось – это он ждал гостей. Просторная кабина – Мерфи божился, что видел квартиры меньше и беднее – быстро и бесшумно поднялась на нужный этаж. Звякнул невидимый колокольчик, створки разъехались в стороны.

– … забудьте зонтики, льет как из ведра!

Джим и Мерфи едва не столкнулись с двумя мужчинами в костюмах. Один в сером, другой в черном.

– Советую отнестись к этому серьезно, мистер Тадески, – произнес серый костюм.

– Непременно. – Мако отдал честь двумя пальцами. Он бы хлопнул каблуками сапог, если бы носил сапоги вместо полуботинок.

Серый костюм больше ничего не сказал, считая, что оставил последнее слово за собой. Он смотрит вперед, словно не замечает людей перед собой. Черный костюм заторопился следом.

Джиму знакомо это надменное худощавое лицо, знаком пиджак, идеально подогнанный в уютных ателье на Сэвил Роу. На сгибе локтя висит черное пальто, вторая рука держит кожаный портфель.

Джим подумал, что в былые времена на носу серого костюма обязательно сидели бы очки в тонкой оправе, но сейчас это не актуально. Его минимум – адаптивные линзы дополненной реальности, не меньше второго поколения, или вовсе зрительные аугментации «Пролимб Индастриз» – миниатюрный компьютер в глазнице. Это если неоперабельные проблемы с глазами, а если зрение в порядке, подойдут смарт-очки в ретро-оправе от «Линдберг» или «Шопар».

Дэвид Синглар – главный юрист Клиники, настоящая акула, прикрывающая задницу руководства. Его давняя специализация – дела, за которые можно больно получить по лицу, но не получишь, так как всё удивительным образом оказывается в рамках закона.

Редкая сволочь.

Есть люди, располагающие к себе сразу же. Попадаешь в их поле, и кажется, что вы давние приятели, знаете друг друга сто лет. А есть такие, которым хочется врезать при первом знакомстве. Человек тебе плохого не сделал, его видишь первый раз, но вот увидел, послушал с минуту – кулак невольно начинает чесаться. И это до того, как прочитал личное дело.

– Джентльмены, – кончиком рта улыбнулся Мерфи, приподнимая воображаемую шляпу.

Джим ничего не сказал, продолжая смотреть перед собой. Хотел зацепить Дэвида плечом, но в последний момент одернул себя.

Мако задумчиво проводил взглядом юристов, засунув руки в карманы. Таких акул он ест на завтрак, и даже без последующего расстройства желудка. Впрочем, с подобными особями следует быть начеку. Всегда.

– Неужто Синглар собственной персоной, – присвистнул Мерфи.

– Ага, – ответил Мако. – Суетятся о неразглашении и всём таком. Боятся, что убийства свяжут с Клиникой, а это скажется на продажах и котировках.

– А может сказаться? – спросил Джим.

– А хрен их знает. – Мако махнул рукой. – Я на Уолл-стрит штаны не просиживаю. Сами гляньте.

Все трое прошли внутрь апартаментов. Гостиная под стать комплексу. За панорамным окном – широкая терраса и яркие силуэты делового центра. До ближайших строений далеко, они не давят своей массой, не заставляют жаться и ютиться. Сквозь приоткрытое окно проникает свежесть дождливого вечера.

– Ну, с Коичи вы знакомы. – Мако указал на азиата, который склонился над жертвой.

– Вижу, не скучаешь, Коичи.

– Привет, Коичи.

Эксперт-криминалист, не отрываясь от трупа, поднял руку в перчатке. Раскосые глаза, закрытые полупрозрачным визором, мечутся между телом и данными первичного анализа.

В соседней комнате возятся коллеги Коичи из полицейского департамента. Джим помахал им через приоткрытую дверь.

– А это…

– Томас Хейт, – закончил фразу Джим.

– М-да, – протянул Мерфи. – Первый после Фога.

– Первый после бога, – хмыкнул Мако.

Джим глянул на труп. Приближенность к сильным мира сего не уберегла от предсмертной роли боксерского мешка. В кровавом месиве, которое раньше было лицом, едва угадывается вице-президент «Энпланти».

– Мистер Хейт что-то не поделил с мистером Хавьером Гарсия Гонсалесом, – продолжил Мако. – Который, в свою очередь, пытался сделать себе лоботомию.

– Успешно, видимо? – спросил Мерфи.

– В затылочной и теменной областях имеются колото-резаные раны, – произнес Коичи, – которые, предположительно, он нанес сам себе. Но думаю, это не основная причина смерти, а лишь последний аккорд, так сказать. Основная причина – то, что было перед этим. – Коичи указал пальцем на голову Хавьера Гарсия. – Предположу, там что-то перегорело, вызвало нарушения работы головного мозга, возможно, приступы острой боли или галлюцинации.

Коичи откинул визор на лоб и встал, разминая колени.

– Нужно осмотреть тела в лаборатории, – сказал эксперт.

– Там уютнее? – На лице Мерфи растянулась ухмылка.

– Забыл взять термос и сэндвичи, – ровно ответил Коичи. – И кучу всякого оборудования.

– А, любимые игрушки!

– Всё равно имплантом будут заниматься спецы из Клиники, – бросил Мако.

Джим перевел взгляд на второе тело. Вот еще одно отличие – сразу два трупа. Жертва и убийца, который последовал за ней к праотцам. Или две жертвы?

– Следов присутствия других лиц пока не обнаружили. – Мако словно прочитал мысли Джима. – Полиция получила записи камер, нашим отправили. Посмотрите.

– Дрон над районом? – спросил Джим.

– Запросили картинку.

В прошлые разы записи не помогли. Всевидящее Око – вот парадокс – не всегда видит то, что нужно. Особенно непросто увидеть то, что очень старались скрыть, зная о системе наблюдения. Это сложно, но выполнимо. Вопрос в другом: всё имеет цену, а цена должна быть оправданна. Ладно, Хейт – крупная шишка, связан с большими деньгами, но остальные случаи… А при чем здесь остальные?

– Я так понимаю, у мистера Гарсия был нож? – предположил Джим.

Криминалист потряс пластиковым пакетом для вещдоков. Джим разглядел боевой нож с черным покрытием.

– Я понял, о чем ты, – Коичи устало улыбнулся. – Молекулярный экспресс-тест выявил микрочастицы крови и тканей предыдущей жертвы. Совпадение девяносто процентов. В Отделе проведу более подробный химанализ и геномную дактилоскопию.

Мерфи взял пакет и принялся разглядывать оружие.

– Интересно…

– Им можно удалить имплант, если предварительно аккуратно провести резекционную трепанацию черепа, – произнес Коичи. – Как и любым подобным ножом.

Джим присел возле трупа.

Лицо Хавьера до сих пор несет отпечаток смерти. Мучительной смерти.

– Значит, Хавьер был Носителем?

– Угу.

– Внезапный приступ синдрома?

– Маловероятно. – Коичи покачал головой. – На синдром не похоже. Эйден, как правило, дает о себе знать вскоре после установки импланта. Но если верить данным, Хавьер Гарсия прошел Процедуру достаточно давно, несколько лет назад. Случаи, конечно, были, но… Нужно заключение из Клиники. Имплант должен быть цел.

– Ясно, – произнес Джим. – Хоть что-то.

– Ясно, что ни черта не ясно, – скривился Мерфи.

Он вернул пакет и пошел осматривать квартиру.

Джим оторвался от безвременно ушедшего мистера Хавьера Гарсия Гонсалеса и последовал примеру напарника. Коичи и ребята из полицейского департамента – это хорошо, но надо взглянуть своими глазами. Прогнать увиденное через себя, дать мозгу очередные частички пазла, из которых он попробует собрать цельную картину.

Джим начал с просторной гостиной. Пальцы, затянутые в тончайшую перчатку, парят над предметами, словно детекторы – старый неосознаваемый жест, своеобразный ритуал. Взгляд скользит по интерьеру, ищет за что зацепиться.

Нет надписей и лаконичных посланий.

«Некому оставлять или всё сказано?»

Разбитый кофейный столик, осколки блестят на светлом ковре. Ковер и такого же цвета низкий диван успели впитать кровь. Высокие стулья у стойки, разделяющей гостиную и кухню, беспорядочно разбросаны по полу. На столешнице перевернутая бутылка бренди. Двадцатипятилетний «Арди» из благородного напитка превратился в выдохшуюся лужицу.

– Алкоголь не мог ударить в голову? – спросил Джим. – Выпили, заговорили о наболевшем, разгорячились…

– Экспресс-тест не выявил признаков опьянения у Хавьера, – ответил Коичи. – Содержание спирта в пределах нормы. И, судя по всему, Хейт пил один, до прихода Хавьера.

– Родственников оповестили? – Джим посмотрел на фотографию, единственную на всю квартиру. На ней молодой Томас Хейт в белом лабораторном халате обнимает неизвестную девушку. Обычное фото, напечатано на бумаге и вставлено в тонкую деревянную рамку.

– Полиция занимается.

Хейт и девушка улыбаются, ее голова лежит на его плече. Симпатичная.

– Он с имплантами?

– Было ли что вырезать? – уточнил Коичи. – Сканер зафиксировал слабую электромагнитную активность, подходящую по параметрам, но модель чипа не определить. После экспертизы.

Из спальни доносятся голоса; голос Мерфи громче других.

Джим миновал лестницу на второй уровень и зашел в кабинет.

Широкий стол со встроенной консолью и рабочей сенсорной поверхностью – техники изучат содержимое. Рядом кресло: регулировок больше, чем в служебной машине Отдела. Рабочее место как раз напротив прозрачного экрана на всю ширину комнаты. Вместо одной стены – окно от пола до потолка, без перемычек. Противоположную стену занимает книжный шкаф.

Джим остановился.

Добротный, из темного дерева, без вычурной резьбы шкаф, на полках за стеклянными дверцами ровно выставлены книги. Архаичные книги, из бумаги, как тот снимок в гостиной. Разной степени изношенности, но бережно хранимые долгие годы.

Живые.

Джим пробежал глазами по корешкам, твердым и мягким переплетам, именам и фамилиям.

Сквозь годы и века на него смотрят Джулиан Хаксли, Джон Холдейн и Эрик Дрекслер, Кант и Ницше, Фрейд и Юнг. Целая полка с классическими работами по нейробиологии, нейрофизиологии, нейропсихологии и нейроэтике. Глаза опускаются ниже и находят порталы в миры Уэллса, Стэплдона, Азимова и Гибсона. Последней, с краю, стоит «Пикник на обочине» Стругацких. Книжка чуть выдвинута, сверху торчит закладка. Похоже, недавно читали.

Современников почти нет, только «Выбор пути» Аполлона Грея – единственная из его книг, которую не запретили. Неожиданно.

«Не чужды идеи противоположного лагеря, мистер Хейт? Или хотели понять тех, кто мечтает вам вставить самую большую палку в колеса?»

Джим приоткрыл дверцу, аккуратно, буквально на миг, коснулся книг, будто боялся, что они обратятся в пыль.

Первое ощущение – как в музее. Второе – нет, не музей. Заповедник. Музейные экспонаты давно умерли, просто застыли во времени и пространстве за миг до смерти. Как чучела хищников: скалятся, но оскал этот – лишь слепок прошлого, обрывочные воспоминания.

А эти живы, как живут в заповедниках редкие животные, которых природоохранный комитет решил не клонировать. Исчезающий вид, цепляющийся за энтузиазм ценителей. Книги эти живы, потому что нужны… Были нужны. Не для показушности – Джим уверен, что Хейт читал их, возможно, перечитывал по нескольку раз, поддерживал их дыхание и кровообращение. А может быть, и свое.

Оцифрованная литература всех библиотек мира помещается на носитель размером с фалангу пальца. Огромные массивы данных передаются по сети в любую точку мира включая орбитальные станции – быстрее, чем спешно пролистывается любая из книг. Но тем не менее – вот они.

Многие хранят книги по той же причине, по какой обустраивают камины: живой огонь – это нечто большее, чем просто тепло, а печатные книги – нечто большее, чем информационный носитель. Вопрос ощущений и смыслов.

Джим покинул кабинет, миновал Коичи и вышел на широкую террасу. В углу столик и ротанговые кресла с мягкими подушками. На столике – недокуренная сигара и практически пустой коньячный бокал. Янтарной жидкости осталось на один-два глотка.

Джим подошел к парапету, посмотрел вниз, затем наверх. Этажи сужаются каскадом; легкий навес с регулируемой светопроницаемостью складывается, открывая небо. Сейчас он раздвинут – капли барабанят по ударопрочному стеклу. Если бы Хейт помер неделю назад, система «Домовой» сама бы активировала приводы навеса при первых признаках дождя.

Джим закрыл глаза и с минуту наслаждался освежающим влажным ветерком. Сзади послышались шаги. Кто-то встал сбоку и облокотился о парапет.

Долгий усталый выдох.

– Он ведь сам его впустил, – произнес Джим, не открывая глаз.

– Да, записи с камер подтверждают, – ответил Мако.

Джим открыл глаза. Над промзоной за городом сверкают молнии. Небо надрывается и исходит трещинами, сквозь них на секунду прорывается свет тысячи светил из другого измерения. Природный фейерверк и щедрое подношение гигаватт дармовой энергии, которые Город ни за что не упустит.

– Разве Хейт не под охраной службы безопасности? – спросил Джим. – Внутренней или контракторов «Грин Опс».

– Ага, под охраной, но они не дежурят у него в кладовой. Здесь, правда, целый батальон можно расквартировать. – Мако обвел рукой апартаменты за окном. – В остальном стандартно: сигнализация, дистанционный мониторинг датчиков, тревожная кнопка. Хотя, согласен, странно… Он мог вызвать помощь с любого устройства, но не вызвал.

– Не вызывал или не смог вызвать?

– Охрана сообщила, что связь с объектом была постоянной. Когда наши здесь закончат, передадим им оборудование на анализ.

Джим потер переносицу. Действие бетастима давно закончилось. Рука потянулась к карману, но замерла на полпути и вернулась на гладкий холодный поручень. В этот раз с дозировкой лучше не заигрывать.

– Что-то здесь неладно, – произнес Мако Тадески после недолгой паузы.

– Тоже не веришь, что убийца решил облегчить нам работу и самоустранился?

– Если бы…

– Пора наведаться в Клинику.

– Держи в курсе, – согласился Мако. – Не нравится мне всё это.

– Да, сэр.

– «Сэр»? Слушай, Джим, тебе давно пора отдохнуть. – Мако хлопнул Джима по плечу и вернулся в гостиную.