Читать книгу Семнадцатая осень - Ксения Евгеньевна Алексеева - Страница 10

Едва дождавшись окончания утреннего совещания, Городовая предложила Крашникову не терять времени и сразу заняться делом, а именно – посетить Хабаровых – семью мальчика, пропавшего последним. По какой-то причине история именно этой семьи заинтересовала ее больше всего. Возможно потому, что пропавший Хабаров Олег был тезкой одноклассника Городовой, ставшего мальчиком, пригласившим ее на первый в жизни медленный танец во время первого в жизни школьного бала… А возможно, потому что в объяснениях членов этой семьи, несмотря на их внешнюю полноту и завершенность, чувствовалась какая-то напряженность, недосказанность… В любом случае – Городовая привыкла доверять своей интуиции, не подводившей ее ни разу, по крайней мере, в вопросах, касающихся профессиональной деятельности.

Крашников был, как обычно, немногословен и согласился с ее решением, не вдаваясь в детали и не задавая лишних вопросов. Но, несмотря на его обыкновенную угрюмую молчаливость, Городовая отметила, что сегодня он выглядит намного лучше, чем вчера – бодр, активен, собран, гладко выбрит, в новой, с иголочки, форме. К тому же сегодня на нем потрясающий, явно дорогой, парфюм. Пока следователи на машине Крашникова направлялись к дому Хабаровых, Городовая наслаждалась ароматом этого парфюма с нотами дерева и натуральной кожи, и смотрела по сторонам, попутно припоминая описание города и окрестностей, данных, доставившим ее из аэропорта, таксистом. Туман за окном к этому времени немного рассеялся и позволил гостье разглядеть город.

По словам таксиста, город территориально разделен на три части, что обусловлено природными особенностями долины, располагающейся уступами, под уклоном. На возвышенности находится Верхний город, который плавно переходит в более низкую Центральную часть, а после – в низину – Нижний город. Примерно в пятнадцати минутах ходьбы от Нижнего города начинается лес, встречающий посетителей огромной поляной с живописным озером не ней, тем самым, что виднеется с горы, на въезде в долину. Верхний и Нижний город занимают преимущественно частные дома, коттеджи и дачные участки горожан. Центр, где проживает основная часть населения, состоит из нескольких довольно протяженных улиц и двух небольших проспектов, застроенных девяти- и пятиэтажными домами, различными учреждениями и конторами. Здесь же находятся три общеобразовательных школы и три детских сада, расположенные в разных частях Центра, здание местной Администрации с Дворцом культуры в одном здании и большим зеленым парком вокруг него, а так же трехэтажный развлекательный центр с кинотеатром, кафешками и всем прочим, обычно имеющимся в подобных центрах, на центральной площади города. К достопримечательностям города относятся: фонтан, работающий с мая по октябрь, а так же современный парк для скейтбордистов и роллеров с различными тренировочными горками, и множество уютных круглосуточных кафешек, разбросанных по всему городу.

На окраине Верхнего города, у подножия самой высокой, из окружавших долину, горы Альбатрос, расположен, так называемый, больничный городок, состоящий из нескольких зданий – стационара, поликлиники, детской поликлиники и родильного дома. Въезд на территорию больничного городка осуществляется через небольшую аллею из старых деревьев, которая, по словам таксиста, является предметом особой гордости горожан. В чем особенность этой аллеи он рассказать не успел.

Однако, ни старой аллеи, ни других, вдохновенно описанных таксистом достопримечательностей города, Городовой к сожалению, увидеть не довелось, так как Крашников отправился к Хабаровым, проживающим на окраине Нижнего города, по самой короткой дороге, совершенно не заботясь о том, чтобы показать гостье город. Но, его вины в таком положении вещей не было, ведь она сама заявила ему сразу после совещания, что отвлечений достаточно и пора приниматься за работу.

Спустя десять минут Крашников остановил свой автомобиль возле двухэтажного кирпичного коттеджа, окруженного высокой кованой оградой, с многочисленными клумбами вокруг дома и выложенной речным камнем дорожкой, ведущей от калитки к парадному крыльцу. Рядом с домом красовался просторный гараж на две машины, а позади дома виднелась большая бревенчатая постройка без окон, судя по всему – баня. Ничего примечательного или выдающего в облике дома не было – вокруг располагались такие же добротные, дорогие, большие и красивые дома с ухоженными участками – типичный богатый пригород, характерный для мегаполисов и очень неожиданный для такого захолустья, которым, по сути, являлся этот город.

Следователи молча вышли из машины и через калитку прошли по каменной дорожке к крыльцу, где их уже встречал высокий мускулистый молодой человек лет двадцати пяти в спортивном костюме и тапочках.

– Здравствуйте, меня зовут Андрей, я брат Елены Хабаровой, приехал вчера… с Камчатки, я там служу… вот, поддержать… А вы по делу… с какими-то новостями?

Городовая взглянула на Крашникова и, поняв, что тот не собирается отвечать на вопрос, взяла инициативу в свои руки.

– Здравствуйте, я – следователь, Городовая Оксана Евгеньевна, а это,– она указала на своего молчаливого напарника, – следователь Крашников Дмитрий Сергеевич. Мы ведем дело об исчезновении вашего племянника и хотели бы побеседовать с его родителями и младшей сестрой, если это возможно.

– Ну, это… вы проходите, конечно, только Лена с вами вряд ли сможет поговорить, ей совсем худо… Она напилась снотворного и заснула, ее сейчас ничем не поднимешь… может Геннадий поговорит… я сейчас его позову, – Андрей пропустил следователей в прихожую и указал дальнейшее направление рукой, уже поднимаясь по лестнице, ведущей на второй этаж, – вы проходите прямо в гостиную, обувь можно не снимать, сейчас я…

Следователи прошли в большую квадратную гостиную, отделанную деревянными панелями светлого оттенка, с двумя высокими окнами, массивной мягкой мебелью, обитой натуральной кожей того же оттенка, что и панели на стенах, книжными стеллажами, полностью занимавшими одну из стен, и каменным камином с различными картинами и семейными фотографиями в одинаковых рамах над ним, занимавшими стену напротив.

– Неплохо, – сказала Городовая оглядевшись. Она и в самом деле была впечатлена обстановкой – все прямо таки кричало о больших деньгах и, возможно, немного излишней демонстративности хозяев этого дома.

Крашников задумчиво кивнул в ответ и, подойдя к одному из окон, выходящих на окраину Нижнего города, уставился в сторону опушки старого леса. Городовая присела на край кожаного кресла, достав из кармана форменной куртки маленький рабочий блокнот и десятисантиметровый карандашик, предназначенные именно для таких случаев как этот, когда сумка с большим блокнотом и удобной ручкой остаются в машине.

В гостиную вошел седовласый мужчина невысокого роста и плотного телосложения. На первый взгляд ему было не больше сорока лет, но белоснежная седина сбивала с толку, не позволяя определить возраст точнее.

– Здравствуйте, меня зовут Геннадий Артемович, Андрей сказал, что вы пришли побеседовать. Но, Лена с вами беседовать не будет, она себя плохо чувствует сегодня. – Голос мужчины звучал глухо и монотонно, взгляд рассеивался, а весь внешний вид говорил о том, что он не спал несколько ночей подряд, да и вообще не в себе. У Городовой сжалось сердце при виде этого крепкого, взрослого мужчины, сломленного горем, которому вряд ли уже удастся вернуться к себе прежнему.

На нее несвоевременно нахлынули воспоминания обо всех таких вот визитах к родственникам жертв различных преступлений, которые ей довелось расследовать за годы службы в Особом отделе. Все неясные ощущения и неприятные чувства, преследующие ее с самых первых минут пребывания в этом городе, и зудящее на задворках сознания беспокойство, которое она объясняла перелетом, необычностью и мрачным величием местной природы, оформились вдруг в чувство необъятного страха перед результатом этого конкретного расследования. Она только что четко осознала, что снова вернулась к тому, отчего бежала, к этой работе, которую однажды возненавидела, именно за то, что всегда получала в ее результате – очередное доказательство того, что в мире слишком много зла. По окончании каждого расследования, на протяжении многих лет, она доказывала это себе и окружающим снова и снова, пока однажды не отказалась делать это. Целая лавина мыслей и воспоминаний навалилась на нее в одночасье, ей никак не удавалось взять себя в руки и начать беседу, ради которой она сюда пришла.

Крашников, развернувшийся навстречу вошедшему Геннадию Артемовичу, заметил, что с Городовой что-то не так. Поздоровавшись с хозяином дома, следователь взял инициативу в свои руки и продолжил беседу за коллегу. Но Городовая их не слышала, она так и сидела в кресле, уткнувшись в свой блокнотик, все глубже погружаясь в воспоминания, предоставив Крашникову полную свободу действий.

Многие считали ее высокую эффективность в работе талантом, даром, а она со временем стала считать проклятьем. Однажды она решила, что если уйти, постараться заглушить свою обостренную интуицию, держаться подальше от преступников и преступлений, то ей будет проще жить. Она думала, что со временем перестанет понимать преступников и их извращенную логику, ее сверхъестественное чутье притупится, и она забудет как находить следы там, где их нет больше ни для кого другого; если игнорировать невероятно обостренную с детства наблюдательность, то она разучится, одной из первых находить места, куда преступники прячут результаты и доказательства своих нечеловеческих деяний; если отвернуться от этой стороны человеческой жизни, ей наконец, снова будут сниться нормальные сны. И она ушла. Почти три года работала врачом скорой помощи, регулярно спала в своей постели, все чаще улыбаясь во сне, выезжала по праздникам с друзьями на шашлыки в Подмосковье и даже начала подумывать о замужестве… Она действительно думала, что смогла преодолеть себя и почти поверила в то, что может жить нормальной жизнью… Но… Несколько месяцев спустя после увольнения из Особого отдела, Городовая начала физически ощущать потребность в сложных интеллектуальных загадках, требующих предельной концентрации и отдачи. Работа в скорой помощи давала ей массу острых ощущений, когда за секунды необходимо было принимать решения, от которых зависели жизни людей. Однако, эти ощущения были жалкими суррогатами тех, что она испытывала во время работы над каким-либо преступлением, и уже совершенно несравнимыми с ощущениями в момент получения результата – окончательного раскрытия дела. Тогда она поняла, что бывший начальник, Владимир Анатольевич, оказался прав – она никогда не сможет убежать от себя.

Опытный оперативник, всю жизнь проработавший в московском уголовном розыске, Годунов Владимир Анатольевич, возглавил небольшой Особый отдел при Министерстве внутренних дел после того, как в результате многочисленных ножевых и огнестрельных ранений, полученных на службе, серьезно подорвавших его здоровье, не мог уже эффективно работать на улицах. Особый отдел был создан с его подачи и поначалу представлял собой небольшую группу высокоэффективных, опытных, талантливых следователей, занимающихся расследованием преступлений в любой точке России, в особо неочевидных и сложных случаях, когда обычные методы расследования преступлений, практикуемые полицией, не давали абсолютно никаких результатов. Однако, в процессе формирования Отдел претерпел значительные количественные и качественные изменения и в настоящее время в нем насчитывалось уже пятьдесят восемь специалистов в совершенно различных областях – физики, химики, программисты, математики, историки, ботаники, юристы, археологи, зоологи, литературоведы и даже теологи. Следователей – всего десять, а остальная команда специалистов работала в нужном тому или иному следователю направлении. Этот эксперимент Министерства внутренних дел, задумывавшийся только на один год, оказался чрезвычайно эффективным, мощным, а зачастую единственным оружием в расследовании загадочных происшествий и преступлений, и потому по сей день успешно существовал и процветал. Во многом это было личной заслугой бессменного руководителя Отдела, выдающегося, неординарного, гениального следователя Владимира Анатольевича, который лично находил и отбирал каждого специалиста для своего Отдела.

Они с Городовой познакомились, когда она была еще совсем молодой студенткой медицинского института, а Владимир Анатольевич подыскивал сотрудников в свой Особый отдел, требовавший вливания «свежих мозгов». В то время он частенько наведывался на различные занятия в медицинский институт, потому что среди уже набранных им специалистов не было ни одного медика. Молодые смешливые студентки считали, что сорокалетний опер запал на кого-то из их группы, потому что чаще всего он присутствовал именно на их занятиях. А когда Владимир Анатольевич начал оказывать повышенное внимание только одной из них – Городовой – все решили, что так и есть – подорвавший на службе здоровье полицейский, ищет молоденькую любовницу с медицинским образованием, чтобы совместить, так сказать, полезное с приятным. Городовой, что и говорить, льстило внимание, хоть и немного для нее староватого, но очень интересного, умного и внешне довольно привлекательного мужчины. Да и зависть девчонок, большинство из которых удостаивались внимания только прыщавых студентов-медиков, да мнящих себя повидавших жизнь профессионалами, интернов, тешила ее самолюбие. О том, что у него к ней только профессиональный интерес, Владимир Анатольевич объяснил лишь, когда она согласилась встретиться вне института. Он пригласил Городовую в легендарный, считавшийся не только среди студентов шикарным, ресторан. Она тогда решила, что пойдет на эту встречу уже только ради того, чтобы еще больше побесить смертельно завидовавших подружек, на каждом углу трезвонивших, что старый опер собирается сделать ей предложение.

Так и вышло – он действительно сделал предложение, которое изменило всю ее дальнейшую жизнь – и личную и профессиональную. Во время той встречи Владимир Анатольевич раскрыл все карты: рассказал о себе и об Отделе, который возглавлял, и предложил Городовой попробовать себя в следовательской работе. Ему нужен был толковый судмедэксперт, а она только заканчивала четвертый курс института, и поэтому сразу же отказалась, естественно считая себя не готовой принять такую большую ответственность. Но, Владимир Анатольевич убедил рискнуть и заверил, что если у нее не получится или не понравится работа, она сможет уйти в любой момент. Позже он говорил, что уже тогда увидел в Городовой огромный следовательский потенциал. А на той встрече, в ресторане, она согласилась скорее от неожиданности, не осознав важности и судьбоносности принятого решения. Подружки, сгоравшие весь вечер от нетерпения, и обрывавшие телефон Городовой, до тех пор, пока она все им не рассказала, порядком скисли, узнав, что за предложение сделал ей старый следователь. То ли из-за неоправданных ожиданий романтических историй, то ли просто из зависти, так называемые подруги какое-то время почти не общались с Городовой, а когда все же сменили гнев на милость – ей уже было совсем не до них.

У нее все получилось и работа зацепила. Зацепила так, что вся прошлая жизнь показалась всего лишь подготовкой к этой работе, к этой жизни – с постоянным недосыпом, командировками, сложными обстоятельствами и страшными загадками. Одновременно с учебой на пятом курсе мединститута, Городовая старалась совместить выезды с командой специалистов Отдела на происшествия в разные города. Сначала в качестве судмедэксперта, а чуть позже уже и в качестве следователя. К ее мнению вскоре стали прислушиваться коллеги, хотя официально коллегами они тогда еще не были. А спустя полтора года Городовая уже работала совершенно самостоятельно, практически не прибегая к помощи других следователей.

Каждое дело было для нее вызовом – интригующим, будоражащим и она как собака-ищейка вставала на след и не останавливалась, пока не находила искомое. Она чувствовала себя на своем месте настолько, словно всю жизнь она ждала именно этого, родилась для того, чтобы стать следователем Особого отдела. Владимир Анатольевич ликовал – он получил доказательство того, что не ошибся в этой молодой женщине. А та, окрыленная успехами и верой в то, что способна сделать этот мир чуточку лучше, приняла решение по окончании медицинского института поступать в ординатуру на кафедру судебно-медицинской экспертизы. Поступление в ординатуру совпало по времени с официальным оформлением Городовой на должность следователя в Особом отделе, возглавляемом Владимиром Анатольевичем.

Два года пролетели мгновенно, но, в то же время, так насыщенно, словно была прожита целая отельная жизнь. Городовая успешно совмещала ординатуру и работу следователя, постепенно становясь отличным специалистом под наставничеством и покровительством своего начальника. Медицинское образование и опыт работы в качестве судмедэксперта очень помогали ей в этом. Полная, зачастую круглосуточная занятость нравилась молодой и амбициозной женщине, она чувствовала свою нужность, даже необходимость, гордилась собой. В бешеном ритме пролетели и следующие годы – третий, а за ним четвертый. Примерно в этот период Городовая стала замечать, что стала взрослее, мудрее, крепче за эти годы… но не счастливее… Какой момент стал точкой отсчета – неизвестно, но она все чаще стала обращать внимание на то, что преступлений не становится меньше, как бы эффективно и с какой бы самоотдачей она и ее команда специалистов ни работала, злодеяния не становятся менее ужасными и извращенными, как бы глубоко они не изучали и как бы верно не понимали психологию преступников. Насколько быстро специалисты находили преступников и отдавали их в руки правосудия, настолько же быстро их место непременно занимали другие, еще более жестокие и изощренные. Все чаще Городовая обнаруживала, что в ее работе до отчаяния мало смысла, и все чаще приходила к выводу, что способность менять мир к лучшему, всего лишь иллюзия. Постепенно, любимая ранее работа, превратилась в обременительную обязанность, выматывающую, высасывающую все жизненные силы. Последним аргументом в пользу увольнения стало то, что ее совершенно измотали сны, снившиеся в течении последних полутора лет с завидной регулярностью во время работы над каждым из дел.

Когда-то Городовая была даже рада этим снам – они были необычными, странными, страшными, но всегда помогали в работе. Словно кто-то свыше давал подсказки во снах… Это и веселило и немного пугало, будоражило, но не тревожило ее. Как специалист в медицине она знала, что ее сны являются не совсем обычным, но вполне закономерным следствием развитой интуиции, мощного интеллекта и следовательского опыта. Иногда сны были словно предвестниками того, какого рода предстоит работа – символично и не всегда понятно, но достоверно показывая то, с чем будет связано очередное дело. Городовая научилась достаточно точно их интерпретировать и почти всегда заранее знала, с чем ей предстоит столкнуться в том или ином деле. Иногда они помогали в развязке расследования, какими-либо подсказками. Какое-то время ей даже казалось, что она контролирует эти сны, и они приходят только в нужный ей момент. Но, со временем они все больше стали походить на кошмары и сниться не только в процессе работы над делами, или непосредственно перед тем, как она получала задания, но и в редкие периоды необходимого отдыха. Кошмары выматывали, становясь все более детальными и пугающими… Несмотря на всю их полезность во время работы над делами, ей хотелось во что бы то ни стало избавиться от них. Городовая поняла, что никак их не контролирует, стала бояться этой своей особенности, опасаться того, что с ее психикой возможно что-то не так.

Ни одна живая душа не знала об этих ее сновидениях. Сначала Городовая оберегала свою особенность от внимания других, боялась ее растратить или потерять. А после – никому не рассказывала, лишь потому, что ей не хотелось, чтобы кто-либо считал ее ненормальной. Да и, честно говоря, не было в ее окружении настолько близких людей, чтобы можно было доверить им такую информацию о себе. Хотя, был один смешной случай, когда Городовая решила обратиться со своей проблемой к медиуму – кто как не медиум способен помочь в подобной ситуации… Но медиум оказалась обычной шарлатанкой и явно позавидовав, что у клиентки действительно есть что-то похожее на дар, в весьма грубой форме выпроводила Городовую через несколько минут предоплаченного и далеко не дешевого приема, буркнув напоследок только, что способность видеть такие сны – благодать, а глупая капризная девчонка не способна оценить свой дар по достоинству. Это была первая и последняя попытка Городовой раскрыть перед кем-либо свою тайну.

В тот день, когда Городовая подала рапорт об увольнении, Владимир Анатольевич не стал ее останавливать. Он не настаивал на том, чтобы она осталась, обронив только, что у нее не выйдет убежать от себя. Он сказал, что то, чем она занималась все эти годы, не было просто работой. Это призвание, которое так переплелось с талантами ее личности, что она не сможет жить по-другому. Однако, Городовая ушла, категорически не согласившись с шефом и не желая прислушиваться к его словам.

Через полгода после увольнения, бывший начальник позвонил и предложил встретиться. Городовая на тот момент уже дико скучала по ребятам из Отдела, ставшим ее семьей, и по Владимиру Анатольевичу в частности, и поэтому, не смотря на свое решение ни с кем из них больше не встречаться – ведь уходя нужно уходить – все же согласилась прийти на ту встречу. Бывшие начальник и подчиненная мило поболтали, выпили кофе, даже немного посплетничали. Владимир Анатольевич не давил, не высказывал никаких обид, только предложил общаться иногда, по-дружески. Они с Городовой стали встречаться один – два раза в месяц, болтать о том, о сем… Она рассказывала о своей работе, Владимир Анатольевич о своей, иногда предлагая по старой памяти решить ту или иную головоломку из рабочих расследований, которыми Отдел занимался на текущий момент. Городовая с радостью бралась за них, так как к тому времени уже остро чувствовала нехватку ощущений, возникавших у нее раньше при работе над делами, но поначалу осторожничала – опасалась втянуться, боялась, что возобновятся кошмары. Однако, все проходило гладко и она пропустила момент, когда азарт следователя снова пробудился. Они с бывшим шефом стали встречаться все чаще, встречи эти все больше напоминали рабочие, а не дружеские и Городовая все чаще становилась их инициатором.

И вот, спустя три года, минувшей весной, неожиданно для себя, она снова надела полицейскую форму и вернулась в ряды следователей Особого отдела. Чуть позже она поняла, что это совершенно не неожиданно и вообще не случайно – Владимир Анатольевич четко рассчитал, просчитал все события по времени и все эти три года мягко, но бескомпромиссно подводил ее к возвращению в Отдел. Сам он вел себя по этому поводу очень сдержанно – будто боялся спугнуть: не ставил Городовую на расследование слишком сложных, головоломных дел, не требовал участия в еженедельных мозговых штурмах… Коллеги тоже проявили поразительную тактичность – никто ни о чем не расспрашивал, не требовал объяснений. Несколько месяцев после возвращения на службу она работала только в группе, в одиночное плавание ее не отправляли. Так что, душевное состояние Городовой было довольно комфортным и несмотря на ощущение некоторой нереальности происходящего, работа не напрягала и не раздражала, не было никаких кошмаров, время проходило легко и непринужденно.

До настоящего дела. Перед получением задания и отъездом в этот город, у Городовой с Владимиром Анатольевичем состоялся очень серьезный и долгий разговор, во время которого он, наконец, высказал одному из своих лучших следователей, все, что у него накопилось по поводу ее ухода и возвращения. Сказано было немало, но основной мыслью явилось то, что Городовая не должна была уходить, не должна была прятаться в свою раковину и терять время. Но все произошло именно так, как произошло и ничего изменить уже нельзя. Самое главное, что она снова на своем месте и что бы она там себе не думала, детство закончилось и пора воспринимать мир таким, какой он есть, не бегать от его реалий. Еще Владимир Анатольевич жестко и убедительно разъяснил Городовой, что ее способности и опыт уже не принадлежат ей одной – они принадлежат людям, нуждающимся в помощи, и она не вправе игнорировать их несчастья. Пора прекратить носиться со своими чувствами и метаниями – на это нет времени. Она должна решить наконец – один раз и навсегда – кто она – борец или обыватель, решить – на какой территории живет дальше – остается или же покидает Особый отдел окончательно. Владимир Анатольевич предложил один месяц на раздумья, после чего Городовая должна будет принять решение и сообщить о нем.

Этот разговор даже отдаленно не напоминал тот, первый, состоявшийся в студенческие годы, но оказался крайне своевременным и мог оказаться таким же судьбоносным. Он подействовал на Городовую как пощечина, в ее душе перемешалась масса чувств – от обиды до гнева, но итогом этой мешанины явилось понимание того, что начальник прав во всем и она действительно должна принять какое-то решение, раз и навсегда, поставить точку, и так или иначе жить дальше. Обратной дороги у нее нет.

Той же ночью она проснулась в холодном поту от приснившегося кошмара – ей снилось бескрайнее, черно – зеленое мутное море, с кишащими в нем китами-убийцами, из окровавленных челюстей которых торчали части человеческих тел. Городовая не могла постичь смысла этого кошмара. Давным-давно, из какого-то девичьего сонника она вычитала, что киты снятся в случае сильнейшего внутреннего разлада у сновидца, но помимо этого, атмосфера сна, его яркость, реалистичность и ощущения после пробуждения, подвели ее к мысли, что интуиция таким способом подсказывает ей, что предстоящее дело будет решающим в ее судьбе. Когда она узнала подробности задания, то рассудила, что в такой далекой провинции, куда отправляет ее Владимир Анатольевич, вряд ли могло случиться нечто действительно ужасное, серьезное, опасное и поэтому у нее будет предостаточно времени для того, чтобы разобраться в себе и принять судьбоносное решение.

И только сейчас, в настоящий момент, в гостиной Хабаровых, ее накрыло отчаяние и чувство безысходности от понимания того, что в этом расследовании ей не только предстоит разбираться в себе, но и работать с полной отдачей, и в результате этой работы неизбежно раскроется очередное зло. И – да, это дело действительно поможет ей принять решение, уже помогает. Она не ребенок и может воспринимать мир таким, какой он есть, но в самом его дерьме вариться ей больше не хочется. Здесь и сейчас Городовая приняла решение, что это дело будет последним в ее следовательской карьере.

Наконец она пришла в себя и только теперь заметила, что в комнате помимо нее находится один только Крашников, который с беспокойством на нее поглядывает.

– А… где Геннадий Артемович? – выдавила Городовая осипшим голосом.

– Он отправился за супругой, возможно она не откажется поговорить со мной еще раз.

Крашников сделал акцент на последних двух словах, намекая на то, что он-то как раз с семейством Хабаровых уже работал, и сегодня инициатором приезда в этот дом была Городовая, но участия в беседе по какой-то причине не принимает.

– Извините, Дмитрий, голова закружилась… давление наверное поднялось, со мной такое бывает, – соврала Городовая, понимая, что Крашников не поверил ни единому ее слову.

– Хорошо. Если Елена все-таки спуститься, побеседуйте с ней сами, – коротко бросил Крашников и снова отошел к полюбившемуся ему окну.

Городовая молча кивнула, окончательно оправившись от стихийного потока воспоминаний и ощутив готовность к работе. Но вошедший в это время в гостиную Геннадий Артемович сообщил, что его супруга спит так крепко, что ему не удалось ее разбудить.

Следователи уже направлялись к выходу, попутно извиняясь за беспокойство, как вдруг Городовая вспомнила, что хотела бы видеть младшую дочь Хабаровых.

– Геннадий Артемович, а можем мы поговорить с вашей дочерью?

Мужчина замер как громом пораженный – он страшно растерялся, будто не знал где его дочь и вообще впервые, за последние несколько дней, вспомнил о ее существовании – горе порой делает с людьми необъяснимые вещи. Мгновение спустя он занервничал, поняв, что действительно не представляет, где находится его ребенок, начал оглядываться по сторонам. Он буквально мгновенно ожил, от монотонности речи и вялости движений не осталось и следа:

– Где Женька, Женька где?!– в отчаянии закричал он, ни к кому конкретно не обращаясь, но однозначно ожидая немедленного ответа на свой вопрос.

В комнату тут же вбежал Андрей, который был, по-видимому, единственным вменяемым человеком в этом доме и все эти дни присматривал за младшей племянницей и за хозяйством, в целом.

– Гена, она в парке, пошла с подружками в парк после школы, позвонила полчаса назад, сказала, что к обеду будет дома.

– В парке? После школы? – Геннадий Артемович начал успокаиваться, забормотал, – слава Богу… слава Богу…– А через несколько секунд в голос зарыдал, закрыв лицо обеими руками. Это были первые слезы после исчезновения сына – слезы полные горя, отчаяния и безысходности, неконтролируемые, жгучие, но приносящие израненной душе такое необходимое, хотя и мимолетное облегчение.

Следователи знаками показали Андрею, который усадил своего зятя в мягкое кресло и ненавязчиво похлопывал того по плечу, что провожать их не нужно.

Уже подходя к машине, Городовой пришло на ум, что ее сегодняшний ночной кошмар был о старом большом доме, совсем не похожем на тот, из которого они только что вышли. Дом из сна был красивым и новым снаружи, но гнилым и уродливым изнутри. Во сне ей виделось, что вокруг дома растет множество невероятных, фантастических цветов и растений, опасных, ядовитых, зловещих, опутывающих и удушающих любого, кто к ним приблизится… Она резко обернулась, повинуясь какому – то безотчетному чувству, чтобы еще раз взглянуть на дом Хабаровых. Оттуда доносились приглушенные голоса мужчин – один вопрошающий, другой увещевающий – больше ничего ни слышно, ни видно не было. И тут боковым зрением Городовая заметила какое-то движение – в одном из окон дома на втором этаже пошевелилась занавеска. Но развернувшись в сторону этого окна и приглядевшись, она ничего не увидела. Молча открыв дверь, Городовая опустилась на пассажирское сиденье автомобиля, игнорируя вопросительный взгляд внимательно наблюдавшего за ней Крашникова.