Читать книгу Ехали медведи… - Ксения Никольская - Страница 6

Прошёл День Великого Освобождения, в который Борису не разрешили выйти на улицу, потому что он лишь недавно прибыл в столицу и не успел продемонстрировать свою законопослушность, и наконец, спустя почти три недели ожидания, Катюша радостно объявила, что посылка с его вычислительной машиной готова к отправке и будет передана во время вечерней продуктовой доставки. Борис весь день ходил как на иголках и даже пропустил традиционную игру в карты, чем немного расстроил соседа, который именно сегодня собирался отыграться за вчерашнее поражение. Уже с пяти часов вечера он начал ждать сообщение о прилёте дронов и очень волновался, потому что террористы в последнее время совсем озверели и вполне могли атаковать доставщиков и отбить у них особо ценный груз. Но опасения его были напрасными. Как обычно, в районе половины шестого пришло оповещение о необходимости получить продовольственные наборы, и после того, как все прошли процедуру идентификации личности, в окошко самообеспечения просунулись уже не три, а четыре пакета, один из которых был значительно больше остальных. Борис схватил предназначавшуюся ему упаковку с устройством, бросил на стол свой продуктовый набор и помчался в комнату, оставляя за собой недоумевающую Юлиану Павловну с застывшей в воздухе ржавой кастрюлей, которую она собиралась поставить на огонь.

Разодрав пакет, он убедился, что устройство действительно было там, но оно несколько отличалось от заявленного в гипермаркете как минимум внешним видом. Основной блок был потёртый и местами с царапинами, как будто им уже успели попользоваться, монитор – маленьким и с толстыми рамками, а к перу прилагалась только одна насадка, хотя в описании заявлялось пять. Борис не то чтобы расстроился, но немного приуныл. Оставалось надеяться лишь на то, что технические характеристики устройства хотя бы приблизительно соответствуют заказанным. Медленно и методично он начал раскладывать содержимое упаковки на столе. Сборка не представляла для него никаких сложностей, ведь в армии ему приходилось возиться с машинами куда посерьёзнее. Все провода, как ни странно, были на месте и в нужном количестве, и Борис улыбнулся про себя и потёр руки. Сейчас он запустит это чудо техники и сделает свою первую голограмму. А потом и вторую, и третью, и так далее, и все они будут воплощением его мечты, и вся его жизнь наполнится смыслом, который он так долго искал и так и не смог найти ни в приюте, ни в армии. Сейчас всё случится, но для начала надо было разобраться с настройками и в первую очередь подключить устройство к электричеству. Борис достал из упаковки самый толстый провод, воткнул его в корпус и застыл. Свободных розеток поблизости не было. Были две под окном, но они обеспечивали питание кондиционера и обоев. На противоположной стене – ещё одна, к которой был подключён транслятор, находящийся в стационарном режиме – и это было всё. Борис задумался. Конечно, ничего страшного не случилось, и в крайнем случае он закажет в гипермаркете тройник и воткнёт его в розетку под окном. Но доставка тройника тоже могла затянуться на недели, а работать хотелось прямо сейчас. Он машинально крутил в руках провод и пытался сообразить, что делать дальше, как вдруг память подсунула ему очередную картинку из прошлого, на этот раз не такую уж и бесполезную.

Вот он в комнате деда, то есть, в той, где он находится сейчас, и воздух в ней обжигающе горячий, а раскалённое солнце светит в окно, ещё не закрытое обоями. Дед сидит на стуле перед своим столом в одних трусах и майке, и вид у него то ли обескураженный, то ли виноватый, то ли совсем разомлевший от жары.

– Деда, а ты давно пришёл? Мама волновалась. Она плакала, и Настя плакала, а я не плакал, потому что я мужчина. А мама сказала, что ты старый дебил и убьёшь нас всех. Деда, а ты меня не убьёшь?

– Господи, Боря, она пошутила. Ты почему без тапочек?

– А старый дебил – это хорошее слово?

– Ну такое… Не очень. Но мама, наверное, сильно злилась, поэтому назвала меня так. Не бойся, никто никого не убьёт, понял?

– Понял. А только плохих убивают?

– Только плохих.

– А я хороший, и ты хороший, значит, нас не убьют, правильно?

– Боря, хватит.

– Ладно. А у тебя что и ружьё есть? Ну, чтобы убивать? А мне дашь пострелять?

– Так, я сейчас ругаться буду, если ты не перестанешь! Никакого ружья у меня нет! Пока что…

– Понятно. А что ты делаешь?

– Да я тут вот… Вожусь с компьютером. Не трогай только ничего! Там очень важные… Короче, не трогай. Сядь сюда, не мельтеши.

Точно, компьютер! Во время того разговора у деда на столе стоял древний ноутбук, так, кажется, они тогда назывались, и он определённо был включен в розетку. Стол, находился примерно там же, где и сейчас, потому что комната была слишком маленькой для каких-либо экспериментов с мебелью. Борис выудил из рюкзака свою армейскую отвёртку, крякнул, встал на четвереньки и полез ощупывать стену. Ранение было запротестовало, одарив его уже привычным разрядом, но сейчас было совершенно не до этого, и Борис лишь махнул рукой, прогоняя боль, как назойливого комара. Стена была замазана штукатуркой и выкрашена в несколько слоёв дешёвой серо-зелёной краской. Под этими слоями, прямо между ножками стола прощупывался небольшой выступ. Борис сковырнул слой краски, потом слой штукатурки – и, естественно, она была там. Прекрасная двойная розетка, как раз и для самого устройства, и для монитора – оставалось только протереть её и продуть от пыли. Борис по-детски рассмеялся и похвалил себя за находчивость. Наконец-то память начала работать на него вместо того, чтобы издеваться и путать ему карты.

Примерно через полчаса все проводки были подключены, и машина замигала зелёным огоньком, а монитор показал загрузочный экран. Оборудование было немедленно замечено Катюшей, которая, прервав трансляцию вечерней развлекательной программы, сообщила: «Обнаружено новое дополнительное устройство ввода, обработки и хранения информации. Модель В-3007. Ревизия У-001. Содержимое отсутствует. Производится передача данных об устройстве на сервер контроля безопасности. Проверка займёт до 72 часов. Напоминаем, что запрещается использовать устройство до завершения проверки».

Конечно, это было логично, и Борис даже подозревал что-то в этом роде. Все персональные машины, трансляторы, дроны и регистраторы находились в одном информационном поле, и именно поэтому любое новое оборудование проходило тщательную многоуровневую проверку на специальном сервере. Но тем не менее ещё одна задержка на 72 часа была совершенно некстати, и он, немного загрустив, приказал Катюше включить образовательную трансляцию, не досмотренную им ещё несколько дней назад.

Проверка действительно заняла ровно 72 часа, и Борис получил соответствующее уведомление ближе к вечеру, когда уже совершенно его не ждал. До отключения электричества оставалось ещё около трёх часов, и этого времени должно было с головой хватить на то, чтобы заставить машину работать. У Бориса приятно зачесались ладони. Он любил технику почти так же, как рисование, но никогда ещё у него не было своего устройства, в котором он мог бы вдоволь поковыряться. Он прекрасно помнил, как на фронте переключал провода, взламывал защитные сети противника, перехватывал сигналы и отправлял важные сведения на передовую. Это было его работой и в то же самое время тем, в чём он пытался найти смысл своего существования, ради чего он просыпался утром под оглушающий визг сирены, надевал неудобные сапоги, которые почему-то всегда были на размер меньше, и шёл туда, куда ему прикажут в надежде на то, что этот день принесёт что-то интересное.

Во время одной из таких операций Борис случайно подключился к какой-то неизвестной станции, по всем признакам – вражеской. Он решил поставить переговоры на запись, чтобы потом показать её в штабе и приступить к работе по расшифровке. Странная кодировка, не совпадавшая ни с одной из известных Борису ранее, не на шутку взволновала его, и он уже предвкушал несколько бессонных ночей, которые проведёт за подбором ключа. Дождавшись окончания переговоров, Борис сунул прослушивающий аппарат в рюкзак и побежал в штаб, где первым делом рассказал о случившемся командиру взвода. Командир выслушал информацию без особого интереса, но всё-таки пообещал доложить об этом инциденте полковнику Петренко на утреннем собрании батальона. Борис был уверен, что запись заинтересует полковника хотя бы потому, что новый шифр означал какие-то изменения в тактике противника, и он был прав. На следующее утро, вскоре после собрания, Петренко вошёл в казарму, озабоченно озираясь, и торопливо поинтересовался, куда старший сержант Арсеньев подевал аппарат с записью.

– Товарищ полковник, запись вражеских переговоров в данный момент находится в моём рюкзаке, под личным паролем третьего уровня безопасности.

– Расшифровать удалось? – ещё более озабоченно спросил Петренко.

– Никак нет. Прикажете приступить?

Полковник, кажется, немного успокоился.

– Отставить! – неожиданно грубо скомандовал он.

Борис ничего не понял. Он был уверен, что рано или поздно сможет подобрать нужный код и добыть важную для Республики информацию, и решение командира казалось ему совершенно необоснованным. Но Петренко был неумолим. Он немедленно конфисковал рюкзак со всем оборудованием и потребовал сообщить ему основной и резервный пароль.

– Информация, полученная в ходе операции, классифицируется как государственная тайна и разглашению не подлежит, – уточнил он напоследок, – Приступить к выполнению непосредственных обязанностей! Вольно!

– Есть…

Непосредственные обязанности Бориса в тот день заключались в проверке и приведении в рабочее состояние нескольких теодолитов, которые использовались для измерения расстояний при расстановке вышек связи. Приборы находились в штабе, в двухстах метрах от казарм. Борис отдал честь полковнику, накинул бушлат и бегом направился к выходу. Возле штаба его взгляд зацепился за двоих не знакомых ему бойцов, которые при виде его как-то неестественно напряглись. Немного занервничав, сам не понимая, почему, Борис поприветствовал их и сбавил шаг, но не успел он пройти и нескольких метров, как сокрушительная волна нестерпимой боли накрыла его с головой и затопила миллионами осколков, врезающихся в каждый нерв ставшего вдруг чужим тела. Борис не помнил, как упал на перламутровый снег и моментально испачкал его красным, как двое сослуживцев, к счастью оказавшихся поблизости, волокли его в медсанчасть и как наблюдал за ними полковник Петренко, сокрушённо качая головой. Очнулся Борис только в изоляторе, прикованный к постели ранением, которое теперь навсегда засело в глубине его позвоночника. О записи он больше не слышал, и каждый раз, когда хотел заговорить о ней с полковником, что-то мешало ему. Это чувство было знакомо Борису с детства – оно часто останавливало его, когда он собирался задать неподходящий вопрос или коснуться темы, которая могла быть воспринята как скользкая. А сразу же после выписки из лазарета его отправили в увольнение, и теперь запись осталась далеко в прошлом, равно как и его любимые приборы, инструменты и проводки.

Катюша попрощалась ровно в десять. К этому времени Борис уже почти настроил вычислительную машину и в нетерпении лёг спать, представляя себе, как уже следующим утром будет создавать свои собственные голограммы. Привычно нащупав под подушкой два дорогих ему предмета, он вдруг вспомнил о карте памяти, извлечённой из головы слона, и подумал, что, может быть, завтра ему удастся разгадать её тайну. Эта мысль заставила его ждать нового дня ещё сильнее. Ночью Борису, как обычно, ничего не снилось, а ровно в шесть утра его разбудил бодрый голос из транслятора: «Приветствуем всех граждан Республики Грисея! Сегодня 18 мая 2060 года, и вся страна отмечает День верности отечеству. Местное время – 6:00. Передаём утреннюю трансляцию последних новостей. Трансляция обязательна к просмотру».

Под рассказ о том, что сегодня ночью войскам Республики удалось продвинуться на десять километров по направлению к Тухте и занять несколько стратегически важных позиций, Борис встал, допил вчерашний чайный напиток, заедая его сушёными фруктами с песком и червями, на которых ему теперь было совершенно наплевать. Покончив со скудным завтраком, он включил вычислительное устройство и запустил мастера установки программ. Операционную систему Звезда он уже поставил вчера, и сейчас поверх неё надо было водрузить графический интерфейс Победа. Всё это шло бесплатно вместе с вычислительной машиной, но на этом подарки заканчивались. Редактор голограмм Иллюзия 3.0 последней версии стоил без малого триста тысяч, но, к счастью, продавец предоставлял возможность разделить платежи на четыре месяца за небольшую комиссию в пятьдесят тысяч ГКБ. Борису нелегко далась эта покупка, но он немного успокоил себя тем, что бонусом к редактору шёл дополнительный пакет программ: очень удобный менеджер для просмотра файлов из внутренней памяти, среда для элементарного программирования и самая свежая версия компилятора. В любом случае, надо было как можно скорее приступать к работе, иначе не голограммы будут кормить его, а он их.

После пары часов, убедившись, наконец, что всё подключено как надо, Борис взял перо и, подумав немного, начертил в воздухе овал. Экран послушно повторил его движение. «Неужели работает?» – Борис не поверил, что всё получилось с первого раза так легко – и вдруг застыл. Надо было немедленно что-то нарисовать – что-то, что он носил в голове все эти годы, что-то, что, вырвавшись наружу и обретя форму, пригладило бы его мысли и освободило бы его от бесконечных назойливых образов из прошлого и будущего, которые ему никогда не удавалось выразить словами. Что-то необычное, яркое, свежее, например… хотя бы… как это… Идей, как ни странно, не было.

Посидев немного с пером в руке и осознав, насколько глупо он выглядит, Борис решил сделать перерыв и заняться картой памяти. Он бережно вытащил её из носка, в котором она хранилась всё это время, на всякий случай зачистил контакты от ржавчины и уже был готов подключить её к устройству, как вдруг почему-то вспомнил глаза своего деда. Холодные стеклянные глаза предателя, убийцы, тайного агента. От такого можно было ждать чего угодно. Вдруг он засунул в карту кучу вирусов, чтобы сломать вычислительную машину, которую Борис купил на последние деньги и практически выцарапал из лап террористов? Вдруг всё это было частью его коварного тайноагентского плана превращения внука в коллаборациониста? Но откуда деду было знать, что и Борис тоже не лыком шит? Что все эти годы он только и делал, что ловил и обезвреживал вредоносные коды и повидал на своём веку миллионы вирусов и шпионских программ, а порой даже сам писал их для взлома вражеских устройств? И естественно, старая крыса была не в курсе, что в Республике Грисея самая продвинутая и надёжная защита от киберугроз. Борис ухмыльнулся.

– Катюша, проверь встроенный антивирус.

– Проверяю… Найдена антивирусная программа Стальная Крепость. Проверяю обновления… Обновления не найдены. Установлена последняя версия программы. Программа функционирует штатно. Угрозы не обнаружены.

«Слышь, ты, урод! Программа функционирует штатно, понял? Ты думал, на дурачка напал? Думал, что самый умный тут, да? Так вот, у тебя опять ничего не получилось, старый ты козёл! У тебя никогда ничего не получается, и не получится, потому что ты… ты… грязная демокрастская свинья, вот ты кто!»

Кажется, последние слова Борис произнёс вслух и слишком громко, потому что в эту же секунду послышался приглушённый стук в дверь. Он быстро запихнул карту обратно в носок и схватил перо, до этого момента без дела лежавшее на столе. Юлиана Павловна робко вошла в комнату с небольшой чашечкой в руках. Борису вдруг показалось, что на чашке нарисован маленький смешной слоник, пускающий в небо фонтанчик из брызг, но это, конечно же, было лишь клочком одного неприятного воспоминания из детства, и чашка была совершенно обычной, с какими-то то ли цветочками, то ли рыбками, полинявшими от многочисленных моек всё тем же хозяйственным мылом.

–Сынок, я тут компотик сварила из сушеных фруктов, помнишь, вчера давали? Кисловатый, конечно, получился, я сахарозаменитель нынче берегу, его не знаю когда теперь дадут. Но может ты попробуешь? Егор Семёнычу нравится…

Вдруг взгляд её упал на новый аппарат, который Борис расположил прямо посередине бывшего Васенькиного стола.

– Батюшки, это ж какая у тебя машина интересная! – с непритворным удивлением воскликнула старушка, – Это чтоб от террористов защищаться?

– Не, Юлиан Пална, это чтоб картинки рисовать, – гордо ответил Борис.

– Картинки? Прямо как в трансляторе?

– Ага. Я с детства мечтал научиться рисовать. У меня столько картинок в голове, я даже не знаю, с чего начать! А хотите… хотите, я вам что-нибудь нарисую?

– Это ж сколько денег, наверное, стоит… – задумчиво произнесла Юлиана Павловна.

– Стоит, – согласился Борис, – Но это ведь не для развлечения. Это мне для работы, чтоб эти самые деньги и зарабатывать.

– Ааааа, ну тогда понятно. Это хорошо. Молодец, сынок, работай, это ведь всё на благо, за всё нам воздастся по делам нашим. Вот Васенька, например…

Борис сжал зубы, чтобы не зевнуть.

– Так что вам нарисовать, Юлиан Пална? – прервал он болтовню соседки.

– Да ну что ты, что ты! Чего меня, старую, спрашивать? Ты сам, сынок, смотри, что умеешь, то и нарисуй.

– Да нет, вы скажите. Мне приятно будет, честно!

– А это бесплатно? – старушка с подозрением покосилась на монитор.

– Бесплатно, конечно! – рассмеялся Борис.

– Ну хорошо. Что нарисовать, спрашиваешь? Ох, я прям даже не знаю… Слушай, а можешь… Васеньку. Да, это глупо как-то, но я подумала… Можно я тебе расскажу кое-что? Я не долго, буквально пять минуточек.

– А я пока перо откалибрую, – кивнул Борис, – Садитесь на диван.

Старушка села, продолжая держать в руках чашку с компотом и несколько секунд просто молча смотрела на неё.

– Знаешь, сынок, откуда у нас взялась эта чашка? Ей ведь уже больше двадцати лет, между прочим, а она всё как новая. Ну может картинки поистёрлись немного, но не битая же! Слушай, раньше зимой был большой праздник для всех – Новый год назывался. Его где-то до 2040-го отмечали, так что ты, может, и застал ещё. Так вот, это был год тридцать третий – тридцать четвёртый, в общем, точно не помню, но где-то в конце Эпохи Нестабильности. Мы тогда прямо накануне праздника в магазин пошли, за продуктами, как и полагалось – традиция такая была – в Новый год садиться за стол, и чтоб на нём столько еды было, что и за три дня не съесть. Васенька сначала собирался отмечать в своей компании в соседнем городе, но что-то у них там сорвалось в последний момент, и он дома остался. А мне-то и хорошо: любила я, когда вся семья в сборе. И тут он мне говорит: «Давай, – говорит, – мать, я с тобой пойду в магазин, а то ты вечно сумки тяжеленные нагрузишь и еле идёшь потом». Ну да, я такая была. Мне не трудно, а им приятно будет покушать вкусненького. А магазины, сынок, раньше какие были! Ой, даже и не знаю, как описать. Там тебе и мясо, и сыры, и фрукты, и даже эти, как их называют-то… Слово из головы вылетело. А, оливки! Всё было, и люди там ходили целыми семьями, и никто никаких вирусов не боялся, а террористов и в помине не было. Войны тоже не было, то есть, что-то такое происходило с этим Северным Ниамом, но мы, простые смертные, об этом и знать не знали. Так вот, накупили мы всего вкусного, дорого оказалось, конечно, но на праздник можно, Егор Семёныч тогда хорошо зарабатывал на своём заводе, это ещё до того было, как их в тридцать восьмом закрыли как убыточный. В общем, набрали полную тележку, идём на кассу. И тут Васенька мне и говорит: «Мать, всё, конечно, хорошо, но это нужно из красивых тарелок есть, а не из наших, расколотых». Ну я подумала – и правда, посуда новая никогда не помешает. Взяли мы ещё три тарелки красивые, голубые, с цветочками, три блюдца и три чашечки, вот эти.

Она покрутила чашку в руках, чтобы Борис мог получше её рассмотреть. Он кивнул.

– Мы хорошо тогда посидели – Егор Семёныч, Васенька, я, и наш пёс Трезор, конечно. Он всегда со стола что-нибудь клянчил, а Егор Семёныч не разрешал, говорил, вредно собаке человеческое есть. Я-то, бывало, тайком то косточку ему кину, то колбаски кусочек, а он на меня посмотрит так недоверчиво, будто знает, что нельзя, а я даю зачем-то, а потом возьмёт и хвостом тихонько вильнёт, мол, спасибо тебе, хозяйка. Трезор, знаешь, умер во время нашего первого переселения, не сберегли мы его. Мы ведь раньше-то на севере жили, там и я родилась, и Егор Семёныч, и Васенька. А как террористы в тридцать восьмом начали наступать, всех стали в центр свозить. Зима была. Мы в поезде ехали, долго, сутки примерно. Вагон плацкартный был, все друг у друга на головах сидели, ну да ничего, раз государство сказало, значит надо потерпеть, это ведь всё для нашего же блага. Вот едем мы, значит, в вагоне, а пёс вещи в тамбуре сторожит. С животными вообще в вагон не пускали, но Егор Семёныч денежку дал сопровождающему бойцу, тот и разрешил на свой страх и риск его в тамбуре провезти. Васенька поутру пошёл проверить нашего Трезорку, а он всё – замёрз. Егор Семёныч закопал его на станции, хорошо, лопата с собой в вещах была, присыпал снежком, мы постояли, погоревали, да делать нечего. Вот и тарелочки красивые не доехали – побились. То ли в первый переезд, то ли во второй, сейчас кто ж упомнит. А чашку Васенька хранил. Я всё думала, вот наладится жизнь, и будем, как раньше отмечать и Новый год, и дни рождения, и все праздники, которые были, и собаку новую заведём. А оно вишь, как получилось. Ни праздников тебе, ни собаки.

Борис кивнул. Он не любил ни собак, ни котов, ни прочих бесполезных домашних животных. Вот слоны – другое дело. Любой слон пережил бы переезд, да что пережил, он бы на своей спине тащил и хозяев, и их вещи, и даже самого Трезора, если бы это понадобилось. Он внезапно подумал, что это стоит нарисовать – огромный добрый слон везёт на себе всё семейство Михайловых к новой счастливой жизни в столице – и собрался было предложить этот сюжет Юлиане Павловне, как она вновь заговорила.

– Вот я, сынок, и вспомнила тот Новый год, и подумала, может, нарисуешь меня и Васеньку рядом. И чтоб зима была, и снег такой мягкий-мягкий… Знаешь, перламутровый. Сможешь, сынок?

Конечно, Борис мог. Он уже представлял будущую картину в своём воображении, и нужно было лишь перенести её на экран. В порыве долгожданного вдохновения он схватил перо и набросал небольшой заснеженный холмик. Потом, подумав немного, вывел на холмике очертания мужчины, чуть полноватого, одетого в мешковатую куртку и резиновые сапоги, а рядом с ним – силуэт Юлианы Павловны в сером старушечьем пальто. Они стояли рядом, держались за руки и смотрели друг на друга, словно беседуя о чём-то пустяковом, вроде чашечек к новогоднему столу. А снег, окружавший их, сверкал миллионами искр, которые, сливаясь друг с другом, придавали ему особый – перламутровый – оттенок. Борис почти чувствовал эту морозную тишину, а снежные искры как будто приглашали его немедленно прокатиться по ним на старых детских санках, или на пластиковой ледянке со стёртым дном, или, в конце концов, прямо на попе, подгоняемым чьими-то криками: «Хорошо пошёл, Борька, смотри на ветку не напорись!» И везде, куда ни глянь, была лишь эта уютная белизна. Не было ни террористов, ни вирусов, не было войны, не было разбитых тарелок и замёрзшего пса – не было и самой смерти, потому что она просто не могла прорваться сквозь серебристую морозную дымку, которая с каждым новым взмахом пера сверкала всё ярче и переливалась всё новыми оттенками перламутрового. Борис отложил перо. Юлиана Павловна сидела на продавленном диване и тайком утирала слёзы краешком застиранной хозяйственным мылом кофточки. Сейчас рисунок можно было перенести в трёхмерный формат голограммы и посмотреть, как он будет выглядеть на трансляторе, но соседка замотала головой.

– Спасибо, сынок, но ты удали его, пожалуйста, пока Егор Семёныч не увидел. Он, знаешь, страсть как не любит эти сантименты. И компотик допивай, а то остынет, будет совсем кисло.

Когда она ушла, Борис вернулся к карте памяти, которую ему не терпелось проверить. После нескольких попыток ему наконец удалось кое-как пропихнуть её в универсальный слот, предварительно убрав лишний пластик, потому что её габариты были чуть больше, чем современные. Секунд десять ничего не происходило, а затем экран высветил какую-то синюю полосу, и транслятор объявил: «Обнаружено дополнительное устройство ввода, обработки и хранения информации. Модель: не найдена. Ревизия: не найдена. Содержимое: отсутствует. Производится передача данных об устройстве на сервер контроля безопасности. Проверка займёт… Устройство отключено».

Борис для приличия подождал несколько минут, но ничего так и не произошло. «Вот старый чёрт! – пробормотал он про себя, – А я-то думал… Картинки… фотографии… мультфильмы с канала «Веснушка». Думал, может мать-отца увижу, хоть вспомню, как они выглядят. Ага, щас, разбежался. Этот предатель, как всегда, в своём репертуаре. Засунул зачем-то пустую карточку в мою детскую игрушку и радуется в своём террористическом аду, что провёл собственного внука. Ладно, допустим, в этот раз я купился. Но больше я не поддамся на твои провокации, вонючка. Карточку себе на память оставлю…»

Борис поддел ногтем карту памяти, чтобы вынуть её из универсального разъёма, но та вместо того, чтобы вылезти, засела ещё глубже. Он попытался ещё раз, всё так же безрезультатно, что было довольно странно, и ему даже показалось, что внутри карточки был магнит, с помощью которого она намертво присосалась к внутренностям вычислительной машины. Разъярённый, Борис достал свою армейскую отвёртку и стал ковырять ей в отверстии, и в какой-то момент карта, вроде, начала поддаваться, но буквально через секунду послышался хруст, и от разъёма отвалился маленький кусочек пластика. «Доковыряюсь сейчас», – испугался Борис, отложил отвёртку и выключил вычислительную машину. Он пообещал себе, что обязательно вернётся к карте чуть позже и с чувством выполненного долга пошёл варить остатки вчерашней перловки. По пути на кухню он подумал, что неплохо было бы всё-таки завести спутницу жизни, потому что самому готовить обед ему не нравилось, а одним компотиком от Юлианы Павловны сыт не будешь.