Читать книгу Миф о человеке в сером котелке - Л. Дж. Бэзил - Страница 4

Под монотонное гудение стерео, установленного на своем обычном месте под потолком, я ехал на «К. и Дж.» – крупнейшую компанию страны, держащую монополию на производство широкоэкранных телетреков и рекламы. Их центральное здание располагалось в одном из фешенебельных кварталов Города, и от нашего издательства туда был путь не близкий. Аэрокар неторопливо плыл по улицам среди нескончаемых лент других аппаратов – на быстрое передвижение в таком мегаполисе рассчитывать не приходилось. В дневном свете блестящие мигающие экраны на улицах, разукрашенные магазины, кричащие рекламы утратили свою вечернюю яркость. В однообразном мягком снегопаде город выглядел серым и унылым. В такие часы особенно гармонично вписывались в общую белесую картину застывшие сумрачные лица прохожих, движение транспорта невольно замедлялось, даже дикторы на экранах и сменяющие их красочные рекламы выглядели несколько нелепо на фоне всеобщего оцепенения и холодной декабрьской тоски. Что там говорил Кордон: «…перемены необходимы. Но время ли сейчас для этого… Люди счастливы, зачем им какие-то новые потрясения, дайте им насладиться праздниками…» Какими праздниками? Что он, черт побери, подразумевает под справлением Рождества? Долгожданный момент: все семьи в городе чинно рассаживаются перед экранами. И все вместе, точно завороженные, не отрывая взгляда от мигающего разноцветного экрана, смотрят новогоднюю программу. А за ней тысячи реклам. И еще программы, телетреки, новости спорта. Это, по мнению Кордона, семейное счастье? Правда, молодежь еще до сих пор устраивает новогодние вечеринки или поездки куда-нибудь в горы, но это, по-моему, еще хуже, чем просмотр рождественских программ. В последнее время уровень смертности среди молодых людей повысился втрое. В большинстве, из-за так называемых «законных удовольствий». Тем, о чем я прекрасно знал, увлекается и Клео, и родители и пальцем не собираются шевельнуть. Рекламные ролики целых полгода всем уши прожужжали о законности и совершенной безвредности подобных препаратов. И все им поверили. И продолжают верить. И будут верить до тех пор, пока правительству не придется обнародовать цифры и обратить на себя внимание общественности. А почему это происходит? Почему новое поколение стремиться забыться в сладостных снах от действительности? Почему его уже не удовлетворяет просиживание вечеров перед дюжиной экранов? Ответ лежит за окном аэрокара. Однообразная, бессмысленная действительность, устремленная лишь на получение удовольствий. Вот что. «Человечество катиться ко всем чертям», – думал я, неосознанно глядя на красную лампочку, мигающую перед глазами. Она означала, что под Городом опять тектоническое возмущение. Я этого не чувствовал, поскольку соприкосновения с землей не было, а стабильное атмосферное давление в салоне поддерживалось автономно. Но стоило взглянуть на улицу – и едва заметно можно было увидеть, что дома чуть покачиваются. И это при современных технологиях строительства. Наверное, землетрясение довольно сильное. Именно поэтому подземные перемещения почти на всех континентах были запрещены. Два крупнейших мегаполиса планеты, изрытые коридорами метро и туннелей, рухнули почти два столетия назад. Со времен этих ужасных катастроф весь транспорт был только надземным. Результатом этого стало расширение улиц и пробки. Не имеющая такого терпения молодежь освоила флиттеры, и их черные тени проносились над моей головой и сейчас, курсируя над городом по своим воздушным трассам. Рождество. Семейный праздник…

«Всеобщие рождественские гонки сверхзвуковых лыжников, не пропустите, ровно в полночь, в долгожданный день…» Я убрал звук экрана и с досадой поморщился. И мы должны спасать это общество? От чего? От его собственной глупости? Кордон, пожалуй, и прав. Кому это нужно еще, кроме меня? Неужели кто-то действительно посмотрит на эти обложки, оценит их отличность от всей остальной галиматьи, которой полно на полках? Тут я вспомнил, что эти аляпистые макеты Стока уже одобрены и наверняка на пути в типографию, и меня бросило в жар от гнева. Да это просто немыслимо. Чтобы они там не говорили, но чему-то должен быть предел. Мигающая лампочка в уголке строки… социальный опрос… они потому и провернули все это втайне от меня, заранее зная, что я не одобрю подобного. Никогда. Самое худшее, я чувствовал внутри, что это только начало. За все годы работы в издательстве я понял одну истину – прогресс одобряется лишь в том случае, если это на пользу доходам. И лишь в малой толике – читателям. Можно было с ужасом представить себе, что нас ждет в будущем. И будущем самом ближайшем. И шеф, конечно, первый бросится одобрять нововведения. «Да, кстати, – я на мгновение прервал поток мыслей и, расплатившись, вышел из аэротакси. – А почему это Партсон так трясется над этими переменами? Настолько, что не считается с мнением своего главного художественного редактора».

Но эта мысль так и осталась без ответа. У меня кончилось время на размышления. Я стоял перед зданием «К. и Дж.». Еще один гигант – черный монолит, должно быть, самый большой во всем городе. Каменное воплощение могущества телевизионного производства. Облицованное мрамором, с зияющими точками окон, вздымающееся над жалкой улицей на 250 этажей. Вот он – прогресс человечества. Вернее – твердыня его существования. В голове начало слегка гудеть, но подземных толчков я уже не ощущал. Гневное ворчание природы затихло, спряталось глубоко в ее недра. Долго еще будет все заканчиваться так хорошо? Вступив в центральный холл, я понял, что поторопился с утешительными выводами. Огромная зала была полна людьми, с потолка оглушительно надрывалась сирена. «Внимание, – говорил женский голос из репродукторов, – повреждены системы воздухоочистки на 25-м этаже, 26, 27, 32-м… также выведены из строя системы освещения на этажах от 80-го до 100-го. Перекрыт доступ…» У стены стояли робополицейские, вращая своими сенсорными антеннами. Я извлек свой пропуск и пристегнул его к одежде. Проталкиваясь сквозь толпу, я увидел двух технических роботов, видимо из Отдела снабжения, возле них толпились люди. Смутно я помнил, что эти роботы за что-то отвечали, что каким-то образом касалось посетителей, но, не придав значение догадкам, я миновал залу и вступил в лабиринт коридоров, облицованных мрамором. Тоже черным. Мимо меня спешили люди, в основном в форме техников. Передатчики на стенах громко напоминали правила безопасности. Очевидно, прошедшее землетрясение тряхнуло «К. и Дж.» сильнее, чем следовало. Я пришел явно не вовремя, но пути к отступлению не было.

Поднявшись на сто тридцатый этаж, я побродил с полчаса по бесконечным людным коридорам, пока наконец понял, что окончательно заблудился. Походив еще немного, я наткнулся на двух техников, ремонтирующих при помощи роботов какие-то механизмы на потолке. Остановившись рядом, я набрал побольше воздуха и крикнул:

– Эй, ребята, не подскажете, как найти мистера Верта?

– Кого? – один из техников опустил наушники и нагнулся вниз, ко мне.

– Я говорю, что мне нужен мистер Верт, управляющий Отделом видеороликов к печатной литературе.

Я не надеялся, что он меня расслышит сквозь непрекращающийся гул сирены, но он, как ни странно, кивнул и повернулся к приятелю.

– Что ему надо? – заорал тот.

– Говорит, что Верт. Не знаешь, где он?

– Чертова крыса! Вечно всем он нужен. А попробуй его отыскать. Откуда мне знать!

Я с удивлением прислушался. Похоже, управляющий здесь был не на хорошем счету.

– Послушайте, – первый техник обернулся ко мне, – номер кабинета-то мы его знаем, вот только один к миллиону, что вы его там застанете. Он, знаете, вертится везде. А у нас еще тут такое… черт бы их побрал, а! Каждый день такие проволочки, и никто ничего не собирается делать…

Я перебил его:

– Но его кабинет на этом этаже, я не ошибся?

– Да.

– Так скажите хотя бы номер.

– 408.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Если увидите его, передайте, что глава Ремонтной службы на 190-х этажах передает ему низкий поклон и спрашивает, когда его ребята откроют доступ в залы.

– Передам, – я усмехнулся.

А техник махнул мне рукой и снова вернулся к роботе.

Еще через десять минут я добрался до места назначения и постучал в металлическую дверь. Она почти сразу же рывком распахнулась, и моим глазам предстал конец черного ботинка, удерживающий ее внизу. Потом из-за створки вынырнул его владелец, натягивающий пальто.

– Что вам нужно? – он окинул меня подозрительным взглядом, отдернул воротник и близоруко прищурился, рассматривая мой пропуск. Его рука потянулась к очкам, висящим на нитке на шее, но я знаком остановил его.

– Не утруждайтесь. Я главный художественный редактор издательства Партсона Грег Сторнер. А вы, должно быть…

– Если вы искали этот кабинет, – он кивнул головой на светящийся номер у двери и вышел в коридор, – то я его занимаю. Управляющий Верт к вашим услугам. Могу представиться по форме…

– Нет, спасибо. Я в курсе. Я пришел к вам по делу…

– Как видите, я ухожу. Так что придется вам прогуляться со мной до лифта.

Он решительно зашагал по коридору, и я последовал за ним.

– Так что, собственно, у вас за дело, мистер…

– Сторнер, – подсказал я.

– Да, мистер Сторнер, – Верт скосил на меня глаза. – Мне много приходится общаться с художественными редакторами, но, признаться, я впервые вижу, чтобы эту должность занимал… такой… вы не слишком ли…

– Молоды?

– Да, пожалуй, – он еще раз оглядел меня и устремил неторопливый взгляд в сторону шумного коридора.

– Мистер Верт, – я замедлил шаг, и ему пришлось сделать тоже самое. – Я на счет заказа к Рождеству от нашего издательства о производстве роликов для книг…

– Что-то не припоминаю, – управляющий потер короткими пальцами лоб, – вы из издательства кого? Партсона? У нас к праздникам настоящее столпотворение из всех издательств и журналов.

– Неужели? – надеюсь, мой голос прозвучал ровно. Так, похоже, видеоролики начинают пользоваться все большей популярностью. И, конечно, на Ярмарке их будет больше, чем десять. Во мне проснулось профессиональное любопытство.

– И кто именно? Позвольте спросить?

– Да мало ли кто. Только сегодня с утра было три встречи, – управляющий отвечал на мои вопросы рассеяно, видимо напряженно пытаясь вспомнить, о чем я говорю. Когда мы свернули в следующий коридор, его наконец осенило. – А, я вспомнил. Это тот заказ, где два в жанре фантастики, фэнтези и еще…

– Совершенно верно. Они уж завершены?

– Да, да. Ребята в последний раз все прогоняют. Все изготовлено, насколько я знаю.

– Я бы хотел их забрать, – твердо сказал я.

– Забрать? – Верт остановился и надел очки. Из-за стекол его глаза взглянули на меня с новой подозрительностью.

– Да, мистер Верт, забрать. Если помните, через несколько дней Рождество и у нас очень мало времени.

– Ну что ж, – он задумчиво пожевал губами. – Вообще-то я спешу, но… ладно. Так и быть. Идемте. Я провожу вас к залам просмотра, а там сами разберетесь. Если что-то не так, то я буду аж завтра. Пойдемте.

Мы повернули в другой коридор, и на пути к залам я коротко передал ему сообщение техника. Естественно, в смягченном варианте.

– А, это, наверное, этот Ротон, черт бы его побрал! – проворчал управляющий, нервно застегивая магнитные застежки пальто. – Выбрался на место главы отдела и теперь задирает нос. А сам-то мальчишка. Вы только подумайте. Где это видано в тридцать лет становиться главой ремонтной службы ста этажей. И вы видели его? Вместо того чтобы ходить в костюме, как все приличные люди, как полагается по должности, возится с простыми техниками, словно мальчишка… никакой ответственности…

– Видно, вам не сладко приходиться со всеми этими землетрясениями, – заметил я.

Верт мрачно скривился:

– Еще бы, еще бы. Да у нас тут самые большие повреждения. Ничего эти ремонтники не делают, ничего…

Под многословное высказывание прений между двумя отделами, мы дошли до более пустынной части этажа. Потолки тут сразу выросли вдвое, людей встречалось меньше, и вой сирены не долетал сюда. Лишь изредка царящую тишину нарушал голос громкоговорителя. Наши шаги гулко отдавались в черных мрачных сводах. Миновав ряд дверей в совершенно пустом коридоре, Верт остановился у одной из них и нажал на ручку. Дверь зажужжала и отворилась, открыв маленькое, тесное, пустое помещение, целиком заставленное аппаратурой. На стуле в углу одиноко поблескивала гора металлических коробок с дискетами. Напротив тяжелая стальная дверь вела в соседнее помещение, из которого приглушенно доносились какие-то глухие удары, грохот и крики. Управляющий нахмурился в ответ на мой вопросительный взгляд и шагнул вперед. Пройдя комнату, он прижал ладонь к детектору на двери, она бесшумно поднялась и опустилась за нашими спинами.

Меня оглушила темнота и ужасный грохот выстрелов, бьющий в голову. Поначалу я ничего не видел, но постепенно глаза привыкли к сумраку, и тут я остолбенел. Я стоял на крыше здания, окутанного настоящей ночной мглой, которой никогда нет и не могло быть в городе. Впереди простиралась на сотни метров огромная площадка крыши, неясно освещенная прожекторами, установленными на широких парапетах. За ней, куда ни глянь, пространство обрывалось, и с такой гигантской высоты в бархатном мраке угадывались очертания далеких гор. Они вставали на горизонте темными громадами, словно застывшие навеки волны беспредельного моря, покрытые ощетинившимися кромками лесов. И над всем этим раскинулось великолепное ночное звездное небо, полыхающее словно рассеянный алмазный костер. По краям площадки возвышались могучие корпуса истребителей незнакомой конструкции, прямо напротив вдалеке темнели громады двух перевернутых аппаратов, и оттуда в нашем направлении летели алые лучи выстрелов. Сами же мы, по какому-то непонятному стечению обстоятельств, оказались в тылу противника – в десятке шагах от нас, укрывшись за металлическими контейнерами, прятались четверо людей и с энтузиазмом вели ответный огонь по перевернутым аппаратам.

Прежде чем я успел сообразить, что тут происходит, управляющий сделал шаг вперед, и в этот же момент из-за соседней баррикады последовала новая серия выстрелов, один из которых попал прямо в грудь Верта. Тот схватился за пальто, а один из стоящих к нам спиной людей воинственно приподнялся и закричал противнику:

– Одиннадцатый залп и ни одной жертвы. Считайте заряды, ребята! Скоро…

Его последние слова заглушил бесстрастный голос компьютера, зазвучавший над площадкой, казалось, из бесконечной пустоты неба:

– Группа Бетта. 21 очко. Прямое попадание. Повторяю, группа Бетта…

Из-за противоположной баррикады раздались восторженные вопли.

– В кого попадание? – крикнул человек, бросив взгляды на своих товарищей, и вдруг, словно осененный внезапной догадкой, обернулся. И увидел нас.

Управляющий Верт стоял неподвижно, оцепенелым взглядом наблюдая, как из-под его пальцев на темной ткани расползается алое лазерное пятно. И исчезает. При виде нас говоривший с досадой топнул сапогом, все еще тяжело дыша от перестрелки, поднял руку и нажал что-то на крошечном пульте в его ладони. И в это же мгновение площадка крыши как по волшебству начала преображаться. Небо над нашими головами побледнело и превратилось в металлический потолок. Черные очертания гор принялись растворяться и слезать вниз, точно сдертая шкура. Еще миг – и они исчезли, по краям парапетов выросли металлические стены, а сами парапеты превратились в сложенные рядами кубы-хранилища. Огромные истребители пропали, открыв панели с аппаратурой в дальнем углу огромной залы, а баррикады преобразовались в нагромождение стульев и коробок с дискетами. Когда и каменные плиты приобрели знакомые очертания металлического пола, вспыхнул свет.

Я невольно взглянул на все еще превращенного в статую управляющего. Его вид был столь нелеп, что я едва удержался от смеха. Зато им искренне разразился подошедший к нам человек с пультом. Только сейчас я заметил на нем и его товарищах серую форму Технического отдела этого корпуса. Подошедший был коренаст и темноволос. Но больше всего меня поразили его глаза. Блестящие, живые, они двумя угольями выделялись на его открытом загорелом лице. Давно я уже не видел подобных глаз. Может быть, последний раз десять лет назад. Продолжая смеяться, человек подошел вплотную к управляющему и, спрятав в кобуру, чернеющую на бедре, точную копию бластера из фантастических телетреков, схватил того за плечи и сильно встряхнул. Бледная маска страха и ужаса, застывшая на лице Верта, наконец начала таять. Он пришел в себя и, вторично схватившись за грудь, заорал:

– Что вы, спятили все тут? Что, черт побери, это такое?

Вполне естественная реакция человека, только что пережившего собственную смерть.

Человек перестал смеяться и, с довольной улыбкой оглядев обступивших его техников, в том числе с вражеской баррикады, обратился к отдувающемуся Верту:

– Прошу прощения, мистер Верт, надеюсь, мы вас не до смерти напугали? Но, по-моему, нет, и, насколько я вижу…

– Заткнись, Гардер, – прокричал управляющий, уже окончательно справившись с собой и постепенно приобретая обычный цвет лица. – Я спрашиваю, чем это вы занимаетесь в разгар рабочего дня? Что это такое, хотел бы я послушать.

– Это всего лишь небольшая задержка. Так что не тыкайте нам десятиминутным перерывом, – смело возразил Гардер. – У нас тут тестирование.

– Чего это?

– Новой программы, как видите.

– А разве этим вы должны заниматься? По-моему, это работа отделов по экспериментальным разработкам.

Голос Верта эхом отзывался в огромных сводах залы. Стоящий поморщился:

– Да, вы правы. Но этот проект мой, и мы имеем право проводить собственную проверку.

– Единственное, на что ты имеешь право, – загремел управляющий, – так это молча получить свое увольнение. И я тебе клянусь, ты его получишь.

– Бросьте, Верт, – отмахнулся Гардер. – Успокойтесь. Что вы разнервничались? Это был маленький выстрел. Дон совсем не в вас целился.

Техники заулыбались, а сам Гардер сжал губы, упорно сохраняя серьезное выражение лица и пряча улыбку.

– Ты доиграешься, Гардер, – взорвался управляющий, заметив эту реакцию, и зло добавил: – Ты мнишь себя тут одаренной личностью, но не забывай, что пока ты тут, в Техническом отделе, а не в центре разработок, и что туда тебя никто переводить не собирается. Так что не умничай и не строй из себя непризнанного гения. Напомнить тебе твои прямые обязанности?

– Если вы о прогоне, то мы уже все закончили. Кстати, – Гардер посерьезнел и кивнул на дверь, ведущую в проходную комнату. – Видели пленки? Это все, что нам прислали из Восьмого сектора. Но на деле там и половины не наберется. Вы, случаем, не знаете, где остальные?

– Откуда мне знать? – пропыхтел Верт, вытащил платок и, вытерев вспотевший лоб и лысину, вдруг дернулся и обернулся, видимо вспомнив обо мне. – Это мистер Сторнер из издательства Партсона на счет заказа к Рождеству.

– Да, конечно же, – Гардер перевел на меня глаза и прищурился, – пять роликов, верно?

Я молча кивнул.

– Ну что ж, – управляющий приосанился и, обретя былую чванливость, важно сказал: – Я вас оставляю. Мистер Сторнер, до свидания. А вы тут не смейте ничего такого больше затевать, иначе мой доклад будет у начальства.

И с этими словами он степенно удалился. Едва за ним закрылась дверь, обстановка в зале смягчилась.

– Ребята, убирайте здесь все, – распорядился Гардер и подошел ко мне. – Значит, из издательства Партсона? Мы проверяли ваш заказ прямо с утра. Я Бен Гардер. Глава Отделения третьего уровня разработок видеороликов к печатной литературе. Название звучное, но на самом деле мы только вставляем окончательные детали, проводим полную техническую проверку, словом, проверяем и утверждаем работу первых двух отделов.

– Грег Сторнер, художественный редактор, – представился я, прикидывая в уме, как бы расспросить его о только что увиденном. – Надеюсь, там не возникло никаких проблем с нашим заказом?

– Я не уверен, но, кажется, кое-что было, – Гардер отстегнул кобуру и, заметив мой взгляд, улыбнулся: – Вижу, вы не знакомы с новинками нашего отдела? Еще бы, столько читать и ни разу не попробовать на вкус…

– Может, вы удовлетворите мое любопытство?

– Охотно. Это, конечно, бластер, но не в том понимании, в каком его изобрели в фантастике. Пока не в таком. Другими словами, это устройство только генерирует лазерные лучи, но самое главное, внутри установлен специальный… – он запнулся, подыскивая наиболее подходящее объяснение для такого несведущего человека, как я. Потом, очевидно раздумав давать вообще какие-либо объяснения, оставил кобуру на ближайшем контейнере и поманил меня за собой.

– Я о вашей программе, – пояснил я, когда мы подошли к ряду стульев, наспех установленных расставляющими все по местам техниками. – Ничего подобного прежде не встречал. Это несколько походит на проекционное изображение…

– Вы не ошиблись, – Гардер нажал кнопку на пульте, и часть одной стены отошла, открыв здоровенный экран. Он повернулся ко мне, и в его блестящих глазах зажглось вдохновение. – Действительно, в основе лежит проекция, но однажды мне пришло в голову, почему бы не перенести в такой способ изображения хотя бы часть того, что мы создали на компьютере. Подумайте, в основе любой проекции лежит запись. И против этого мы никуда не денемся. Минутку, – он поймал проходящего техника за рукав. – Тед, принеси из Технической дискеты с заказом 5300 СК, и подготовьте оборудование. – Он обернулся ко мне: – Вы ведь хотите посмотреть ролики, на всякий случай? Я думаю, это стоит сделать, пока вы все еще здесь и мы можем, не теряя времени, начать устранение недостатков. Надеюсь, их не будет. Так как?

Я припомнил Стока с его рисунками и мысленно пожелал, чтобы в этот раз все было сделано, как следует.

– Конечно, я согласен.

– И вот, – Гардер опять вернулся к прерванной теме, – если мы не можем избежать записи, то почему бы не сделать ее многослойной, более совершенной, созданной сначала на компьютере, а потом перенесенной в трехмерное изображение. Смотрите, – он указал на стены, – там мы встроили проекторы, проецирующие записанное изображение, также к ним подключены датчики, реагирующие на предметы, находящиеся в помещении. Они их сканируют на плотность вещества, движение и так далее, чтобы не путать с людьми. Вычислив расположение предметов, они передают информацию проекторам, запрограммированным под передачу каких-либо больших и малых объектов. Говоря проще, достаточно просто поставить стол – и проектор спроецирует на него изображение того, что записано у них в памяти, на твой выбор, сверяя, естественно, высоту и ширину. Вот почему нам понадобились ящики вдоль стен – для парапетов. Более того, система, как видите, настолько совершенна, что проекция получилась почти настоящей.

– А эта сцена, – я помедлил, – откуда она? Это самостоятельный выбор компьютера?

Гардер торжествующе усмехнулся:

– А вот в этом вся шутка. Сцена была взята нами из одного фантастического романа, который поступил в заказ. Мы ее смонтировали сначала для ролика, а потом решили использовать запись для проекта. И, кажется, получилось неплохо. Вы как считаете?

– Даже очень неплохо, – я постепенно начал улавливать в его словах скрытый смысл. – Если вы сняли эту сцену из романа, то значит можно издавать и воспроизводить подобным образом сцену за сценой…

– Это в будущем, – мягко перебил Гардер. – Пока мы смогли лишь воссоздать обстановку, которая была описана в сцене. Так сказать, воплотили в жизнь. Представьте, – его глаза зажглись, – человек, прочитавший книгу, может сам оказаться среди всего этого. Внутри романа. Самостоятельно попробовать себя в роли героев, чей пример вы наблюдали с нами. И для этого требуются лишь те детские игрушки, которыми обеспечивают нас наши коллеги из Отдела экспериментальных разработок. Ясное дело, невинные игры, но в дальнейшем можно будет усовершенствовать систему так, чтобы добавить туда персонажей, двигающихся подобно живым людям. Это же невероятно! Мечта любого читателя. Стоять посреди комнаты и видеть своими глазами, как вокруг тебя оживает роман…

Он замолк, пораженный собственными словами. Я выдержал паузу и спросил, вглядываясь в его лицо:

– Но, насколько я мог заметить, высшее руководство не относится с подобным оптимизмом к вашей разработке. Похоже даже, что Верт ее не одобряет.

Я напряженно ждал ответа. Если мое внутреннее чутье не обманывало меня, передо мной стоял Творческий человек. Во всяком случае, это было первое лицо, которое дышало вдохновением и живостью. Как же странно он смотрелся в окружении этих теней. Гардер некоторое время молчал, а потом нехотя сказал:

– Говоря по правде, руководство вообще ничего не знает о моем проекте. И надеюсь, не узнает.

– Почему же? – удивился я.

– Потому что подобные идеи, возникающие у каких-то там техников, не приветствуются. Приветствуется лишь то, что запланировано. Инициатива тут не поощряется.

– Значит, это ваш не первый проект?

– Нет, – коротко ответил Гардер и отвернул лицо. – Вы должны меня понять, мистер Сторнер, хотя я и не собираюсь ни перед кем оправдываться. Я не хочу лишиться работы. И моей команды.

– Но ведь вы всегда сможете найти себе другую, – возразил я.

– Все гораздо сложнее, – тихо закончил он и, с усилием взяв себя в руки, принужденно опустился на стул и знаком пригласил меня последовать его примеру.

Рядом с нами пристроилось еще несколько техников, остальные встали вдоль стен или поусаживались на перевернутые контейнеры и ящики. Этот огромный зал был, не считая кое-какого хлама, абсолютно пуст, и я невольно ощущал себя неуютно среди этих голых металлических стен и пола, среди этой горстки людей, управляющих сложнейшими механизмами, спрятанными под металлом. Гардер кивнул технику у пульта управления возле стены, и тот стремительно нажал несколько кнопок. Гигантский экран осветился, и глава отдела только успел мне сказать, что это подряд будут прокручиваться два ролика, и сразу пошла запись.

В черной пустоте космоса одиноко плыл искореженный звездолет, тревожно мигая сигнальными огнями… потом на дальнем плане возникла приближающаяся планета в зеленоватой дымке, и это были единственные два момента затишья на экране. Потом – эффект взорвавшейся бомбы. По барабанным перепонкам ударил грохот выстрелов, рев реактивных двигателей, крики, взрывы. Кадры сменялись с такой скоростью, что невозможно было уследить глазом, не то что окинуть картину. Но то, на что акцентировалось воображение создателей ролика, заключалось в немыслимых перестрелках, море крови, изуродованных роботах и красочной съемке космоса. В музыкальном сопровождении кульминация достигла своего пика – то есть нацеленных на главного героя дюжины бластеров, наступило затишье и темнота, потом экран вспыхнул, и на белом фоне выросли золотые буквы названия книги и нашего издательства, внизу в окружении фонариков и елочных гирлянд мигала огромная надпись алым цветом: «Только во время рождественских праздников. Распродажа новогодних тиражей». У меня болезненно сжалось сердце. Слава богу, сидящие вокруг меня люди смотрели на экран, а не на выражение моего лица. Следом за первым пошел второй ролик. Еще почище первого. Здесь умудрились вставить взрыв планеты, который очень кстати смотрелся в замедленной сьемке, чтобы зрители могли вдоволь налюбоваться ужасной катастрофой и заодно уловить кое-что из сюжета. Апатичный конец на фоне кровавого захода сменился уже знакомой мигающей сводкой о распродаже, и экран окончательно потух.

– Продолжать? – послышался в темноте рядом со мной удивительно спокойный голос Гардера.

– Нет. Зажгите свет.

Вспыхнули стены и потолок, осветив оживленные лица техников. На лице Гардера читалось искреннее любопытство. Я обвел их всех уставшим взглядом и спросил:

– Вы читали эти книги?

– Их все уровни читают, – отозвался кто-то. – Но Первый, конечно, обязан по долгу. А так, да. Читали.

– Случайно, не аннотацию?

– А что, надо было? – спросил другой.

– Вам понравилось, мистер Сторнер? – поинтересовался Гардер.

– Понравилось? Это не то слово. Оно не может выразить и доли тех чувств, что меня переполняют.

Кажется, цинизм в моем голосе заставил их насторожиться.

– Что-то не так? – отрывисто спросил глава отдела, наклоняясь ко мне.

Я с усилием выпрямился и откинулся на спинку стула. Был только полдень, но я уже чувствовал себя очень уставшим.

– Не думаю, что это можно выпускать в свет, – помолчав, произнес я.

– Что? Как это? Почему это? – техники повскакивали и недовольно зароптали.

Всеобщее мнение выразил Гардер.

– Вы хотите пустить насмарку работу наших трех уровней? – хладнокровно спросил он.

Я задумался:

– Этому есть объективные причины.

– Хотелось бы их послушать.

– Во-первых, что это за разбитый звездолет в первых кадрах? И вообще, вы не находите оба ролика несколько странными?

– В чем это?

– В скорости, мистер Гардер. В скорости сменяющихся кадров. Я уже не говорю о том, что эти ролики похожи друг на друга как две капли воды.

– Если вы о скорости, – Гардер задумчиво потер подбородок, – что ж. Это стандарт.

– Стандарт чего?

– Всех роликов для жанра фантастики.

– Для фильмов, может быть. Но ваш отдел – новосозданный. В прошлом году его еще не было. Поэтому, осмелюсь предположить, у вас мало опыта в создании своего стандарта. Потому не обессудьте на замечание. Для книг такая скорость не подходит. Читатель – в данном случае именно читатель, а не зритель – не успеет даже в содержание вникнуть, не говоря о том, чтобы понять, о чем идет речь.

Слова эти пришлись Гардеру явно не по душе, но он согласно кивнул:

– Предположим. А чем вам звездолет не понравился? Я сам читал эту главу.

– Она последняя, – мрачно напомнил я.

– В каком смысле?

– В том смысле, что это последняя глава романа, любезнейший. Ее нельзя ставить в начало. Это противоречит логике сюжета.

– Да какая разница? – прервал меня Гардер.

Я вздохнул. Как я и боялся, то, что он одаренный программист, не означало, что его люди будут понимать все тонкости писательского ремесла.

– Послушайте, – я старался говорить спокойно. – Разница есть и большая. Возьмем простой пример. Читатель видит на экране искореженный звездолет, потом еще и планету, и самым естественным образом предположит, что уцелевший экипаж высадился в спасательной шлюпке на планету, где их будут ожидать опасности, что подтверждается бесчисленными перестрелками, хотя в этом романе их всего три, и в конце концов выходит победителем. Примерно так?

– Как у вас все складно получилось, – пробормотал сидящий позади меня техник.

Я пожал плечами:

– Это моя работа. Но на самом деле сюжет-то совершенно другой. Что же получается? Читатель подумает об одном, а купив книгу, прочитает совершенно другое. Да если он вообще сумеет что-либо предположить из этого набора сцен.

– Ну, переместить первые кадры назад – невелико дело, – смягчился Гардер.

– В таком случае, – добавил я, – вырежьте заодно и пару кадров из перестрелок. И еще вот что, на счет второго ролика. Что это за взрыв планеты, хотел бы я знать?

– Это уже работа ребят из Первого уровня, – Гардер развел руками.

– Но такого вообще нет в сюжете.

– Повторяю вам, мы тут не при чем.

– Но, кажется, вы даете последнее подтверждение? Как же вы его дали, если читали роман?

– Это эффектно, – возразил кто-то.

– Да, в красочности этому зрелищу не откажешь, – согласился я. – Но, все же, этого нет в книге. Или мне снова начинать лекцию о логике сюжета?

– Увольте! – воскликнул Гардер. – Что-то еще?

– Кажется, что-то было, – я сосредоточился. – Ах, вот. Мигающая надпись в конце, при представлении заголовка романа. Откуда вы это взяли?

– Это новогодние стандарты, – объяснил мне Гардер тоном не терпящим возражений. – Подобная строка есть на всех заказах к Рождеству. И их не мало.

– Ее нужно убрать.

– Это невозможно, – лаконично заметил глава отдела. – Мы получили такое указание, и оно исходило от инстанций, которым лучше не перечить.

– Хорошо, – помедлив, сказал я.

– Это все замечания? – нетерпеливо спросил Гардер и, дождавшись моего взгляда, воскликнул: – В таком случае, продолжим. Следующий.

Следующим на растерзание программистов был отдан роман фэнтези. Это бы куда ни шло, если бы не полное отсутствие фантазии, твердое следование типажам и, что самое главное, слишком вольное обращение с сюжетом. Последняя сцена была до боли знакомой: воин с поднятым мечом застыл перед сгорбленным стариком с посохом в руке. И тут же замигала знакомая надпись о распродаже. После того, как экран потух, несколько мгновений длилось молчание, потом Гардер, очевидно, понял, что без объяснений тут не обойдется, и приказал зажечь свет.

– Мы уберем строку в конце, – быстро сказал он, предчувствуя замечание.

Я отмахнулся:

– При чем тут это? Мы опять возвращаемся к логике сюжета. Вначале сцена с девушкой. При чем тут она? Эта встреча между ней и главным героем должна произойти в середине книги. Зачем же Первый уровень перенес ее в начало ролика? Это снова неверная трактовка.

– Да что вы цепляетесь? – не выдержал Гардер.

– Ролик и делается, – твердо сказал я, – с той надеждой, что из него читатель поймет больше, чем из аннотации. А что тут получается. Должна быть стройной сама концепция романа. Главный герой, потеряв веру и надежду в нынешнее положение дел, пытается изменить его, измениться сам, в конечном счете, и в момент перелома встречает на своем пути любовь. Великое возрождающее чувство. Вот, что должно быть показано. А не только роботы-драконы и злые волшебники. Должен быть показан мир, его дух, его собственное сияние, а не стереотип.

– Да ведь такого не бывает, – сказал какой-то техник. – Ничего не меняется. Жизнь всегда остается такой, какая есть. Это как наши ссоры с Ремонтным отделом…

– Меня волнуют не отношения между вашими отделами, – прервал я его, – а качество работы. А его нет. Или оно очень мало. Вот, что я хочу сказать.

В зале повисло молчание. Я смотрел на Гардера и видел в его блестящих глазах укор. Во мне же самом поднималась лишь скрытая досада. Действительно, зачем я указываю им на все эти недостатки? Они новички в этом деле. За что же можно их винить? Но как же быть с книгами. Не выставлять же этот позор на Международной книжной ярмарке.

– Еще одно, последнее, – негромко сказал я. – Финальная сцена. Она не из этого романа.

– А вы его на память знаете? – язвительно спросил кто-то.

– Нет. Но у меня хорошая память. Принесите, будьте добры, стереоскоп.

Один из техников вышел из залы, а я наклонился к помрачневшему Гардеру и тихо спросил:

– Вы финальную сцену откуда взяли?

Он непонимающе посмотрел на меня:

– Из аннотации. Откуда же еще.

Отлично. Значит, им отдали отредактированный текст с этой опечаткой.

– Она не оттуда. Ее нужно убрать и чем-то заменить.

– Хорошо, – он принял из рук вернувшегося техника стереоскоп и подал мне.

Я надел его и, вытащив из кармана пальто дискету, вставил в щель. Сначала вокруг была темнота, потом перед глазами возникли светящиеся надписи книг. Я выбрал одну и открыл. Строчки поползли вверх. На нужном месте я остановился.

– Вот здесь. Прочитайте, – я снял прибор и отдал его Гардеру.

Он надел узкий металлический обруч и привычным движением коснулся кнопки на уровне виска. Помолчал, потом кивнул и выключил.

– Этот роман уже вышел, – сообщил я, глядя на разочарованные лица кругом. – Так что придется вам поработать и над этим.

– Думаю, стоит перейти к следующему, иначе мы и до вечера не закончим, – с легким раздражением проговорил Гардер и, сняв наконец стереоскоп, сделал знак стоящему у пульта.

На нас вновь надвинулась темнота, и пошел ролик к единственному серьезному сочинению этого проекта. Я невольно поддался вперед. Что сказать. То ли создатели почувствовали наконец угрызения совести, то ли сам жанр требовал некоторой доли ответственности, но этот видеоролик был снят очень хорошо. Более того, это было лучшее, что я вообще видел. Прекрасно подобранные сцены, как ни странно, отсутствовал лихорадочный тип прокрутки. Я бессознательно залюбовался увиденным, когда уже в конце ролика мирную идиллию вдруг прервал громкий голос из репродукторов на стенах, полностью перекрывший звук: «Внимание. Обнаружены повреждения в системах звуковых стабилизаторов на 100-м—110-х этажах. Повторяю. Внимание. Нарушены звуковые…» И в это мгновение по ушам ударила невероятная звуковая волна. Громкий звон и писк усиливался и усиливался. В голове взорвалась боль. Я ничего не слышал, даже звука собственного голоса, хотя, кажется, закричал от боли. Я зажал голову руками, но ультразвук свободно проникал через ладони и все повышался и повышался, перескакивая на новые частоты; боль в голове стала невыносимой и все перед глазами поплыло. Когда мне начало казаться, что черепная коробка треснет, вдруг все прекратилось. Тишина ворвалась в сознание и оглушила мягкой подушкой.

Сначала это было даже хуже предыдущей пытки, а потом слух постепенно начал привыкать к ней и успокаиваться. Окончательно я пришел в себя, когда робот-аптекарь настойчиво совал мне в руки стакан с болеутоляющим. Я перевел взгляд с его тонких щупалец на склонившиеся надо мной лица и внезапно осознал, что сижу на стуле, сильно откинувшись на спинку.

– Слава богу! – облегченно выдохнул Гардер, попав в поле моего зрения. – А мы уж думали, что вы отключились. Что это с вами?

Я с трудом выпрямился, с еще большим проглотил горькую жидкость, и тут до меня дошло. Я повернул голову к нему, хотя это вызвало новый взрыв боли, и встревоженно спросил:

– А вы разве не слышали звуковых колебаний?

– Насколько я понял, произошел сбой в стабилизаторах и сюда просочилась ультразвуковая волна, – начал Гардер и вдруг улыбнулся: – Я понял, о чем вы. У вас ведь нет такого? – он наклонил голову и снял сзади крохотное металлическое приспособление, крепившееся за ухом. Заметив мой взгляд, он подбросил его на ладони и опять надел. – Это макростабилизаторы. Мы все их тут носим, поскольку эти бесконечные землетрясения часто выводят из строя системы. Вам должны были дать такие же штуки жестянки на входе.

– Теперь я вспомнил, – сказал я. – Два здоровенных робота, правильно. Когда я вошел, их чинили.

– Ну, вам нечего переживать, – похлопал меня по плечу какой-то техник. – Обычно больше одной протечки не бывает.

– Это радует, – я потряс головой и поморщился. Очевидно, головня боль мне на сегодня обеспечена.

– Вы как? – участливо спросил Гардер.

– В относительном порядке, – я выпрямился и поднялся. – Последний вопрос, и я вас оставляю. Почему вы вырезали кусок сюжета из последнего романа? Даже не кусок, а я бы сказал, важную линию. Основную, если точнее. Работа превосходная, спору нет, но это отсутствие…

– Вы говорите о революции? – задумчиво спросил Гардер.

– Именно.

– Тут опять сложности. И, думаю, непреодолимые, – Гардер помедлил. – Так приказал Грот.

– Кто это?

– Это наш великий цензор.

– Цензор? – я не обратил внимания на сарказм в словах Гардера. – Но цензура официально запрещена.

– А кто сказал, что она существует? – улыбнулся он. – Просто Грот – это человек от правительства, он у нас почитай что директор. Дает советы и только. Никаких претензий. Вот только они обязательные, эти советы.

– Где его можно найти? – спросил я.

Гардер недоуменно нахмурился:

– Вы что, спятили? – спросил он наконец. – Похоже, ультразвук по вам ударил сильнее, чем следовало. С Гротом никто не препирается. Это опасно для здоровья.

– Ну, мне головная боль уже не грозит, – весело сказал я, – так что, пожалуй, я рискну.

– Я говорю серьезно, не связывайтесь с ним.

– Я тоже. Так где он?

– Он на 110-м этаже. Там его отдел. Государство внутри государства. Помните, я вас предупреждал.

– Запомню. Последний вопрос. Что с пятым роликом?

Откровенно говоря, я едва сумел произнести это непринужденно. Но мой вопрос пропал втуне. Гардер немного помедлил, потом решительно тряхнул головой и сказал:

– Его нет.

– Нет? – я удивленно приподнял брови.

– Его не сделали.

– Могу я узнать почему?

– Дело в том, что… – он явно не находил слов. Зато они нашлись у стоящего рядом техника.

– Мы всеми отделами думали, целую неделю, и ничего не вышло. Набросали пять вариантов. Все не то. Понимаете, это такой серьезный роман, а хоть писатель-то всем известен, произведение уж слишком… в общем, то, что он известен, и смутило нас.

– Да, – поддержал его другой. – Тут ведь дело такое, ошибешься, а он возьмет и подаст иск.

– Мистер Сторнер, – вмешался Гардер, – если издательству будет угодно, компания готова возместить убытки… по невыполнению контракта…

Он еще говорил, а у меня в душе поднималась волна облегчения. После всего того, что они натворили с этими несчастными романами, мне оставалось лишь благодарить судьбу, которая спасла мое детище от этих профессионалов.

– Я думаю, все будет в порядке, – в заключение тирады Гардера сказал я.

И все техники шумно вздохнули.

– Через сколько вы переделаете материал?

– В самое ближайшее время, – отозвался Гардер, идя со мной к выходу.

– Свяжетесь со мной, – я остановился в дверях и пожал протянутую руку. – Если я останусь жив после разговора с этим вашим Гротом, то меня с вами соединят.

– Окей. Удачи, – коротко сказал мне он, и массивная дверь захлопнулась передо мной.

Я постоял, прислушиваясь к молчанию коридора, а потом быстро пошел в сторону лифтов.

Идя по заполненным людьми коридорам все того же 103-го этажа в поисках лифтов или на худой конец лестницы, я так задумался о прошедшем, что не заметил, как столкнулся с кем-то. Бормоча извинения, я машинально выслушивал ответные, и вдруг что-то знакомое промелькнуло в интонациях голоса. Я поднял глаза и увидел перед собой узкое лицо с чуть раскосыми глазами – лицо Тома Ламорта. В следующе мгновение он тоже меня узнал и непроизвольно ступил шаг назад. Ламорт, к слову, был художественным редактором в главном сопернике нашего издательства – издательстве Мармота и, следовательно, главным моим врагом. Характер у него действительно был прескверный, но мы знали друг друга очень давно, еще с Университета, и когда-то были друзьями. Было еще кое-что, что связывало нас кроме старой дружбы, профессиональной вражды и деловых встреч – лишь два издательства в стране имели на посту художественных редакторов Творческих людей и во многом благодаря этому возглавляли списки остальных, это были издательства Партсона и Мармота. И даже сейчас, насколько я успел заметить, живой огонек в темных пронзительных глазах Ламорта продолжал сверкать. Он отлично смотрелся с его изысканным видом и высокой сухощавой фигурой.

– Вот так встреча, – искренне воскликнул Ламорт, отступая еще на шаг, и принялся разглядывать меня. Его губы искривила насмешливая улыбка. Я наперед знал, что он сейчас скажет. Вроде…

– Да это никак художественный редактор издательства Партсона, собственной персоной.

– Он самый.

Я собрался пройти мимо, но он преградил мне дорогу.

– Изыскиваешь пути к отступлению, Сторнер?

– Знаешь что, Ламорт, – я остановился и поглядел ему в глаза. – Пожалуй, тебе стоит отправляться своей дорогой и не задерживать занятых людей.

– Занятых, естественно, заботой о процветании издательства? – Он явно не обращал на мой тон внимания.

– Похоже, тебе также не чуждо это понятие, раз ты здесь оказался.

Он пожал плечами:

– Все приходится делать самому. Но ты не переживай. Увидишь мою работу через пару недель.

– На Ярмарке, что ли? – теперь пришла моя очередь саркастически усмехнуться. – Не смеши меня, Ламорт. Вы собираетесь ехать на Ярмарку с этой чепухой, которую вы выпускаете?

Он предупреждающе поднял руку:

– Ты не совсем точно выразился, Грег, мы не только собираемся ехать на Ярмарку, но и займем там первое место.

– У тебя помрачение рассудка.

– Это с какой стороны взглянуть.

– С любой, Ламорт. Просто удивляюсь, как вы можете сохранять лицо издательства с такой литературой.

– Между прочим, она лидирует в продаже.

– Оставь, – я покачал головой. – Я говорю не о финансовой стороне дела.

– А я как раз о ней, – Ламорт наклонился ко мне. – Понимаешь, Грег, факты налицо. Пока что мы стоим на пятнадцать процентов перед вами по доходам издательства и, думается мне, что так будет продолжаться и дальше. По нарастающей.

– Ну, знаешь, – я не выдержал и расхохотался, вспомнив последний разговор с шефом. – Особо не обольщайтесь. Еще пара недель – и к концу Рождественского месяца мы с вами не то что сравняемся, а даже перегоним. Помяни мое слово.

Ламорт помолчал, глядя на меня прищурясь, и внезапно спросил:

– Так у вас тоже наконец пошли изменения в оформлении? – он задумался, потом коротко рассмеялся: – Это похоже на моду. Один раз покажешь книгу в новой обертке, и тут же все остальные издательства, как голодные акулы, штампуют себе такую же. Глядишь, а скоро придется устанавливать новый стандарт.

– Не волнуйся, – успокоил я его. – Мы ваш драгоценный стандарт уже переплюнули. Очень скоро в этом убедишься.

Наступила длительная пауза. Узкое лицо Ламорта ожесточилось, видно, он что-то припоминал, но к моему удивлению, когда он заговорил, голос его звучал без обычного цинизма. Такие перемены в настроении были свойственны его характеру.

– Ты, я вижу, пришел сюда за видеороликами. Сколько их у вас?

– Четыре, – не задумываясь ответил я. Я знал, что он никому не разболтает об этой почему-то огромной тайне, которой придерживались все издательства.

– А у нас восемь, – помедлив, ответил он и приподнял металлический футляр, который нес в руке. – Сегодня закончили, правда, не все.

– Все равно, повезло, – я поморщился. – Потому что наш заказ почти полностью надо переделывать.

Он понимающе кивнул.

– И ты, конечно, детально все им растолковал, что изменить надо, сохранение сюжета, линий, как всегда добросовестно и честно.

– Неужто у вас все как надо было? – подозрительно спросил я.

– Конечно, нет, – ответил Ламорт с приглушенным смешком. – Ты с Гардером разговаривал? Толковый парень, нечего сказать, только проку от него мало добьешься. Я поглядел на них и решил, что лучше обратиться к высшей инстанции. Сразу пошел в отделы Первого уровня.

Меня пробрала досада.

– И что, прочитал им там лекцию относительно качества?

– Что-то вроде этого. Только я сначала пересказал им все сюжеты и заставил записать. Чтоб не перепутали ненароком. А так, Сторнер, ты слишком ревностно относишься к своим обязанностям. Кому это все, в конечном счете, надо? Слушай, – он огляделся и, словно что-то вспомнив, широко улыбнулся: – Хочешь посмотреть пленки?

У меня перехватило дыхание:

– Ты серьезно? Конечно. Только аппаратура…

– Никаких проблем. Я заказал себе специальные дискеты для стереоскопа. Чтобы старик посмотрел, потому что даже в нашем издательстве нет такой аппаратуры, говорят, что ее привезут только на Ярмарку.

Говоря это, он снял с шеи персональный стереоскоп последней модели и протянул мне. Я не мог отказаться от такого соблазна. Посмотреть, как сработаны, смонтированы ролики у другого издательства – это было настоящей удачей, потому что меня до этой минуты не оставляло ощущение, что только у нас все так безнадежно плохо. Мы отошли к стене, я надел стереоскоп и прислонился к холодному металлу за спиной. Во время использования этого аппарата стоять не рекомендовалось, так как у пользователя совершенно терялась координация. Костлявые пальцы Ламорта впились в мое плечо, предусмотрительно удерживая от возможного падения. Едва я закончил эти нехитрые приготовления, детекторы установили восстановление стационарного положения, и тихо зажужжала включившаяся запись. Мир вокруг расплылся, в ушах зазвучало обычное перещелкивание роликов, их тут было всего три. Я подумал, что Мармоту повезло в этом смысле еще меньше, чем нашему шефу и тут же очутился в совершенно иной реальности. Той, которую старательно создавали писатели и затем с необычайной красочностью и полнотой воспроизводили техники. Нашему писательскому братству, да и всей читающей доле человечества стоило вынести им благодарность. Для самого писателя нет ничего лучше, чем увидеть свое детище наяву, воплощенное почти так же, каким рисовало его воображение. Мелкие детали, которые никогда не можешь описать, пейзажи, с которыми практически у всех туго, сотни поворотов головы, движений, жестов – это, безусловно, был наиболее ценный подарок, преподнесенный писателям новейшими компьютерными технологиями. Оставалась одна мелочь: системы такого воспроизведения были пока что новыми, потому как видеоролики появились всего несколько лет назад, то они были все еще недоступны для общества. Недоступны для персонального восприятия. Видеоролики могли транслироваться лишь на экранах, дома, в городе, где угодно, но сделать качественную запись с них оставалось невозможным для стереоскопов и других карманных приспособлений. Я мог только представить, во сколько Ламорту обошелся такой заказ, но, честно говоря, оно стоило того. Одним делом было смотреть ролик на экране, и совсем другим – по стереоскопу, который воплощал всю запись в реальность, да еще вокруг тебя.

Когда кончился последний ролик и вокруг вновь воцарилось оживление коридора, я поднял стереоскоп и наткнулся на ожидающий взгляд Ламорта.

– Ну что? – едва сдерживаясь поинтересовался он.

Я молча потер ноющие виски:

– Говорить по правде?

– Да.

– Топорная работа.

Он скривился:

– Сам знаю. Тут по-другому не умеют. Я недавно вернулся из Спиттон-Центра…

– Тебя туда пустили? – прервал его я.

– По личному пропуску шефа, – сообщил Ламорт, понизив голос. – Это он должен был туда лететь, но в итоге полетел я.

– И что? Там все, как говорят?

Он задумался.

– Имеешь в виду курорты, базы? Да, да, это все там есть, и гораздо лучше, чем говорят. Но самое главное, я побывал в их Техническом центре и там видел новые разработки, в том числе видеороликов для печатной литературы. Вот это мечта. По сравнению с тем, что делают тут… – он выразительно замолчал.

– На самом деле у нас ролики не лучше, – бодро сказал я.

Ламорт презрительно поморщился:

– Не знаю, что может быть хуже этого. Ты только погляди, чего они только туда не намешали. Нет, мне больше всего нравится вот это место в конце последнего ролика.

– Где? – я опустил стереоскоп и услышал рядом его голос.

– Перемотай с конца. Сцена сразу после перестрелки. В длинном коридоре. Нашел?

– Сейчас, после какой перестрелки?

– С этими, андроидами… и еще там звездолет перед этим, величиной с небоскреб, дай я сам найду.

– Погоди, – я отпрянул и чуть не свалился на пол, не успей Ламорт меня поддержать. – Вот, нашел.

Я замолчал, просматривая эту часть.

– Слышал, где главный герой сказал: «нам нельзя выходить туда, это слишком рискованно», или что-то в этом роде, – в голосе Ламорта послышалось плохо скрываемое нетерпение.

– Если ты имеешь в виду эту секундную паузу между выстрелами, то, кажется, там кто-то что-то говорил, но я ничего не расслышал.

– Ладно, – он снял с моей головы стереоскоп и недовольно сказал: – Придется поверить мне на слово. Это говорит тут главный герой, а на…

Его голос переглушил металлический голос, разнесшийся по шумному коридору: «Внимание. Нарушение в работе стабилизаторов на 125-м—134-х этажах. Повторяю». И тут же я перестал слышать и этот голос от зазвучавшего в ушах ультразвука. Ноющая голова запульсировала с новой силой. Словно в тумане я слышал голос Ламорта: «…и что я должен говорить писателю, это же искажение сюжета… Грег, да что с тобой?»

Его рука железной хваткой обхватила мои плечи, не давая упасть. Я согнулся вдвое и стиснул зубы. Какая адская боль. Постепенно звон в ушах начал проходить, и я с трудом выпрямился. Ламорт молча смотрел на меня, и в его глазах насмешка уступила место беспокойству.

Я тоже молча отстранил его руку и привалился к стене.

– У тебя нет макростабилизаторов? – спокойно спросил он. Я хотел кивнуть, но не рискнул и взмахнул рукой. – Может, вызвать медицинскую службу?

– Не надо, – слова выговаривались с таким трудом, будто челюсти свело судорогой.

– Вот уж никогда бы не подумал, что… – он прервал себя.

– Ну же, скажи, – подбодрил его я.

– Что рвение к работе заставит тебя забыть об элементарных правилах безопасности. Пожалуй, стоит отправиться в такое место, где эти механизмы не нужны и куда не проникают утечки звуковых волн.

– И куда это? – поинтересовался я.

– В кафе. Пошли, – Ламорт потянул меня за собой.

Сопротивляться сил у меня не было, так что я покорно пошел рядом, слушая, как каждый шаг отдается в голове.

– А с чего ты взял, что туда не проникают звуковые волны? – спросил я, когда мы вошли в лифт.

Ламорт передернул плечами:

– Вообще-то я не думаю, что там установлены лучшие защитные системы, но это наверняка единственное место здесь, где установлены экраны, а значит такое обилие звуков, что еще один тебе не грозит.

Я хотел было возразить, но тут двери лифта разъехались, и мы оказались на 240-м этаже, где два десятка уровней занимали кафе и рестораны. Более широкие и светлые коридоры прерывались множеством металлических дверей, ведущих в бары, комнаты отдыха и развлечений и всевозможные кафе. В это время здесь толпилось огромное количество людей, разъезжали гудящие роботы, вдоль стен красовались сверкающие вывески и стояли большие контейнеры с вьющимися растениями, приятно радующими глаз зеленым искусственным цветом. Обилие голосов, звучащей отовсюду разноладовой музыки и зазывающих возгласов роботов-официантов оглушили нас, и даже Ламорт невольно поднял руку к уху, что уж говорить о моем обостренном сейчас восприятии. Он уверенно шел по коридору, и на третьем повороте мы зашли в разъехавшиеся перед нами двери какого-то кафе.

Здесь было довольно немноголюдно, зато шум достиг своего пика. На всех трех стенах – четвертая была стеклянной – были установлены десятки экранов, нарушающих тишину ужасной какофонией звуков и музыки. Обилие естественного и искусственного света, зелени вокруг и деловито разъезжающих по зале робоофициантов нагоняло тоску по людным, но менее ярким коридорам нижних уровней. Механический голос над дверью пророкотал: «Добро пожаловать», мы прошли в угол и устроились за небольшим столиком, спрятанным в зеленой роще у стеклянной стены. Я с облегчением рухнул на стул, а Ламорт прежде всего сразу отключил два экрана, установленных на столике, и сел напротив. Когда уехал принявший заказ робоофициант, он оглядел залу и откинулся на спинку.

– Вот чем знаменательно сегодняшнее общество, – прокомментировал он торжественным тоном. – Обилие изображения и звука. И я склонен считать, что это еще только начало. Погляди, Грег, всмотрись в лица этих жующих вокруг, уткнувшихся взглядом в экран перед собой. И на это занятие у них уходит большая часть всей жизни. А жизнь-то эта недолговечна.

Я молчал, не имея ни сил, ни желания прерывать его тираду.

На самом деле, жизнь эта была еще более недолговечной, чем мы могли себе предположить. Каких-то пятьдесят лет, ни минутой дольше, – и человек исчезал. Так просто. Словно его и не было. Словно это было лишь имя в информационной базе, которое можно стереть одним нажатием кнопки. Набор цифр и букв и только. За прошедшие столетия человечеству пришла в голову забавная мысль. А почему бы не заменить человека этим рядком букв. Сравнить его с ним, поставить в один ряд. Ведь если так легко можно исправить ошибку, стереть написанное, то почему бы с такой же легкостью не стереть человека. Тело бренно, об этом не стоит беспокоиться. Прекратить его существование очень несложно. Так какие претензии. Все быстро и безболезненно. И остался только рядок букв. Их тоже надо стереть, заменить новыми, следующего кандидата на роль разведчика в иную реальность. Ту, о которой нам все еще ничего не известно, которая зовется Смертью. Только путешествие этого незадачливого разведчика, как говорят, по половинному тарифу. Другими словами, «обратно билета не предусмотрено». А, еще остается душа. О ее существовании нам тоже известно немного. Даже то, что она есть – недоказанный факт. Чем она отличается от этих экранов на улицах и дома, от рекламы вывесок, завлекающих глаз и притягивающих его к себе навечно? За время своей жизни человек настолько свыкся с ними, что вряд ли понятия души и экрана разделимы. Ведь надо чем-то заполнить пустоту внутри. Да и пустоту чего. Не тела же? Значит, души. А тогда все в порядке. Общество старательно позаботится, чтобы у его членов душа была заполнена по самые края. Да и какая может быть душа в пятьдесят лет? Это же глубокая старость. Есть еще один досадный момент – память об исчезнувшем. Это долгое время оставалось нежелательной, мозолящей всем глаза проблемой. Но вскоре разрешилась и она. Общество быстро освобождает себе пути для наслаждения жизнью. Чтобы не было сожаления, грусти, печали, слез – ни в коем случае! переживания – это не модно, а когда же смотреть экран, впиваться глазами в страницы книги, не видя смысла, слушать грохот музыки вокруг – надо, чтобы тебя ничего не тревожило. Для того чтобы не было воспоминания, надо, чтобы этого человека не знали. Тогда не о ком будет вспоминать. Друзья – нет, мимолетные знакомые; семья – каждый по своим делам, клубам, встречам; дети – только школа, дома один раз в неделю и не больше одного вечера; молодые люди – переводы, перемешивание групп, курсов, постоянные перемены, всесторонне общение – никаких воспоминаний, никакой привязанности.

Новогодняя ярмарка… Экран передо мной ярко осветился, и я непроизвольно вздрогнул. Красочные картины пожаров, уничтожающих лесные массивы, отражались в прищуренных глазах Ламорта. Он замолчал и принялся осматривать оба экрана. Стандартный выключатель уже не срабатывал.

– Не утруждайся, их невозможно отключить, – посоветовал я и потянулся к лежащему близ чашки болеутоляющему.

– Я слышал, что в этом здании они все же поставили механизмы отключения, очевидно вспомнив о том, что людям за обедом нужно иногда кое-что обсуждать, – Ламорт с досадой саданул по выключателю, экран жалобно загудел, но картинка не изменилась. Он завороженно уставился на нее, а потом сказал, не отрывая глаз от экрана:

– Вот, полюбуйся, Грег. Что сейчас в ходу у современного общества. Статистика показывает, что ролики с разрушением любой материи, убийствами и насилием занимает восемьдесят процентов всего экранного времени. И представь себе, люди счастливы, – он окинул залу полным жалости взглядом и повернулся ко мне. – И знаешь, почему эти штуковины установлены на каждом углу?

Я проглотил четыре пилюли и отхлебнул принесенный кофе.

– Погоди, дай угадаю. Потому что за последние сто лет коэффициент человеческого мышления снизился на тринадцать процентов?

– Оставь эти цифры, – отмахнулся Ламорт. – На самом деле все куда прозаичнее. Людям всего-навсего не хватает общения. Понимаешь, это что-то вроде стадного чувства. Почему бы им всем не купить себе стереоскопы, а компаниям не усовершенствовать модель для пользования во время движения. Но нет. Каждому необходимо общение во время просмотра. Чтобы ты не один смотрел телетрек, не дай бог тебя еще заподозрят в индивидуализме. А так можно поделиться впечатлениями, комментариями, о которых, кстати, тебя никто не спрашивает… Ладно, – он остановился и покачал головой. И внезапно сменил тему: – Как твоя книга?

Я задумался:

– Еще страниц семьдесят, а по правде говоря, ни к черту.

Ламорт едва заметно усмехнулся:

– Говорят, твою предыдущую работу, еще не читая, выдвигают на премию Хельда.

– Какая любезность с их стороны, – скривился я. – Ничего, она входит в пилотный новогодний тираж, так что будешь иметь возможность лицезреть ее на Ярмарке.

Он внимательно посмотрел на меня:

– Ну же, Сторнер, я же вижу, что не все так гладко, в чем дело?

– В чем дело? – переспросил я. – Все отлично. Кроме той незначительной детали, что у меня нет времени на себя.

– Что же ты хочешь? Ты художественный редактор.

– Я писатель, Том. В первую очередь. Художественный редактор – во вторую. Уже несколько месяцев назад я закончил предыдущий роман. В конце лета, а с тех пор не могу закончить следующий. Стоит мне сесть работать, как кому-то непременно требуется моя помощь, погоди, я сказал – работать? В издательстве вообще о творчестве приходится забыть, а дома… – я замолчал.

– А кстати, – вставил Ламорт, – ты уже купил новый дом?

– Когда?

Он развел руками:

– Ну ладно, Грег. Каждому приходится мириться с чем-нибудь. Похоже, мне еще надо сказать спасибо, что я не пишу. В конце концов, ты все же Творческий человек, более того, ты не обязан следовать Литературным правилам, в отличие от остальных, а это немаловажно… и вообще, почему ты не бросишь работу у Партсона?

– Вот поэтому. Взгляни на эти электронные штуковины. Ими живет все современное человечество. А теперь вспомни, где мы сейчас с тобой находимся. В «К. и Дж.». В сердце этой системы. Какое отношение имеют два художественных редактора к экранам, кроме рекламы книг? – я наклонился к нему и понизил голос: – Знаешь, что я вижу, Том, что заказы на рекламу и видеоролики увеличились за последние полгода вдвое, и наверняка так будет и дальше. Что телевидение заграбастывает себе героев из наших романов и использует это, и что правительство допускает законность подобных действий. Что видеоролики все чаще заменяют книги, а поскольку, говоря откровенно, в основном современному человеку наплевать, что написано в книге, ему нужно всего лишь приблизительно знать содержание, чтобы можно было похвастать перед знакомыми, то стоит Гардеру и его ребятам поработать над качеством роликов, и эта перспектива будет иметь немалую популярность. Я вижу, что еще несколько лет – и печатная литература будет переживать второй 22-й век. С той разницей, что она перекочует не на мониторы компьютеров, а на уличные экраны.

Ламорт опустил глаза и принялся выстукивать какой-то ритмический рисунок по краю чашки.

– Это конченая перспектива, – сказал он наконец.

– Я знаю, – лаконично ответил я. – Но, по крайней мере, мы можем контролировать этот процесс хотя бы до тех пор, пока он окончательно не выйдет из-под нашей власти.

После моей заключительной реплики за нашим столиком воцарилось продолжительное молчание. Кругом надрывались экраны, за стеклянной стеной быстро смеркалось, потому в зале включилось дополнительное освещение, мигая всеми цветами радуги и бегая золотыми лучиками по мраморному полу. Ламорт сидел сгорбившись, его длинные пальцы автоматически скользили по поверхности установленного перед нами экрана в поисках другого несуществующего выключателя. Я устало смотрел, как за мерцающей поверхностью багровые языки пламени пожирают дома какой-то людной улицы. Царящая там паника передалась и в залу, она постепенно наполнялась людьми, в основном техниками, с осунувшимися лицами, уставшими от разрывного грохота видеоматериала, с которым им приходилось иметь дело каждый час своего рабочего дня. А дома их ждали экраны с уже обработанной информацией, поглощая человеческое сознание все время, оставляя лишь короткий промежуток для сна. И он тоже был заполнен видениями, что вызывали снотворные, которые так же прочно вошли в нашу жизнь, как и экраны на столах.

– Рад, что вы выпускаете пока только художественную литературу, – услышал я голос Ламорта, в котором явно звучали насмешливые интонации. Я поднял голову. Он улыбался прямо мне в лицо. – Правда, я тут сегодня наткнулся на одну любопытную книжку, – он напряженно замолчал, припоминая. – Как же она называется… никак не вспомню.

– Ну хоть про что она? – вяло поинтересовался я.

Он помолчал, потом полез во внутренний карман и, вытащив ручку, пододвинул к себе салфетку. Уверенными движениями набросал несколько штрихов и толкнул ко мне. Ламорт, хотя и не был писателем, был человеком редкостных талантов. Кроме обширной эрудиции и памяти, одним из его качеств был талант художника. С салфетки на меня смотрела смутно знакомая обложка, нарисованная хотя без деталей, но удивительно точно. Светящиеся фары аэрокаров, ослепительный блеск витрин, зычные голоса Санта-Клаусов и…

– Кажется, она называется «Новогодние советы домохозяйкам», – вспоминая, проговорил я.

Ламорт приподнял брови:

– Кажется?

– Ты не знаешь, что за издательство выпускает это?

– А разве…

На наш столик легла тень, и он замолчал. Я повернул голову. Над столиком возвышался худой человек средних лет в строгом костюме. В нем все дышало какой-то церковной строгостью. Начиная от прилизанных волос и кончая вычищенными ботинками, на которых играли блики от световых зайчиков. Лицо у него было дряблое, с мешками под блеклыми глазами и следами от частого пользования стереоскопом – двумя линиями на лбу и переносице, такие следы встречались почти у всех тут.

Он откашлялся и спросил, глядя на меня:

– Мистер Сторнер?

– Да, – я поднялся и протянул руку. Пожатие было некрепкое и холодное.

– Мое имя Грот, – представился он и перевел взгляд на безучастно пьющего кофе Ламорта. – А вы, как я понимаю…

Ламорт неторопливо поставил чашку на столик и тоже поднялся.

– Ламорт, художественный редактор издательства Мармота. Если я не ошибаюсь, вы главный цензор «К. и Дж.»?

– Только нескольких отделов, – поправил его Грот и пододвинул к себе стул от соседнего столика. – Не возражаете, если я к вам присоединюсь на некоторое время?

Мы с Ламортом переглянулись, но прежде чем кто-либо успел открыть рот, цензор уже уселся с видом человека привыкшего скорее командовать, нежели подчиняться. Мы молча последовали его примеру.

«Как снег на голову», – подумал я, искоса разглядывая внезапного незнакомца, и громко сказал:

– Я, признаться, хотел с вами встретиться, мистер Грот и…

– Да, да, знаю, – закивал тот и жестом подозвал робоофицианта. – Я заходил к мистеру Гардеру, и он рассказал о вас. Поэтому я и решил не тратить лишнего времени. Его и так нет.

– Я вижу, у вас непревзойденно развита интуиция, – пробормотал Ламорт, отодвигаясь вглубь, в то время как цензор заказывал подъехавшему официанту кофе. Тот обернулся к нему, и его тонкие губы расплылись в улыбку. Не очень дружелюбную.

– У нас, мистер Ламорт, здесь каждый человек на виду. Найти вас было не так уж сложно. Все зависит оттого, насколько для тебя важен данный человек.

Ламорт хотел было что-то сказать, но промолчал под моим взглядом, и, воспользовавшись паузой, я быстро спросил:

– Раз уж мы встретились сейчас, мистер Грот, может, вы разрешите некоторые недоразумения, которые возникли в процессе работы?

Тусклые глаза переползли на меня и остановились, словно отыскивая во мне то, что можно было бы отвергнуть, подобно тому, как он наверняка оценивал приходящие к нему проекты.

– Возможно, вы удовлетворите мое праздное любопытство, – внезапно сказал Ламорт, будто не слыша моего вопроса. – Насколько я слышал, цензура запрещена уже более трех веков. Но все же ваше звание… против воли я склоняюсь к тому, что оно говорит об обратном.

Грот снял чашку с блюдца, появившегося на столе, и с величайшей осторожностью поднес ее к губам.

– Вы совершенно правы, мистер гм… Ламорт, – он отпил маленький глоточек и с чувством глубокого удовлетворения поставил чашку обратно. Потом причмокнул и взглянул на моего друга. – Наше время не терпит никакой цензуры, и мое звание, разумеется, носит лишь официальный характер. В смысл его, поверьте, мы вкладываем совершенно иное содержание. В данном случае в мои обязанности входит беглый просмотр готовящейся к выпуску информации в целях недопущения проникновения каких-либо аморальных либо безнравственных моментов. Только и всего.

– Ах, так, – Ламорт качнул головой, хотя было заметно, что это его мало интересует. – В таком случае, мне все понятно.

– Зато мне не понятно, – вмешался я. – Позвольте спросить, мистер Грот, что такого аморального или безнравственного, как вы изволили выразиться, было в той части видеоролика по роману «Долина огней», которую по вашему распоряжению не включили?

– Мистер Сторнер, – с некоторой опаской в голосе произнес цензор. – Неужели для вас так важны подобные мелочи? Как мне кажется, ролик вышел превосходным, так чего же еще вы желаете?

– Безусловно, – согласился я, – но вы, как человек, имеющий дело с подобными вещами, должны понимать, что эта линия – основоположная в романе. На ней фактически построен сюжет. Я сам говорил об этом с автором, и он специально подчеркнул важность этой концепции. Это тоже самое, если… если, например, снимать ролик про книгу с линией любви и ни разу не показать главную героиню.

– А что там за линия? – поинтересовался Ламорт.

– Революция.

– Вот именно, мистер Ламорт, – наставительно сказал Грот. – Революция. И мистер Сторнер, по-видимому, недооценивает смысл этого слова. Господа, – он снова взял чашку за ручку и, после повторения процедуры, продолжил: – Господа, позвольте мне вдаться в некоторые аспекты истории нашей цивилизации, чтобы вы могли лучше понять то, что я пытаюсь сказать, – ободренный нашим молчаливым согласием он выпрямился и повысил голос до торжественного тона: – Вы оба, если я не запамятовал, относитесь к категории Творческих людей, и то, что я скажу, должно быть вам, в отличие от остальных, знакомо. Как вы знаете, в 20-м веке произошли две Всемирные войны, век 21-й преподнес их нам в несколько большем количестве. Результатом чего было окончательное глобальное загрязнение атмосферы, истощение земель, гибель флоры и фауны. В результате этих необратимых веков Земля встала перед проблемой экологической катастрофы. Человечеству, чтобы сохранить себя как биологический вид, пришлось создать искусственную пищу, новые источники энергии, создать совершенные установки очистки воды и воздуха, поселиться в городах, где даже небо воссоздано в голограмме. Мы живем сейчас на умирающей, уничтоженной нами самими планете, господа. Мы обречены расплачиваться за ошибки наших предков.

Грот сделал паузу, чтобы влить в себя очередную порцию кофе и насладиться произведенным впечатлением. Очевидно, он был большой любитель подобных речей. И вообще, на неопытный взгляд, он мог сойти за эколога-любителя, если бы безжизненные глаза и неприятная улыбка не выдавали в нем стража государственных интересов. Во мне начало просыпаться нетерпение.

– Нам прекрасно известно то, о чем вы говорите, – как можно с меньшей резкостью сказал я, – но пока это никоим образом не касается сути дела.

– Терпение, мистер Сторнер, терпение, – спокойно возразил цензор и потер руки. – Сейчас я перехожу к главному. Итак, на заре 22-го века правительства большинства стран приняли ряд актов, запрещающих военные действия под любым предлогом. Человечество пришло к выводу, что международные конфликты можно решать мирным путем. С тех пор вот уже два века на нашей планете царит мир и благоденствие.

– Другими словами, – добавил Ламорт, – общество восстанавливает то, что само разрушило.

– Никакая политика не защитит человечество от новых войн, – сказал я. – Не искоренит врожденную страсть человека к разрушению. Рано или поздно, но очередное столкновение начнется. Так отчего же вы спасаете мир?

– Не начнется, мистер Сторнер, – холодно улыбнулся цензор. – Вы совершенно верно подметили инстинктивную страсть человека к разрушению. Это даже проскальзывает в вашем творчестве, я не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

– Ну вот. Но мы предусмотрели все меры по направлению этого пагубного недостатка в другое русло. И оно окупилось.

– Да, да, – Ламорт откинулся на спинку стула и указал на светящийся экран перед собой. – Зачем думать и идти воевать неизвестно за что, когда можно круглосуточно впиваться глазами в экран и наблюдать вселенские катастрофы там и потихоньку взращивать в себе чувство боязни за свое благополучие, жадность за свое теплое местечко в этом механизированном мире. Еще гонки, компьютерные и проекционные игры…

– Еще обучение в школах, – подхватил я, с удовольствием наблюдая, как лицо цензора мрачнеет все больше и больше. Вероятно, он не намеревался рассказывать нам эти тонкости общественного производства. – Насколько я знаю, в школах вообще не изучают военную историю прошлых веков, а только лишь с первой половины 22-го века. Поэтому нынешние поколения и не догадываются о произошедших войнах за всю историю человечества. А вам не приходило в голову, что вы лишаете их ихнего прошлого?

Грот недовольно сморщил свое бледное лицо.

– Вы говорите так, будто это все я придумал. Нет, господа, – он вздохнул и снова взялся за чашку, но обнаружив, что она пуста, поставил ее обратно. – Я всего лишь мелкая сошка во всем этом гигантском механизме. Да, книги по истории были переписаны, это правда. Из них исключили все ненужные воспоминания о войне, соответствующие художественные произведения были уничтожены, но, в конечном счете, что от этого изменилось? Все продвинулось только к лучшему.

– Хорошо, – я решительно возвратился к прерванной теме. – Скажите на милость, какое все это имеет отношение к социальной прозе? И революции. Это ведь не война? Какой толк не упоминать о ней, когда военные конфликты запрещены?

– Вот тут вы ошибаетесь, – торжествующе объявил цензор. – Война и революция действительно различны между собой, но, запретив военные действия, мы не можем запретить революцию. Это народное движение.

– Народ выходит на улицы… похоже, в вас проснулись проблески демократии, – саркастически заметил Ламорт.

Цензор нахмурился:

– Народное это движение или нет, это угрожает национальной безопасности. Нам не нужны новые столкновения. В этом значении революция идентична войне. Если помните, мирный золотой 22-й век начался с кровопролитных революций по всей планете. Нельзя, чтобы такое повторилось.

– Мы-то об этом помним, – сказал я, – а все остальное человечество? В любом случае, это неправильно, негуманно лишать людей их истории. Ведь революции эти возникли не просто так. Для них была подоснова. Народ был недоволен.

– Народ всегда чем-то недоволен, – перебил меня Грот. – Вы видели где-нибудь человека, который бы не имел претензий к нынешнему положению дел? Так было во все времена. Сколько ему не давай, все равно будет мало. Так лучше вообще не подталкивать людей к подобному выражению недовольства.

– Тогда скажите мне, как одна книга может повлиять на общество, нет, почему же вы убрали это из видеоролика, когда книга все равно выйдет? – теперь я уже ни на секунду не сомневался, что то, что мой роман остался без экранизации – его рук дело.

Грот предостерегающе поднял палец:

– Именно, мистер Сторнер. Книга выйдет, но как вам, наверное, понятно, большинство людей ее купит и, пролистав, поставит на полку, а видеоролик будут показывать на всех экранах города. Даже на этих, – он взглянул на разрывающийся от взрывов экран. – А в наши дни это особенно не безопасно.

– В международной политике что-то не заладилось? – поинтересовался Ламорт.

Цензор помолчал, точно обдумывая, стоит ли открывать нам эти проблемы, а потом нерешительно начал:

– Вы знаете, господа, сейчас назревает крупный политический кризис.

– Экономические вопросы, – равнодушно пожал плечами Ламорт. – Об этом мало кто знает…

– Об этом вообще никто не знает, – огрызнулся цензор. – На Луне были начаты разработки еще двадцать лет назад. Но знаете ли вы, что восемьдесят процентов населения Земли вообще не знают об этом факте, – предвидя реакцию, он быстро добавил: – чем меньше люди будут знать о политике, о проблемных вопросах, тем больше правительство сможет гарантировать их безопасность.

– Я слышал об этом, – кивнул Ламорт, воспользовавшись паузой, когда цензор заказывал себе новую чашку кофе. – Экологические организации, не имея, что защищать на разрушенной поверхности, обратили свои взоры к звездам. Законченные мечтатели.

– Теперь это приобрело несколько иной оттенок, – продолжил Грот, поворачиваясь к нам. – Прения разрослись и очень скоро готовы вылиться в международный скандал. В такой ситуации нам не нужны какие-либо внутренние осложнения.

– Так вы побаиваетесь атаки с тыла? – насмешливо спросил Ламорт и рассмеялся. – В таком случае, советую вам не особо тревожиться. Посмотрите: все заняты лишь экранами, покупкой книг и телетреков, спортом, и никакой политики. Общество наслаждается покоем и безмятежностью существования.

Цензор глянул на часы и поднял на Ламорта недовольный взгляд:

– Это не совсем так, мистер Ламорт. Основу нашей промышленности составляет производство робототехники, мы, даже можно сказать, держим определенную монополию в этой отрасли. Технический прогресс неотрывно требует усовершенствования механизмов, а любое усовершенствование увеличивает стоимость. Все это привело к тому, что в нынешние времена стало выгоднее применять дешевую человеческую рабочую силу – совершенным дорогостоящим роботам. Резко сократился уровень безработицы, но…

– Но люди не очень-то довольны низкооплачиваемой эксплуатацией, – закончил я.

Он согласно кивнул.

– Правительство решает эту проблему, но в эти неспокойные месяцы лучше не тревожить людей. Не напоминать им о бурных событиях прошлого. Они живут всего пятьдесят лет, благодаря этому во всем мире сократился уровень бедности, исчезла надобность в социальных пособиях, исчезла, наконец, проблема перенаселения планеты. Их жизнь коротка. И в наших силах сделать ее хотя бы в некоторой мере спокойной и процветающей, – он перевел взгляд с меня на Ламорта и обратно. – Я рассказал вам сейчас все это, господа, потому что вы – художественные редакторы самых видных издательств нашей страны. И вашими руками формируется то, что читают миллионы людей. Так к чему же тревожить их столкновениями, конфликтами, укорачивать жизнь, заполнять минуты ненужными переживаниями и волнениями? Это должно сейчас проявиться во всей литературе: любовь, мир и благоденствие, – он еще раз поглядел на часы и поднялся. – Помните, господа, основа жизни – это стабильность.

И весьма довольный собой, этот щуплый человек, олицетворение власти и могущества, уверенно зашагал прочь. Бесшумно подъехал робоофициант и аккуратно поставил на столик заказанную чашку кофе и уехал. Ламорт облокотился о стол и устало потер ладонями лицо. Мы оба молчали, потому что говорить было не о чем. За стеклянной стеной окончательно стемнело, сверкающий огнями город стелился внизу роскошным разнокрасочным ковром. На всех экранах в кафе одновременно мигнуло изображение и пошли спортивные новости. Здесь было тепло и уютно и, даже не обращая внимания на ревущие экраны, хорошо было сидеть напротив единственного человека так же одинокого в этом веселящемся мире, как и ты, способного понять и услышать тебя, но даже в такое редкое мгновение в сердце прокрадывалась непонятная смутная тревога. Словно дымка, которую осязаешь, но, сколько не вглядываешься, не можешь разглядеть. И еще дрожь от инстинктивного предчувствия, что скоро пелена спадет с твоих глаз.