Читать книгу Мир и война в жизни нашей семьи - Л. Г. Зубкова - Страница 14

Г. Г. Зубков

Детство в Рублеве. В период Первой мировой войны Рублево как важный объект было на особом положении.

Рублевская насосная станция (РНС) являлась основным источником водоснабжения г. Москвы.

Территория РНС была более одного квадратного километра, обнесена по периметру сплошным забором. Вход на территорию был через проходные ворота с трех сторон: со стороны Москвы (восточная часть), с северной стороны от деревни Луки и с западной стороны через понтонный мост (а зимой по льду) через Москву-реку рядом с водоприемником.

Папанька работал с 1903 г. дежурным в здании насосной станции при английских фильтрах. И брат его, мой крестный Андрей Николаевич, – лаборантом в насосной станции первого подъема при водоприемнике. В начале войны 1914 г. им предложили вместе с семьями переехать в поселок при РНС.

Мы жили в одноэтажном кирпичном доме.

В доме было четыре квартиры. Наша квартира была обращена окнами в сторону реки. Квартира состояла из большой комнаты около 20 м², кухни, уборной и небольшой кладовочки с погребом и палисадником.

Баба Анна осталась жить одна в Павшине. А мы шесть человек: мама с папанькой, Рая, Александр, я и Поля жили в этом доме. Жили мы в Рублеве около трех лет. Воспоминания о жизни в Рублеве остались только отдельными эпизодами. Продовольственный магазин располагался рядом с нашим домом в подвале 3-4-этажного кирпичного здания. Дом этот почему-то назывался казармой.

В этом доме на втором этаже в коммунальной квартире жила семья крестного, состоявшая в то время из крестного, тети Маши и их детей: Михаила, Ивана и Клавдии.

В поселке был один магазин, больница, прачечная, баня, школа и коровник, наверное, на двадцать стойл. В этом коровнике содержалась и наша корова.

В домах были водопровод, канализация, электрическое освещение, отопление печное – дровами.

Очистка сточных вод производилась полями орошения. Эти поля располагались на другой стороне Москвы-реки. Поля орошения использовались для посадки капусты. Мы на полях также имели делянку для посадки капусты.

Этот период своей жизни я помню смутно, остались в памяти лишь отдельные эпизоды.

Как-то в летнее время мы с ребятами моего возраста 5–9 лет играли на улице. Где-то взяли тележку и друг друга катали на ней.

Тележка была большая, на нее садились трое-четверо и такое же количество было везущих.

Тележка представляла в миниатюре большую телегу на четырех колесах. Передние колеса – ведущие – поворачивались на шкворне и были поменьше. Задние колеса были высокие и выступали выше платформы.

В этот раз я сидел сзади. Башмаком правой ноги я задевал за спицы, и мне нравился стук ботинком по спицам тук-тук, тук-тук. Дорожка пошла с маленьким уклоном, везущим стало легче, и они с криком побежали, а нам на платформе стало весело, мы смеемся. От неровностей на дорожке платформа вздрагивает, мы ерзаем на платформе и, чтобы не упасть, держимся за боковые стенки дрожащей платформы.

При встряске у меня ботинок сунулся дальше в промежуток между спицами, и спица потянула ботинок за собой. Моя нога как бы тормозом не давала колесу крутиться. Я почувствовал сильную боль, стал плакать, но ребята не замечают, кричат, смеются, и повозка продолжает, хотя и медленно, двигаться – правое колесо двигается юзом. Я уже и кричать не могу, только открываю рот. Руками с силой схватил руку девочки, сидящей рядом со мной. Она посмотрела на меня, увидела, что у меня застряла нога, ручьем льются слезы и какие-то чудные выпученные глаза, я бледный, в обмороке. Она громко завизжала. Повозка остановилась, ребята, увидев меня в таком виде, испугались и в первый момент были в растерянности. Часть ребят разбежались. Двое, которые побольше, пытались вытащить мою ногу, но у них ничего не получилось, и мне это еще больше причиняло боль. Я очнулся и опять стал сильно плакать. Недалеко проходил какой-то дядя. Услышав громкий неистовый детский крик и плач, подбежал. Увидев, в каком я положении, с трудом вытащил мою ногу, взял меня на руки и побежал со мной в больницу. Девочка, это была наша соседка, когда увидела, что ребята не могут меня вытащить, побежала к нам домой.

Мама у дома полола грядку. Машенька подбежала, стала, плача, дергать маму за платье и кричать:

– Там! Там! Егорушка, Егорушка!

Мама сразу поняла, что случилось что-то страшное.

– Что? Где?

– Там! Там!

Когда добежали до места происшествия, то здесь все было тихо. Ребята потихоньку повезли тележку домой.

Мама, сломя голову, побежала за удалявшимся мужчиной со мною на руках.

В больнице установили вывих ноги. В больнице я, кажется, лежал недолго. Долечивали дома.

Лежал в постели с висящей ногой, к которой с двух сторон были подвешены чулки с песком.

После этого случая мне второй раз в жизни пришлось учиться ходить.

Когда мы жили в Рублеве, то маме с папанькой приходилось очень много работать.

Папанька после работы в субботу уходил в Павшино и там работал до позднего вечера, приходил в Рублево или в воскресенье поздно вечером, или в понедельник рано утром.

Семья у нас была большая, а мама должна была всех нас обшить, накормить и ухаживать за коровой, приготовить ей корм и вовремя накормить и подоить.

И кроме того, чтобы как-то еще подработать, она готовила обед так называемым «нахлебникам». Каждый день в определенный час приходили обедать два пленных австрийца и один наш служащий Федор Федорович.

Память об австрийцах у нас осталась до сих пор. Ими был изготовлен шкаф для посуды. Стол, вешалка сделаны очень добротно. До сих пор стоят в Павшине.

Федор Федорович также остался в памяти. Он помимо обеда часто приходил к нам и вечером на чай. Он был очень веселый. Много рассказывал интересного. Любил играть с нами, с детьми. Показывал нам разные фокусы. Запомнилось, как он танцевал с куклой. Кукла была большая, примерно, как девочка 2-х годиков, в длинном платье. Кукла танцует рядом с ним самостоятельно. Он ее не держит за руку, она подняла левую руку, а правую в сторону Федора Федоровича и выделывает кренделя ногами и подпрыгивает. Федор Федорович поет и хлопает в такт танца в ладоши, опущенные на уровень головы куклы. Это представление было в Рождество в большой комнате, где была установлена елка. Мы веселились и смеялись до упаду. Свет был выключен, и лишь на елке горела одна свеча.

Федор Федорович иногда приходил с женой. Он был маленький, она же была высокой и очень красивой. Звали ее Анна Ивановна, она была врачом и работала в больнице на Баньке.

Раю в Рублеве я не помню, по всей вероятности, она в то время жила в Павшине вместе с бабой Анной.

Брата Сашу я помню в Рублеве по двум происшествиям. Один раз он пошел дома в уборную и закрылся там на крючок. Сидел он там в темноте, и когда надо было выйти, он никак не мог найти крючок. Очень перепугался, заплакал, затем стал кричать и стучать. Мама с наружной стороны говорит ему:

– Сашенька, не плачь. Доставай крючок-то, он высоко.

Долго шли переговоры. Саша не переставал плакать и открыть никак не мог. Мама всё время уговаривала его не плакать и не бояться.

– Не плачь, Сашенька. Мы тут, рядом с тобой. Слышишь меня, я здесь. Посиди немножко.

Переговоры велись долго. Мама пыталась посильнее дернуть дверь, но ничего не получалось. Хорошо, что вскоре пришел с работы папанька и он топором оттянул дверь от косяка и с силой сорвал крючок.

Саша был освобожден из неволи. Мама стала успокаивать и целовать Сашу. После этого случая мы, маленькие, в уборной не закрывались.

Сашка был старше меня на три года. Он уже начал учиться в школе. И у него были свои товарищи по школе. Теперь он гулял уже часто не с нами, а в другой компании. Один раз вместе с ребятами разожгли костер вблизи поленницы дров. Случился пожар. Взрослые увидели и пожар успели быстро потушить. Помню, что Саньке тогда крепко досталось вечером от папаньки. Это наказание я тоже хорошо запомнил. Нам крепко внушили: никогда не баловаться спичками. Мы запомнили, что каждый проступок наказывается. Росли мы послушными.

Запомнилось мне по Рублеву, что в доме на том же этаже, где жила семья крестного, жили два брата Зенкины – Колька и Васька. Они были немного постарше меня – на 1–2 года и всегда дрались, и не только между собой. Но других своих сверстников били. Вот почему мы, ребята, очень редко ходили к крестному.

Таковы мои впечатления о детских годах в Рублеве.

В Павшине. Я не помню, в каком году – в 16-м или 17-м, мы перебрались обратно в Павшино.

Помню, что начал я учиться в Павшине в кирпичной школе, что за партой сидел с Егором Савиным. Так как фамилия у нас была Савины, то нас различали Савин Егор первый и Савин Егор второй. А кто из нас был первый, кто второй, я уже не помню. Смутно помню, как у нас в классе снимали иконы. И помню, первое время поп учил нас Закону Божьему в классе, а после несколько раз мы всем классом ходили в церковь. А затем и вовсе перестали изучать Закон Божий.

Смутно помню отголоски революционных событий в Павшине. Была стрельба около церкви. На площади перед церковью был деревянный сарай, в котором хранилась противопожарная утварь. Повозка с бочкой для воды. Повозка с ручной пожарной машиной, называемой помпой. Пожарные рукава, ведра, багры, топоры, лопаты.

После перестрелки в этот сарай было закрыто несколько человек.

Папанька был большевиком. И это в Павшине знали. Помню, после этой перестрелки мимо нашего дома проходил мой сверстник – такой же мальчишка, как и я, и сказал, что большевиков скоро будут резать, и пропел мне тогда песенку.

С продуктами плохо. Шла эпоха военного коммунизма. Царила разруха.

Для Москвы по реке откуда-то сверху плыли дрова. Часть дров на поворотах реки прибивало к берегу. Населению дрова брать запрещалось. Приказано было приставшие к берегу дрова отталкивать.

Помню, нас, школьников, тоже привлекали к этой работе. Мы шестами отталкивали от берега дрова и большие бревна. За эту работу нас водили на липецкую фабрику в столовую, где кормили чечевичным супом.

Помню, один раз нас водили на экскурсию на фабрику в красильню.

Там было жарко. Из котлов валил пар. На полу кругом вода. Рабочие ходят босиком в нижних рубахах. Работа тяжелая. Но рабочие рады и такой работе. Предприятий работало мало. Большинство стояло. В ходу была песенка: «И по винтику, по кирпичику растащили весь этот завод».

В Павшино часто приезжали или приходили из Москвы рабочие или их жены с какими-то железками, самодельными гвоздями, зажигалками, топорами, ножами, угольными совками и разными другими поделками для обмена на картошку или на муку. Кто побогаче, тот имел возможность выгодно поменять не только железки, но и хорошие вещи, даже дорогие тряпки и хорошую посуду.

Хорошие вещи несла разорившаяся интеллигенция.

В это голодное время у нас с продуктами тоже было очень туго. Из скудных запасов только иногда за картошку выменивали керосин для семи- или пятилинейной лампы.

С продуктами становилось всё хуже и хуже. Помню, стали есть жмых, который предназначался для корма коровам.

Хорошо, если иногда где-то удавалось приобрести конину. Конина, наверное, была очень старая. Варилась очень долго, в котле было много грязной пены. Это, говорила бабушка, от пота. И никак не разжевывалась. Чай пили с сушеной сахарной свеклой. Иногда где-то доставали сахарин.

Вследствие недоедания повсеместно распространилась заразная болезнь – брюшной тиф. Больные были почти в каждой семье.

Лечебной помощи почти никакой.

У нас болели почти все, за исключением папаньки и бабы Анны.

Все лежали вповалку на полу. Лечение самое примитивное. К нам заходил какой-то старичок – то ли лекарь, то ли знахарь.

Оставил нам какую-то воду – большую бутылку, и мы перед едой выпивали этой воды по столовой ложке. Болели долго. Выздоровление шло медленно. Не было еды, не было тепла.

Некоторые семьи вымирали полностью. В церкви почти каждый день стояло по несколько покойников.

По покойникам ползали вши. Болезнь быстро распространялась, главным образом вшами.

У нас умерли Митя и Маня.

Нас поддерживали заботы папаньки и бабы Анны. Помогало нам и то, что папанька работал в Рублеве, получал кое-какие продовольственные пайки.

После тифа была большая слабость, а питание плохое. Помню, когда у меня прошел кризис и я первый раз встал, то у меня кружилась голова, я не мог самостоятельно пройти без поддержки. Передвигаясь, должен был за что-то держаться. Я в третий раз в жизни учился ходить.

В Поволжье из-за засухи и неурожая начался голод. Детей из Поволжья стали привозить в Подмосковье. Наши соседи Собакины – тетя Таня и дядя Алексей – взяли на прокормление одного мальчика.

Несмотря на болезни и голод, жизнь шла своим чередом. Молодежь гуляла, влюблялась.

Рая у нас была старшей и красивой. Ей только что исполнилось 17 лет. Она училась в Москве на курсах машинисток. Ребята на нее заглядывались.

И вот, я помню, к нам пришли свахи – тетя Паша Вуколова и тетя Оля Никифорова. Одеты нарядно, в красивых платках. Прошли вперед, сели под матицу (среднюю потолочную балку), и стало всё понятно.

Такая примета – если гостьи садятся под матицу, значит пришли сватать.

Сватали за красивого статного парня, 23 лет, только недавно демобилизованного из армии Никифорова Ванюшку. В деревне почти каждая семья носила вторую фамилию. Никифоровы были в то же время Мозговы.

А с Раей часто встречался и, можно сказать, полюбил ее еще один молодой человек – красивый парень Коля Пышкин.

Бабы у колодца быстро разнесли новость о сватовстве за Раю Савину.

И в этот же день вечером к нам на велосипеде приехал Коля. На стук вышла баба Анна. Рая была дома и плакала, ее не выпускали.

Коля тоже плакал. Но судьба уже решилась. Свадьба будет с Иваном Ивановичем Никифоровым.

Помню, я на свадебном вечере сидел рядом с невестой. Так, по обычаю я получал выкуп за сестру. Мне в то время было 10 лет. За праздничным столом мне не пришлось долго сидеть. Как только закончилась процедура выкупа, я из-за стола переместился на печку. Откуда у ребятни был наблюдательный пункт за торжеством.

Я уже учился в 3-м классе.

Брат Саша был старше меня на 3 года. И школу уже закончил. В Павшине была 4-летняя школа. Вся работа по двору: принести сена для коровы, нарубить дров, подмести двор – это стало постоянной обязанностью Саши. А когда мы купили лошадь – Копчика, он стал работать на лошади.

Лошадь покупали на Конной в Москве.

За покупкой папанька ездил с Иваном Ивановичем. Иван Иванович звал папаньку папашей, а маму – мамашей.

Копчик – красивая и сильная лошадь.

Папанька работал в Рублеве. Почти все сельскохозяйственные работы стал выполнять Саша. Он научился очень хорошо запрягать Копчика. Упряжка выглядела красиво. Стройно. Все было подтянуто. Дугу не покачнешь. Бляшки на шее, седелке и хомуте блестели.